Geum.ru

Антология Москва «Academia»

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   26   27   28   29   30   31   32   33   ...   59


Работа профессора Этциони разделена на восемь глав, в которых рассматриваются фактически все основные аспекты его концепции в том виде, в каком она сформировалась за последние двадцать лет. В сфере его внимания оказываются проблемы определения основных признаков справедливого общества, исследование базовых ценностей современного человека, фундаментальных проявлений человеческой природы в условиях перехода к постиндустриальному обществу. На протяжении всей работы большинство поднимаемых в ней вопросов рассматриваются сквозь призму изменяющегося характера взаимодействия человека и коллектива, личности и сообщества, гражданина и государства.


Выбирая для этого сборника фрагменты из книги АЭтциони, мы принимали во внимание, что разрабатываемая им концепция мало знакома большинству российских обществоведов. Этим обусловливается то, что мы решили акцентировать внимание на общеметодологических моментах, знакомящих читателя с подходом автора; таким образом, вниманию читателя предлагаются отрывки из введения и первой главы книги, озаглавленной «Элементы справедливого общества» (они соответствуют стр. XIII-XV, XVI-XVIII, 3—4, 10-11, 11, 12-14, 16-17, 17-19, 20, 21-25, 27, 28 в издании Harper Collins). Выбор этих частей работы для их публикации в России был согласован с профессором Этциони в ходе личной встречи с ним в Вашингтоне в феврале 1998 года. НОВОЕ ЗОЛОТОЕ ПРАВИЛО СООБЩЕСТВО И НРАВСТВЕННОСТЬ В ДЕМОКРАТИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ*


В 1992 году администрация Антиохского колледжа разработала длинную подробную инструкцию и потребовала, чтобы учащиеся, преподаватели и все сотрудники колледжа соблюдали ее самым тщательным образом. Инструкция предусматривала следующее: каждый раз, когда кто-то за кем-то ухаживает, он должен четко и ясно спрашивать разрешения у своего партнера, прежде чем сделать очередной шаг, и ни в коем случае этого шага не делать, пока не получит столь же ясного и четкого согласия. Эта инструкция, посвященная процедуре получения согласия на сексуальные действия (процедура эта, помимо прочего, отрабатывалась на обязательных учебно-практических семинарах), содержала такие, к примеру, положения: «Каждый раз, прежде чем сделать следующий шаг, спросите разрешения... Если хотите снять с нее блузку, спросите разрешения. Если хотите прикоснуться к ее груди, спросите разрешения...»1 <...> Все студенты предупреждались о том, что нарушение инструкции может повлечь за собой суровое наказание, вплоть до исключения из колледжа.


Пресса всласть поиздевалась над этим кодексом. В нем углядели «угрозу естественности», вежливость и корректность, доведенные до абсурда, одним словом, нечто совершенно неприемлемое. Однако, будучи социологом, я усмотрел в нем другое: предпринятую в полном отчаянии попытку воссоздать правила поведения в такой сфере нравственности, где царит полная неразбериха, ведущая к постоянным конфликтам и злоупотреблениям. Попытка разработки подобных принципов говорит не только об отсутствии норм (кодифицированных ценностей), определяющих сексуальное поведение; она говорит о необходимости восстановления неписаных моральных норм и обязательств, а это коренным образом отличается от составления письменных инструкций.


Принципы, разработанные в Антиохском колледже, следует рассматривать в исторической перспективе. В 1950-х годах действовали относительно четкие нормы, касающиеся интимных отношений. Добрачная половая жизнь считалась неприемлемой с точки зрения морали. Инициатива отдавалась мужчинам, а не женщинам. Предполагалось, что они должны «противиться» половым связям, проявлять к ним меньше интереса, чем мужчины. На юношей, которые имели любовниц (а не любовников), смотрели с восхищением, к которому примешивалось смутное неодобрение, а девушек, оказавшихся в таком же положении, клеймили позором. Гомосексуальные связи были предметом однозначного табу. На практике одни из этих норм соблюдались более, другие менее строго, однако в теории все было установлено весьма четко. То же самое относилось и к большинству других взаимоотношений — между расами, между государством и личностью (высоко ценился патриотизм, особенно в форме антикоммунизма), между старшими и младшими (первые пользовались уважением) и т.д. Вне зависимости от того, насколько соблюдались эти моральные нормы, порядок до какого-то момента они обеспечивали.


В 1960-х годах эти устои заколебались. К концу 80-х правила поведения, оценки и понятия того, что хорошо, а что плохо в области сексуального поведения (да и во многих других сферах), в значительной мере утратили свою определенность. Многие нормы обрели растяжимый характер, их стали подвергать сомнению, отвергать или же яростно оспаривать. Так, поведение, которое многие мужчины считают нормальным или по крайней мере безобидным (присвистнуть от восхищения при виде красивой девушки, обласкать ее взглядом или, к примеру, вырезать из журнала фотографию какой-нибудь красавицы), многие женщины расценивают как сексуальное домогательство. Мужчины, как правило, видят в приглашении женщины в спальню и предварительных поце- луях согласие на дальнейшие действия, тогда как многие женщины считают, что имеют возможность остановиться в любой момент. Много споров и неясностей существует и по целому ряду других вопросов, например, кому платить за ужин в ресторане, кому отвечать за все множество возможных последствий <...>. То, что сначала считалось сексуальной эмансипацией, более высоким уровнем свободы и сексуального равноправия, стало сегодня источником проблем и неразберихи.


Понятия сексуальной эмансипации и неуклюжая попытка Ан-тиохского колледжа разобраться с ними заслуживают внимания именно потому, что ставят под сомнение широко распространенную на Западе концепцию, в соответствии с которой лучше больше свободы, чем меньше. Она не учитывает важного социологического наблюдения: движение от высокого уровня социального ограничения в направлении увеличения возможностей выбора и, следовательно, расширения индивидуальных свобод в какой-то момент становится обременительным для личности и подрывает социальный порядок, на котором в конечном счете основываются эти свободы. Джеральд Дворкин в своем великолепном эссе «Какой выбор лучше: большой или малый?» приводит целый ряд доводов, обосновывающих целесообразность определенного порядка, что предполагает ограничение выбора, имеющегося в распоряжении личности2. Сюда входят такие факторы, как экономические и психологические затраты, связанные с сопоставлением множества вариантов; акцент на ответственность, возникающую в результате игнорирования определенных альтернатив (мы отвечаем только за то, что находится в сфере нашего влияния); опасность поддаться новым искушениям (если в моем доме не будет спиртных напитков...); то обстоятельство, что игнорировать какой-либо выбор значило бы заявить о своей приверженности иным людям и иным ценностям. К этому перечню социологи также добавили бы усугубившиеся тенденции к конфликтам, в том числе с применением насилия, которые вспыхивают, когда людей не объединяют общие моральные убеждения. <...>


Когда любой выбор равноценен и оправдан, когда открыты все пути, по которым можно пойти, но ориентир при этом отсутствует, люди боятся нравственной пустоты. Другими словами, после какого-то момента движение в направлении еще большей свободы уже не приносит обществу пользы. Сегодня для Запада, и для Соединенных Штатов в особенности, настало время решения задачи укрепления коллективных ценностей и установления новых пределов для индивидуализма.


Социологическая и историческая необходимость в обеспечении порядка очевидна, однако о каком порядке идет речь? На чем он должен основываться? Насколько обществу для его становления нужны новые законы и правила, строгие наказания и укрепление органов правопорядка? Или же можно основываться на возрождении моральных ценностей, которые люди разделяют и воплощают в жизнь? Насколько самодостаточны такие ценности, как терпимость, приверженность демократии, готовность к компромиссам, добрососедство, т.е. добродетели, определяющие поведение человека? Или же обществу необходим жесткий кодекс более существенных обязательств? Должны ли они быть едиными для всех или следует оставить место плюрализму добродетелей, пусть даже ограниченному рамками основных, общих для всех ценностей? Но как тогда выявить их? Нужны ли для этого новые формы общественной дискуссии либо же достаточно того, что уже существовало в виде греческой агоры и городских собраний в Новой Англии?


Принципы, разработанные в Антиохском колледже, не только служат красноречивым свидетельством социальной необходимости какой-то моральной парадигмы, но и ставят нелицеприятные вопросы: что же делать, когда общество или какой-то коллектив в его рамках стремится к восстановлению ценностей? Упомянутые принципы напоминают, что есть дороги, по которым чем меньше ходишь, тем лучше. В основе этих принципов лежат предпосылки, в которых составители инструкции, возможно, до конца себе отчета не отдавали, но которые нельзя игнорировать, когда речь идет о восстановлении общественных ценностей. Антиохские принципы исходят из того, что основой нравственности является согласие. (Если двое приходят к согласию, они могут заниматься всем чем угодно.) Эти принципы основываются на осознанных, четко выраженных и, самое главное, конкретных переговорах между двумя сторонами, а не на совместных ценностях и установившейся традиции. Эти новые нормы колледж вводит при помощи суровых наказаний, а не довольствуется моральным осуждением. Критиковать подобный подход несложно, куда труднее разработать метод, по- зволяюший избежать его недостатков и действовать без принуждения.


Речь идет о синтезе определенных элементов традиции и современности. С началом современной эпохи различные доктрины (зачастую оформленные в виде религиозных заповедей) в основном были нацелены на обеспечение легитимности существующего порядка и укоренившихся социальных добродетелей. Древние греки заложили определенные основы для независимости личности, однако независимость эта оставалась весьма ограниченной и была доступна только узкому, конкретному классу, тогда как общий социальный порядок был весьма жестким. Недаром многие усматривают в трудах Платона идею авторитаризма, а у Аристотеля находят стремление к сохранению порядка и предотвращению бунта. Тем не менее, с точки зрения средневековых норм древние греки были весьма «умеренными». Большинство религиозных доктрин, распространившихся в средние века, превозносили единые для всех ценности и обеспечивали легитимность установившегося иерархического социального порядка, имевшего весьма жесткую форму.


С этой точки зрения современный подход — с его акцентом на универсальный характер прав человека, а не сословия, на такие ценности, как независимость и добровольный характер действий, основывающийся на взаимном согласии, — коренным образом отличается как от принципов, которыми руководствовалась средневековая социальная верхушка (феодалы, монархи, церковь), так и от путей обеспечения их легитимности.


При этом, возобладав над силами традиционализма, процессы модернизации привели к тому, что при жизни нынешнего поколения (начиная с 1960-х годов) был осуществлен очередной прорыв, когда оказались подорваны и без того ослабленные основы социальных ценностей и порядка и актуализировался поиск еще большей свободы.


В результате мы становимся свидетелями того, как некоторые общества утрачивают сбалансированность, сгибаясь под ношей антисоциальных последствий чрезмерной свободы (понятие, которым нечасто пользуются сторонники неограниченных свобод). Попутно отметим, что ряду современных обществ, например в Азии и на Ближнем Востоке, грозит опасность чрезмерного порядка, то есть нарушения сбалансированности в ином направлении. Если это наблюдение верно, то на ближайшем этапе потребуется поиск путей, позволяющих обеспечить сочетание традиционных ценностей с либерализмом современности.


Еще позапрошлое поколение считало, что мир неуклонно движется от традиционных порядков к эпохе модернити; сегодня такой взгляд многим представляется оптимистическим до наивности. На этом фоне множится число людей, готовых отвернуться от всей этой современности и мечтающих о возвращении к традициям прошлого; последние активно проповедуются религиозными фунда-менталистами из числа как исламских, так и христианских правых, а также их нерелигиозными сторонниками, представляющими консервативное крыло общества. Такие устремления, на мой взгляд, направлены на поиск сочетания элементов традиции (порядок, основывающийся на ценностях) с элементами современности (хорошо защищенная автономия). Это, в свою очередь, влечет за собой поиск сбалансированности между универсальным характером прав человека и общим благом (эти два понятия часто относят к категории несовместимых), то есть сбалансированности между личностью и обществом, которую нужно как-то обеспечивать и поддерживать.


Старое золотое правило гласило: веди себя по отношению к другим людям так, как они, на твой взгляд, должны вести себя по отношению к тебе. Это правило (а вернее, даже правила, поскольку оно так или иначе было принято в рамках разных культур) несет в себе невысказанный оттенок напряженности между действительным поведением человека и тем, каковым это поведение должно быть. Старое правило, помимо прочего, касается лишь области отношений между людьми. Новое золотое правило, предлагаемое на этих страницах, направлено на то, чтобы в значительной мере сократить разрыв между поведением человека, которое ему диктует его «я», и поведением добродетельным, причем сразу следует признать, что этот разрыв, который всегда служил источником как социальных, так и личных проблем, устранить до конца невозможно. Новое золотое правило направлено также на поиски правильных решений на социетарном уровне, а не только или прежде всего на уровне межличностном. Это правило, на мой взгляд, должно иметь следующую формулировку: уважай и поддерживай нравственный порядок в обществе, если хочешь, чтобы общество уважало и поддерживало твою независимость.


Идущие на протяжении столетий споры о том, что такое здоровое общество, в последние десятилетия заметно усилились. По всему миру, в том числе и на Западе, расцветает религиозный фундамен-тализм, сторонники которого высказывают глубокую озабоченность нравственным упадком общества, часто связываемым ими с влиянием антиклерикальных сил. Образ мышления этих людей не оставляет заметного места правам отдельного человека. Как утверждают фундаменталисты, человеку хорошо тогда, когда он скрупулезно соблюдает законы религии. Более умеренные религиозные деятели и представители консервативного крыла общества уважают права человека в гораздо большей степени, но, тем не менее, утрата добродетелей является главным источником их озабоченности. Они опасаются, что варвары не просто стоят у стен города, но уже и ворвались в него. При этом против «рэпа» с его мрачными, зловещими песнями они выступают гораздо решительнее, чем против случаев жестокого избиения чернокожих американской полицией.


Одновременно сторонники неограниченной свободы и консерваторы умеренного толка бьют во всем мире тревогу в связи с опасностями, грозящими индивидуальным свободам в результате усиления роли правительств, религиозных фанатиков, верхушки общества. Многие приверженцы индивидуальных свобод отрицают само понятие «здорового общества». Социум, утверждают они, процветает тогда, когда каждый его представитель получает максимально возможную независимость. <...> Такие индивидуалисты в гораздо большей степени готовы оспаривать ненужное постановление правительства, чем пытаться разобраться в нравственных аспектах половой жизни несовершеннолетних.


Мы уже отмечали, что эти доктрины ставят во главу угла какую-то одну ценность: либо свободу, либо порядок. Среди тех идеологов и интеллектуалов, которые тяготеют к социальному порядку (являющемуся для них главной ценностью), немало людей одновременно озабочено вопросами свобод, и напротив — среди тех, кто делает акцент на защите свободы, немало сторонников социального порядка. И те, и другие, однако, уверены, что оптимальный путь обеспечения ценностей, проповедуемых противоположной стороной, заключается в укреплении своих собственных установок. Их утверждения сводятся либо к тому, что свобода наиболее гарантирована в условиях твердого порядка, либо к тому, что порядок в обществе царит тогда, когда в нем существует максимальная свобода.


Я, со своей стороны, предлагаю некую коммунитарную парадигму (communitarian paradigm), в соответствии с которой здоровым обществом следует считать такое, где процветают как социальные добродетели, так и права личности. Я утверждаю, что справедливому обществу требуется тщательное соблюдение равновесия между порядком и независимостью, а не преимущественный акцент на каком-то одном из этих двух элементов.


Любое общество, вне зависимости от своих ценностей (или же их отсутствия), должно поддерживать определенный минимум социального порядка, иначе оно не выживет. Под таким минимумом принято понимать предотвращение внутренней вражды, начиная от единичных случаев насилия и кончая гражданской войной. Однако на практике любому обществу необходим гораздо более твердый социальный порядок, поскольку оно неминуемо преследует какие-то общие цели, как-то: обретение родины (Израиля евреями в период создания этого государства); стремление к формированию современной экономики в условиях сохранения социализма (коммунистический Китай в начале 1990-х годов) или же укрепление своей религии (Иран в конце 1980-х годов). Поэтому неотъемлемой чертой любого социального порядка является предъявляемое к гражданам требование посвятить определенные время, средства, энергию и силы достижению каких-то общих для всех целей. <...>


По сути дела, извечные споры в области идеологии и политики сводятся к вопросу о том, насколько твердым должен быть социальный порядок. Социологи, занимающиеся проблемой определения меры социального порядка, в качестве первого приближения могут использовать такие показатели, как объем взимаемых налогов (в виде доли от ВНП); число занятых на государственной службе по сравнению в общей численностью самодеятельного населе- ния; продолжительность времени, которое приходится тратить, выполняя работу на благо общества (например, деятельность в качестве присяжного заседателя или служба в вооруженных силах) и своей общины (например, участие в добровольном патрулировании улиц); масштаб законодательства, принимаемого в интересах обеспечения общественного блага (например, охватывает ли это законодательство такие вопросы личного плана, как аборты или гомосексуализм, разрешает ли оно определенные виды частной экономической деятельности). Следует учитывать и долю тех ценностей, которые считаются неотъемлемой частью социального порядка (и поэтому их нарушение рассматривается как подрывающее его), по сравнению с теми ценностями, которые члены общества вольны избирать по своему усмотрению, на основе собственных при-верженностей; это соотношение имеет особо важное значение в качестве показателя, дифференцирующего различные виды обществ и их парадигм.


Тезис о том, что обеспечение твердого социального порядка является основополагающей необходимостью, в комментариях на первый взгляд не нуждается. Тем не менее многие сторонники индивидуальных свобод оспаривают не только его, но и само понятие коллективной деятельности и социетарных потребностей. <„.> Однако гораздо более важно, что многие сторонники такого подхода озабочены самой постановкой проблемы общего блага как центрального элемента твердого социального порядка. Они утверждают, что человек должен сам формулировать свои ценности, а государственная политика и общественные нормы должны отражать только то согласие, к которому люди приходят на добровольной основе. В основе такого подхода лежит опасение, что в соответствии с коллективно сформулированными понятиями нравственности окажутся безнравственными те, кто не будет жить согласно этим принципам, Сторонники неограниченных свобод считают, что это приведет к дискриминации, а то и к появлению законов, направленных на обеспечение общего блага, то есть к ущемлению свободы, являющейся для них главной ценностью.


Эти вопросы возникают вновь и вновь, особенно в ходе дискуссий между сторонниками коммунитарного порядка и приверженцами индивидуальных свобод. <...> Основная проблема состоит в том, что те, кто выступает за неограниченные свободы и индивидуализм, не отказываясь от необходимости социального порядка, не только осуждают его жесткие формы, но и хотят ограничить его такими рамками, определение и легитимизацию которых обеспечивают сами люди как свободные личности. Сторонники же коммунитарного подхода видят необходимость в таком социальном порядке, который несет в себе комплекс совместных ценностей, являющихся обязательными для каждого человека. Впоследствии человек может сомневаться в данном социальном порядке, оспаривать его, бунтовать против него, даже его видоизменять, однако исходным пунктом он должен иметь именно этот совместный комплекс определений того, что хорошо, а что плохо.


Если люди оказываются захлестнуты социальной анархией, вне зависимости от того, что лежит в ее основе — криминализация общества, межплеменные распри, гангстеризм или общая утеря нравственных ориентации, то чуть ли не любой социальный порядок покажется им нужным и желанным. Под этим утверждением будут готовы подписаться все, кто пережил гражданскую войну в Ливане, Боснии или Шри-Ланке либо жил в Москве или Вашингтоне, захлестнутых волной преступности. В результате опроса общественного мнения, проведенного в 1996 году, 77% российских граждан заявили, что порядок важнее демократии, тогда как противоположного мнения придерживались лишь 9%3. Однако далеко не каждый социальный порядок обеспечивает становление здорового общества. Справедливое общество требует такого порядка, который увязан с нравственными ценностями его членов. Другие формы социального порядка требуют высоких общественных и индивидуальных затрат (таких, как отчуждение труда, злоупотребление алкоголем и наркотиками, высокий уровень психосоматических заболеваний) и ведут к тому, что люди то и дело стремятся не подчиниться такому порядку, а изменить его или вырваться за его пределы.