Онечно, меня радует, и не просто принял эту задачу, но и поставил ее в качестве первой для самоопределения участников текущей игры и формирующихся рабочих групп
| Вид материала | Документы |
- Правила игры и пространство самоопределения игрока. Пространство самоопределения, 697.65kb.
- Capítulo II, 3541.4kb.
- Дашнакцутюн Армен Рустамян в своем выступлении отметил: Турция, выдвигая в качестве, 29.65kb.
- Вопрос на засыпку: где в Москве находится улица имени Ицамны, 3539.56kb.
- План мероприятий рабочих групп на 2010-2011 учебный год Подготовительная работа рабочих, 228.99kb.
- Военизированные игры для скаутов Сборник игр 2006г, 1825.22kb.
- Школы Слободчикову Сергею Олеговичу. Он кропотливо собирал материал для нее в течение, 2648.14kb.
- Доклад об итогах проведения мониторинга текущей и перспективной потребности в специалистах, 119.31kb.
- Яхотел бы посвятить несколько страниц истории черкесской нации, 2107.7kb.
- Бесплатный вариант текущей распечатки бдкр, 11186.47kb.
| ШКОЛА КУЛЬТУРНОЙ ПОЛИТИКИ |
| Реконструкция замысла серии игр |
| Семейная игра 2011. Онтология: Социум. |
| |
| Щедровицкий Петр Георгиевич |
| 15.01.2011 |
| Г.МОСКВА |
Щедровицкий П.Г.
Сергей Градировский еще на прошлой игре год назад, наконец, принял задачу о реконструкции замысла серии, что, конечно, меня радует, и не просто принял эту задачу, но и поставил ее в качестве первой для самоопределения участников текущей игры и формирующихся рабочих групп. Безусловно, тот факт, что такая задача поставлена, и тот факт, что вы, в общем и целом, наверное, принимаете ее в качестве значимой, на мой взгляд, указывает на целый ряд очень существенных моментов, характеризующих способ нашего общежития. Я думаю, особо, ни у кого не вызовет сомнения абстрактный тезис о том, что смысл того или иного события или действия является разным для самого действующего, для того, кто находится с ним в отношениях партнерства и коммуникации и для некоего внешнего наблюдателя. Чтобы не приписывать этому термину излишние коннотации – человека не включенного, рассматривающего это действие, это событие в качестве своего рода объективного процесса, внеположенного и данного ему лишь из такой отстраненной позиции объекта.
Сам этот тезис о различии перспектив, о кардинальном, драматическом различии перспектив, является общим местом в философии социальных наук, ну и в, некотором смысле, сегодня, наверное, можно сказать – здравого смысла. Это значит, что если вы хотите понять совокупность мотивов, целей и смыслов, характеризующих чье-либо действие, вам приходится осуществлять определенные усилия по реконструкции того поля значимостей, которое характеризует именно это действие.
В социальных науках вопрос о том, возможна ли такая реконструкция до предела, то есть, возможно ли вообще и в принципе полностью реконструировать и понять ту сетку значимостей, которая характеризует конкретное действие, является до сих пор проблематическим. То есть, с одной стороны, никто не рискует сказать, что это невозможно, но, с другой стороны, все сходятся в понимании того, что задача эта является чрезвычайно сложной, требует для своего выполнения очень больших усилий и не гарантирована по своей результативности.
Одним из типовых элементов реконструкции чужого действия и, как я уже сказал, восстановления той сетки значимостей и смыслов, которая это действие характеризует, является соотнесение этого действия с проектом этого действия, ну или с замыслом (это, наверное, более правильная и мягкая формулировка). Собственно восстановление замысла и проекта является тем способом, так сказать, той техникой, которая в окружающем нас мире, как нам кажется, с определенной степенью вероятности позволяет восстановить пространство чужого действия.
Опять оговорюсь, что пока оставлю за скобками вопрос о том, не является ли единственным владельцем этого поля смысла и значений только сам действующий, и буду исходить из того, что определенное соучастие в действии и проектировании другого возможно.
Итак, исходим из того, что вы, ну или, во всяком случае, часть из вас приняла эту задачу – задачу реконструкции замысла всей игры про онтологию – в качестве своей рабочей задачи. Ну, в чем я почти точно не сомневаюсь, что как минимум один человек в зале, а именно – ведущий игры вынужден это делать независимо от того, нравится это ему или нет.
Для меня это не является лишь упражнением (я перехожу ко второму пункту). Да, конечно, безусловно, постановка этой задачи и принятие ее участниками игры может рассматриваться как чисто дидактическая процедура или обязательство, а может рассматриваться – и, наверное, иногда рассматривается – в качестве своеобразного теста на вхождение в клуб или на вхождение в сообщество. Во всяком случае, когда я вспоминаю о своем вхождении в Московский методологический кружок и в практику организационно-деятельностных игр, я могу вообразить себе и даже имею целый ряд эмоциональных воспоминаний. Такая задача, ставившаяся перед нами с определенной степенью упорства Георгием Петровичем в тот период, носила цензный и дидактический характер. Ну, «хочешь участвовать в нашем действе – проделай определенные усилия». Усилия по реконструкции того замысла, того проекта, тех целей, в конце концов, тех мотивов в широком смысле слова, которые характеризуют само это действие. Действие как на полюсе, так сказать, активного агента, так и на полюсе того, кто это создает своим усилием, удерживает в длительной временной перспективе, время от времени вдыхая в этот процесс какую-то дополнительную энергию.
Но достаточно рано – и, наверное, это положительный момент в моей биографии – я понял, что это не только дидактика и не только тест; даже, я бы сказал, не только и не столько.
Я очень люблю рассказывать историю, которая у меня произошла с Георгием Петровичем на одной из игр, когда мы с ним каждый вечер гуляли и обменивались впечатлениями о происходящем. Я ему рассказывал, как я понимаю, что происходит, почему люди делают так, а не иначе, к чему они стремятся, каковы цели на следующий день, развилки выборов, сценирования, проектирования действия организатора. Но в какой-то момент он так в сердцах оборвал меня и сказал: «Слушай, а вот если меня ночью кондрашка хватит, ты что будешь делать?» И я, так холодея в течение минуты, вдруг понял, что я совершенно не готов к этому, и если такое событие действительно произойдет… ну и, собственно, через две или три минуты я ему ответил: «Думаю, что игра развалится». Он сказал: «Ну вот, правильно, понял, что я тебя спрашиваю. А она ведь не должна развалиться!» И вот в этот момент – ну, во всяком случае, мне сегодня приятно думать, что именно в этот момент – я начал к каждому следующему игровому дню готовиться так, как будто бы мне придется его вести. Сначала на играх самого Георгия Петровича, ну а потом на моих собственных, самостоятельных играх, где это было как-то более органично, потому что готовиться к тому, чтобы вести игру Георгия Петровича, но каждый день этого не делать – ну, это такой онанизм, конечно.
Я заинтересован в том, чтобы кто-нибудь восстановил пространство моего замысла и стал соучастником моего действия. На самом деле, «без дураков». Не только потому, что всякий король должен с определенного периода времени думать о том, кому он передаст корону, но и потому, что я хочу воспользоваться шансом: быть понятым. Причем понятым не только в тех или иных конкретных формулировках, определениях понятий или каких-то тематических дискурсах про то или иное явление окружающего нас мира, но и понятым в своем действии, то есть в чем-то, что, во всяком случае, в моей практике выходит за границу тех или иных локальностей.
В этом плане я рассматриваю данную ситуацию (не только её, но её во многом) как шанс быть понятым и отношусь к пространству и времени игры именно с точки зрения возможности реализации этого шанса.
Теперь маленькая заметка на полях. Можете считать её третьим пунктом, но можно ее рассматривать просто как аппендикс.
Очень плохо, что в прошлом году мы не поговорили про время. Мы потратили все силы на реконструкцию схемы онтологизации – задачу, безусловно, предельно важную для самой прошлой игры и всей серии, да и, собственно, самоопределения любого участника, – но совершенно упустили проблематику самой игры, то есть проблематику времени. С моей точки зрения, именно это является основным риском невыполнения задач этого года, то есть собственно разбора темы «Социальный мир». У меня нет возможности и времени про это подробно говорить. В качестве упрека ведущему я хочу сказать, что если он не будет про это думать и говорить, то этот риск будет возрастать.
Но скажу один момент. С одной стороны, вот то физическое время, в котором мы с вами находимся, является общим для нас. В игре несколько дней; каждый из этих дней ограничен количеством часов. Это время, с одной стороны, очень измеримо, и оно, если хотите, синхронно для всех участников, несмотря на то, что каждый, конечно же, находится в каком-то своем внутреннем хронотопе, в своем внутреннем времени, которое Бергсон в свое время назвал durée – «длительность», длящееся время. И, если хотите, вот это физическое время, на расширении которого настаивал Градировский в прошлом году (и даже добился результата) – это физическое время очень важно как время координации наших планов: как здесь, в ходе игры, так и за ее пределами. У нас есть всего-навсего восемь дней, которые мы проводим лицом к лицу, как бы сжимая и уплотняя возможность нашей коммуникации и взаимопонимания, вырывая это время из общего большого времени нашей жизни и доверяя это время, с одной стороны, организатору игры, а с другой стороны, всем соприсутствующим в нем.
Кстати, хочу сказать в этом плане, что количество «хронофагов» уменьшилось, слава богу, а те, которые все-таки, так сказать, продолжают ими оставаться – они так сдержанно себя ведут. Во всяком случае, сегодня; может быть, потому что я сидел в зале, но надеюсь, что не так.
Но есть еще вот это второе время, то есть собственно время моего действия, которое, или в котором я бы хотел, чтобы кто-то принял соучастие. И в этом плане мы не просто, как я уже сказал, из некоей объективной позиции пытаемся реконструировать замысел, но мы фактически пытаемся построить какую-то процедуру или какой-то способ, с помощью которого любой из вас (но не каждый) может войти в мое время – во время моего действия. Он может, а я должен дать ему в руки какие-то инструменты, помогающие ему это сделать.
Здесь самую первую, преамбульную часть первого раздела я закончил, потому что сейчас я резко поменяю жанр и поговорю про ландшафт, в котором мы находимся: организационный ландшафт. Я также предполагаю сегодня, если получится, обсудить всю линию, связанную с онтологией. Если получится, то я предполагаю отнестись к оргпроекту, нарисовать, как я его понимаю и что, с моей точки зрения, в нем было недоделано с точки зрения его собственного замысла, то есть проделать ту же процедуру выверения перспектив собственно с организатором. А весь кусок про социальный мир, который я собственно готовил, я, скорее всего, сегодня не успею проговорить и унесу на завтра. Но поскольку я считаю, что принцип имитации является очень важным элементом любой, а особенно – организационно-деятельностной игры, то, честно говоря, я исхожу из того, что тот материал, с которым мы здесь работаем, он… Ну, то есть как бы то, что мы удерживаем в качестве денотата под понятием «социальный мир», проявляется в том, что происходит с нами, и поэтому более подробно обсуждая то, что происходит с нами здесь и теперь, мы многие вещи можем понять про то, что хотели бы рассматривать как объект.
Есть ли здесь, в этой точке, вопросы?
Градировский С.Н.
Сомневаюсь.
Щедровицкий П.Г.
Значит, всё понятно?
Градировский С.Н.
Нет, Вы были слишком откровенны *.
Маяренков С.
Петр Георгиевич, можно вопрос?
Щедровицкий П.Г.
Да.
Маяренков С.
Вы сказали, что можно будет войти во время Вашего действия, что это может сделать любой, но не каждый, что для этого не нужны какие-то особые знания? Или, если нужны, то какого рода? Я не пойму пока, как это – входить в Ваше время?
Щедровицкий П.Г.
А понимаешь, здесь же, так сказать, это такой своеобразный парадокс, так сказать, любой антропной ситуации. Невозможно дать инструменты тому, кто не хочет войти. Ну, тому, кто не пытается сделать попытку войти, инструмент дать невозможно, потому что ему любой инструмент, так сказать, ни для чего, он – предмет неопознанного назначения. А для того, кто эту попытку осуществляет и, в общем, нацелен на это, сгодится любой инструмент, в том смысле, что он будет строить эти леса из любого подручного материала. И вот этот, так сказать, парадокс – парадокс перехода определенной границы, после чего мы принимаем решение, что это наше и мы, в общем, хотим стать авторами, собственниками этого проекта – он резко меняет статус всех остальных организованностей мышления и деятельности. И какая-то брошенная впопыхах подсказка становится важнейшим инструментом вхождения, а любая книжка, открытая на любой странице… У меня есть такое медитативное упражнение дома. Поскольку книжек у меня дома много, я уже даже не знаю, какие из них я читал, а какие нет, я просто, когда у меня какой-то процесс размышления идет, подхожу к полке, беру любую случайную книжку, открываю ее на любой случайной странице и читаю. Ну, вот эффект заключается в том, что в 95% случаев ты попадаешь туда, куда нужно. Поэтому в этом плане пространство меняется. Ресурс – это то, что можно увидеть только из определенной позиции. Если ты в этой позиции не находишься, то «то же самое» ресурсом для тебя не будет, или не станет.
Градировский С.Н.
Вот смотрите, а Ваш ответ относится и к вхождению в замысел, и к вхождению в действие, и к вхождению в проект?
Щедровицкий П.Г.
Ну конечно, все эти градации важны. Понимаете, все эти градации важны.
Градировский С.Н.
Просто мне кажется, что когда ты – ну, вот у тебя такое, знаете, нутро слабоватое, то ты во что-то точно можешь войти на этом энтузиазме, а во что-то, как бы ты ни констролябил, ты не войдешь. И мне кажется, вопрос вот к этому относится.
Щедровицкий П.Г.
Слушай, знаешь, я отвечу в духе Бахтурина. Понимаете, усилия Бахтурина по увеличению продолжительности жизни и спасению от болезней резко повышают значимость названного Вами фактора, потому что количество людей, которые, в общем, должны были бы умереть, но выжили благодаря усилиям современной медицины, здравоохранения, всего остального, но не имеют тямы – оно очень большое. Но это плата за происшедшее. Раньше еще было проще: выживали только те, у кого он был. И всё, вопрос решался сам собой. Население было маленькое. Я так грубовато ответил, но, в общем, честно.
Если нет вопросов, тогда второй фрагмент. Если есть – пожалуйста, задавайте, я никуда не спешу.
Градировский С.Н.
Наверное, дальше нужно идти.
Щедровицкий П.Г.
Хорошо. Я просто собираюсь с мыслями.
Безусловно, любой подобный проект в широком смысле этого слова (ну, я говорю сейчас о своем проекте, но в таком сослагательном наклонении) является результатом рефлексии той ситуации, в которой я нахожусь. Я не помню, кто (по-моему, даже Вебер) говорил о биографической ситуации, об обусловленности человеческого действия биографической ситуацией. Вот с точностью до этого понятия, конечно же, то, что я делаю, то, как я это делаю, то, почему я это делаю именно в это время – обусловлено той историей, которую я прожил, попав достаточно рано в ауру влияния моего отца и созданного им кружка – так называемого Московского методологического кружка.
Кстати, сразу на полях отмечу, что, с моей точки зрения, на входе они ставили перед собой очень прагматическую задачу рефлексии опыта Маркса (ну или рефлексии мыслительной работы Маркса) и метода Маркса. А когда кто-то ставит перед собой задачу рефлексии метода учителя, то он автоматически становится методологом, хотя бы на время. Поэтому не надо придавать этому термину некое метафизическое значение. Они были методологами по способу постановки исходной задачи. И я, ставя перед собой задачу реконструкции метода работы моего отца, занимаю ролевую функцию методолога. И ты, если ставишь задачу реконструкции моего метода, занимаешь эту позицию. Не надо придавать этому какое-то избыточное значение, но и нельзя умалять эту важнейшую компоненту в любой мыслительной работе. Потому что тот, у кого учителя нет, – к сожалению, в подавляющем большинстве случаев та шизофреничность сознания, о которой ты говорил в своей установке, и «роршахизация» сознания – она является неотъемлемой компонентой этого сознания и, в общем, с трудом может быть преодолена в индивидуальной работе.
Да, конечно, в какой-то момент они переросли эту задачу, как и каждый из нас перерастает в какой-то момент своего учителя – в прямом и в переносном смысле этого слова; и вопрос о сохранении этого имени в следующий период требует отдельного обсуждения.
Итак, замысел серии игр про онтологию, безусловно, был проекцией моей биографической ситуации. Напомню некоторые контексты.
Первое. Я завершил обучение у своего отца где-то приблизительно в период 1982 года. Я пришел в кружок очень рано – это был 1975 год; я был тогда совсем еще мальчишкой, только-только оканчивал школу и собирался поступать в институт.
Основной тип работы в тот период был работой семинарской, то есть это были малые семинары на квартире у самого Георгия Петровича, иногда у кого-то из его учеников. Участвовало в этой работе несколько человек – десять-двенадцать. Люди, которые туда приходили, приходили по зову сердца, потому что они искали ответы на те вопросы, которые мы, так сказать, условно сегодня группируем вокруг вопросов о смысле жизни и о предназначении интеллекта, мышления. Безусловно, многие из этих людей спасались, потому что в окружающем их социальном мире им просто не с кем было поговорить о том, что их волновало. Они искали вот эту микрогруппу – в общем, наверное, как и многие из вас, – в которой (смотри первый пункт) могут быть сведены вот эти взаимные перспективы: собственно, можно… есть вот этот шанс быть понятым и шанс быть услышанным и самому услышать что-то, что резонирует с твоими основными глубинными вопросами. За участниками семинара следили; на квартире у моего отца делали обыски; их разгоняли, при том, что это был 1982-й, 1980-й, 1979 год, то есть, в общем, время совсем-совсем недавнее.
Конечно, всё это лежало в зоне некоего культурного андеграунда. Это не было принято и воспринято ни официальной философией, ни официальной социологией. В защищаемых диссертациях не приветствовались ссылки на школу Щедровицкого, при том, что все более или менее внятные люди хотя бы один раз в жизни, но старались посетить эти семинары и более крупные мероприятия, которые проводились в форматах конференций или больших семинаров, как, скажем, в Институте философии. И, в общем, даже сегодня я практически не знаю тех людей, которые, занимаясь или продолжая заниматься той или иной интеллектуальной деятельностью, не имели какого-то контакта и взаимодействия с самим этим феноменом или с какими-то его важными продуктами.
Грубо говоря, вот вчера я разговаривал с Сережей Чернышевым, и он говорит: «Ну конечно, я сам Георгия Петровича никогда не видел, я с ним не взаимодействовал. Но я ходил на семинар к Спартаку Никанорову, который очень плотно взаимодействовал с Георгием Петровичем, и поэтому всё то, что происходило в этих семинарах, мы знали, но в пересказе и в интерпретации моего учителя». И вот эта вот плотность интеллектуальной среды тогдашнего Советского Союза была достаточно высокой.
Этот период для самого Георгия Петровича был, безусловно, периодом парадигматизации своего подхода и своих представлений. То есть это был, если хотите, уже финиш программы, потому что программа началась гораздо раньше – она началась в пятидесятые годы. Она прошла целую совокупность этапов и стадий, и к концу семидесятых – началу восьмидесятых годов он для себя подводил определенные содержательные итоги проделанного пути.
Я не хочу употреблять термин «онтология» здесь и в этом контексте, потому что я потом об этом буду подробно говорить, но он, безусловно, проводил систематизацию своих собственных представлений и наработок. Перед ним стояла задача в русле самых крайних на тот период представлений, а это были представления о мыследеятельности, это собственно был этап кристаллизации этих представлений о мыследеятельности, начало игрового этапа, начало игр – 1979 год. Он сквозь призму этих представлений, которые сам считал наиболее высокой стадией развития его мысли, проводил пересмотр и систематизацию всего сделанного ранее, и я попал именно в этот период.
И в этом плане, в отличие от многих других поколений учеников Георгия Петровича, нашему поколению повезло участвовать в процессе систематизации. Я столкнулся фактически с уже отрефлектированным, разложенным по полочкам массивом представлений, формировавшихся в течение тридцати-сорока лет – и столкнулся в изложении учителя. Ну, то есть как бы с высокой степенью авторизации, чем не могут похвастаться ни те, кто пришел раньше, потому что понятно, что те, кто пришли раньше, просто в силу физических обстоятельств имели дело с этапом развития, и большинство из них так и осталось в этом этапе. Это тоже очень важный – ну, если хотите, такой очень важный социологический эффект таких крупных мыслительных проектов. Ни теми, кто пришел позже, потому что те, кто пришли позже, не попали в семинарский период, а попали уже в период игровой, который сам Георгий Петрович считал этапом массовизации и трансляции наработанных представлений в более широком круге.
Градировский С.Н.
Ну, то есть платонизм для масс.
Щедровицкий П.Г.
Фактически из всей той генерации, которая пришла в этот период, осталось три человека – ну, два с половиной. Это я, Громыко и собственно Сережа Наумов, про которого так до сих пор и неизвестно, где он. Все остальные – подчеркиваю! – были либо раньше, либо пришли позже, то есть уже в игровой период, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Теперь второй момент. Как было сказано кем-то из схоластических мыслителей, «мы карлики, но стоим на плечах гигантов, поэтому видим дальше». Безусловно, передо мной с самого начала стояло два вызова. Первое – ну уж коли тебе свезло, что ты попал в период, когда возможно систематическое изложение определенной совокупности взглядов и представлений, наработанных большим коллективом людей в течение сорока лет, то будь любезен, как минимум, их освой. А второе – поскольку ты попал в этот промежуток времени и у тебя есть вот этот уникальный шанс, которого нет у других, то в некотором смысле ты ответственен за то, чтобы транслировать это дальше.
Ну, вот если так задать вопрос из уже некоей биографической рефлексии: насколько рано я понял, куда попал, ну или как попал? Были ли у меня сомнения в том, что мне придется это делать (ну, раз попал, то «взял корону – держи»)? Испытывал ли я какие-то трудности в базовом самоопределении, а потом в том, чтобы удержать его на протяжении нескольких дальнейших периодов своей жизни? – ну конечно, на все эти вопросы надо ответить положительно. Да, достаточно быстро понял, во что ввязался. Опять же, может быть, в силу каких-то разных ситуативных обстоятельств и того, что параллельно с работой в кружке много читал и частично (очень частично; вот сейчас понимаю, насколько) видел контекст, в котором работал сам Георгий Петрович, ну и собственно, так сказать, те вопросы, ту вопросительность, на которую он отвечал. Хотел ли сбежать? Слушайте, несколько раз! Но, как говорится, от себя-то не убежишь. Поэтому, так или иначе, в том или ином контексте, каждый раз вынужден был восстанавливать, так сказать, этот… ну, я не хочу сказать «предназначение», потому что это не совсем точно, а вот этот функциональный запрос, который объективно сконцентрировался на мне и моих товарищах (вот я сказал о том, что круг их был не очень велик) в силу биографических причин.
Всегда люблю рассказывать историю – вот рассказывал ее Градировскому в этом зале в 2003 году, когда он стоял вот здесь вот у доски и тоже докладывал об этой игре. Ну, он помнит; может, потом расскажет. Где-то как раз в период 1982-1984 годов один из нашей троицы – Сергей Наумов – стал, так сказать, серьезно критиковать Георгия Петровича за мыследеятельностные представления и выступать, так сказать, с такой довольно активной оппонирующей линией. Георгий Петрович его слушал-слушал, там, годик, а потом сказал: «Сережа, будьте последовательны. Если вы не принимаете мыследеятельностных представлений, то, что вы со мной спорите? Вы же реализуете их вот здесь и теперь, и вот вчера, и месяц назад. Вы критикуете и отвергаете схему, в которой реально самоопределяетесь и по которой действуете». Ну, я вольно пересказываю; там всё это было гораздо более драматично и прочее. Я всегда говорю, что я очень уважительно отношусь к Сергею Валентиновичу Наумову, потому что с этого дня он замолчал. А потом ушел. Ну и дай бог ему последовательности в реализации своего иного самоопределения.
Приблизительно в этот же период я, в общем и целом, принял (это следующий шаг) в качестве схемы самоорганизации схему, похожую на схему акта деятельности. Что я имею в виду? Я имею в виду, что я взял на вооружение конструкцию «цель – средства – объект», вот эту триаду. Кстати, сразу хочу сказать, что на меня огромное влияние в этой точке оказал Хабермас. Он где-то в этот период (я уже сейчас точно не помню год; может быть, это 1984-й) приехал в Институт философии и прочел там три лекции, которые были позже опубликованы в такой маленькой-маленькой книжечке под названием «Разум, личность и нравственность», по-моему. Ну, в общем, что-то…