Geum.ru

Антология Москва «Academia»

Вид материалаКнига
Подобный материал:
1   ...   25   26   27   28   29   30   31   32   ...   59


Женские сообщества, утверждающие свои собственные пространства борьбы за свободу сексуальной самобытности, в основном стремятся к подрыву главенствующей мужской роли и к воссозданию семьи на новой, эгалитарной основе, что влечет за собой исчезновение разделения социальных институтов по признаку пола, то есть к исчезновению того самого разделения, которое было характерно для капитализма и государства, где правили «патриархи».


Движения экологистов переходят от защиты своей собственной среды, здоровья и благосостояния к экологической ориентации на интеграцию человечества и природы на основе социально-биологической самобытности видов, исходя из космологической миссии, возложенной на человечество.


Формы самобытности, устремленные в будущее, возникают из сопротивления сообществ, а отнюдь не из воссоздания институтов гражданского общества, поскольку и кризис этих институтов, и возникновение самобытности сопротивления обусловливаются теми новыми характеристиками общества сетевых структур, которые размывают эти институты и ведут к появлению новой самобытности. Глобализация, изменение структуры капитала, создание организационных сетей, культура виртуальной реальности, уделение основного внимания технологии ради самой технологии — все эти основные характеристики социальной структуры информационного века и являются источниками кризиса государства и гражданского общества в том виде, в котором они сформировались в индустриальную эпоху. Они также выступают в качестве тех самых сил, против которых организуется сопротивление различных сообществ, причем это сопротивление способно дать жизнь новым формам самобытности, устремленным в будущее. Последние выступают против доминирующей логики общества сетевых структур, ведя оборонительные и наступательные бои по трем направлениям новой социальной структуры: пространство, время и технология.


Вовлеченные в движение сопротивления сообщества защищают свое пространство, свое место от безродной логики пространства потоков, характеризующей социальную доминанту информационного века. Они дорожат своей исторической памятью, утверждают непреходящее значение своих ценностей в борьбе против распада истории в условиях исчезновения времени, против эфемерных компонентов культуры виртуальной реальности. Они используют информационную технологию для горизонтальной коммуникации между людьми, для проповедования ценностей сообщества, отрицая новое идолопоклонство перед технологией и оберегая непреходящие ценности от разрушительной логики самодовлеющих компьютерных сетей.


Экологисты стремятся к обретению контроля за использованием пространства в интересах и людей, и природы, против внепри-родной, абстрактной логики пространства потоков. Они утверждают космологическое видение ледниковой эпохи, интегрируя род человеческий в его постоянно меняющуюся среду и отрицая распад времени, обусловливаемый логикой безвременья, которая лишает время его последовательности. При этом они выступают в качестве сторонников использования науки и технологий в интересах жизни, одновременно противясь'тому, чтобы жизнь подчинялась науке и технологиям.


Феминистки и участники движений за утверждение сексуальной самобытности стремятся обрести контроль за самым ближайшим своим пространством, за своими телами, выступая против утери своего телесного воплощения в пространстве потоков, зави- симом от доминирования мужчин, где переиначенный образ женщины наряду с фетишами сексуальности выхолащивают их человеческую суть и лишают их своей самобытности. Они также сражаются за обретение контроля над своим временем, ибо логика безвременья общества сетевых структур взваливает на женщину выполнение новых задач и новых функций, не позволяя ей адаптировать свою жизнь к новому ходу времени. Отчужденное время становится самым конкретным выражением тяжелой повседневной ноши, возложенной на освобожденную женщину в условиях неосвобожденной социальной организации. Женские движения и движения за утверждение сексуальной самобытности также направлены на использование технологий в интересах осуществления прав женщин (например, их репродуктивных прав, а также права на контроль за своим телом), против диктуемых мужчинами форм использования науки и техники, которые нашли свое выражение в подчинении женщин произвольным медицинским ритуалам и предрассудкам, а также в наблюдавшемся одно время нежелании ряда научных учреждений бороться против СПИДа, когда эта болезнь считалась уделом гомосексуалистов. В тот момент, когда человечество выходит на технологические рубежи социального контроля за биологическим воспроизводством своего вида, развертывается имеющая важнейшее значение битва между телом как независимой самобытностью и телом как социальным артефактом. Вот почему политика, касающаяся самобытности, всегда начинается с человеческого тела.


Таким образом, доминирующая логика общества сетевых структур выдвигает свои собственные проблемы в форме самобытности сопротивления сообщества, а также в форме самобытности, устремленной в будущее, которая может возникнуть в таких пространствах, ни основе таких условий и таких процессов, которые характерны для каждого конкретного институционального и культурного контекста. Складывающаяся в результате этого динамика противоречий составляет саму суть того исторического процесса, на основе которого создается новая социальная структура, кровь и плоть наших обществ. Где в этой социальной структуре находятся центры власти? Да и что такое власть в таких исторических условиях? Как утверждалось и, в определенной степени, доказывалось в настоящем и первом томе этой книги, власть больше не является уделом институтов (государства), организаций (капиталистических фирм) или носителей символов (корпоративных средств информации и церкви). Она распространяется по глобальным сетям богатства, власти, информации и имиджей, которые циркулируют и видоизменяются в системе с эволюционирующей конфигурацией, не привязанной к какому-то определенному географическому месту. Но тем не менее власть не исчезает. Власть по-прежнему правит обществом, определяет наши жизни и довлеет над нами. Это объясняется не только тем, что механизмы различного рода по-прежнему располагают возможностью приводить в подчинение тела и заставлять умолкать умы. Такая форма власти носит одновременно и вечный, и угасающий характер. Вечный потому, что люди были и останутся хищниками. Однако в ее сегодняшней форме она угасает: осуществление такого рода власти становится все более неэффективным с точки зрения тех интересов, которым она должна служить. Государства могут применять оружие, но поскольку облик врага и конкретный объект его притязаний становятся все более расплывчатыми, государство может применять оружие лишь самым беспорядочным образом, рискуя в конечном счете пристрелить само себя.


Новая власть заключается в информационных кодах, в представительских имиджах, на основе которых общество организует свои институты, а люди строят свои жизни и принимают решения относительно своих поступков. Центрами такой власти становятся умы людей. Вот почему власть в информационный век одновременно можно идентифицировать и нельзя уловить. Мы знаем, что она собой представляет, однако не способны уловить ее, поскольку власть является функцией бесконечной битвы вокруг культурных кодов и кодексов общества. Вне зависимости от того, кто выйдет победителем в битве за умы людей, именно он будет править миром, поскольку в обозримом будущем никакие громоздкие, неповоротливые механизмы не смогут соперничать с умами, опирающимися на власть гибких, многовариантных сетей. Однако победа может обрести эфемерный характер, поскольку турбулентность информационных потоков будет держать используемые коды в состоянии постоянного изменения. Вот почему столь важна и, в конечном счете, столь могущественна самобытность личности в этой постоянно меняющейся структуре власти: на основе своего опыта она формирует интересы, ценности и планы, отказываясь уходить в небытие и устанавливая свои связи с природой, историей, географией и куль- турой. Самобытность становится главным центром культуры на целом ряде участков социальной структуры, ведя отсюда свое сопротивление или свое наступление в информационной борьбе за культурные коды и кодексы, формируя поведение человека и, тем самым, новые институты.


Кто же в таких условиях выступает в качестве субъектов информационного века? Мы уже знаем (или, по крайней мере, я предполагаю, что мы знаем) те источники, на основе которых они могут возникнуть. Я бы даже добавил, что, по моему мнению, мы знаем, из каких источников они вряд ли возникнут. Например, представляется, что рабочее движение исторически себя изжило. Это не значит, что оно должно полностью исчезнуть (пусть даже во многих частях мира оно сходит на нет) и до конца потерять свою актуальность. Ведь профсоюзы сохраняют свое политическое влияние во многих странах, и зачастую они являются главным, если не единственным средством, позволяющим рабочим защищать себя от покушений со стороны капитала и государства. И тем не менее, в условиях сетевых структур и исторических процессов, которые я попытался раскрыть в первых двух томах этой книги, рабочее движение вряд ли способно самостоятельно возродить из своих недр такую устремленную в будущее самобытность, которая сможет воссоздать социальный контроль и социальные институты в информационный век. Можно не сомневаться в том, что активисты рабочего движения займут свое место в рамках нового, преображенного общества. Однако я далеко не уверен, что так будет обстоять дело и в отношении самих профсоюзов.


Свой потенциал в качестве самостоятельных носителей социальных перемен исчерпали и политические партии: их сгубила логика информационной политики, а их основные платформы, сводящиеся к институтам национального государства, во многом утратили свою актуальность. Однако они по-прежнему выступают в качестве важных инструментов, позволяющих преобразовать требования общества (выражаемые социальными движениями) в факторы национальной, международной и наднациональной политики. И действительно, если социальным движениям приходится разработать новые коды и кодексы, в рамках которых возможно переосмысление и восстановление общества, то политические партии определенного рода (не исключено, что в их новом, информационном воплощении) по-прежнему выступают в качестве важней- ших носителей социальных преобразований, обеспечивающих ин-ституционализацию. Они служат не столько могущественными ин-новаторами, сколько влиятельными брокерами.


Таким образом, социальные движения, возникающие на основе сопротивления сообществ против глобализации, изменения структуры капитала, создания организационных сетей, неконтролируемого информационализма и доминирования мужчин, другими словами, экологисты, феминистки, религиозные фундаменталисты, националисты, местные движения — все они (в настоящее время) являются потенциальными субъектами информационного века. Какие формы обретает их самовыражение? Мой анализ этого вопроса неизбежно носит весьма умозрительный характер, и тем не менее я считаю необходимым выдвинуть определенные гипотезы, в максимально возможной степени основывая их на тех наблюдениях, о которых рассказывалось в настоящем томе.


Те силы, которые являются выразителями устремленной в будущее самобытности, направленной на изменение культурных кодексов и кодов, неизбежно должны выступать в качестве носителей символов. Они должны воздействовать на культуру виртуальной реальности, которая обеспечивает рамки коммуникаций в обществе сетевых структур, видоизменяя ее в интересах альтернативных ценностей и вводя новые коды и кодексы, обусловленные такой активной самобытностью самостоятельного характера. Я бы выделил две основные категории таких потенциальных сил. К первой категории я отношу так называемых пророков. Это символические персоналии, роль которых заключается не в том, чтобы выступать в качестве харизмати-ческих лидеров или тонких стратегов, а в том, чтобы олицетворять (при помощи своего истинного лица или маски) то недовольство, которое имеет символическое значение; они выступают от имени недовольных. Таким образом, лишенные голоса мятежники обретают голос, а их самобытность получает возможность включиться в мир борьбы за символы, имея при этом определенный шанс завоевать власть (в умах людей). Именно так обстоит дело в отношении субкоманданте Маркоса, руководителя мексиканских сапатистов. Но так же обстоит дело и в отношении компадре Паленке в Ла-Пасе и Эль-Альто. И в отношении Асахары, гуру смертоносного японского культа. С тем чтобы подчеркнуть многообразный характер выражения таких потенциальных жрецов, приведем в качестве примера лидера каталонских националистов Хорди Пухола, чья умеренная и рацио- нальная позиция наряду с даром стратега нередко позволяют скрыть его страстное стремление к тому, чтобы Каталония в качестве полноправного члена вошла в число европейских наций; недаром он говорит от ее имени и пытается восстановить самобытность Каталонии, восходящую к временам Каролингов. Его можно воспринимать в качестве выразителя новой, оригинальной, менее огосударствлен-ной разновидности национализма в Европе информационного века. В качестве примера иного рода можно привести движение экологис-тов, выразителем идей которого нередко оказывается популярный рок-певец, такой, как Стинг, ведущий кампанию за спасение Амазонии, или такая кинозвезда, как Брижит Бардо, вступившая на путь неустанной борьбы за спасение животного мира. Примером пророка другого типа можно назвать неолуддита Унабомбера в Америке, сочетающего традиции анархизма с насильственными средствами защиты первозданной природы от зол технологии. В рамках как исламских, так и христианских движений фундаментализма ряд религиозных лидеров (не буду называть имен) берет на себя аналогичную ведущую роль в деле толкования священных текстов, вновь утверждая тем самым Божью истину в надежде, что она найдет и затронет сердце и душу потенциальных верующих. Движения за права человека также нередко зависят от наличия силы, выступающей в качестве символа, от не идущих ни на какие компромиссы личностей; в качестве примера можно привести традицию российского диссидентства, исторически представленного Андреем Сахаровым, а в 1990-х годах — Сергеем Ковалевым. Я иду на сознательное смешение понятий в своих примерах, чтобы показать, что бывают пророки «хорошие» и «плохие», в зависимости от предпочтений индивидуального характера, включая мои собственные преференции. Но тем не менее все они являются пророками в том смысле, что они провозглашают путь, утверждают ценности, выступают в качестве распространителей символов, сами становясь символами, так что их идеи оказываются неотторжимыми от их носителей. Периоды крупномасштабных исторических преобразований, зачастую осуществлявшихся в условиях гибели институтов и старения прежних форм политической жизни, всегда были временами появления пророков. В еще большей степени это должно проявиться при переходе к информационному веку, другими словами, к социальной структуре, организованной вокруг информационных потоков и манипуляции символами.


Однако второй и основной силой, обнаруженной при изучении социальных движений, является сетевая, децентрализованная форма организации и вмешательства, характеризующая новые социальные движения, которая служит отражением и противовесом доминирующей логике сетей в информационном обществе. Именно так обстоит дело в отношении экологистов, чье движение строится на основе национальных и международных сетей, деятельность которых децентрализована. Но, как я продемонстрировал, так же обстоит дело и в отношении женских движений, в отношении тех, кто восстает против глобального порядка, в отношении религиозных движений фунда-менталистов. Эти сети не просто обеспечивают организацию деятельности и совместное использование информации. Они на практике выступают в качестве создателей и распространителей культурных кодов и кодексов, причем не только в рамках Единой сети, но и во множестве форм взаимообменов и взаимодействий. Их влияние на общество редко бывает обусловлено единой стратегией, управляемой из единого центра. Их наиболее успешные кампании, наиболее яркие инициативы нередко оказываются результатом «турбуленций», случающихся в интерактивной сети многоуровневой коммуникации; так обстоит дело в отношении создания «зеленой культуры», образованной всеобщим форумом, где одновременно слился воедино опыт сохранения природы и капитализма. В качестве примера можно привести и упадок доминирования мужчин, который является результатом обмена опытом между женщинами в женских группах, женских журналах, магазинах женской книги, женских фильмах, женских клиниках, женских структурах по оказанию поддержки в деле воспитания детей. Именно этот децентрализованный, неуловимый характер сетевых структур социальных изменений столь затрудняет восприятие и идентификацию новой самобытности, устремленной в будущее, которая складывается сегодня. Наше историческое зрение так привыкло к стройным колоннам, ярким знаменам и писаным прокламациям, провозглашающим социальные преобразования, что мы теряемся, когда сталкиваемся с подспудно проникающими повсюду все более широкими изменениями в мире символов, пропущенных через фильтры самых различных сетевых структур, вдали от центров власти. Именно на этих задворках общества, будь то альтернативные электронные сети или же самые низовые сети сопротивления сообщества, я усматриваю зародыш нового общества, в муках рождаемый историей благодаря могуществу самобытности.

* - Weizsaecker E., van, Lovins A.B., Lovins L.H. Factor Four. Doubling Wealth — Halving Resource Use. L., Earthscan Publications Ltd., 1997. Copyright — Weizsaecker E., von, Lovins А. В., Lovins L.H. 1997. Текст воспроизводится с согласия Э. фон Вайцзеккера.

1 - См.: Meadows D.H., Meadows D.L, Randers J. Behrens III, W.W. The Limits to Growth. N.Y., 1972.

2 - Мы называем так эту модель потому, что существовали также модели World 1 и World 2. World 1 была первоначальной версией, разработанной профессором Массачусетсского технологического института Дж.Форестером в рамках проводившегося Римским клубом исследования взаимозависимости между глобальными тенденциями и глобальными проблемами. World 2 является окончательной документированной моделью, представленной профессором Дж.Форестером в книге: Forester J. World Dynamics. N.Y., 1971. Модель World 3 была создана на базе World 2, в первую очередь как следствие изменения ее структуры и расширения количественной базы данных. Мы должны отметить, что профессор Дж.Форестер является безусловным вдохновителем данной модели и автором используемых в ней методов.

Оглавление


Новая постиндустриальная волна на Западе

Оглавление

Амитаи Этциони. Новое золотое правило. Сообщество и нравственность в демократическом обществе


Амитаи Этциони родился 4 января 1929 года в Кельне (Германия). Высшее образование он получил в Израиле (степень бакалавра социальных наук была присвоена ему Еврейским университетом в Иерусалиме в 1954 году, степень магистра — тем же университетом в 1956), однако большая часть его карьеры прошла в США.


В 1958 году А.Этциони получает степень доктора философии в Калифорнийском университете в Беркли и с 1958 по 1980 год работает в должности лектора, профессора, а затем декана социологического факультета Колумбийского университета. С 1978 по 1979 год он также является сотрудником Brookings Institution в Вашингтоне, а с 1979 по 1980 год — советником по политическим проблемам в администрации президента Дж. Картера.


Наибольшую известность как социологу профессору Этциони принесла разработка концепции коммунитарного общества, которой он посвятил всю свою жизнь, причем наиболее активно эти проблемы стали исследоваться им после перехода на должность профессора социологии Университета Дж. Вашингтона в 1980 году, которую он занимает и поныне. В 1989 году им было основано Общество социально-экономических исследований, в 1993 году — неправительственная организация «Комму нитарные сети» (Communitarian Network). С 1993 года он является основателем и редактором ежеквартального журнала «The Responsive Community».


Профессор Этциони — автор множества научных статей, редактор ряда коллективных монографий. Его перу принадлежат четырнадцать книг, переведенных на шестнадцать языков и изданных более чем в двадцати странах мира. Среди наиболее известных его работ «Сравнительный анализ сложных организаций» [1961], «К исследованию социальных трансформаций» [1966], «Активное общество» [1968], «Нескромные вопросы» [1982], «Моральное измерение» [1988], «Дух сообщества» [1993], «Новое золотое правило» [1996]'. А.Этциони— почетный профессор шести американских и ряда зарубежных университетов; в первой половине 90-х годов он избирался членом Совета, а в 1995 году— президентом Американской социологической ассоциации. Он является также действительным членом Американской академии наук и искусств. Профессор Этциони женат вторым браком и имеет пятерых детей от первого брака. Он живет в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.


Книга «Новое золотое правило: сообщество и нравственность в демократическом обществе» (1996) продолжает то направление социальной философии, начало которому было положено профессором Этциони в его работах «Активное общество» и «Дух сообщества». В центре внимания автора оказываются проблема пересмотра моральных норм в условиях современного развитого индустриального общества и формирование новой моральной парадигмы, соответствующей более высокой ступени социального прогресса.


Основная его идея заключается в развитии известного морального императива, призывающего человека поступать с другими таким же образом, как ему хотелось бы, чтобы поступали с ним самим. А.Этциони распространяет этот принцип на все социальное целое, отмечая, что уважение каждого человека к неписаным нравственным устоям общества является важнейшим условием свободного развития личности в этом обществе. Эта концепция, иллюстрируемая и развиваемая автором на примере США, не может не казаться актуальной именно сегодня, когда становление информационного общества в развитых странах идет параллельно с нарастанием индивидуалистических тенденций, а социальные трансформации во многих других регионах мира, в том числе и в странах бывшего СССР, протекают на фоне возрастающего недоверия к большинству социальных институтов и утраты привычной нравственной ориентации.