Вяч. Вс. Иванов первая треть двадцатого века b русской культуре. Мудрость, разум, искусство
| Вид материала | Документы |
- Темы контрольных работ по "Русской культуре XIX века" Дуэль в русской культуре XIX, 29.06kb.
- Российская интеллектуальная элита в поисках «нового пути» (Последняя треть XIX первая, 696.14kb.
- Российская интеллектуальная элита в поисках «нового пути» (Последняя треть XIX первая, 695.97kb.
- Поэзия Александра Блока// Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика., 38.72kb.
- Д. И. Кленовский Оккультные мотивы в русской поэзии нашего века, 230.93kb.
- Программа научной конференции «Дворцово-парковые ансамбли России и художественная культура, 53.13kb.
- Социальные и культурные факторы российско-кавказского взаимодействия (вторая половина, 703.93kb.
- Общий план программы Из истории образования в России до XIX века, 51.83kb.
- Старообрядчество в глазовском уезде вятской губернии (xix– первая треть XX века), 891.78kb.
- Программа по эстетике «Искусство России и Франции 18 века» Для учащихся 9- Х классов, 541.65kb.
С начала века печатаются сперва по-русски, потом по-английски исследования Щербатского по буддийской (санскритской и тибетской) логике. Их синтез был дан в двухтомной «Буддийской логике» Щербатского. Книга помимо собственно индологических и тибетанистических своих достоинств замечательна тем, в какой степени в ней обойдены идеологические запреты, налагавшиеся в то время на издания, выходившие в СССР. Облегчение этого гнета в данном случае достигалоcь и потому, что книга, как все издания Академии наук в то время, не подвергалась общей цензуре (достаточно было подписи Ученого секретаря академии наук С.Ф.Ольденбурга), и по тому, что Щербатской написал ее по-английски. Особенно интересен содержащийся в конце первого тома «индо-европейский» (в первоначальном неспециальном смысле- имеются в виду индийские и западноевропейские философы разных эпох) диалог о реальности окружающего мира. Кажется замечательным, что в уже тоталитарной стране, где официальная идеология казалось бы раз навсегда решила этот вопрос, выходит книга, в диалогической форме предлагающая и обсуждающая решения, далекие от официально навязанного всем. Разные мыслители, в том числе и Маркс, высказывают свои точки зрения в этом диалоге. Отношение автора книги к материализму резко отрицательное, оно выражено в начале первого тома, где сказано, что в Индии, как в других странах, материалисты всегда занимались политическим маккиавелизмом. Книга, как и другие работы Щербатского, проникнута стремлением показать сходство некоторых основных положений буддийской философии и отдельных мыслителей Европы нового времени. Для доказательства этого по отношению к Бергсону предлагается перевод его изречения на санскрит. От универсализма Щербатского, стремившегося поставить буддийских мыслителей в один ряд с европейскими, отличался подход его ученика Розенберга, выявившего характерные черты, отличающие именно буддизм (он специально занимался японским буддизмом, см. сравнительную характеристику его и Щербатского в статье В.Г.Лысенко). Если Щербатской хотел установить место буддийской мысли в истории мировой философии, то Розенбергу прежде всего нужно было понять суть основных принципов буддизма, в Японии сохранившего многие архаические черты. Среди учеников Щербатского - индологов замечателен рано умерший Обермиллер, ряд буддологических трудов которого недавно переиздан в Индии (Obermiller 1998 с биографическим очерком об Обермиллере, написанном Harcharan Singh Soobti; Bu Ston / Obermiller 1999). Наряду с санскритом, которому он учился в Ленинграде у Щербатского, Обермиллер до своего тяжелого наследственного заболевания многократно посещал забайкальские бурят-монгольские буддийские монастыри, где занимался чтением и истолкованием буддийских тибетских рукописей (часть их он перевел), Из учеников Щербатского, специализировавшихся по Тибету, впечатление очень значительного ученого производит также арестованный в молодости Востриков (его главный труд издан посмертно после его реабилитации).
.
3.11. Историология. Вернадский и идея ноосферы. Зоопсихология Вагнера: преодоление вожаческой тенденции. Предыстория общества Тих. Давиденков: эволюционная генетика.
Некоторые историки (в частности, Кареев) настаивали на необходимости создания отдельной теоретической дисциплины- историологии, которая бы занималась общими проблемами в отличие от конкретной истории (эта мысль повлияла на таких лингвистов, которые, как Поливанов, занялись разработкой закономерностей языковых изменений). История как предмет логики явилась темой недавно изданной последней монографии Шпета, содержащей детальное рассмотрение взглядов Дильтея и других современных ему философов. Точка зрения самого Шпета, ориентирующегося на роль знаков, близка к той, которая позднее была бы названа семиотической.
Недоверие к точным методам (логическим или статистическим), укоренившееся среди представителей гуманитарных, в частности, исторических дисциплин, помешало своевременной оценке ранних опытов внедрения в эти науки таких методов. Сравнительно недавно посмертно изданная юношеская статистическая работа великого математика А.Н.Колмогорова о новгородском землевладении осталась свидетельством того времени, когда он думал о серьезных занятиях историей в новом ключе. Он бросил их, в частности, потому. Что университетским профессорам истории одних статистических доказательств показалось мало (Янин 1994, с. 4).
Несмотря на то, что работа Колмогорова о новгородском землевладении 15-го в. написана без малого столетие назад юношей, которому тогда не сравнялось еще двадцати лет, в ее основной вероятностной части содержится несколько мыслей, развитие которых все еще впереди. Значительный интерес представляет использование в этой работе вероятностных методов для уточнения значения таких ключевых терминов, как ЛЮДИ («все рабочее население или, во всяком случае, категория лиц значительно более широкая, чем главы семейств», Колмогоров 1994, с. 67-69), ОБЖА как единица обложения (там же, с. 75-82). В более общем виде можно сделать вывод, что здесь показана возможность использования вероятностных методов в исторической семасиологии, во всяком случае, в тех ее пограничных с историей разделах, которые ведают определением значения терминов. Еще неожиданнее предложенный Колмогоровым способ выяснения родственных отношений однодеревенцев, живших в различных дворах. Для этого Колмогоров использовал наблюдения над связью собственных имен, введя вероятность совпадения случайно взятой пары чисел (там же, с.74). Он обнаружил, что «возможно подвергнуть статистическому исследованию данные, к этому вовсе не предназначавшиеся, как, например, имена». Эти исследования находятся на полпути от экономической истории к семиотике.
За исключением отдельных обобщающих этнологических работ ученых старшего поколения (как указанная книга Тана-Богораза о распространении культуры на Земле) большинство исследований в этой области в послереволюционный период следовало принципам диалектического и исторического материализма. Были опубликованы в комментированных русских переводах произведения Маркса и Энгельса на эти темы (сбором соответствующих документов занимался позднее арестованный Рязанов и несколько других специалистов). Попытку продолжения этой линии работ представляют труды по теории истории Плеханова (с изложением марксистского подхода к проблеме личности; обратный вывод подсказывается исторической практикой последующих десятилетий). Узко сектантский взгляд на разрешаемое в этой сфере занятий виден уже в преследовании историка Рожкова, начатом Лениным (вопрос о его ссылке решался с участием Ленина высшими партийными и государственными органами). В дальнейшем контроль за историческими исследованиями марксистского толка усилился. Некоторые отчасти сходные воззрения на роль народных масс в истории содержат работы одного из основателей научного анархизма- Кропоткина, в частности, его история первых лет Французской революции. Оригинальный взгляд на традиционное понимание истории предложил народоволец Морозов, заключенный царским правительством в тюрьму и там написавший тома обширного исследования, где доказывал, что внешняя история основана на разделении (а не склеивании) одинаковых событий, на самом деле не различавшихся. Эта анти-история получила известность благодаря ее позднейшему продолжению в работах Фоменко.
Другое направление исследований сосредоточено на исторической критике общественных институтов. Широкий пересмотр оправданности большинства традиционных установлений был предпринят такими первопроходцами, как О.М. Фрейденберг. Для нее, хорошо знакомой с трудами Фрезера, Боаса, Дюркгейма, Леви-Брюля, Касирера4, основной питательной почвой были ее многолетние занятия древнегреческой культурой. Последняя стала исходным плацдармом для развития всей последующей европейской. Поэтому ее типологическое изучение в цикле лекций, записанном Фрейденберг в самом конце рассматриваемого периода- в блокадном Ленинграде, дало основу для открытого ей ураганного огня,
Сметающего традиционные общественные институты с неменьшей силой, чем теоретические сочинения Льва Толстого и Кропоткина. Говоря о каузализации, благодаря которой древние формы передаются в их морфологической неприкосновенности, Фрейденберг находит консервативную тенденцию в тех именно установлениях, которые всего прочнее были укоренены в сознании среднего европейца ее эпохи: «народ», «народное собрание», «совет старейшин» имеют тоже свои бытовые параллели. Старшие, старые родственники окружают хозяина и влияют на его управление домом; им и хозяину противопоставлена безличная семейная масса, ради которой и для которой якобы живут и властвуют семейные владыки. Каузализация выдвигает этот мотив с максимальной силой, создавая величайшее зло, которое только существует в системе условностей порабощенного умственными путами человечества. Так вырастает идея о необходимости властвования одного или многих над обезличенным большинством, о благе которого якобы пекутся властвующие в семье, в племени, в государстве; этих благодетелей якобы следует уважать, ублажать и жизнь отдавать за них, отказываясь от ценностей личного и имущественного порядка» (Фрейденберг 1978, с. 131-132). В таких гневных обличениях установившегося в Европе порядка вещей кроме плодов многолетних занятий античностью слышится голос очевидца сталинских и гитлеровских зверств, доведения до кровавой нелепости незыблемых основ государственности: «История компонуется из одних и тех материалов, но производит безостановочный процесс перевыбора языка содержаний и форм, не меняя их внутренних постоянных связей. И в данном случае вся прежняя система форм остается в своем прежнем виде. Однако это не больше как сохранение одного и того же материала; это не больше чем отформившийся материал, с которым истории предстоит иметь дело. Он один и тот же, он почти до наших дней один и тот же. Крепко сидит на своем вековом стержне институт государственности, с управителем, с аппаратом управления, вся эта нелепая, если посмотреть со стороны, система большего или меньшего самоубиения, подчинения, страдания. Такое государство по своей идее никогда не могло бы быть создано, если бы оно не вышло из не-государства и не пришло к самому себе путем неизбежных и неожиданных перерождений. Не повторяя тотемизма, ничем нисколько не связанное с ним, оно слагается из его компонентов, принявших вид известных форм, и повторяет его общий план, схему его, совершенно изменяя в процессе истории соотношение этих форм и принципы их нового существования. Войны не могли бы иметь места у народов ХХ века; тюрьмы, пытки, концлагери, тайные полиции, ордена и привилегии, неравенство людей ни в коем случае не могли бы быть сознательно приняты людским сообществом. Вся эта система, в своей условности повторяемая в манере жить, строить дома, пользоваться вещами, обращаться друг с другом, проводить свои дни и ночи, эта система на тысячи ладов обсуждалась историей на всех ее публичных дискуссиях, и все же человечество не выходило за известный круг форм, хотя и слишком кровавых, и слишком дорогостоящих» (там же, с. 149-150).
В последней своей части цитированное рассуждение разительно сходно не только по настроению, но и по форме выражения с философской прозой двоюродного брата Фрейденберг Бориса Пастернака, с которым она обменивалась письмами на протяжении всей своей жизни. Если же искать более широкий европейский контекст, в качестве параллели мыслям Фрейденберг можно указать на книги Хокарта (в частности, в исследовании «Короли и советники». Вышедшем в том же 1936г., что и «Поэтика сюжета и жанра» Фрейденберг), сходным образом подходившего к антропологической критике современных государственных институтов при обилии заимствованных из теоретической биологии общих схем.
Наиболее целостную картину истории Северной Евразии попытались осмыслить теоретически ученые в эмиграции, группировавшиеся вокруг евразийцев. К этому движению принадлежал географ Савицкий, лингвист князь Н.С.Трубецкой, историк Г.В.Вернадский (младший), литератор князь Д.С. (Святополк-) Мирский (из-за своих левых убеждений, характерных для определенного крыла евразийцев, вернувшийся в начале 1930-х гг. в Россию, где вскоре после смерти покровительствовавшего ему Горького был расстрелян). В работах евразийцев, в частности, в серии трудов князя Трубецкого (задуманных еще до его эмиграции) о проблеме русского самопознания и смысле русской истории была нарисована смелая картина такой эволюции древнерусского общества, которая предполагает положительную роль общения с татаро-монгольскими компонентами раннего населения Евразии. Взаимосвязи, повлиявшие на дальнейшее развитие России, Трубецкой усматривал не только в языке (где, как замечалось выше, роли евразийского языкового союза была посвящена специальная книга Р.Якобсона), но и в музыке, военном деле и в других формах социальной организации и связанных с ней общественных институтов.
С политическими взглядами эсеров были первоначально связаны работы экономиста Н.Д. Кондратьева. На его примере присмотримся к началу жизненного пути одаренного человека из народа (русский народ в то время состоял преимущественно из крестьян). Родился Кондратьев в бедной крестьянской семье. По словам единственной дошедшей до нас его автобиографии, родители Кондратьева были «крестьяне малой зажиточности и многосемейные» (см. факсимиле: Кондратьев 1993 а , с.14). Из десяти детей Николай был старшим. Его отец вел собственное хозяйство в деревне Голуевская (Голуиха, Кинешемский уезд Иваново-Вознесенской губернии) и работал гравером на текстильной фабрике купцов Разореновых в Старой Вичуге неподалеку от Голуевской. Николай помогал отцу по хозяйству, учась в соседнем селе Хреново сперва в церковно-приходской школе, потом в церковно-учительской семинарии. В хреновской школе он встретился с Питиримом Сорокиным- сыном ремесленника - церковного реставратора, будущим прокладывателем новых путей в социологии. Они становятся ближайшими друзьями и единомышленниками (и в науке, и в политической деятельности). Пути их остаются параллельными вплоть до того времени, когда Сорокина (до того - сразу после победы большевиков - сидевшего, как и Кондратьев, в тюрьме и даже приговоренного к расстрелу, а потом помилованного) вместе с Бердяевым, Булгаковым и другими крупнейшими мыслителями высылают из России. Кондратьеву вскоре предстояла встреча с другом в Америке, куда он смог поехать с женой в 1924 г. Это была официальная командировка. Сохранилась фотография, где оба в очень независимых позах смотрят в объектив (Кондратьев курит трубку), между ними стоят их жены (Кондратьев 1993б, 2, n. 507). Тогда Сорокин предложил Кондратьеву остаться в Америке: предполагалось, что он там возглавит университетскую кафедру. Кондратьев отказывается: он увлечен открывшимися перед ним незадолго до того возможностями научной и хозяйственно-организационной работы в России (Кондратьев 1993а, с. 494). До его увольнения из возглавлявшегося им Конъюнктурного Института (где с совсем небольшой группой сотрудников ему удалось за короткий срок создать новую математическую модель капитализма и его эволюции, остающуюся в силе до нашего времени) оставалось 4 года, до его ареста и последовавшего за этим последнего заключения, отнявшего больше шестой части всей недолгой жизни – 6 лет. Конечно, прими тогда Кондратьев и его жена предложение Сорокина, они бы избежали немыслимых мучений (его пытали по личным указаниям Сталина, как видно из напечатанной сейчас переписки Сталина), а сам Кондратьев - и расстрела (жена, остававшаяся на свободе и пронесшая сквозь все годы террора его тюремные рукописи и письма, пережила его почти на полвека, но так и не дождалась его полной реабилитации, которая пришла только в июле 1987г. в начале горбачевских реформ – а при Хрущеве в 1963г. Прокуратура СССР в ответе на письмо вдовы Генеральному Прокурору Руденко настаивала на доказанности виновности Кондратьева 5). Я не сомневаюсь в том, что в Америке Кондратьев бы закончил построение своей общей системы, из которой мы знаем только фрагменты – основная часть писавшейся в тюрьме большой книги до нас не дошла. Кто бы много потерял, останься тогда Кондратьев в Америке, так это Россия. И не только в том общем смысле, в котором мы правильно говорим о том, что страна утрачивает с эмиграцией великого ученого. Если бы не было Кондратьева и составленного им плана развития русского сельского хозяйства, осуществленного в 1924-1928гг. («пятилетка Кондратьева»), российская деревня не знала бы той пусть короткой передышки, без которой совсем непереносим был бы ужас коллективизации и разорения в военные годы. Увидев одним из первых и описав уже в статьях 1918г., как большевики ведут Россию к голоду, Кондратьев сделал все, чтобы заставить с этой дороги свернуть. И на несколько лет сумел этого добиться. Противостояние Сорокина и Кондратьева тупой полицейской силе началось на заре века в пору первой русской революции. Двух совсем молодых, но уже своевольных и строптивых учеников сельской школы, которым обоим предстояло стать родоначальниками нового понимания социальных наук и предугадать их пути в следующем веке, российские власти начинают притеснять уже тогда. Нелюбовь была взаимной. Сорокин и Кондратьев
еще в школьные годы становятся эсерами; в 1906г., год спустя после вступления в партию эсеров, Кондратьев был членом Кинешемского комитета этой партии и вошел в забастовочный комитете текстильщиков. В том же году обоих друзей исключают из семинарии и сажают в тюрьму 6. Кондратьеву после этого приходится уехать из родных мест. Он пробует продолжить образование в училище земледелия и садоводства в Умани, одновременно работая помощником садовника (до этого недолгое время он был и мальчиком у сапожника). Позднее в письмах жене он сетовал на жизненные обстоятельства, не давшие таким, как он, получить образование и, главное, воспитание в духе классических образцов: «Не кажется ли тебе, что интеллигенция 20-х – 30-х годов прошлого века, люди типа Герцена, Огарева, Хомякова, умели жить более глубокой, полной и созерцательной жизнью? Мне кажется - да. Воспитанные и выросшие в такой ласке имений и дворянских гнезд, они могли свободно отдаваться раздумьям и могли любовно и внимательно смотреть и в свою душу, и в душу близких им... Мы, выходцы из других слоев, выросли в других условиях. Мы приступали к обучению грамоте в возрасте, когда они уже могли свободно читать почти <всю> мировую литературу. Мы преодолевали затруднения, которых они не знали, например, незнание языков, необеспеченность. Мы тратили слишком много сил, которые они не тратили»
(Кондратьев 1993а, с. 496). В конце жизни в одном из последних писем жене из заключения он возвращается к той же теме: «я не получил никакого воспитания, как большинство крестьянских детей. Поэтому мой характер сложился стихийно в суровой жизненной школе, которую мне пришлось в свое время пройти» (там же, с. 530).
Главным теоретическим достижением Кондратьева явилась созданная им за годы работы в Конъюнктурном Институте теория циклов в экономическом, социальном и культурном развитии капиталистических стран. Согласно этой теории, начиная со времени научно-технической революции 17 в. н.э. (т.е. после изобретения паровой машины) и до нашего времени по прогнозу Кондратьева (в основном подтвердившемуся) в истории экономического развития и сопутствующих явлений в Нидерландах, Англии, Франции, Германии, Соединенных Штатах наблюдается закономерное чередование циклов подъема и упадка с интервалами примерно в 25 лет (более точный расчет получается по формуле, содержащейся в той части написанной в заключении последней работы, фрагмент которой Кондратьев сумел передать жене при их тюремном свидании). По объяснению, предложенному Кондратьевым, цикл подъема начинается благодаря использованию и широкому внедрению сделанного только что (как правило, в период упадка) открытия (скажем, паровой машины в самом начале научно-технической революции). Возможности, заложенные в таком открытии, исчерпываются в первые годы цикла. Этим вызывается спад, во время которого делается новое открытие, внедрение которого ведет к выходу из спада. Расстояние порядка 25 лет, фигурирующее в расчетах Кондратьева, он сам истолковывал как период, нужный для смены поколений: для принятия и освоения нового открытия требуется смена поколений, предшествующее поколение не в состоянии оценить нового. Циклы, открытые Кондратьевым, важны не только для истории экономики и прямо с ней связанных и на нее влияющих областей науки и техники. По Кондратьеву периоды спада и упадка являются временем интенсивного поиска новых открытий и временем социальных переворотов, революций и войн. Поэтому теория Кондратьева создает основу для построения, охватывающего разные стороны исторического процесса.
Важнейшим достижением в исследовании интеллектуальной истории человечества было открытие ноосферы Вернадским. В начале двадцатых годов Вернадский, после ареста опушенный большевиками, преследовавшими его как одного из видных деятелей кадетской партии, уехал в Париж и читал лекции в Сорбонне. На них ходил философ Ле Руа, сотрудничавший с Тейяр де Шарденом. В ходе их общения была выработана идея ноосферы как “une sphère de la reflection, de l’invention consciente, de l’union sentie des ames” (« сферы размышления, сознательного изобретения, ощутимого объединения душ», Teilhard de Chardin 1925, p.92). Влияние Вернадского сказывается в вышедшей вскоре после монографии Тейяра книге Ле Руа, для которого ноосфера- результат геологического развития (Le Roy 1927). Вернадский, в своих занятиях химическим строением геосферы Земли пришел к выявлению роли биосферы, которая в дальнейшем своем развитии приводит к ноосфере. Это последнее понятие Вернадский обосновал в своих позднейших публикациях (Вернадский 1944; 1965;1988а; 1989); с эволюцией ноосферы по Вернадскому неотторжимо связано движение науки, которому он посвятил особые труды (Вернадский 1988б, в). Вернадский заложил основы подхода к ноосфере как к предмету точного количественного научного исследования. В конце 1920-х - начале 1930-х гг. о.Павел Флоренский в письмах к Вернадскому предложил продолжение его теории (Вернадский 1989; Росов 1993). В связи с понятием ноосферы как сферы разума он предлагал изучить природу пневматосферы - сферы Духа (см. выше, раздел 2. 2; терминология восходит к той, которую употреблял апостол Павел). Не только произведения науки, философии, религии, искусства, входящие в ноосферу, но и нужные для их воплощения материалы могут меняться, втягиваясь в ноосферу, например, вещества, составляющие краски православной иконы, в этом своем новом качестве отличаются от обычных красок. Эта идея может представить интерес и для понимания звуковой стороны поэтического языка, которая сама по себе занимала Флоренского.
Для исследования ранних этапов культурного развития большое значение имел изданный сразу после войны (но подготовленный задолго до нее) труд невропатолога Давиденкова об эволюционно-генетических проблемах в психоневрологии. Давиденков широко пользовался результатами исследований наших специалистов по культуре народов Севера. Полученные ими данными он осмыслял в духе более общей теории, учитывавшей и идеи работ Фрейда. По мысли Давиденкова, наблюдающаяся в ранних человеческих обществах пандемия страха приводит к тому, что поведение каждого члена коллектива ограничено целой сетью сковывающих предписаний (что можно сравнить со сверхритуализацией поведения невротика по Фрейду). Другой путь для реконструкции ранних этапов поведения предков человека был предложен зоопсихологом Вагнером (основателем журнала «Природа»). Вагнер исходил из сравнения форм социальной жизни приматов и других высших млекопитающих. В своей до конца не изданной (из-за официальной советской цензуры) серии очерков по истории поведения Вагнер высказывал предположение, по которому высшие приматы (шимпанзе и гориллы) преодолевают вожаческую тенденцию, наследуемую другими видами высших животных, Это предположение может быть соотнесено с выводами этнологов, по которым в большинстве так называемых «первобытных» обществ существуют священные цари (или функционально им соответствующие лекари), имеющие чисто ритуальные функции (как и их советники). Каждый из таких священных царей или их советников не имел функций управления. Он появляются потом, по мере усложнения социальной системы.
В начале 1930-х годов, когда широким фронтом шли приматологические исследования в Сухумском обезьяннике, Выготский, подробно разбиравший опыты Кёлера, показавшие наличие интеллектуальных способностей у шимпанзе (Выготский и Лурия 1993), выдвинул предположение, что их можно обучить жестам языка глухонемых (что и было сделано 40 лет спустя супругами Гарднерами, не знавшими об идее Выготского, но знакомыми с отчасти похожими мыслями приматолога Йеркса). Выготский исходил из казавшегося ему возможным сопоставления шимпанзе с афатиками. Это последнее сближение может представить интерес и для сравнительного изучения коммуникационных систем приматов.
Из учеников Вагнера, до войны работавших в Сухумском обезьяннике, особенно интересные исследования по предыстории общества делала Тих, напечатаны они были много лет спустя, когда зоопсихологические и социальные исследования в обезьяннике, сохранившем только ограниченные медицинские функции, были прекращены. В этой поздно изданной книге Тих особенно интересны ее наблюдения об использовании сексуальных жестов (например, подставления) в качестве символов с другим переносным значением. Кажется возможным использование этих выводов для выяснения корней той символической системы бессознательного, которую открыл Фрейд и широко применяла авангардная литература и искусство.
3.12. Павлов. Рефлексология и тектология. Биомеханика. Бернштейн и построение движений. Преддверие кибернетики. Спиноза и Выготский (ср. Дамасио). Основная проблема Эйзенштейна.
Наибольший методологический интерес для физиологии и экспериментальной психологии представляли исследования Павлова. Их общенаучная ценность выявлена в ранней работе Выготского, в которой он сопоставил павловские методы со своими собственными (в особенности теми, которые были использованы Выготским в его «Психологии искусства»). В частности, Выготский обратил внимание на важность реформы терминологии, на которой настаивал Павлов. Замена некоторых обозначений, заимствованных традиционной физиологией и психологией из разговорного повседневного языка (например, обязательное для сотрудников Павлова использование термина «зрительный анализатор» вместо «глаз») было необходимо для того, чтобы избежать того воздействия обывательских взглядов, которые благодаря языковым выражениям просачивались в науку. Кажется несомненным, что установка на научность, в принципе противоположную обывательским воззрениям, должна была предостеречь от тех воздействий мещанской псевдонауки, которые впоследствии сказались на развитии бихевиоризма и сходных с ним течений. В своей собственно научной (и в этом отношении передовой) части эти новые течения продолжали павловские эксперименты по условным рефлексам (в них уже содержался зародыш схемы, впоследствии понятой как соотношение стимул- реакция). Если благодаря этому Павлов и его ученики (в особенности Н.А.Бернштейн в работах по механизмам движения) правильно считаются предвестниками кибернетики, то дальнейшему развитию связанных с их работами новых идей в советское время мешала официальная канонизация некоторых положений, вырванных из контекста павловских текстов. Общая для сталинского времени официальная тенденция выдвижения одного деятеля культуры в качестве главного и единственного в данной области, отрицательно сказалась на каждой из этих областей независимо от того, насколько реально талантлив был тот или иной ученый или человек искусства (скажем, Павлов в физиологии и психологии, Виноградов в лингвистике, Станиславский в театре, Маяковский в современной поэзии), которому отводилась эта роль генерал-губернатора или апостола. В физиологии и психологии результатом было устранение из лабораторий таких крупнейших ученых (первоначально учеников Павлова7), как Н.А.Бернштейн, для которого прекращение экспериментальной работы означало личную катастрофу, так и не преодоленную.
Работы Н.А.Бернштейна сыграли существенную роль как в разработке общей теории построения движений (позднее оказавшейся важной и для начальных этапов развития робототехники, в частности, шагающих роботов), так и в биомеханике (влиявшей и на театральное искусство, в том числе в школе Мейерхольда, на раннего Эйзенштейна и его последующие общеэстетические построения, благодаря которым он находил аналог открытого биомеханикой конфликта и в других чертах искусства). Обозревая путь этих важных для него поисков, Эйзенштейн в “Grundproblem” признает их началом и отправным пунктом теоретической биомеханики маленькую заметку немецкого романтика Клейста о театре марионеток. Клейст рассматривал марионетку как существо, которое противоречит тяготению (antigrаv). Дальнейшее исследование движений человека по отношению к центру тяжести в исследованиях Бернштейна привело к выявлению нескольких иерархических уровней организации движений (высшие уровни можно признать семиотическими; из них сам Бернштейн подробнее других остановится на письме и почерке). В более общем плане развитие этих исследований привело Бернштейна к построению общей физиологии активности (ее кибернетическую переформулировку предложили позднее И.М.Гельфанд и М.Л.Цетлин).
К преддверию кибернетики в теории, выросшей из конкретных физиологических работ, приближался еще в 1920-е годы Богданов. Его тектология по замечанию (в предисловии к книге Эшби) А.Н.Колмогорова - одного из математиков, больше других сделавшего для точной формулировки кибернетических идей, была предвосхищением того, что позднее осуществил Винер и следовавшие по этому пути ученые.
Как было понято психологами и культурологами в последних десятилетиях ХХ в., наибольший интерес для исследования высших форм психических функций, без которых невозможно становление культуры, представляют работы Л.С. Выготского, в свое время преданные остракизму и на протяжении 30 лет не упоминавшиеся и не получавшие развития. Из последних трудов Выготского, выполненных перед самой его смертью (в 1934г.) и опубликованных спустя несколько десятилетий, особенно обращает на себя внимание монография о Декарте и Спинозе, противопоставлении аффекта и интеллекта. Тем же философам и тем же проблемам физиологического истолкования эмоций на современном (технически существенно продвинувшемся) уровне посвящены недавние исследования нейропсихолога Дамасио, подтверждающие значимость идей, практически очень близких к идеям Выготского, для общего состояния современной науки. Критические замечания (например, о патологическом сознании как ошибочно принимаемой модели для описания нормы и о сходном перевернутом отношении к внутренним состояниям животного, рассматриваемого как образец для изучения человека), высказанные тогда Выготским в написанной 80 лет назад работе о кризисе психологии и путях выхода из него, до сих пор сохраняют значение для поиска комбинации двух дополнительных по отношению друг к другу подходов к психологии – рассматривающем человека как «черный ящик» (в терминологии позднейшего периода) или предлагающего взгляд на него изнутри: обе точки зрения оказываются нужными.
Выготский вместе со своим сотрудником Лурия (разделявшим его взгляды, за что был позднее отлучен от официальной психологии и укрылся в исследования афазии и в нейро-науки) и Марром участвовали в организованном Эйзенштейном кружке по исследованию иррациональных черт речи и их использованию в искусстве, в частности, кинематографическом. Результаты этих занятий выразились в том понимании архаического комплексного мышления, которое Выготским предложено в посмертно изданной (в 1934г.) книге «Мышление и речь» и в недавно опубликованном основном теоретическом труде Эйзенштейна «Метод» (следы занятий членов кружка отражены и в нескольких трудах Лурия, в частности, в книге о памяти Шерешевского и в рукописи монографии Лурия о семантической афазии, архив А.Р. Лурия). Cходство подходов этих ученых можно видеть в данном ими истолковании сделанного американским этнологом Кашингом открытия. Кашинг, с юности перенявший выработанную американскими индейцами технику использования рук при изготовлении различных предметов, позднее открыл существование у них ручных понятий. Значимость этого открытия для понимания мышления у «первобытных» племен подчеркивали в своих этюдах по истории поведения Выготский и Лурия. Эйзенштейн, с трудом раздобыв статью Кашинга в библиотеке, повторил его эксперимент, которому придавал большое значение.
Главная эстетическая идея «основной проблемы» искусства по Эйзенштейну заключается в том, что форма произведения должна воздействовать на архаичные механизмы психики, тогда как содержание произведения ориентировано на современное логическое мышление. Например, в неосуществленном замысле фильма «Капитал», съемке которого воспротивился Сталин, логическое содержание труда Маркса должно было быть передано средствами стилистики Джойса. Весь кружок занимался внутренней речью и потоком сознания у Джойса. Лурия писал об этом в рукописи о семантической афазии, Эйзенштейн посвятил стилю «Улисса» специальное эссе.
Как признается Эйзенштейн в недавно напечатанном введении к его основной (посмертно изданной в новое время) книге на эту тему, для него главная проблема искусства была мучительной. После возвращения из Мексики (где работа над мексиканским фильмом была прервана телеграммой Сталина, вынуждавшей Эйзенштейна срочно вернуться в СССР) Эйзенштейна мучила необходимость заниматься искусством, форма которого предполагает обращения к архаическим примитивным сторонам психики. Для него на первый план выдвигались регрессивные стороны искусства. Он всерьез обдумывал возможности отказа от него. От этого решения, к принятию которого Эйзенштейн был близок, его отговаривал Выготский, с которым они дружили. Идея отрицательного начала, заложенного в искусстве, в близкое к этому время высказывалась несколькими крупными писателями и художниками, в частности, Кафкой в письме Броду, текстуально совпадающем местами с высказываниями Эйзенштейна на эту тему. Для нескольких из этих художников и писателей в осознаваемой ими исходной темной силе, порождающей современное искусство, лежит причина его близости к дьявольскому началу, что выражено в договоре с дьяволом героя романа Томаса Манна «Доктор Фаустус» и в сюжете «Мастера и Маргариты», в частности, в роли Воланда по отношению к Мастеру, см. о фаустовской теме в искусстве ХХ-го в. выше, 1.2. Эйзенштейн не только хорошо понимал эту «главную проблему» (обостренную в то время и попыткой полицейских режимов использовать в своих целях гипнотическую силу искусства, Эйзенштейн сам в антифашистской статье цитировал обращенный к немецким кинодеятелям призыв Геббельса создать «национал-социалистический Броненосец Потемкин»)), но и описывал в своей книге на эту тему те формы, в которых проявляется эта зависимость искусства от порождающих его темных сил. В этом смысле Эйзенштейн, на чьей биографии сказалось неотступное внимание к нему Сталина, представляется не только одной из наиболее характерных фигур из титанов культуры его времени, но и особенно важным героем для рассмотрения занимающей нас проблемы. Суть авангардного искусства, отказывающегося от традиционной мудрости и себя ей противопоставляющего (в этом отношении показательны кощунственные и богоборческие озорные рисунки Эйзенштейна) оказывается сугубо отрицательной с точки зрения разума. Хотя Эйзенштейн предполагает возможный выход из кризиса в соединении регрессивной по истокам формы с прогрессивным (логическим и современным) содержанием, на самом деле ни в его искусстве, ни в теоретических книгах последнего периода он не находит практического решения. Регрессивные стороны личности Ивана Грозного, показанные в запрещенной 2-ой и только начатой 3-ей серии фильма (в сохранившихся ее кадрах изображено, как пытают арестованного иностранца), соответствуют гротескной манере этих сцен (приходит на ум сравнение с Шостаковичем, см. ниже), но каково направление подобного искусства, самому Эйзенштейну было трудно определить в том разговоре со Сталиным, который мы знаем по записи Черкасова. Рассмотрение трагизма в личности Эйзенштейна может многое прояснить в разбираемых соотношениях между мудростью, наукой и искусством.
3.13. Теоретическая биология и использование ее понятий.
Теоретическая биология, расцвет которой в России приходится на 1920-гг. и начало 1930-х годов, сыграла существенную роль и в развитии тех гуманитарных наук, где соответствующие понятия стали использоваться в переносном (метафорическом) или расширительном смысле. В начале своей творческой работы арсеналом общебиологических понятий пользовалась О.М.Фрейденберг. Из общебиологических исследований эволюционного характера большое значение имели труды А.Н. Северцова. Введенное им понятие ароморфоза (осложнение, дифференцировка и повышение: Северцов 1934, с.60, 70) было позднее (в частности Б.И.Ярхо, см. Акимова 2005. с. замечательным этнологом Ю.В.Кнорозовым) использовано и по отношению к подобным явлениям в искусстве и в жизни обществ.
Общенаучную значимость приобрела идея номогенеза, обоснованная в книге Л.С.Берга. Помимо непосредственного ее использования при предложенном Бергом пересмотре эволюционной теории, идея телеологии была воспринята европейским структурализмом. Пражский Лингвистический Кружок в фонологических работах основывался на идее внутрисистемной цели, близкой к номогенезу Берга.
Работы Кольцова и других ученых, занимавшихся генетикой и евгеникой, обозреваются в особой статье в настоящем томе, поэтому я на них не останавливаюсь.
Воздействие современной ему теоретической биологии (в частности, работ Гурвича, и теперь привлекающих внимание исследователей),
можно видеть в стихах («Ламарк») и эссе о биологах Мандельштама (в этом смысле сопоставимых с написанными в те же годы произведениями Кёно). Из исследований генетического круга, важных для истории культуры в целом, особенно значимы труды Н.И.Вавилова, установившего основные центры одомашнивания растений. Эта теория, детали которой менялись и уточнялись в ходе работы (последний вариант был написан Вавиловым в тюрьме во время следствия, но сожжен следователем согласно документу, подшитому к его делу), основывалась на изучении основных центров древнего растениеводства и послужила основой всех последующих работ по географии культурных достижений. Вавилов сам способствовал открытию некоторых областей, представляющих особый интерес с этой точки зрения : одним из первых он посетил Нуристан (тогда еще называвшийся Кафиристаном), собирая материалы о малоизученном «земледельческом Афганистане». Из его писем следует, что в каждой из посещаемых неутомимым путешественником стран он старался оценить ее вклад в процесс одомашнивания растений. Он хорошо понимал роль соединения данных разных наук: Анри Одрикур, приехавший для занятий геоботаническим аспектом истории домашних растений у Вавилова, узнал от того (еще в начале 1930-х годов), что основное, чем надо заниматься - названия домашних растений в разных языках, прежде всего восточных (после этого Одрикур стал лингвистом; устное сообщение последнего).
Для понимания живого вещества в целом, в частности, характеризующей его симметрии, первостепенное значение имели работы Вернадского (Вернадский 1978).
3.14. История минералов. Из многочисленных исследований энциклопедически мыслившего Вернадского, посвященных геологии и геохимии в их соотношении с другими науками (в частности, гуманитарными)б стоит специально отметить его труды по минералогии. Каждый металл был им обследован и сточки зрения использования его в культурных традициях тех стран, где он встречается.
Близкими к этому были те интересы великого русского энциклопедиста священника П.Флоренским, которым он подводит итог в одном из его писем из лагеря: «Когда-то я занимался древнерусскими названиями драгоценных камней. Многие из названий обычно или остаются непонятыми, или объясняются в словарях древнерусского и славянского языков совершенно ложно. Мне удалось установить точное значение терминов, опираясь на древние описи вещей, которые сохранились в натуре, устанавливая непосредственно природу минерала. Многие древнерусские названия оказались восточными: армянскими, персидскими, индусскими и т.д., кое-что вошло через Грецию из Ассирии. Это очень интересная тема - проследить миграцию минералогической терминологии»8
3.15. Лузин и Лузитания (ср. Бурбаки), теория множеств. Ранний Колмогоров. «Третье дано» вместо “Tertium non datur”. Конструктивизм.
Теорема Котельникова
Теоретико-множественная математика (представлявшая аналог работ группы Бурбаки во Франции) развивалась благодаря Н.Н.Лузину и его ученикам, входившим в группу «Лузитания»9. Лузин проявлял интерес и к применению общематематических идей к другим наукам, в частности, к лингвистике (о таких общих для математики и лингвистики понятиях, как функция, Лузин беседовал с Петерсоном, устное сообщение последнего).
К числу общематематических открытий большого масштаба относится работа молодого А.Н.Колмогорова об основаниях теории вероятности, которую он представил как частный случай теории меры.
К числу совсем новых областей знания, существенных для философии науки в целом, принадлежит интуиционизм, который в работах Брауэра в конце 1910-х годов пришел к выводу об отрицании трансфинитных доказательств, оперирующих такими числами, для которых нет правил построения, и мы не можем их реально строить (иначе говоря, отвергалась абстракция потенциально осуществимой бесконечности; этот подход, в принципе сходный с идеями операционализма в физике, бихевиоризма в психологии, был развит в логическом позитивизме и позднейшей кибернетике и может быть признан одним из главных научных результатов 20-го в.). Для Брауэра и законы, связанные с трансфинитными доказательствами, должны быть отвергнуты. К ранним работам Колмогорова по проблемам, связанным с идеями интуиционизма, принадлежит его статья, обсуждающая отрицание принципа исключенного третьего (Колмогоров 1925). В предисловии к многократно переиздававшейся антологии классических работ по математической логике и во введении к английскому переводу cтатьи, помещенной в ней, составитель книги Хейенорт и видный компьютерный логик Хао Ван отмечали, что в этом раннем сочинении, представляющем собой первое систематическое исследование по интуиционистской логике, Колмогоров опередил формализацию интуиционистской логики, позднее предложенную Хейтингом, и наметил способы изложения классической математики на языке интуиционистской. Поэтому работа существенна для выяснения соотношения интуиционизма и других подходов к основаниям математики10, а также, добавлю от себя, и к логике аристотелевской, на которую ссылается Колмогоров.
Понятие трансфинитного множества, введенное в конце 19-го в. основателем современной теоретико-множественной математики Кантором и вызвавшее критику Брауэра (что и дало стимул для статьи Колмогорова), было известно чинарям, С подобными тонкостями современной математической философии Липавский и Друскин были знакомы. В прозе и стихах Введенского и Хармса сказывается воздействие их взглядов. Хармс в «Лапе» применяет противопоставление «финитного» (т.е. конечного в математическом смысле) и «цисфинитного». Последнее представляет собой придуманный самим Хармсом термин, построенный по образцу таких математических терминов, как «трансфинитный» в смысле Кантора11. Он относится к «сиюминутной конечности»,
определившей отношение Хармса к времени12, ср. выражение этого в стихотворении Хармса «Третья цисфинитная логика бесконечного небытия» :
«...Вот час всегда только был, а теперь только полчаса.
Нет полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа.
Нет четверть часа всегда только было, а теперь только восьмушка часа.
Нет все части часа всегда только были, а теперь их нет...»13.
Развитие отчасти сходного с интуиционизмом круга идей позднее приводит к созданию конструктивизма (в трудах А.А.Маркова, позднее сыгравших важную роль в разработке теории алгорифмов). Священник П.Флоренский в последней статье, напечатанной перед самым его арестом в журнале «Сорена» («Социалистическая реконструкция хозяйства и наука»), редактировавшемся Бухариным, был близок к формулировке создания компьютера (за десять лет до Тьюринга), но этим новаторским идеям (как и ранним схемам машинного перевода, предложенным тогда же) не суждено было осуществиться (отставание практического внедрения от высказывания идей было всегда характерно для России и делает неприменимой к ней описанный выше циклический механизм развития по Кондратьеву).
Позднейшие достижения прояснили значимость ряда сделанных еще в начале 1930-х гг. открытий: стало ясным значение теоремы Котельникова, тогда воспринятой как чисто техническая и относящаяся только к оценке каналов передачи сообщений; лишь позднее после создания (тем же Колмогоровым и Шенноном) теории информации она была переосмыслена как часть этой последней.
2. 16. Фридман и картина вселенной. Физик Мандельштам и философия физики.
Через несколько лет после создания Эйнштейном общей теории относительности Фридман приходит к формулировке таких следствий из нее, которые имели первостепенное значение для астрофизики и меняли пространственную картину Вселенной. Пришедшее на грани 1920-х и 1930-х годов новое поколение физиков отличалось широтой кругозора и выдвинуло оригинальные идеи (например, 5-оптика – оптика 5 измерений - Румера, вызвавшая интерес у того же Эйнштейна, хотя план совместной работы не мог быть осуществлен из-за ареста Румера, отсидевшего затем значительный срок в тюрьме и лагере). Но оно чуждалось собственно философских выводов из новых открытий. В тех же случаях, когда крупные физики об этом писали (как Мандельштам в обширном тексте, при его жизни оставшемся неизданным по политическим причинам), это делалось для опровержения антинаучных взглядов, распространявшихся официальной псевдонаукой. Замедление философских обобщений, основанных на данных естественных наук, было одним из первых негативных проявлений социальной цензуры, усиливающейся в начале 1930-х годов.
Некоторые идеи, высказанные физиками в специальных работах, были потом перенесены на другие области исследования, в частности, на замышляемую социальную физику, в которой, например, возникновение городов из социальных потоков описывается уравнениями гидродинамики в изложении Ландау. Но эти опыты делались без участия физиков, ответственных за соответствующие теории.
3. ИСКУССТВО