Geum.ru

Антология Москва «Academia»

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   59


В американской социальной философии основой независимости человека выступают не общественные потребности, а неотъемлемые права личности; при этом, как правило, понятие «свобода» ('liberty' или 'freedom') используется вместо термина «автономия» ('autonomy'). Я же применяю последнее понятие, поскольку хочу подчеркнуть, что оно охватывает не только то, что принято считать индивидуальной свободой, но также потребность в самовыражении, инновациях, творчестве и самоуправлении, равно как и легитим-ность подчеркивания межгрупповых отличий.


Про генералов часто говорят, что они готовятся к сражениям прошедшей войны, а не следующей. Западные интеллектуалы, имеющие долгий опыт противостояния сначала авторитаризму, затем тоталитаризму, а в полностью время — и религиозному фундамен-тализму, полностью отдают себе отчет в том, какую опасность таит в себе чрезмерный порядок, в особенности если он основан на принуждении. Они в меньшей степени готовы встретить ту опасность, которой грозит идеологизация безграничной независимости в условиях, когда сторонники права на выбор и самовыражение подрывают моральные запреты, налагаемые на антисоциальное поведение. Дискуссия, касающаяся различий между социально ограниченной и анархистской, неограниченной независимостью, позволяет судить о том, какого рода свобода личности нужна справедливому обществу.


В абстрактном смысле человека вполне можно представить отдельно от его сообщества, однако при этом следует отметить, что если его действительно лишить стабильных и позитивно утверждаемых в сообществе ориентиров, то у него остается крайне мало атрибутов, которые индивидуалистическая парадигма обычно ассоциирует с понятием совершенно свободной личности. Подобный человек не может быть разумно мыслящим членом гражданского общества. Доказано, что жители крупных городов, ведущие уединенный образ жизни в своих высотных зданиях и не имеющие никакого источника социальной привязанности (например, на работе), проявляют тенденцию к интеллектуальной нестабильности, импульсивность, склонность к самоубийству и другие предрасположения к умственным и психосоматическим заболеваниям. Исследования, проводившиеся на заключенных, которых изолировали от сокамерников (в отличие от тех, кому разрешалось находиться среди других заключенных и тем самым интегрироваться в общую культурную среду), а также над людьми, которых изолировали в ходе психологических экспериментов, также подтверждают, что связь с сообществом имеет важное значение для индивидуальности в целом и для способности к разумному поведению и свободным поступкам в особенности.


Наибольшая опасность грозит автономии тогда, когда члены общества оказываются без социальных «якорей». Разобщение людей, равно как и распад сообщества на толпы, результатом чего является утрата индивидуумом своей личности и своей ценности, всегда вели к формированию социетарных условий, выливавшихся в тоталитаризм, другими словами, в жесткое ограничение независимости личности. Такое разобщение предшествовало становлению тоталитарных движений и правительств в России, после поражения в войне с Японией в 1905 году, а также в Германии в 1920-х годах, в условиях безудержной инфляции и массовой безработицы7. Даже когда такого разобщения недостаточно для установления тоталитарного режима, оно ведет к росту апатии, отчуждения, эска-пизма и антисоциального поведения, свидетельством чего может служить положение в основных мегаполисах мира, сложившееся там за последние десятилетия.


Наиболее распространенным противоядием против разобщенности людей, тем самым противоядием, которое Алексис де Ток-виль называл краеугольным камнем гражданского общества, служат «посреднические органы» между индивидуумом и государством. Часто упускают из виду, что к этим органам в первую очередь относятся не пресловутые добровольные ассоциации, чье влияние на своих членов ничтожно (начиная от любителей дешевых распродаж и кончая шахматными клубами), а сообщества, обеспечивающие гораздо более сильные межличностные связи (в особенности этнические, расовые и религиозные, а также местные).


Коммунитарная парадигма, по крайней мере та, о которой мы ведем речь на этих страницах, признает необходимость укрепления социальных «якорей» в рамках усилий по поддержанию общественного порядка, одновременно обеспечивая такое положение, при котором эти «якоря» не подавляют любое выражение независимости. Другими словами, здоровое общество не отдает предпочтения общественному благу перед индивидуальным выбором или наоборот; оно поддерживает социетарные формации, обеспечивающие всестороннюю сбалансированность этих амбиполярных социальных ценностей. Такая структура, в свою очередь, требует: (а) опоры преимущественным образом на образование, руководство, убеждение, веру и моральный диалог, а не на закон как средство обеспечения ценностей; (b) определения основных ценностей, которые необходимо развивать, причем речь идет о комплексе основополагающих ценностей, который важнее комплекса ценностей, относящихся только к поведению; (с) отсутствия всепроникающей идеологии или какой-то религии, которая оставляла бы мало места для независимости личности.


Итак, все доктрины, все верования имеют в своей основе какую-то изначальную идею. Для индивидуалистов краеугольным камнем здорового общества является свободная личность; для сторонников социального консерватизма — всеобъемлющий комплекс общественных ценностей, нашедших свое воплощение в социуме или в государстве. Для приверженцев коммунитарного подхода в первом приближении необходимо, чтобы здоровое общество обеспечивало сбалансированность между независимостью личности и порядком, причем речь идет о порядке особого рода: добровольном и ограниченном основными ценностями, а не навязываемом и не имеющем всепроникающего характера. Сама же независимость личности должна быть отнюдь не беспредельной, а иметь социальные границы и вписываться в контекст общественных ценностей.

* - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера.

1 - См.: Meadows D.H., Meadows D.L, Randers J. Behrens III, W.W. The Limits to Growth. N.Y., 1972.

2 - Мы называем так эту модель потому, что существовали также модели World 1 и World 2. World 1 была первоначальной версией, разработанной профессором Массачусетсского технологического института Дж.Форестером в рамках проводившегося Римским клубом исследования взаимозависимости между глобальными тенденциями и глобальными проблемами. World 2 является окончательной документированной моделью, представленной профессором Дж.Форестером в книге: Forester J. World Dynamics. N.Y., 1971. Модель World 3 была создана на базе World 2, в первую очередь как следствие изменения ее структуры и расширения количественной базы данных. Мы должны отметить, что профессор Дж.Форестер является безусловным вдохновителем данной модели и автором используемых в ней методов.

3 - См.: Meadows D.H., Meadows D.L., Renders J. Behrens III, W.W. The Limits to Growth. P. 24.

4 - Vargish Th. Why the Person Sitting Next to You Hates Limits to Growth // Technological Forecasting and Social Change. Vol. 16. 1980. P. 187-188.

5 - См.: Pipes D. In the Path of God: Islam and Political Power. N.Y., 1983. P. 102-103, 169-173.

6 - [Автор приводит слова византийской принцессы Анны Комнин]. Цитируется по кн.: Armstrong К. Holy War: The Crusades and Their Impact on Today's World. N.Y., 1991. P. 3-4, и Toynbee A. Study of History. Vol. VIII. L, 1954. P. 390.

7 - Buzan B.G. New Patterns of Global Security in the Twenty-First Century // International Affairs. No 67. July 1991. P. 448-449.

Оглавление


Новая постиндустриальная волна на Западе

Оглавление

Тайичи Сакайя. Стоимость, создаваемая знанием, или История будущего


Тайичи Сакайя родился в Осаке (Япония) в 1935 году. Он окончил Токийский университет, где получил также докторскую степень в области экономики. Его карьера началась в 1962 году в престижном Министерстве международной торговли и промышленности Японии— фактическом генеральном штабе национальной экономики. В конце 60-х и начале 70-х годов Т. Сакайя был одним из разработчиков стратегии проникновения японских компаний на внешние рынки, отвечал за подготовку и проведение Всемирной промышленной выставки в Осаке в 1970 году и Морской выставки на Окинаве в 1975 году. Во второй половине 70-х годов он покинул Министерство международной торговли и промышленности, хотя и продолжал сотрудничать с ним; например, он руководил программой по организации павильона Японии на Всемирной выставке в Барселоне в 1982 году. Выйдя в отставку с государственной службы, Т.Сакайя получил широкое признание как автор целого ряда работ по проблемам современной экономики и поли- тики, футурологии и социальных отношений. Им написаны более тридцати книг, множество эссе и статей. Талантливый издатель и переводчик, Т. Сакайя является также президентом японского Азиатского клуба— влиятельной неправительственной организации, объединяющей известных обществоведов, политиков и бизнесменов. Он женат, живет в Токио.


Среди книг Т. Сакайи наибольшее признание получили такие, как «Поколение тупиц», «Великий план», «Анатомия коллективизма», «Предостережение японскому народу», «Взгляд на Японию с вершины», «Концепции истории», «Критерии размышлений о будущем». Будучи высоко оценены в Японии, эти работы не были переведены на иностранные языки. Первой книгой Т.Сакайи, изданной в США, стала «Стоимость, создаваемая знанием, или история будущего», отрывки из которой мы и предлагаем вниманию читателей. Представляется уместным сказать несколько слов о ее заглавии. Эта работа увидела свет в Японии в 1985 году под названием «Chika kakumei», а в США опубликована в 1990 году как «The Knowledge- Value Revolution, or A History of the Future». Основный термин, применяемый в работе — chika — является производным от японских слов с/и (знание) и kah (стоимость, ценность). На английский он переведен как «knowledge-value», что соответствует понятию «ценность, воплощенная в знании, порождаемая знанием». К сожалению, приходится констатировать, что даже термин «knowledge-value revolution» не в полной мере совпадает с оригинальным понятием «chika kakumei»; при этом мы не смогли предложить сколь-либо удовлетворительного перевода данной конструкции на русский язык. Поэтому приходится лишь отметить, что, говоря о knowledge-value revolution, автор имеет в виду, что в современных условиях традиционные факторы производства уже не определяют ту ценность, которую потребители признают за тем или иным продуктом; именно это обстоятельство, по его мнению, и является одним из наиболее фундаментальных сдвигов, происходящих в современной экономике.


Книга Т. Сакайи разделена на пять относительно равных по размеру частей. Первые три посвящены осмыслению различных аспектов формирующегося сегодня общества и поиску его оптимального определения. Автор останавливается на проблеме «заката» индустриальной цивилизации, изменении ориентиров производителей и потребителей, начиная с 70-х годов, на трансформации политической системы, глобализации хозяйства и отходе от модели национального государства и, наконец, на формировании постматериалистической ориентации у зна- чительной части современного общества. Характерно, что, рассматривая целый ряд принципиальных изменений в организации производства, развитии технологий, прогрессе знаний и эволюции политических и социальных ориентиров, на протяжении первых трех частей своей работы Т. Сакайя весьма последовательно избегает применения к современному социальному состоянию какого-либо четко характеризующего его термина, чем подчеркивает, с одной стороны, незавершенность происходящей трансформации, а с другой— ее комплексный характер, не позволяющий жестко выделить какой-либо из основных элементов или движущих сил.


В четвертой и пятой частях, напротив, автор знакомит читателя со своей концепцией общества, центральное место в котором занимают знания и которое он называет knowledge-value society. В отличие от ряда западных исследователей, широко применяющих понятия knowledge society, knowledgeable society или производные от них, Т. Сакайя подчеркивает, что характерным признаком современного общества является не сам факт широкой распространенности знаний, а то, что они непосредственно воплощаются в большинстве создаваемых в обществе благ и таким образом экономика превращается в систему, функционирующую на основе обмена знаний и их взаимной оценки. По его мнению, одной из важнейших трансформаций в современном обществе становится переход от симбиотических объективных ценностей, которыми характеризовалась традиционная рыночная экономика, к независимым от прежних факторов производства субъективным ценностям, и учет этого сдвига имеет огромное значение для любого хозяйствующего субъекта, который намерен эффективно действовать или даже просто выживать в современной конкурентной среде.


В завершающей части книги рассматриваются основные направления того процесса, который и приводит к становлению нового общества. Именно его автор именует «chika kakumei», или «knowledge-value revolution», и считает содержанием современной эпохи.


Книга Т. Сакайи представляется примером новаторского исследования, серьезно расширяющего наши представления о современном обществе. По своей последовательности, обоснованности доводов и убедительности изложения она выгодно отличается от многих работ современных западных авторов по этой проблематике. Искренне жаль, что мы не можем представить читателям полный текст этой работы и ограничиваемся отрывками из второй главы I части книги и первой главы IV части, где излагаются наиболее существенные элементы авторской концепции (эти фрагменты соответствуют стр 39-41, 42-43, 51-52, 53, 56-60, 61-63, 63-72,72-73, 248-249, 252-254, 256-264 и 266 в издании Kodansha International). СТОИМОСТЬ, СОЗДАВАЕМАЯ ЗНАНИЕМ, или ИСТОРИЯ БУДУЩЕГО*


Каким окажется грядущее общество: всего лишь более развитым по сравнению с тем, в котором мы живем сегодня, или же принципиально новым, отличным от него? Иначе говоря, насколько долгая жизнь уготована индустриальному строю? Неужели люди будут по-прежнему стремиться к тому, чтобы потреблять все больше и больше материальных благ, как то диктует существующий порядок? Неужели наши вкусы, наши ценности, наша нравственность по-прежнему останутся основанными на предпосылке, гласящей, что безудержный рост потребления отвечает высшим интересам цивилизации?


Постановка этих вопросов, причем именно в таком порядке, способствует пониманию того обстоятельства, что в последнее время стали заметны тенденции и явления, имеющие прямое отношение к вопросу о том, в каком же направлении идет современный социум. Сегодня можно привести как никогда много примеров, свидетельствующих, что некогда неутолимое стремление к обладанию все новыми и новыми материальными благами постепенно начинает ослабевать.


В этой связи сразу же вспоминается извечная проблема: нефть.


Два нефтяных кризиса 70-х годов в очередной раз со всей очевидностью продемонстрировали, насколько беспочвенной была наша вера в то, что запасы природных ресурсов неисчерпаемы. Даже японцы (и в особенности японцы), которые всегда чувствовали себя уютно, отгородившись от остального мира своим образом жизни, основанным на дешевом импорте продуктов питания и сырья, сегодня вынуждены задуматься о том, какое будущее уготовано этим поставкам. Любой слух о потопленном в Персидском заливе очередном танкере порождает в стране волну лихорадочных измышлений о том, что вот-вот грянет третий нефтяной кризис, подобно тому, как бесснежная зима дает пищу зловещим прогнозам о неурожае риса. В результате этих алармистских настроений Япония на протяжении 80-х годов была «затоварена» и нефтью, и продовольствием, однако ни страх неизбежного дефицита, ни общее ощущение того, что сырье и ресурсы не беспредельны, не покидали людей.


Но еще больший пессимизм в отношении обеспечения ресурсами, энергией и продуктами питания большинство японцев испытывают тогда, когда речь заходит о долгосрочной перспективе. Многие искренне убеждены, что в будущем нам доведется стать свидетелями того, как начнут высыхать нефтяные скважины и истощаться запасы других ресурсов, столь бездумно расточаемых сегодня. Немало людей обеспокоены тем, что в результате урона, наносимого человеком окружающей среде, огромные участки земли превратятся в пустыню, что вкупе с уничтожением лесов, идущим пугающими темпами, приведет к острому дефициту продуктов питания, бумаги и древесины. Часто высказываются аналогичные опасения в отношении нехватки драгоценных металлов и других природных ископаемых, а на демографический взрыв в развивающихся странах со страхом смотрят как на неизбежный путь, ведущий к будущему голоду и мору. Понадобилось немногим более десятилетия, чтобы пугающая картина стремительно уменьшающихся ресурсов Земли проникла в сердце каждого обывателя.


Как только человек ставит под сомнение неисчерпаемость продуктов питания и природных ресурсов, свойственная ему инстинктивная тревога предупреждает его, что среда обитания способна выдержать ее эксплуатацию лишь до какого-то предела, но не более того; человек со всей остротой ощущает, как его собственное «просвещенное своекорыстие» (enlightened self-interest) требует положить предел жадному поглощению всего того, чем изобилует природа, и такое ничем не сдерживаемое потребление уже больше не кажется ему столь желанным и приятным, как ранее. Иными словами, то, что я называю «импульсом сопереживания» (empathet-ic impulse), посылает человеку сигнал, призывающий его сдерживать себя.


Человечество впервые получило этот сигнал в 80-е годы. У самых различных людей стало меняться мировоззрение, они начали иначе смотреть на такие, казалось бы, незыблемые понятия, как удовольствие, целесообразность и привлекательность.


На протяжении всех 70-х годов и на Западе, и в Японии концепция того, что считать роскошью, была напрямую связана с объемом тех или иных благ: чуть ли не во всех случаях было принято исходить из принципа «чем больше, тем лучше». Машина должна быть большой; если она большая, то, значит, она и роскошная. То же самое относилось к мебели, холодильникам, телевизорам, даже журналам. Чем большим оказывался тот или иной продукт, тем больше средств и ресурсов требовало его изготовление, тем он считался более привлекательным.


Подобное мировоззрение проявлялось и в том подходе к проблемам жилья, который получил распространение в японском обществе после 1965 года. Когда в ходе социологических опросов японцев спрашивали, в чем, по их мнению, заключаются недостатки их жилища, ответ так или иначе сводился к тому, что оно является, мол, слишком маленьким. Иначе говоря, ценность определялась через размер: количество и качество в менталитете опрашиваемых сливались воедино. Последующие вопросы позволяли уточнить, что с точки зрения большинства роскошный дом не только должен быть просторным, но и обязан иметь встроенные кондиционеры и отопительные устройства, несколько современных туалетов, а так- же целый ряд легких пристроек и маленьких двориков. Другими словами, высококачественное жилье обязательно требовало большого объема материалов и энергии, затрачиваемых на его строительство и эксплуатацию.


Если бы тот или иной участник опроса заявил, что его жилье представляет собой деревянную одноэтажную постройку площадью менее пятидесяти квадратных метров, выполненную в старом стиле, где нет кондиционеров и центрального отопления, но которая, тем не менее, действительно относится к разряду роскошных, большинство японцев посмотрели бы с жалостью на такого человека, который из ложной гордости пытается доказать недоказуемое. И тем не менее, именно такой дом в довоенной Японии являл собой идеал роскоши и богатства.


С приходом 80-х подход к таким вещам начал меняться. Новая эстетика стала определяться лозунгом «легкое — тонкое — короткое — маленькое»; оказалось, что все помешаны на небольших и компактных изделиях. Эпоха, когда понятия «большое» и «прекрасное» были чуть ли не синонимами, подошла к концу.


Год за годом, вплоть до конца 70-х годов, производители автомобилей, сдерживаемые лишь параметрами, установленными правилами дорожного движения и ограничениями, налагаемыми налоговыми властями, наводняли рынок все более крупными и мощными моделями. Однако стоило Японии вступить в 1980 год, как правила игры изменились, и страна стала стремиться к выпуску более легких машин, потребляющих меньше бензина. Если в 70-е среди потребителей с подачи рекламодателей бытовало мнение, что каждое повышение зарплаты лучше всего отметить покупкой более мощного автомобиля, то сегодня многие гордятся своими малолитражками, а в непомерно больших американских моделях видят не столько роскошь, сколько безвкусицу. К разбазариванию бензина ныне относятся с таким неодобрением, что производство велосипедов и мотоциклов переживает настоящий бум, хотя еще недавно любой взрослый (если только не спортсмен, конечно) сгорел вы со стыда, если бы его застали передвигающимся на этом двухколесном сооружении. Сегодня же на них ездят даже люди среднего возраста, и с трудом вспоминается то время, когда стоянки у железнодорожных вокзалов и станций метро не были заставлены бесчисленным множеством велосипедов и мотоциклов.


Та же логика обнаруживается и в маркетинге товаров для дома и электрооборудования. Раньше изготовители дорогой мебели каждый год выпускали все более крупные образцы, и это длилось вплоть до конца 70-х, когда тенденция резко поменялась на противоположную. Такая смена ориентиров совпала с неожиданным смещением акцентов в рекламе холодильников, когда на смену волшебным словам «большой и вместительный» неожиданно пришло новое заклинание: «компактный и экономный». А уж когда дело доходит до маркетинга электронных калькуляторов или видеокассет, то война, в которой миниатюрное приравнивается к идеальному, ведется буквально за миллиметры.