Иванов Г. В., Калюжная Л. С
| Вид материала | Документы |
- Книга памяти. Йошкар-Ола: Map кн изд-во, 1995. 528 с, К53 ил.,, 1691.88kb.
- Сказка " Вмире трения Сидя на уроке физики, Иванов не слушал учителя., 129.93kb.
- Н. А. Леонид Михайлович Иванов и его детище // Иванов Леонид Михайлович: Личность, 452.47kb.
- Бюллетень новых поступлений Техническая литература за май – август 2011 автоматика, 270.15kb.
- Индивидуальное задание выполнено, материал собран полностью. Во время практики Иванов, 11.11kb.
- Монография Издание второе, исправленное, 2072.88kb.
- С мест, скандалили, увлекаемые на расправу. Ваши билеты, сказал контролер, останавливаясь, 3695.72kb.
- Новые поступления 2 Сельское хозяйство 2 Общие вопросы сельского хозяйства, 139.02kb.
- Файла должно состоять из фамилии автора и его места работы, например, «Иванов ГрГУ., 46.06kb.
- Наркоконтроль иванов: от афганского героина гибнет больше людей, чем от терактов, 595.29kb.
АЛЛАН ПО
239
вредным влиянием, которое они будут иметь 7 февраля Гоголь исповедуется и
причащается, а в ночь с 11 на 12 сжигает беловую рукопись поэмы (в неполном виде
сохранилось пять черновых глав). 21 февраля (4 марта) 1852 года Гоголь умер в
своей последней квартире в доме Талызина.
Смерть писателя потрясла русское общество От университетской церкви, где его
отпевали, до места погребения в Даниловом монастыре гроб несли на руках
профессора и студенты университета. В 1931 году его останки перенесены на
кладбище Новодевичьего монастыря, что породило немало мистических предположений
о том, что Гоголь не умер, а был погребен в летаргическом сне
На надгробном памятнике писателя была высечена надпись "Горьким словом моим
посмеюся" (цитата из книги пророка Иеремии).
Любовь Калюжная
ЭДГАР АЛЛАН ПО
(1809-1849)
Самое знаменитое стихотворение Эдгара По "Ворон" впервые было опубликовано 29
января 1845 года в газете "Evening Mirror"*... И сразу же принесло автору
большую славу.
Возможно, Э. По опирался на средневековую христианскую традицию, в которой Ворон
был олицетворением сил ада и дьявола, в отличие от Голубя, который
символизировал рай, Святой Дух, христианскую веру. Корни такого восприятия
уходят еще в дохристианские мифологические Представления о Вороне как птице,
приносящей несчастья.
Это стихотворение настолько ритмически разнообразно, что переводчикам есть где
проявить свои способ-
* "Вечернее зеркало"
240
100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕМ ДГАР АЛЛАН ПО
ности. "Ворона" на русский язык переводили многие поэты Некоторые переводы
музыкально близки к оригиналу, но утрачивают что-то содержании, другие,
наоборот, верны содержанию, но не отража* музыкального своеобразия.
Здесь приводится перевод Дмитрия Мережковского, который довольно редко
публиковался. А вообще это стихотворение переводили Валерий Брюсов, и Константин
Бальмонт, и Василий Федоров, и Мит хайл Зенкевич, С. Андреевский, Л. Пальмин, В.
Жаботинский, В. Бета-ки, М. Донской...
ВОРОН
Погруженный в скорбь немую и усталый, в ночь глухую, Раз, когда поник в дремоте
я над книгой одного Из забытых миром знаний, книгой полной обаяний, - Стук
донесся, стук нежданный в двери дома моего: "Это путник постучался в двери дома
моего, Только путник - больше ничего".
В декабре - я помню - было это полночью унылой. В очаге под пеплом угли
разгорались иногда. Груды книг не утоляли ни на миг моей печали - Об утраченной
Леноре, той, чье имя навсегда - В сонме ангелов - Ленора, той, чье имя навсегда
В этом мире стерлось - без следа.
От дыханья ночи бурной занавески шелк пурпурный Шелестел, и непонятный страх
рождался от всего. Думал, сердце успокою, все еще твердил порою: "Это гость
стучится робко в двери дома моего, Запоздалый гость стучится в двери дома моего,
Только гость - и больше ничего!"
И когда преодолело сердце страх, я молвил смело: "Вы простите мне, обидеть не
хотел я никого; Я на миг уснул тревожно: слишком тихо, осторожно, - Слишком тихо
вы стучались в двери дома моего..." И открыл тогда я настежь двери дома моего -
Мрак ночной, - и больше ничего.
Все, что дух мой волновало, все, что снилось и смущало, До сих пор не посещало в
этом мире никого.
241
И ни голоса, ни знака - из таинственного мрака... Вдруг "Ленора!" прозвучало
близ жилища моего... Сам шепнул я это имя, и проснулось от него Только эхо -
больше ничего.
Но душа моя горела, притворил я дверь несмело. Стук опять раздался громче; я
подумал "Ничего, Это стук в окне случайный, никакой здесь нету тайны: Посмотрю и
успокою трепет сердца моего, Успокою на мгновенье трепет сердца моего Это ветер,
- больше ничего".
Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный,
Ворон царственный влетает; я привета от него
Не дождался. Но отважно, - как хозяин, гордо, важно
Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,
И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него,
Тихо сел, - и больше ничего.
Как ни грустно, как ни больно, - улыбнулся я невольно
И сказал: "Твое коварство победим мы без труда,
Но тебя, мой гость зловещий, Ворон древний, Ворон вещий,
К нам с пределов вечной Ночи прилетающий сюда,
Как зовут в стране, откуда прилетаешь ты сюда?"
И ответил Ворон: "Никогда".
Говорит так ясно птица, не могу я надивиться. Но казалось, что надежда ей навек
была чужда. Тот не жди себе отрады, в чьем дому на бюст Паллады Сядет Ворон над
дверями; от несчастья никуда, - Тот, кто Ворона увидел, - не спасется никуда,
Ворона, чье имя: "Никогда".
Говорил он это слово так печально, так сурово, Что, казалось, в нем всю душу
изливал, и вот, когда Недвижим на изваяньи он сидел в немом молчаньи, Я шепнул:
"Как счастье, дружба улетели навсегда, Улетит и эта птица завтра утром
навсегда". И ответил Ворон: "Никогда".
И сказал я, вздрогнув снова: "Верно молвить это слово
Научил его хозяин в дни тяжелые, когда
Он преследуем был Роком, и в несчастьи одиноком,
242
100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
Вместо песни лебединой, в эти долгие года
Для него был стон единый в эти грустные года -
Никогда, - уж больше никогда!"
Так я думал и невольно улыбнулся, как ни больно. Повернул тихонько кресло к
бюсту бледному, туда, Где был Ворон, погрузился в бархат кресел и забылся...
"Страшный Ворон, мой ужасный гость, - подумал я тогда, - Страшный, древний
Ворон, горе возвещающий всегда, Что же значит крик твой: "Никогда" ?
Угадать стараюсь тщетно; смотрит Ворон безответно. Свой горящий взор мне в
сердце заронил он навсегда. И в раздумьи над загадкой, я поник в дремоте сладкой
Головой на бархат, лампой озаренный. Никогда На лиловый бархат кресел, как в
счастливые года, Ей уж не склоняться - никогда!
И казалось мне: струило дым незримое кадило, Прилетели Серафимы, шелестели
иногда Их шаги, как дуновенье: "Это Бог мне шлет забвенье! Пей же сладкое
забвенье, пей, чтоб в сердце навсегда Об утраченной Леноре стерлась память -
навсегда!.." И сказал мне Ворон: "Никогда".
"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий, Злой ли Дух тебя из Ночи,
или вихрь занес сюда Из пустыни мертвой, вечной, безнадежной, бесконечной, -
Будет ли, молю, скажи мне, будет ли хоть там, куда Снизойдем мы после смерти, -
сердцу отдых навсегда ?" И ответил Ворон: "Никогда".
"Я молю, пророк зловещий, птица ты иль демон вещий, Заклинаю небом, Богом,
отвечай, в тот день, когда Я Эдем увижу дольной, обниму ль душой печальной Душу
светлую Леноры, той, чье имя навсегда В сонме ангелов - Ленора, лучезарной
навсегда?" И ответил Ворон: "Никогда".
"Прочь! - воскликнул я, вставая, - демон ты иль птица злая. Прочь! - вернись в
пределы Ночи, чтобы больше никогда Ни одно из перьев черных, не напомнило
позорных, Лживых слов твоих! Оставь же бюст Паллады навсегда,
ЭДГАР АЛЛАН ПО
243
Из души моей твой образ я исторгну навсегда!" И ответил Ворон: "Никогда".
И сидит, сидит с тех пор он там, над дверью, черный Ворон
С бюста бледного Паллады не исчезнет никуда.
У него такие очи, как у Злого Духа ночи
Сном объятого; и лампа тень бросает. Навсегда
К этой тени черной птицы пригвожденный навсегда, -
Не воспрянет дух мой - никогда!
(Перевод Дм. Мережковского)
В переводе нам труднее уловить "подводное течение смысла", но в оригинале, как
писал Бодлер, поэт "вне всяких философских систем постигает раньше всего
внутренние и тайные соотношения между вещами, соответствия и аналогии".
Эдгар По вошел в американскую литературу как поэт, новелист и критик. Много
внимания он уделял теории искусства: он разработал эстетику "кратких форм" в
поэзии и прозе. Он был одним из тех, кто заложил основы современной научной
фантастики и детектива.
Он одновременно восхищался человеческим разумом и отчаивался от его бессилия,
восхищался возвышенной красотой мира и тянулся к патологическим состояниям
психики. В своем творчестве он стремился к математически точному
"конструированию" произведений и эмоциональному воздействию на читателя. Желания
и стремления его разрывали. Эдгар По жил словно на разрыв. Может быть, отсюда и
полубезумное состояние его рассудка в последние годы жизни, пьянство, постоянные
скитания, метания, переезды.
Эдгар По родился в Бостоне 19 января 1809 года. Отец оставил семью почти сразу,
а мать умерла, когда мальчику не исполнилось и трех лет. Он воспитывался в семье
богатого торговца Аллана, которая переехала в Англию, где Эдгара отдали учиться
в закрытый лондонский пансион. В 1820-е годы он уже учился в колледже в Америке.
В колледже Эдгар влюбился в мать своего товарища. С его стороны это была очень
страстная любовь, но закончилась она трагически - мать его товарища миссис
Стенард в 1824 году умерла.
После колледжа По поступил в Виргинский университет, в кото-Ром он проучился
всего год, так как его кормилец и воспитатель Джон Аллан наотрез отказался
оплачивать карточные долги Эдгара.
Произошла ссора. Эдгар покинул дом Алланов. Сначала поэт уехал в родной Бостон,
где под псевдонимом "Бостонец" выпустил свою первую книгу стихов. Всего он при
жизни издал четыре поэтических сбор-
244
100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
ника и два сборника новелл. Самой известной его книгой стала изданная в 1845
году книга "Ворон" и другие стихотворения".
Издание первой книги поглотило все сбережения Эдгара. Безденежье заставило его
стать солдатом. Потом он пытался устроиться в военную академию, в театр,
переписывал бумаги в конторах Бостона и Ричмонда...
Стихи не приносили ему успеха. Зато первая же его новелла "Рукопись, найденная в
бутылке", посланная на конкурс в один из журналов, заняла первое место.
Нужда гнала Эдгара По, он работал теперь в различных периодических изданиях на
износ.
В 1835 году поэт обвенчался с четырнадцатилетней Вирджинией, дочерью его родной
тетки Марии Клемм. Содержание семьи еще больше осложнило жизнь поэта. И тем не
менее он все время писал новые стихи, замечательные новеллы, "Повесть о
приключениях Артура Гордона Пима". Платили тогда пять-шесть долларов за рассказ,
за стихотворение намного меньше, так что нужда была постоянная.
В 1838 году Э. По переехал в Филадельфию, где стал редактором журнала Жизнь
стала налаживаться. Шесть лет он проработал в Филадельфии. За это время издал
свою прозу в двух томах - "Гротески и арабески", напечатал множество
литературно-критических статей.
В 1844 году писатель переехал в Нью-Йорк. Исключительный успех принесла ему
публикация стихотворения "Ворон" в 1845 году. Эдгара пригласили в новый
престижный журнал. Но светлый период длился недолго - через четыре месяца
издание обанкротилось. А вскоре умерла Вирджиния.
Э. По пристрастился к опиуму, стал пить, у него что-то произошло с рассудком...
И все-таки последние годы жизни он много работал. Писал, читал лекции, в
ричмондских барах декламировал отрывки из своей философской работы "Эврика".
3 октября 1849 года По был найден без сознания на дороге в Балтимор, спустя
четыре дня он скончался.
Вот такая жизнь была у великого романтика, который, как многие считают, очень
сильно повлиял на мировую литературу XIX и XX веков, особенно на символистов, о
чем писал Александр Блок.
Эдгар По считал, что сотворение шедевра и приобщение к Красоте для художника
порой важнее художественного результата и даже самой жизни. Об этом, например,
говорит его новелла "Овальный портрет", которая в первом варианте называлась "В
смерти жизнь".
"Она была дева редчайшей красоты, и веселость ее равнялась ее очарованию. И
отмечен злым роком был час, когда она увидела живо-
ЭДГАР АЛЛАН ПО
245
писца и полюбила его и стала его женою Он, одержимый, упорный, суровый, уже был
обручен - с Живописью; она, дева редчайшей красоты, чья веселость равнялась ее
очарованию, вся - свет, вся - улыбка, шаловливая, как молодая лань, ненавидела
одну лишь Живопись, свою соперницу; боялась только палитры, кистей и прочих
властных орудий, лишавших ее созерцания своего возлюбленного. И она испытала
ужас, услышав, как живописец выразил желание написать портрет своей молодой
жены. Но она была кротка и послушлива и много недель сидела в высокой башне, где
только сверху сочился свет на бледный холст. Но он, живописец, был упоен трудом
своим, что длился из часа в час, изо дня в день. И он, одержимый, необузданный,
угрюмый, предался своим мечтам; и он не мог видеть, что от жуткого света в
одинокой башне таяли душевные силы и здоровье его молодой жены; она увядала, и
это замечали все, кроме него. Но она все улыбалась и улыбалась, не жалуясь, ибо
видела, что живописец (всюду прославленный) черпал в труде своем жгучее упоение,
и работал днем и ночью, дабы запечатлеть ту, что так любила его и все же с
каждым днем делалась удрученнее и слабее. И вправду, некоторые, видевшие
портрет, шепотом говорили о сходстве, как о великом чуде, свидетельстве и дара
живописца и его глубокой любви к той, кого он изобразил с таким непревзойденным
искусством. Но наконец, когда труд близился к завершению, в башню перестали
допускать посторонних; ибо в пылу труда живописец впал в исступление и редко
отводил взор от холста даже для того, чтобы взглянуть на жену. И он не желал
видеть, что оттенки, наносимые на холст, отнимались у ланит сидевшей рядом с
ним. И, когда миновали многие недели и оставалось только положить один мазок на
уста и один полутон на зрачок, дух красавицы снова вспыхнул, как пламя в
светильнике. И тогда кисть коснулась холста и полутон был положен; и на один
лишь миг живописец застыл, завороженный своим созданием; но в следующий, все еще
не отрываясь от холста, он затрепетал, страшно побледнел и, воскликнув громким
голосом: "Да это воистину сама Жизнь.'", внезапно повернулся к своей
возлюбленной." - Она была мертва!"
"Язык, замыслы, художественная манера - все отмечено в Эдгаре По яркою печатью
новизны... Метко определив, что происхождение поэзии кроется в жажде более
безумной красоты, чем та, которую нам может дать земля, Эдгар По стремился
утолить эту жажду созданием неземных образов", - так писал наш Константин
Бальмонт, много переводивший По.
Геннадий Иванов
246
100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ
(1812-1891)
"Когда мучения ревности и вообще любовной тоски дойдут до нестер-пимости,
наешьтесь хорошенько (не напейтесь, нет, это скверно), - и вдруг почувствуете в
верхнем слое организма большое облегчение Это совсем не грубая шутка, это так.
По крайней мере, я испытывал это".
Нет, это не из речений незабвенного Ильи Ильича Обломова, это житейский совет
его литературного "отца" Ивана Александровича Гончарова, данный им в письме
молодому другу Ивану Льховскому, хотя и вполне в обломовском духе. Не случайно
Обломова считали сокровенным "я" самого Гончарова. Таких сближений можно найти
множество. Из романа "Обломов": "Он опять поглядел в зеркало. "Этаких не любят!"
- сказал он". Из письма Гончарова: "Когда... я взглянул в зеркало на себя, я мог
только закрыть глаза от ужаса" Вот оно, "унижение" по-русски, которое паче
гордости. И того, и другого, конечно, любили, и, добавим, не самые худшие
женщины. Да что женщины! Илья Ильич Обломов, "голубиная душа", обаял не одно
поколение русских читателей, несмотря на то что словом "обломовщина" ругаются,
его произносят как диагноз русского национального типа Вот даже такой критик "с
направлением", как Добролюбов, гневно запустивший в национальный обиход понятие
этой самой обломовщины, и тот не устоял перед обаянием Ильи Ильича: "Нет, нельзя
так льстить живым, а мы еще живы, мы еще по-прежнему Обломовы. ."
Но то, скажете вы, прошлый век! Что ж из того, разве не стукнет сладко ваше
сердце, разве не померещится что-то очень знакомое, когда вы дочитаете
знаменитый роман хотя бы до таких слов: "Случается и то, что он исполнится
презрения к людскому пороку. . к разлитому в мире злу, и разгорится желанием
указать человеку на его язвы, - и вдруг загораются в нем мысли... потом
вырастают в намерения, зажгут всю кровь в нем, - ...он, движимый нравственною
силою... с блистающими глазами привстанет до половины на постели, протянет руку
и, вдохновенно озирается кругом... Вот, вот стремление осуществится,'! обратится
в подвиг... Но, смотришь, промелькнет утро, день уж кло-
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ
247
нится к вечеру, а с ним клонятся к покою и утомленные силы Обломова. . Обломов
тихо, задумчиво переворачивается на спину... с грустью провожая глазами солнце,
великолепно садящееся за чей-то четырехэтажный дом. И сколько, сколько раз он
провожал так солнечный закат!"
Да, скажем мы и на исходе XX века, знакомое...
что-то здесь очень и очень
Иван Александрович Гончаров родился 6 (18) июня 1812 года в Симбирске в семье
зажиточного купца, неоднократно избиравшегося городским головой. В
пятидесятилетнем возрасте бездетный Александр Иванович, овдовев, женился вторым
браком на матери будущего писателя, девятнадцатилетней Авдотье Матвеевне
Шахториной, тоже из купеческого звания. Она подарила мужу четверых детей. Когда
Ивану исполнилось девять лет, отец умер. Воспитателем сирот стал их крестный
отец - помещик Николай Николаевич Трегубов, отставной моряк и надворный
советник. Старый холостяк, он обожал детей и оставил о себе у писателя самые
нежные воспоминания, как человек "редкой, возвышенной души, природного
благородства и вместе добрейшего, прекрасного сердца".
Начальное обучение Иван Гончаров получил в частном пансионе священника отца
Федора (Троицкого). Там пристрастился к чтению: Державин, Жуковский, Тасс,
Стерн, богословские сочинения, книги о путешествиях... В 1822 году Авдотья
Матвеевна, надеясь, что сын пойдет по стопам отца, определила его в Московское
коммерческое училище Промаявшись там восемь лет, Иван уговорил мать написать
прошение о его увольнении, и в 1831 году поступил на словесное отделение
Московского университета. В следующем году состоялась его первая публикация в
журнале "Телескоп" - перевод нескольких глав из романа Эжена Сю "Атар-Гюль".
Трудно сказать, было ли это проявлением литературных амбиций или просто формой
заработка. В одно время с ним в университете учились Герцен, Огарев, Белинский,
Лермонтов, и кажется странным, что он остался с ними незнаком. Впрочем, по его
словам, учился он "патриархально и просто: ходили в университет, как к источнику
за водой, запасались знанием, кто как мог...".
После окончания университета Гончаров вернулся в Симбирск, попробовал служить
секретарем канцелярии у губернатора, но, не найдя соответствующей своим
интересам среды, через год уехал в Петербург и поступил на службу в Министерство
финансов переводчиком. Читая его письма той поры о трудностях жизни "с
мучительными ежедневными помыслами о том, будут ли в свое время дрова, сапоги,
окупится ли теплая, заказанная у портного шинель в долг...", убеждаешься в бук-
111
248
100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
вальности известной фразы Достоевского, что вся русская литературы вышла из
гоголевской "Шинели". В свободное время он много писал - "без всякой
практической цели", потом бесчисленными черновиками топил печь, испытывая
болезненные сомнения в своем даре. Позже он заметит: "...литератору, если он
претендует не на дилетантизм... а на серьезное значение, надо положить на это
дело чуть не всего себя и не всю жизнь!"
Подрабатывая уроками, Гончаров попал в дом известного академика живописи Николая
Аполлоновича Майкова - как учитель русской словесности и латыни его детей, среди
которых были будущие поэт Аполлон Майков и критик Валериан Майков. Застенчивый
Иван Александрович был принят в их семействе как равный (Майковы принадлежали к
древнему дворянскому роду, еще в XV веке его прославил преподобный Нил Сорский,
в миру Майков). В их доме образовался своеобразный художественный салон, и
молодой преподаватель, неожиданно обнаруживший большую начитанность и талант
рассказчика, стал в нем едва ли не законодателем литературного вкуса. Здесь он
познакомился с юным поэтом Владимиром Бенедиктовым, начинающим писателем Иваном
Панаевым, выступал как поэт (анонимно) в рукописных журналах кружка Майковых
"Подснежник" и "Лунные ночи". Одно из своих стихотворений той поры "Тоска и
радость" в пародийном виде будет подарено им впоследствии герою "Обыкновенной
истории" Александру Адуеву.
Судя по всему, Гончаров долго сомневался в себе как в писателе: написанный в
1842 году "физиологический очерк" "Иван Савич Под-жабрин" он не спешил
публиковать, а начатый роман "Старики" так и остался неоконченным, хотя его
всячески подбадривал в письмах близкий приятель В.А. Солоницын: "Вы... только по
лености и неуместному сомнению в своих силах не оканчиваете романа, который
начали так блистательно. То, что вы написали, обнаруживает прекрасный талант".
Уверенность в своих силах Иван Гончаров обрел благодаря знакомству с Белинским,
которого очень высоко ценил как критика и трибуна, хотя в политических взглядах
они не сходились. Гончаров признавался, что "никогда не увлекался юношескими
утопиями в социальном духе идеального равенства... не давал веры... материализму
- и всему тому, что любили из него выводить". Однако это не помешало ему в 1945
году "с ужасным волнением" передать на суд критику роман "Обыкновенная история",
как не помешало и Белинскому его оценить. По свидетельству Ивана Панаева, тот
"был в восторге от нового таланта" и тут же предложил рукопись опубликовать.
Роман вышел в 1847 году в самом популярном журнале того времени "Современник" и,
что называется, попал в диалог времени о романтиках и реалистах.
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ
249
В своем романе Гончаров никого не обличал, он просто показал молодого дворянина
Александра Адуева, провинциала, приехавшего в Петербург с тетрадкой стихов,
локоном возлюбленной и смутными мечтами о славе, которого столичная жизнь
"успокоила" выгодной женитьбой и чиновничьей карьерой. Действительно -
обыкновенная история. Однако в этой истории критика увидела исторический
симптом: беспомощные идеалисты-романтики 1830-х годов, которых Белинский называл
"Ленскими", уходили в прошлое, а на их место приходили люди более трезвого
склада.
Одновременно с романом Гончарова вышел более "революционный" роман Герцена
(Искандера), в название которого был вынесен вечный для России вопрос "Кто
виноват?" И надо отдать должное Белинскому как критику, который судил о
литературе по художественным признакам (следующий "властитель дум" Чернышевский
в своих оценках уже будет более "партиен"). Сравнивая эти два произведения,
Белинский писал: "В таланте Искандера поэзия - агент второстепенный, а главный -
мысль; в таланте г. Гончарова поэзия - агент первый и единственный... К
особенным его достоинствам принадлежит, между прочим, язык чистый, правильный,
легкий, свободный, льющийся".
Опубликованный в 1848 году в "Современнике" "Иван Савич Под-жабрин" вызвал
неодобрительные отзывы. В следующем году там же вышла глава "Сон Обломова" из
начатого романа. Это была многообещающая заявка, но весь роман читателям
пришлось ждать еще десять лет.
Неожиданно писатель соглашается на должность секретаря при адмирале Е.В.
Путятине и 7 октября 1852 года вместе с ним отправляется в кругосветное плавание
на фрегате "Паллада". Он побывал в Англии, Японии, "набил целый портфель
путевыми записками". Очерки о путешествии публиковал в различных журналах, а
позже выпустил отдельной книгой под названием "Фрегат "Паллада" (1858), которая
была встречена с большим интересом.
Крымская война, начавшаяся в 1853 году, прервала плавание, и Гончаров через
Сибирь (где побывал у декабристов Волконских, Трубецких, Якушкина и др.)
вернулся в Петербург и продолжил службу в Департаменте столоначальником. В
набросках у него уже были два романа - "Обломов" и "Обрыв", но работа над ними
почти не продвигалась. Спасти писателя "от канцеляризма, в котором он погибает",
взялся ¦"итератор и цензор А.В. Никитенко. С его помощью в 1855 году Гончаров
поступил на должность цензора в Петербургский цензурный комитет. Это несколько
скомпрометировало Гончарова в глазах литераторов. В. Г. Короленко вспоминал: "В
этом ведомстве в свое время перебывало много писателей. Но между тем как СТ.
Аксаков, например,
250
100 ВЕЛИКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
все-таки боролся за литературу, цензору Никитенку литература действительно кое-
чем обязана, - Гончаров был самым исполнительным и робким чиновником". О нем
даже ходили такие куплеты: "О ты, что принял имя Слова, / Мы просим твоего
покрова: / Избави нас от похвалы / Позорной "Северной пчелы" / И от цензуры...
Гончарова1" (Это не совсем справедливо. По настоянию Гончарова вышли в свет
ранее запрещенные цензурой произведения Лермонтова "Боярин Орша", "Ангел
смерти", без единой помарки им была допущена в печать повесть Достоевского "Село
Степанчиково и его обитатели" и многое другое, а что касается его резких отзывов
о публицистическом направлении "Современника" и "Русского слова" с их
"ребяческим рвением... провести в публику запретные плоды... жалких и
несостоятельных доктрин материализма, социализма и коммунизма", так это были его
искренние убеждения, которым он никогда не изменял.)
Литературная работа наконец стронулась с места вследствие удивительных, прямо
скажем, событий. Летом 1857 года Гончаров уезжает "на воды" в Мариенбад и оттуда
шлет своему другу Льховскому письма весьма несвойственного для него содержания:
"Волнение мое доходит до бешенства... я едва могу сидеть на месте, меряю комнату
большими шагами, голова кипит..." И далее сообщает, что собирается отправиться с
некоей дамой "во Франкфурт, потом в Швейцарию или прямо в Париж, не знаю: все
будет зависеть от того, овладею я ею или нет". Вот такая, невероятная для его
натуры, решительность!
В то время русскому писателю, уже зачисленному в классики, исполнилось сорок
пять лет, он был закоренелый холостяк, характер имел, мягко говоря, размеренный,
постепенный, облик. . Да вот как он сам себя описал в финале "Обломова":
"...литератор, полный, с апатическим лицом, задумчивыми, как будто сонными
глазами". Достоевский в одном из писем обрисовал его еще более выразительно:
"Джентльмен. . с душою чиновника, без идей и с глазами вареной рыбы, которого
Бог будто на смех одарил блестящим талантом". А тут вдруг. "Едва выпью свои три
кружки и избегаю весь Мариенбад с шести до девяти часов, едва мимоходом напьюсь
чаю, как беру сигару - и к ней..."
Кто же "она", возбудившая столь сильные чувства в апатичном литераторе?
Признание отыскалось в письме Гончарова к Ю.Д. Ефремовой из того же Мариенбада:
" ..сильно занят здесь одной женщиной, Ольгой Сергеевной Ильинской, и живу, дышу
только ею .. Эта Ильинская не кто другая, как любовь Обломова". Трудно поверить,
что литературная героиня могла вызвать столь сильный огонь в крови. Позже в
письме тому же Льховскому Иван Александрович, как-то по-мальчишески заметая
следы, будет уверять, что, когда он писал Ольгу Сергеевну, ему и в голову не
приходила Елизавета Васильевна. Вот, пожалуй, и разгадка.
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ
251
С Елизаветой Васильевной Толстой Гончаров познакомился в доме райковых еще в
бытность свою учителем Начинающий беллетрист пожелал четырнадцатилетней Лизоньке
в ее альбоме "святой и безмятежной будущности", подписавшись - де Лень (хотя
"гения лени" Обломова еще и в замысле не было). Через десять лет, в 1855 году,
он снова встретился с ней у Майковых и между ними завязалась "дружба" (именно на
таком определении их отношений он настаивал). Писатель водил ее в театры,
посылал ей книги и журналы, просвещал в вопросах искусства, в ответ она давала
ему читать свои дневники, он говорил ей, что их отношения похожи на историю
Пигмалиона и Галатеи...
Когда Елизавета Васильевна уехала домой в Москву, вдогонку ей понеслись письма.
(Ее ответные письма Гончаров перед смертью сжег, его же послания через двадцать
лет после смерти писателя были опубликованы и вызвали настоящую сенсацию как еще
один, но уже настоящий, роман Гончарова.) В одном из них он послал ей целую