Geum.ru

Предисловие составителя ни один обман в науке не вечен; в истории он возможнее, но

Вид материалаДокументы

Содержание


Альберта фон Аппельдерна
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   37
Между прочим, весной 1231 г. хлеб в Новгород привезли немцы.

«После утверждения князя Ярослава Всеволодовича в Новгороде в 1230 г. ряд представителей антисуздальской партии покинули город. В 1232 г., после ряда перипетий они оказались в Пскове, где были приняты из-за враждебного отношения к Ярославу. Наместник Ярослава в городе был схвачен. Антисуздальская партия активизировалась и в Новгороде, но Ярослав заставил ее замолчать и ввел торговую блокаду Пскова. Псков смирился, принял князем Юрия, шурина Ярослава {младшего сына Мстислава Удатного}, а изгнанники вынуждены были уйти в земли Дерптского епископа, в Одепне. {Тогда же в Оденпе появился и покинувший по неизвесным причинам Русь сын бывшего псковского князя Владимира Мстиславича Ярослав ─ племянник Мстислава Удатного}. Поддержка дерптскими вассалами изгнанников способствовала обострению обстановки.

В 1233 г. новгородские изгнанники, Ярослав Владимирович и немцы из Одепне вторглись в псковские земли и захватили Изборск. Псковское войско отбило город и пленило Ярослава Владимировича. Плененного князя отдали Ярославу Всеволодовичу, который заточил его в Переяславле Залесском. В 1240 г. Ярослав, впрочем, снова оказался в Ливонии. У немцев был убит некий Даниил, очевидно, рыцарь, остальные бежали. В том же году немцы совершили набег на новгородские земли, дошли до верховий р. Луги, захватили в Тесово новгородца Кирилла Синкиницу и увели его в Одепне.

Ярослав Всеволодович прибыл в Новгород из Переяславля Залесского с крупными силами, присоединил войска, собранные со всей Новгородской земли, и вторгся во владения Дерпта. Русские опустошили окрестности Дерпта, сожгли цистерианский монастырь. Немецкие войска выступили из Дерпта и Одепне, оттеснили русские сторожевые отряды и дали основным силам сражение на р.Эмайыге (летописная Омовыжа). Битва закончилась поражением немцев. Согласно новгородской летописи, у них погибло много лучших людей (видимо, рыцарей). При отступлении под немецкими воинами проломился лед на р.Эмайыга, часть из них утонула. Остатки побежденных бежали в Дерпт и Одепне. После сражения были опустошены окрестности Дерпта и Одепне. Летопись утверждает, что новгородцы вернулись домой все здравые, а у низовцев (владимиро-суздальцов) было много убитых.

С немцами Ярослав заключил мир "по всей правде своей". Летописи не говорят об его условиях. По предположению С.М.Соловьева, князь выговорил себе право на дань с Восточной Эстонии <…>

Дерптский епископ Герман {брат знаменитого рижского епископа и основателя ордена меченосцев Альберта фон Аппельдерна} жил в 1226-1234 гг. за пределами Ливонии, в Германии, иногда в Италии. Инициатива войны принадлежала его вассалам. Сам Герман в 1233 г. получил от короля Генриха грамоту, призывающую Любек и купцов, торгующих с Ливонией, оказывать епископу помощь против язычников и всех его врагов. В 1234 г. Герман вернулся в Ливонию. Осенью 1235 г. он отправился к папе, но вскоре снова появился в своей епархии» (Шкрабо).

Если на севере Ливонии немцы конфликтовали с русским, то на юге в 1236 г. был организован крестовый поход против литовцев. В нем участвовали войска меченосцев, прибывшие из Германии крестоносцы, ополчения ливов, латгалов и эстов, а также 200 воинов из Пскова. Экспедиция закончилась поражением в битве при Сауле (22 сентября 1236 г.). В битве с литовцами, которыми командовал знаменитый князь Миндовг, погибли магистр Ордена Волквин фон Наумбург и около 50 братьев-рыцарей.

«После многих славных и счастливых битв с неверными, магистр Вольквин, в предпринятом им походе против неверных литовцев, был убит теми литовцами вместе с господином Газельдорпом и графом Даненбергом, пятидесятью орденскими братьями и множеством верующаго народа в Саульской земле, в день св. Морица и его сомучеников (22 сентября 1236 г.)» («Хроника Ливонии» Германа фон Вартберге).

Из-за восстаний куршей и земгалов немцы были оттеснены к нижней Даугаве, а Земгальское и Курляндское епископства оказались вакантными и существовали только на бумаге. Из-под контроля немцев вышли также эсты о.Сааремаа.

В этих условиях у ливонских немцев возникла идея преобразования ордена меченосцев в отделение более сильного Тевтонского ордена, который к тому времени завоевал значительную часть Пруссии, инициатором этой идеи был папский легат Вильгельм Моденский.

Литовского князя Миндовга можно, таким образом, считать гробовщиком ордена меченосцев. По поводу упомянутого сражения, в котором пал магистр ордена Волквин, высказался Карл Маркс: «Этих псов жестоко отдули». Распространение звания «псы-рыцари» в советской историографии, отразившееся в фильме «Александр Невский», берёт начало именно отсюда. Впрочем, по новейшей версии прозвища "псы-рыцари" тевтонцы удостоились только благодаря неправильному переводу на русский язык трудов Карла Маркса. Классик коммунистического учения употребил в отношении тевтонцев существительное "монах", которое на немецком языке созвучно слову "собака". Как бы то ни было, забавно, что авторство прозвища, которое якобы употребляли на Руси в XIII в. {на самом деле в житии употреблено общеизвестное название того времени — «из тех, что зовутся «слугами божьими»}, принадлежит не русскому, а немцу {точнее, немецкому еврею}.

Первоначально Тевтонский орден назывался орденом Св. Марии Тевтонскй и был основан в 1198 г. в Иерусалиме с благородной целью помощи больным и бедным паломникам германского происхождения {орден Меченосцев был основан, как уже упоминалось выше, в1202 году третьим ливонским епископом Альбертом}.

Тевтонский орден тоже не избежал ухабов на дороге из Палестины в Прибалтику: война его против пруссов, ради чего рыцари и были призваны из Палестины Конрадом Мазовецким, оказалась упорной и затяжной. О непосредственном столкновении новых завоевателей с Русью имеется в летописи неполный и смутный рассказ под 1235 годом {напомню, что даты в Галицко-Волынской летописи ставились задним числом, а потому сомнительны}. Даниил Галицкий по поводу захвата тевтонцами какого-то исконно русского города сказал: «Не лепо есть держати нашее отчины крижевникомъ (крестоносцам)» — и пошел с братом Васильком на них «в силе тяжкой», взял город, захватил в плен старшину Бруно, ратников и возвратился во Владимир.

Усилиями папского легата Вильгельма Моденского Орден меченосцев 13 июня 1237 г. был присоединён к Тевтонскому Ордену. Красный крест на плащах был сменен черным тевтонским. Ливонская провинция стала называться Тевтонским домом святой Марии в Ливонии. Часто используют сокращенное название – Ливонский Орден. Первый ливонский магистр (ландмейстер) Герман Балк прибыл из Пруссии в сопровождении примерно полусотни тевтонских братьев-рыцарей и других войск.

Таков был исторический фон, на котором юный Александр Ярославич с 1236 года начинает княжить самостоятельно. Отец его Ярослав уехал в Киев, получив там стол; Александр посажен был князем в Великом Новгороде. Через два года (1238 — по Костомарову, 1239 — по Соловьёву) Новгород праздновал свадьбу своего молодого князя: он женился на Александре, дочери Брячислава полоцкого. Венчание происходило в Торопце. Князь отпраздновал два свадебных пира, называемых тогда "кашею": один — в Торопце, другой — в Новгороде, как бы для того, чтобы сделать новгородцев участниками своего семейного торжества. После смерти Александры Брячиславовны Александр женился вторично — на Вассе {не ранее 1252}.

В 1237-1241 гг. по Северо-Восточной и Южной Руси прокатилась волна монгольского нашествия, возглавленного Батыем. Были разгромлены военные силы сильнейших древнерусских земель, разрушен Киев – религиозный, а формально и политический центр Древней Руси. Это послужило толчком к усилению литовских набегов. Их отряды с кон. 1230-х до кон. 1240-х гг доходили до Суздальских и Киевских земель. Лишь вмешательство Ярослава заставило литовцев в 1239 г. отступить из Смоленской земли, в которой начались смуты. После приближающегося возвращения армии Батыя из Европы жители Руси должны были выслушать требования победителей. Монгольское вторжение затронуло лишь юго-запад Новгородской земли. Тем не менее, Новгород входил в систему традиционных военно-политических отношений Руси, и ее крах не мог не ощущаться на Севере. По видимому, поражение Владимиро-Суздальских князей, сюзеренов Новгородо-Псковской земли, стимулировало военные атаки шведов и ливонцев в 1240-1242 гг.

В том же году (1239) Александр занимается постройкой крепостей по р. Шелони на западной окраине новгородских владений, в том числе: Порхов, считавшийся в XV в. одной из 12 главных крепостей России и выдержавший осаду литовцев под командованием Ольгерда (XIV в.) и Витовта (XV) {в Великую Отечественную войну св. 90% зданий было взорвано при отступлении немецко-фагистских войск}, и, возможно, Сольцы, где в 1390 г. был заключён мир между Новгородом и Псковом {первое упоминание в летописи}. Всего лишь год оставался до Невской битвы, но, если верить житию, этому сражению предшествовал визит в Новгород лазутчика.

«Однажды некто из западной страны, из тех, что зовутся «слугами божьими», пришёл от них, чтобы лицезреть дивную стать его, и как в древности царица юга приходила к Соломону царю, желая слышать мудрствования его, так и этот, по имени Андреяш, повидав князя Александра Ярославича и возвратясь к своим, изрёк: «Прошедши многие страны и народы, не видал такового ни в царях царя, ни в князьях князя». И от того прослышал король земли под властью Римской {читай: папы римского}, страны северной {считается, что здесь имеется в виду Швеция}, о мужестве князя Александра Ярославича и заявил: «Пойду попленю землю Александрову». И собрал силу великую и посадил на множество кораблей войска свои и отправился в великой силе, пыхая духом ратным. И войдя в реку Неву, впавший в безумие от гордыни своей, послал послов ко князю Александру Ярославичу в Новгород Великий с речью: «Если сможешь мне противиться, то я уже здесь, разоряю землю твою» (Житие).

Король, конечно, никакой на Руси не появлялся, а о послании, которое он якобы отправил Александру, и говорить нечего: шведы явно хотели обеспечить неожиданность нападения и не могли его афишировать. Это ведь не поединки боксёров-профессионалов, где каждый перед боем превозносит себя непобедимого. Наивна в устах агиографа мотивировка выступления короля северной страны: стать великим, победив великого — юный князь в те годы был ещё «ни с чем пирожок». Летописи не упоминают о каких-нибудь его ратных подвигах {считается, правда, что в 1234 г. он с новгородским войском освободил захваченную ливонцами Русу (Старую Руссу), но ту войну вёл Ярослав, а не 14-летний Александр}, так что он не был «настолько популярен, что страшно рассказать» не только на Западе, но, очевидно, даже и на Руси. Потому и появление в Новгороде засланца Андреяша тоже сомнительно, хотя, возможно, такой человек и существовал. Карамзин отождествлял упомянутого Андреяша с самим магистром объединённого ордена Андреем Фельфенским {«В сие время был Магистром Ливонским некто Андрей Вельвен…» — по немецким хроникам однако Андрей был поставлен магистром позднее ─ в 1241}, что может служить объяснением неисповедимых путей возникновения предания об Андреяше. Я допускаю, что Андрей Вельвен действительно посещал Александра {понятно, ещё до того, как стал магистром}, указанием на это может служить то, что визитёр в житии отрекомендован как представитель немецких рыцарей {из тех, что называют себя слугами божьими}, но отчитывается он о своей миссии почему-то перед чужеземным королём. Аналогичная картина нарисована Н. И. Костомаровым в его "Русской истории в жизнеописаниях главнейших ее деятелей": он много говорит о немецких рыцарях с их многовековым «Drang nach Osten», а вот шведский предводитель вводится в действие неожиданно, как «чёртик из шкатулки».

«Вражда немецкого племени со славянским принадлежит к таким всемирным историческим явлениям, начало которых недоступно исследованию, потому что оно скрывается во мраке доисторических времен. При всей скудности сведений наших, мы не раз видим в отдаленной древности признаки давления немецкого племени на славянское. Уже с IX века в истории открывается непрерывное многовековое преследование славянских племен; немцы порабощали их, теснили к востоку и сами двигались за ними, порабощая их снова. Пространный прибалтийский край, некогда населенный многочисленными славянскими племенами, подпал под насильственное немецкое иго для того, чтобы потерять до последних следов свою народность. За прибалтийскими славянами к востоку жили литовские и чудские племена, отделявшие первых oт их русских соплеменников. К этим племенам в конце XII и начале XIII века проникли немцы в образе воинственной общины под знаменем религии, и, таким образом, стремление немцев к порабощению чужих племен соединилось с распространением христианской веры между язычниками и с подчинением их папскому престолу <…>

Полоцкий князь Владимир, по своей простоте и недальновидности, сам уступил пришельцам Ливонию (нынешние прибалтийские губернии) и этим поступком вызвал в северной Руси продолжительную борьбу с исконными врагами славянского племени. Властолюбивые замыслы немцев после уступки им Ливонии обратились на восток. Возникла мысль, что призванием ливонских крестоносцев было не только крестить язычников, но и обратить в истинную веру русских, которые представлялись на западе врагами Св. отца и римско-католической церкви, даже самого христианства <...>

Папа, покровительствуя ордену, побуждал как немцев, так и шведов к завоеванию северной Руси вслед за завоеванием Ливонии и Финляндии. В захваченной Ливонии немцы насильно обращали в христианство язычников; точно так же заставляли они принимать католичество крещённых в православную веру туземцев; этого мало: они насиловали совесть и тех коренных русских поселенцев, которых отцы еще прежде прибытия рыцарей водворились в Ливонии.

Силы ордена Меченосцев увеличились от соединения с Тевтонским орденом. Между тем, рыцари, по решению папы, должны были уступить датчанам часть Ливонии (Гаррию и Вирландию), а папа предложил им вознаградить себя за это покорением русских земель. Вследствие этого, по призыву дерптского епископа Германа, рыцари с толпой немецких авантюристов набросились на Псков. Один из русских князей Ярослав Владимирович вёл врагов на своих соотечественников. В 1240 году {по Костомарову; по Соловьёву — в 1241} немцы овладели Псковом: между псковитянами нашлись изменники; один из них, Твердила Иванкович, стал управлять городом от немецкой руки.

Между тем на Новгород ополчились шведы. Папская булла поручала шведам начать поход на Новгород: на мятежников, непокорных власти наместника Христова, на союзников язычества и врагов христианства. В Швеции, вместо больного короля, управлял тогда зять его Биргер. Этот правитель сам взял начальство над священным ополчением против русских. В войске его были шведы, норвежцы, финны и много духовных особ с их вассалами. Биргер прислал в Новгород к князю Александру объявление войны, надменное и грозное: "Если можешь, сопротивляйся, знай, что я уже здесь и пленю землю твою"» (Костомаров).

Характерно, что у хронистов всех времён и народов, включая и русских летописцев, обращаются к противнику с амбициозными заявлениями те, кто обречён на поражение. Такова традиция, являющаяся не просто художественным приёмом, но имеющая истоки психологические, этические, религиозные и т.д. Она освящена веками и дошла до нас в высказываниях типа «никто тебя за язык не тянул» и «за базар ответишь». Будущие же победители перед битвой также традиционно обязаны произнести запоминающуюся зажигательную речь перед своим войском. А потому все эти заявления противостоящих сторон перед боем можно смело считать авторским вымыслом. За редкими исключениями, которые, само собой, необходимо рассматривать на конкретном материале. Но случай с Александром Невским — это не тот случай, когда можно говорить об исключениях: все фразы, приписываемые ему {включая, разумеется, и те, что он произносит в знаменитом фильме} и его противникам, говорят лишь о высокой одарённости и литературном мастерстве его биографов. Все они согласны с тем, что шведы намеревались захватить новгородцев врасплох {и, тем не менее все воспроизводят при этом послание Биргера к Александру}, но врасплох были застигнуты сами. Объяснение этому в примечании Костомарова к главе «Александр Невский» упомянутой выше его книги.

«У новгородцев был обычай ставить стражу при впадении Невы в море. Начальство над этой стражей было тогда поручено какому-то крещеному вожанину (принадлежавшему к Води народу чудского или финского племени, населявшему нынешнюю Петербургскую губернию) Пельгусию, получившему в крещении имя Филиппа. Пельгусий был очень благочестив и богоугоден, соблюдал посты и потому сделался способным видеть видения. Когда шведы явились, он пошел к Александру известить о их прибытии и рассказал ему, как стали шведы. "Мне было видение, - сказал он, - когда я еще стоял на краю моря; только что стало восходить солнце, услышал я шум страшный по морю и увидел один насад {боевая ладья с надставленными бортами}; посреди насада стояли Святые братья Борис и Глеб; одежда на них была вся красная, а руки держали они на плечах: на краю их ладьи сидели гребцы и работали веслами, их одевала мгла, и нельзя было различить лика их, но я услышал, как сказал Борис мученик брату своему Св. Глебу: "Брате Глебе! Вели грести, да поможем мы сроднику своему, великому князю Александру Ярославичу!" И я слышал глас Бориса и Глеба; и мне стало страшно, так что я трепетал; и насад отошел из глаз у меня". - "Не говори же этого никому другому", - сказал ему Александр. Такое благочестивое предание осталось об этом событии» (Костомаров).

Меня всегда интересовало, почему Александр взял с Пельгусия обет молчания: полагаю, что уже тогда существовала примета, по которой предсказанное могло не сбыться из-за огласки. Но обратимся вновь к безвестному агиографу Александра Невского, который повествовал про «мужество и житие» князя.

«Князь же Александр Ярославич, услышав словеса сии {имеется в виду послание Биргера} и воспылав сердцем, пришёл в церковь святой Софии и пал на колено пред алтарём и молился со слезами Богу и сказал: «Боже хвалимый и праведный, Бог крепкий и великий, Боже вечный и сотворивший небо и землю, моря и реки, и поставивший границы народам, и повелевший жить, не вступая в чужие земли». И восприинял он псаломскую песнь и сказал: «Суди, Господи, рассуди тяжбу мою, суди, Господи, обидевших меня и возбрани борющихся со мною, освяти оружие и щит и стань в помощь мне» {несомненно, автор обращяется к Псалому 34. 1, 2 .}.

И окончив молитву, поднялся, поклонился архиепископу. Архиепископ же Спиридон благословил его и отпустил. Александр же Ярославич шёл из церкви, утирая слёзы. И начал крепить дух дружины своей и сказал: «Не в силе Бог, но в правде. И вспомним песнесловца Давыда: иные уповают на оружие, иные на коней, мы же Господа нашего призовём, и попятятся они и падут» {очевидно, имеется в виду Псалом 19. 8, 9.}. И пошёл на супротивников с малой дружиной, не собравшись со многою силою своею, уповая на святую Троицу. К великому сожалению, ни отец его Ярослав честный, великий не ведал о такой напасти на сына своего милого, великого князя Александра Ярославича, ни оному не удалось весть послать ко отцу во град Киев, ибо уже приближались вражьи рати, и многие новгородцы не успели присовокупиться, ибо спешил князь великий походом пойти. И пришёл на них в день воскресения на память святых отцов 600 и 30 бывшего собора в Халкидоне и на память святого Кирика и Улиты и святого князя Владимира, крестившего землю Русскую {15 июля 11240 г.}. Имел он веру великую ко святым мученикам Борису и Глебу {основанием для этой веры стало вышеописанное видение Пельгусия}».

Да, я противоречу себе, когда останавливаюсь на событиях, которых, вернее всего, не было в действительности. Но ведь как сказано! — не привести этот отрывок просто не в моих силах. Нам, по большому счёту, важно не только то, каким на самом деле был Александр Невский, но и то, каким его видели современники и потомки. Из приведённого отрывка ясно, что юный Александр предпочёл неожиданность нападения длительной подготовке и накоплению сил. Победителей не судят: именно это принесло ему победу. Описание самой битвы очень экспрессивно изложено в «Истории Государства Российского».

«Александр… как молния устремился на Шведов. Внезапность, быстрота удара привела их в замешательство. Князь и дружина оказали редкое мужество. Александр собственным копием возложил печать на лице Биргера {более поздняя версия, что на самом деле Александр ранил королевича Леспу}. Витязь Российский, Гавриил Олексич, гнал Принца, его сына, до самой ладии; упал с конем в воду, вышел невредим и бодро сразился с Воеводою Шведским. Новогородец Сбыслав Якунович с одним топором вломился в середину неприятелей; другой, именем Миша, с отрядом пехоты истребил шнеки их, или суда. Княжеский ловчий Яков Полочанин, предводительствуя горстию смелых, ударил на целый полк и заслужил отменное благоволение Александра, который везде был сам и все видел. Ратмир, верный слуга Князя, не уступал никому в храбрости: бился пеший, ослабел от ран и пал мертвый, к общему сожалению наших. Еще стоял златоверхий шатер Биргеров; Отрок Александров, Савва, подсек его столп; шатер упал, и Россияне возгласили победу. Темная ночь спасла остатки Шведов. Они не хотели ждать утра: нагрузили две шнеки телами чиновников, зарыли прочих в яму и спешили удалиться. Главный Воевода их, Спиридон, и Епископ, по рассказам пленников, находились в числе убитых. Урон с нашей стороны был едва заметен, и сия достопамятная битва, обрадовав тогда все наше горестное отечество, дала Александру славное прозвание Невского. Обстоятельства ее тем для нас любопытнее, что Летописец, служа сему Князю, слышал их от него самого и других очевидцев» (Карамзин).

Это описание соответствует тексту жития, которое считается исторически наиболее достоверным и восходящим в упомянутой выше светской биографии князя. Тем не менее, в сюжете о «великолепной семёрке» {считая седьмым самого князя} можно разглядеть следы позднейшей литературной отточенности. Само число 6 не случайно: у знаменитого библейского воителя Давыда тоже было ровно 6 сподвижников, поимённо перечисленных в 18-й главе 2-й Книги Царств. Нельзя говорить о каком-то текстуальном совпадении, дело, скорее всего, в общей концепции. Ближе всего эпизод о шести воинах Александра к повествованию Иосифа Флавия о разорении Иерусалима, где также фигурируют подвиги и имена шести храбрецов из войска императора Веспасиана {отсюда и сравнение Александра с Веспасианом в начале жития}. Конечно, указанные параллели не означают, что автор приписал несовершённые подвиги несуществовавшим людям, но он остановился именно на шести деяниях шести «храбрых», чтобы подчеркнуть равенство Александра с великими героями древности.