Вертится колесо времени, раскручивается клубок событий, тысячелетия человеческой истории полны грандиозными деяниями, могучими движениями армий и народов

Вид материалаДокументы

Содержание


"Железная маска"
100 Великих узников
Вольтер в бастилии
Вольтер в бастилии
100 Великих узников
100 Великих узников
gOTTbTEP В БАСТИЛИИ
Подобный материал:
1   ...   28   29   30   31   32   33   34   35   ...   68

языках, приятно пел и, когда оставался один, играл на цитре... Однажды он

нацарапал ножом на серебряной тарелке слова: "Людовик де Бурбон, граф де

Вермандуа, побочный сын Людовика XIV, 23 июня 1698 года". А потом бросил тарелку

в окно... Один рыболов подобрал ее и принес Сен-Мару, который долго допытывался,

не читал ли тот написанное. Рыбака отпустили только тогда, когда надзиратель

совершенно убедился, что тот вообще не умеет читать.

После этого случая Сен-Map стал требовать, чтобы узника перевели в Бастилию, и

наконец получил гакое распоряжение Пленника перевозили только ночью, и по дороге

Сен-Map всегда ложился спать рядом с графом. Комендант острова Сент-Маргерит

имел собственное имение в Палто, и король пожелал прибыть туда, чтобы несколько

дней провести с "Железной маской". Но короля захотели увидеть и крестьяне

окрестных деревень, поэтому они тоже заметили таинственного узника. Заметили они

также, что в столовой зале узник сидел спиной к окнам, напротив него с двумя

пистолетами расположился Сен-Map и служил им только один камердинер.

Пасмурным сентябрьским днем 1698 года перед подъемным мостом Бастилии

остановился конный отряд. Капитан Сен-Map вызвал стражу, предъявил ордер, и

десятка два мушкетеров, окружавших портшез с траурными занавесками, проникли во

внутренний двор знаменитой тюрьмы. Тюремное начальство знало о своем узнике

только то, что прибыл он с острова Сент-Маргерит, а до этого содержался в

крепости Пиньероль. Согласно предписанию, таинственного узника заключили в один

из самых глухих казематов башни Бертодьер: разговаривать с ним запрещалось, но

обходились с пленником очень почтительно.

В то время комендант Бастилии получил от королевского двора несколько

таинственных писем:

Милостивый государь! В случае, если кто-нибудь придет разузнать об арестованном,

который сегодня утром препровожден в Бастилию по королевскому указу, то прошу

вас не давать никаких сведений. Согласно воле Его Величества и препровождаемым

при сем

"ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА"

247

приказом, является желательным, чтобы никто не знал о вышеупомянутом

арестованном решительно ничего, даже его имени.

Приказав поместить в темницу моего Бастильского замка важного пленника, я пишу

вам это письмо для того, чтобы вы знали, что я желаю, чтобы вы приняли

упомянутое лицо и тщательно берегли его впредь до нового приказания. Вместе с

тем, уведомляю вас, чтобы вы не позволяли упомянутому лицу ни под каким видом

вступать в какие-либо сношения с кем бы то ни было - ни лично, ни письменно.

К нему никто не допускался, кроме занявшего место коменданта Бастилии Сен-Мара и

майора Росаржа, который надзирал за пленником и прислуживал ему. Лечивший узника

доктор Бейль никогда не видел лица его, хотя не раз осматривал его язык и другие

части тела. Доктор говорил, что "Железная маска" был весьма статен, имел

смугловатый цвет кожи.

Гугенот И. Кардель одно время тоже находился в башне Бертодьер, где летом солнце

жгло так сильно, что расплавляло свинец, а зимой снег проникал через решетку и

замерзал на полу ледяной коркой. А "Железная маска" находился еще ниже башни

Бертодьер. Были слышны вздохи и стоны пленника, и майор Ро-сарж, несколько

покровительствовавший гугеноту, сказал однажды, что заметил, как тот

прислушивается к этим звукам. А потом добавил: "Если вы когда-нибудь будете в

сношениях с заключенным по соседству с вами, хотя бы только в разговоре, то

будете казнены в тот же самый день, как об этом узнают". С тех пор гугенота и

других заключенных, содержавшихся в башне Бертодьер, лишили прогулок по саду: по

той только причине, чтобы они, проходя по лестнице, не могли случайно о чем-

нибудь узнать.

В безмолвии прожил узник пять лет в своей одиночной камере, а в начале ноября

1703 года он занемог, но не придал этому значения. Однако через несколько дней

состояние его ухудшилось, и он умер 19 ноября 1703 года. Тело узника завернули в

простыню и через день погребли в церкви Святого Павла (по другой версии - на

тюремном кладбище) в присутствии майора Росаржа и доктора Бейля. В церковной

книге указано, что узнику было 45 лет: перед погребением ему отрубили голову,

которую потом изуродовали. После похорон все находившиеся в его комнате предметы

(кровать, столы, стулья и т.д.), даже двери и окна были сожжены, а вся посуда

переплавлена. Камеру, которую занимала "Железная маска", выскоблили, заново

оштукатурили и побелили.

В разное время в связи с другими обстоятельствами возникали и другие гипотезы об

имени таинственного узника, но все они, как и выше приведенные, не были

подкреплены достоверными фактами, а часто и противоречили друг другу. В 1795

году была предложена версия, которая как будто бы получила некоторые

248

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

подтверждения и могла потому претендовать на некоторую долю вероятия. Автор ее

исходил из двух непреложных истин: названия крепости Пиньероль, в которой

первоначально находился таинственный узник, и имени, под которым он был

похоронен, хотя оно и вымышленное: Маччиоли. Однако оно очень напоминает имя,

принадлежавшее реальному историческому лицу, хорошо известному современникам.

Маттиоли.

Граф Джироламо Маттиоли родился в 1640 году в итальянском городе Болонья. Свою

дипломатическую карьеру он начал при дворе герцога Мантуанского, стал быстро

продвигаться по служебной лестнице, выдвинулся в премьер-министры и оказался в

гуще политической борьбы, которую вели великие державы по отношению к богатой,

но раздробленной Италии. При содействии Д. Маттиоли между Францией и Мантуей был

заключен тайный договор, весьма выгодный для французского короля. За эту сделку

Людовик XIV заплатил итальянцу 100 000 скудо, но тот захотел получить больше. И

продал тайну заинтересованным правителям Испании, Австрии и Савойи, чем разрушил

надежды французского короля.

Разгневанный Людовик XIV решил жестоко наказать Д. Маттиоли и избрал для

дипломата месть, которая оказалась более страшной, чем смертная казнь. Итальянца

заманили в пограничный район, где схватили и бросили в крепость Пиньероль, после

чего узник исчез навсегда. Граф оказался обреченным на смерть еще при жизни: он

лишился имени, потерял лицо и во мраке вечного заточения должен был день и ночь

думать об ужасных последствиях своего предательства. На все запросы министерство

иностранных дел Франции отвечало, что ничего не знает о Д. Маттиоли.

Сам он дважды пытался подать о себе весть. Сначала хотел подкупить тюремщика

Бленвиньера: "Вот, сударь, кольцо, которое я вам дарю и которое прошу принять".

Второй раз он написал несколько слов на подкладке карманов своего камзола,

который должны были вычистить. Обе истории были засвидетельствованы в тюремных

отчетах. Версия о "Железной маске" Д. Маттиоли подтверждается и некоторыми

хронологическими* данными, в частности, исчезновение его совпадало со временем

появления в крепости Пиньероль неизвестного узника. Однако и это остается только

гипотезой.

В период империи в ход была пущена новая версия, которую поддержали придворные

историографы: Наполеон I был потомком "Железной маски". Согласно этой версии,

французский король Людовик XIV был внебрачным ребенком, но именно ему Людовик

XIII (отец) предназначил королевскую корону, устранив от права на престол своего

законного сына. Настоящий до-

ВОЛЬТЕР В БАСТИЛИИ

249

фин воспитывался вдали от французского двора, а когда вырос и стало заметно его

сходство с будущим королем, оказался обреченным на заточение. Сначала его

отправили на остров Сент-Маргерит, где он вступил в тайную связь с дочерью

тюремщика, которая родила сына. Тогда-то его, закованного в железную маску, и

переправили в Бастилию, а малолетнего сына отправили на Корсику, дав ему при

этом фамилию Буонапарт ("с хорошей стороны", "от хороших родителей"). И вот этот

мальчик будто бы и стал предком Наполеона, обеспечив ему тем самым "легитимное"

происхождение...

ВОЛЬТЕР В БАСТИЛИИ

После смерти французского короля Людовика XIV остался малолетний преемник, за

которого правил герцог Филипп Орлеанский. Как только короля похоронили, регент

повелел распахнуть двери тюрем и выпустить узников, однако двигала им скорее

всего не гуманность, а полное безразличие. Во время регентства Филиппа

Орлеанского в Бастилию в основном стали заключать по делам политическим, за

религиозные верования тогда уже не преследовали, но несмотря на это, число

узников знаменитой тюрьмы было довольно значительным. Регент быстро решался на

эту меру, но в то же время и освобождал он узников без особых затруднений, так

что продолжительного содержания в Бастилии при нем не было.

При Филиппе Орлеанском двор предавался всевозможным излишествам, а так как двор

правителя всегда становится законодателем мод, то придворный разврат сообщился

средним и даже низшим слоям французского общества. Время официального лицемерия

миновало, и разврат хлынул мутным потоком. "Искать забвения в объятиях

чувственного" - таков был лозунг людей, окружавших Филиппа Орлеанского и верных

духу своего времени. Скандальные хроники приписывали самому регенту такие

любовные похождения, в которые, казалось, трудно поверить, однако слухи эти

стали причиной появления многих сати-

Вольтер

250

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

ВОЛЬТЕР В БАСТИЛИИ

251

рических куплетов весьма циничного содержания. Даже отношение его к собственной

дочери, герцогине Беррийской, не избежало самых грязных подозрений. Герцог

выдавал своих дочерей замуж, а потом на глазах у всех становился их любовником.

Герцог Беррийский был совсем не ревнив, но обнаружив, с кем изменяет ему жена,

принялся жаловаться всему двору в самых энергичных выражениях.

Сатирические куплеты подобного рода были тогда в моде, и авторство двух из них

приписывали Франсуа Мари Аруэ. В 1716 году он был заподозрен в сочинении сатир

на регента, и одна из них - "Царствующий ребенок" (или "В царствование ребенка")

- им была действительно написана. Об этом стало известно благодаря доносам

бравого офицера Берегара, подосланного полицией: ему Франсуа Мари Аруэ сам

признался в авторстве. Стихотворение было полно непримиримой критики старого

порядка, говорило о бесчисленных бедствиях французского народа, но это власти

могли бы простить. Однако молодой поэт осмелился весьма недвусмысленно обличать

и пороки регента, за что при других обстоятельствах мог бы жестоко пострадать.

Но Филипп Орлеанский был равнодушен ко всему, даже к тем ужасным вещам, которые

писали и рассказывали о нем. Авторов памфлетов он преследовал нехотя и только по

настоянию окружающих.

В протоколах о пребывании Франсуа Мари Аруэ в Бастилии сохранилась статья

следующего содержания:

Франц Мария Арует, 29лет, родом из Парижа, сын Аруета - казначея Счетной

экспедиции. Посажен в Бастилию 17мая 1717 года за сочинение разных

оскорбительных стихотворений на регента и герцогиню Берри. Он говорил также в

присутствии многих особ, что так как он ничем не может отомстить герцогу

Орлеанскому, то не пощадит его, по крайней мере, в своих стихотворениях. Когда

же его кто-то спросил: "Чем же вас обидел Его Королевское Величество?", - то он

вскочил как бешеный и отвечал: "Как?Разве вы не знаете, что он послал меня в

ссылку за то, что я доказал публике, что он поработил себя недостойной его

страсти?".

Господин Арует был сослан в Туллес 15 мая 1716 года, но Его Королевское

Величество позволил отцу, чтобы сын его выбрал местом ссылки Сюлли на Луаре, ибо

там он имел родных, и надеялись, что они разговорами и примерами своими сделают

его умнее и умерят излишнюю его живость.

Итак, из Парижа узник был выслан в замок Сюлли, где у его отца было много

знакомых. Здесь собралось многочисленное общество, занятое исключительно

устройством всевозможных развлечений и увеселений. Ф.М. Аруэ не замедлил найти

много удовольствий, от которых отрывался лишь для сочинительства стихов знакомым

дамам. В своих письмах он сообщал, что в Сюлли

жить приятно и только одно отравляет его веселую жизнь - сознание необходимости

оставаться здесь. Ссылка оставалась все-таки ссылкой, и тогда по совету одного

из друзей он написал послание к герцогу Орлеанскому с единственной просьбой -

прочесть предлагаемые стихи, чтобы через сравнение убедиться, что их автор не

может быть сочинителем отвратительных куплетов. Послание имело успех, и в начале

1717 года его возвратили из ссылки. Регент даже пожелал принять бывшего узника,

простил его, хотя и не был до конца уверен в его невиновности

Вместо смирения и раскаяния молодой Аруэ не замедлил послать новый, не менее

скандальный куплет, свидетельствовавший о необыкновенной способности герцога

Орлеанского всем забавляться, все позволять и все выслушивать. Поэт нисколько не

щадил регента, нападая на самые дурные поступки и стороны его характера - как

действительные, так и предполагаемые.

Полиция, уже следившая за автором, доносила, что он не может произносить имя

регента без озлобления. Чтобы наказать поэта, на этот раз ухватились за

анонимную поэму "Я видел" - самый неистовый памфлет на регента и его окружение,

который в то время ходил по рукам. Он метко бичевал скандалы и злоупотребления,

которые происходили повседневно и на глазах у всех в последние годы царствования

Людовика XIV. Сатирик указывал на королевскую власть как на главную причину всех

изображаемых им ужасов. В этой сатире нашли сходство с поэтической манерой Ф.М.

Аруэ, и подозрительно настроенным агентам достаточно было того, что он

принадлежал к янсенистской семье и что его возраст, по их соображениям, совпадал

с возрастом автора сатиры.

Друзья поэта, находившие это произведение превосходным, подтвердили, что видели,

как он его писал. Враги с радостью ухватились за их заявление, хотя "Я видел"

было написано Ле-Брен-ном, который был так напуган опасным успехом сатиры, что

все свалил на Ф.М. Аруэ. Регент был очень недоволен этой сатирой и

воспользовался ею, чтобы наказать человека, так насолившего "Царствующим

ребенком". Гуляя однажды в Пале-Рояле и завидев Ф.М. Аруэ, он подозвал его к

себе и сказал:

- Господин Аруэ, я намерен показать вам нечто такое, чего вы еще никогда не

видели.

- Что?- спросил он.

- Бастилию!

- Ваше Высочество, я отношусь к ней так, как будто я уже видел ее...

16 мая 1717 года, прекрасным весенним утром, к Ф.М. Аруэ явились агенты.

Впоследствии в стихотворении "Бастилия" он очень живо и картинно описал и свой

арест, и свое новое жилище. Хотя

252

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

в Бастилии с узником обращались неплохо, но жилось ему здесь несладко. Особенно

страдал Ф.М. Аруэ от отсутствия предметов туалета, поэтому он просил принести

"два индийских платка - один для головы, другой для шеи, ночной чепец, помаду" и

тому подобные вещи. Однако не забывал он и про своих "домашних богов" - Гомера и

Вергилия.

Спасала его в заключении только работа. Болезнь, неудачи, несчастья Ф.М. Аруэ

настолько заменил книгами, пером и свободой духа, что ему временами даже

удавалось забывать о разочарованиях и невзгодах. Он задумал большую эпопею

"Лига", впоследствии получившую название "Генриада", которую начал писать (по

собственному своему признанию) в порыве энтузиазма, почти без размышления... и

без большой надежды на возможность ее закончить. В тюрьме он окончательно

отделал и трагедию "Эдип", хотя ему не давали ни бумаги, ни чернил. Но в

подобных ситуациях человек оказывается очень изобретательным, и Ф.М. Аруэ писал

свои стихи карандашом между строчками одной книги.

В Париже узника не забывали, хотя чаще всего говорили о нем зло, и пророчили,

что он больше не увидит дневного света и что его заключили в Бастилию навечно.

Однако хлопотали о нем и покровители, и 11 апреля 1718 года поэт вышел из

тюрьмы. Осенью того же года состоялось первое представление его первой пьесы.

Трагедия "Эдип", которую автор впервые подписал фамилией "де Вольтер", имела

шумный успех. Критика объявила его достойным преемником Корнеля и Расина, теперь

он - писатель, обласканный герцогом Орлеанским. Разве иначе позволил бы регент

посвятить трагедию своей супруге, назначил бы автору ежегодное вознаграждение в

2000 ливров, пожаловал бы золотую медаль?

При аудиенции регент спросил Вольтера, хорошо ли ему работалось в Бастилии и

можно ли надеяться, что пребывание его там послужило на пользу литературе?

Вольтер поблагодарил герцога за то, что тот взял на себя заботу о средствах к

его жизни, однако при этом добавил: "Но Ваше Высочество, я умоляю Вас не

заботиться впредь о моей квартире".

Казалось, что блестящая карьера Вольтеру обеспечена. Он пользовался славой,

материально был обеспечен, его принимали в самых аристократических салонах, но

близость к высокопоставленным особам часто оказывалась опасной даже для самых

знаменитых писателей и артистов. Хотя под напором общественных сил дворянство и

открывало двери своих салонов перед талантливыми выходцами из буржуазных низов,

однако в глубине души многие смотрели на них свысока. Живой и остроумный Вольтер

со своим дерзким языком и манерой держаться независимо повсюду занимал первое

место и привлекал к себе всеобщее внимание. Все это задевало самолюбие графов и

герцогов, блиставших

gOTTbTEP В БАСТИЛИИ

253

только титулами, и некоторые из них решили проучить заносчивого поэта и

показать, что автор "Эдипа" и других произведений не ровня им. То, что для

высшего света он оставался Аруэ, а не де Вольтером и что его громкая слава

ничего не значила, откровеннее других высказал кавалер де Роган Шабо.

Однажды кавалер встретил Вольтера в опере и позволил себе такое обращение:

"Месье де Вольтер, месье де Аруэ, как же вас зовут?". Ответ Вольтера на

пренебрежительное обращение кавалера был еще злее и сильно задел де Рогана.

Существует несколько версий этой словесной дуэли. По одной из них, Вольтер будто

бы ответил: "Я начинаю свою фамилию, а вы свою кончаете". По другой - кавалер

встретил Вольтера не в опере, а в театре "Ко-меди франсез", и обратился к нему

без частицы "де" и даже не назвал "месье". Вольтер спросил, почему тот себе это

позволяет, на что де Роган будто бы презрительно сказал: "Потому что вы

присвоили себе фамилию, которая вам не принадлежит". На это поэт ответил: "Зато

я ношу свою фамилию, между тем как вы раздавлены своей". По третьей версии поэт

выразился еще красноречивее: "Я не волочу за собой своей великой фамилии, а

делаю честь той, которую ношу".

Через несколько дней, когда Вольтер обедал у герцога Сюлли, три лакея де Рогана

Шабо вызвали его на крыльцо и избили палками. Рассказывают, будто сам де Роган

сидел в это время в карете, наблюдая за экзекуцией и изредка вскрикивая: "Не

бейте его по голове! Из нее еще может выйти что-нибудь путное!". Вырвавшись из

рук лакеев, Вольтер бросился к герцогу Сюлли, с которым его связывала давняя

дружба, и попросил его пойти с ним в полицию, чтобы заявить о случившемся. Но

герцог наотрез отказался сопровождать поэта, сославшись на то, что торопится в

театр. Да и что, собственно, произошло? Сущий пустяк - аристократ избил поэта...

Герцог не заступился за оскорбленного друга, как не сделали этого и другие

высокопоставленные друзья Вольтера.

Поэт не владел шпагой, но сразу же вызвал обидчика на дуэль, несмотря на

неравенство состояний, что в те времена играло большую роль. Вольтер послал де

Рогану вызов, который тот лицемерно принял, но для собственной безопасности