Geum.ru

Яхотел бы посвятить несколько страниц истории черкесской нации

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   15


Если женщины должны иметь тонкий стан выше бедер, то нижняя часть тела должна быть широкой и живот выдаваться вперед, что нам показалось бы уродством.


Как и татарки, черкешенки заплетают волосы в мелкие косички и распускают их по плечам. Платье, стянутое поясом с застежкой, шаровары, выглядывающие из-под платья, рубашка, подвязанная шнуром — вот одежда черкешенки.


Молодые жены начинают носить костюм замужней женщины только после первых родов; с этих пор они начинают покрывать голову белым платком, который гладко облегает лоб и завязывается под подбородком.


Тетбу де Мариньи не одобрял их походки, находя ее медленной и небрежной, но, быть может, согласиться с ним означало бы судить на основании исключений. Автор находил их умными; они отличаются живым воображением, которое влечет их к сильным страстям. Они любят славу и гордятся своими мужьями, если они приобретают ее в боях.


Молодые девушки научаются, живя у своих аталыков, вышивать, ткать галуны, шить платья, плести корзины, цыновки из соломы и другим легким и приятным женским работам. Они не находятся в заточении подобно женщинам Востока, но, напротив, принимают участие в одинаковых развлечениях с юношами; в них незаметно ни робости, ни застенчивости; если посторонний приходит к их родным, они прислуживают ему.


Танцы черкесов ничуть не отличаются от танцев всех других кавказских племен. Они танцуют, выделывая затейливые па и прыжки, подобно казакам, которые, быть может, сами заимствовали от них свой любимый танец. Их музыка — это скрипка с тремя струнами, свирель и, как у ногайских татар, бубны; все это составляет гармонию не из самых приятных. [48]


Черкесы имеют своих трубадуров или поэтов, называемых kikoakoa (giaguakua) и неприкосновенных для всех, даже для воров. Их инструмент — гитара с двумя или тремя струнами; стоит им показать свою гитару, чтобы перед ними открылся свободный путь повсюду. В песнях без рифмы они сохранили воспоминания о некоторых эпохах истории своей родины и ее сказания, подобно бардам франков и кельтов, а также древней Ирландии.


К какому бы классу черкес ни принадлежал, он всегда ленив и, насколько возможно, уклоняется от работы, если она чуть-чуть потруднее; он предпочитает подвергаться опасностям разбойной жизни, чем заниматься трудом, который мог бы дать ему насущный хлеб. Это в особенности верно в отношении натухаджей, шапсугов, убыхов и всех горных племен в местностях с неблагоприятными условиями почвы. Там крестьянин-черкес возлагает на женщину почти все заботы по хозяйству; женщины даже обрабатывают землю, вскапывая ее мотыгой, так как здесь не знают плуга. Тогда-то эти прилежные хозяйки в своем усердии сбрасывают с себя даже панталоны для того, чтобы не разорвать их, и остаются в одной рубашке.


Мы видим, что женщина здесь, как у всех народов, для которых грабеж — честь и слава, находится в большом подчинении у мужчины, являясь скорее его служанкой, чем товарищем или помощницей.


Я говорил уже о том, что здесь покупают себе жену, внося за нее большой выкуп, достигающий иногда нескольких тысяч франков; от этого обыкновения до продажи своей дочери или племянницы чужестранцу один только шаг.


Во все времена древняя Зихия (Zykhie), в наши дни морской берег Черкесии и Абхазии, была рынком рабов; вот уже несколько тысячелетий как это продолжается; можно смело сказать, что несколько миллионов обитателей этого края было таким образом продано и увезено в другие страны. Если бы я с большей смелостью мог судить о путях провидения, я подумал бы, что его намерением было воссоздать, обновить другие вырождающиеся расы смешением их с прекрасной черкесской нацией. Но не нам измерить всю глубину высшего разума.


Страбон, Прокопий, Интериано и все современные авторы говорят об этой торговле рабами. Как бы потребностью это стало для этих народов, но, однако, и для черкеса есть грань, которую он не переступает. [49]


Никогда ни князь, ни дворянин не продадут свою дочь или сына, разве только они дадут серьезный повод для его гнева; но все же отцу дано право продажи своих детей, хотя этим правом пользуются только бедняки, которых толкает на это их нищета, тем более, что все они очерствели вследствие своей постоянной разбойничьей жизни. Не всегда с осуждением относится дочь к этому варварскому поступку своего отца; если девушка красива, она надеется занять место в турецком гареме; благодаря своей склонности к романтическим мечтаниям, она быстро успокаивается: та или другая, некогда проданная также в рабство, получила свободу и вернулась в свой родной край с небольшим состоянием, и рассказы этой бывшей невольницы о роскошном, блестящем убранстве гарема ее утешают.


Брат имеет право продать свою сестру, если у них нет родителей. Муж также продает свою жену, уличенную в прелюбодеянии.


Но черкес не продает другого черкеса, страшась кровного закона, или кровавой мести, которая будет так же беспощадна к нему, как к убийце; я даже говорил о том, что князь не мог продать крепостного, разве только за измену или вероломство, и при этом по решению суда, вынесенному народным собранием.


Черкес имеет это право только в отношении своего невольника и пленника, но продает он их не всегда. Русских черкесы любят, так как знают, что они трудолюбивые и искусные работники; черкес хорошо умеет ценить эти качества и поэтому вовсе не жесток с ними, если видит их усердие; напротив, он обращается со своим пленником мягко ради собственной своей выгоды, лишая себя иногда одежды для того, чтобы отдать ее пленнику, привлечь его к себе и склонить остаться; в особенности он старается женить его, думая, что жена и дети гораздо вернее удержат его, чем какие-либо другие узы. Другую цель преследует еще черкес женитьбой своих рабов: рождающиеся дети также его невольники и поэтому они представляют богатство, которым черкес может распорядиться, как захочет, и он так и поступает без зазрения совести; горькая участь ожидает этих детей пленников, в особенности если они красивы и стройны: властелин отнимает их у родителей и отправляет куда-либо на воспитание для того, чтобы продать затем туркам, и эти бедные, несчастные люди составляют главный фонд торговли рабами. Дальше мы увидим, что этот варварский обычай распространен и у абхазов. Продолжали бы [50] заниматься этим торгом и мингрельцы и гурийцы, если бы Россия суровыми мерами не навела там порядка.


Строже всего следят черкесы за тем, чтобы их рабы и пленники никогда не имели оружия.


Законодательство.


Законы черкесского рыцарства, следуя названию Палласа (Pallas, Voyage dans les contrees merid., etc., I, 440), основаны на трех главных принципах: гостеприимстве, уважении к старикам и праве возмездия.


Я сообщил уже рассказ Интериано о черкесском гостеприимстве его времени, начала XVI века; ничто не изменилось с тех пор, и все так же ненарушим закон гостеприимства. Хозяин защищает своего гостя, если бы даже грозила опасность его собственной жизни и жизни его близких; он не отпускает гостя от себя иначе, как только под охраной всадников и поручив его заботам своих союзников; убийство человека, которому оказано было гостеприимство, отомщается с такой же яростью, как и смерть близкого родственника (Гостеприимство черкесов то же, что и в героические времена Греции; прочтите о том, как Диомед, встретив Глокуса во время битвы под Троей, говорит ему о священных узах гостеприимства, которые связывали их. Illiade, chant VI, p. 107). Посторонний, который отдает себя под защиту женщины или сможет прикоснуться губами к ее груди, сейчас же становится неприкосновенным, как родной брат, хотя бы это был враг семьи и даже убийца близкого родственника.


Этот причудливый способ усыновления, о котором сообщает Паллас, еще сохранился у натухаджей, как рассказывает о том Тетбу де Мариньи и как подтвердил мне Тауш.


Настолько велико уважение к старикам или к старшим людям вообще, что при входе такого лица ты обязан встать, хотя бы это и был человек ниже тебя по происхождению. Этот обычай наблюдается как среди мужчин, так и среди женщин, и разрешается сесть только после того, как старший скажет «tize» (tэs — адыгейское «сядь»), что означает «сядь». Черкес — верный блюститель этого неудобного обычая даже в кругу своей семьи.


Закон крови.


Мы знаем, что такое закон крови или наше возмездие (talion), но нигде закон отмщения не выполняется с такой [51] яростью и неумолимостью, как у черкесов и всех других народов Кавказа. Всякая пролитая кровь должна быть отомщена; уже от рождения на самого близкого родственника, как бы по наследству, падает обязанность убить рано или поздно виновника преступления; черкес должен отомстить за своего гостя, открыто или хитростью, или же он подвергнется изгнанию, как трус. Эта ненависть переходит из поколения в поколение, охватывая иногда всю касту или часть племени, и если впродолжение этой мстительной борьбы умирает виновный, месть не считается завершенной, и она падает на самого близкого родственника умершего и затем на следующего до тех пор, пока эта жажда мести, наконец, не утолится, или кровь не выкупят ценой, размеры которой определяются посредниками, или же, наконец, враждующие стороны не поладят между собой путем какого-нибудь брачного союза.


Вот ужасные принципы, следствием которых является состояние непрерывной войны и недоверия, которое царит между черкесскими племенами, родами и семьями. Никто не выходит из дома иначе, как вооруженным. В таких случаях кровавой мести самые грозные мстители — это князья и дворяне: они никогда не соглашаются на thlil ouassa (адыгейское «tle uassa» — плата за кровь) или плату за кровь («Жестокий! Нередко человек принимает выкуп за кровь, прощая убийство своего брата или даже сына; убийца отдает часть своих богатств и остается в том же городе, но что касается тебя...» с такими словами обращается Аякс к Ахиллу (Iliade, ch. IX, p. 165, trad. Bitaube). Мы видим, насколько древен этот обычай мести, заменявший закон в те времена, когда царило право сильного.) и требуют кровь за кровь. Этот антихристианский обычай мести, на первый взгляд, странно противоречит чувству гостеприимства, уважения к старикам; но закон этот является только их прямым следствием; из-за преувеличенного уважения к гостю, родственнику, другу, черкес считает себя обязанным мстить за их обиды, смывая их кровью.


Вот великие принципы черкесского права; у них нет никакого писаного кодекса; всякое дело административного свойства передается на обсуждение народного собрания, или своего рода сейма, созываемого в лесу; здесь старейшие имеют наибольшее влияние; князья, дворяне и даже крепостные пользуются совещательным голосом (Это те же собрания греческих героев под Троей). Ни постоянный суд, ни полиция, ни какая другая власть не направляют правосудия в определенное русло, не следят за выполнением законности и не преследуют виновного. Все [52] тяжбы, раздоры между родами и племенами, воровство, убийства и т. д. — все это разбирается и решается на этих неожиданно созываемых собраниях; число избираемых судей зависит от важности дела; по делу об убийстве их выбирают приблизительно пятнадцать. Судьи заседают для решения только определенного дела (См. странные решения этих собраний: Taitbout de Marigny ed. Klapr., I, 291 (Voyage de Jean Potocki)). Как мы видим, нет более ярого республиканца, чем черкес, несмотря на принципы феодализма, разделяющие народ на резко разграниченные между собой касты. Сам князь вынужден всегда советоваться с собранием относительно всякого дела, если оно не имеет отношения к внутреннему распорядку его семьи или хозяйства.


Обычай требует, чтобы обнаруженное воровство было наказано во много раз большим возмещением ценности похищенного. Неразоблаченное воровство, как это было и в Спарте, ставится в похвалу; самый большой упрек, какой может сделать юноше молодая девушка, по словам Тетбу де Мариньи, это сказать, что он не сумел еще даже увести коровы. Но собственность, однако, признается неприкосновенной среди тех, кто связан узами родства, гостеприимства и дружбы.


Отцеубийство осуждено на позор и бесчестие; наказание за прелюбодеяние жены зависит от мужа, который может или прибегнуть к кровавой мести, искалечить жену, отсечь ей уши, сбрить волосы, отрезать рукава ее одежды, отослать с позором к ее родным или же, наконец, помириться с соблазнителем за некоторую сумму денег. Редко случается, чтобы муж прибегал к таким крайним мерам, как убийство виновного и изуродование жены, так как, несмотря на его справедливый гнев, за родными виновных всегда остается право кровавой мести за их смерть или за каждую искалеченную часть их тела.


Религия.


Указать религию черкесов очень трудно, настолько тесно слились у них христианство, магометанство и язычество.


В одиннадцатом и двенадцатом столетиях русские князья Тмутаракани, а также цари Грузии обратили их до известной степени в христианство. Но князья черкесско-кабардинские, явившиеся из Крыма для того, чтобы [53] завоевать часть Черкесии в начале пятнадцатого столетия, были магометанами. Начиная с середины шестнадцатого столетия, Россия и татары-магометане, оспаривая друг у друга Черкесию, столкнули между собой в этой стране христианство и исламизм в открытой борьбе. Каждая из этих сторон стремилась повлиять на черкесский народ своими религиозными воззрениями, и эта борьба продолжалась до наших дней. К каким последствиям привела она? К глубокому равнодушию как к той, так и к другой религии и полному возврату к древним суевериям.


Мы не найдем в истории примера, чтобы одна религия заменила другую без всякого смешения с нею; всегда новая религия прививается к старой. Проповедники новой религиозной системы из политических соображений потворствуют такой прививке новой веры на основе старой, для того, чтобы не слишком встревожить отсталое население.


Стоит только проследить внимательно пути развития нашего христианства в его подробностях, и мы увидим, что оно изменилось на тысячу ладов, несмотря на свою кажущуюся правоверность; каждый народ примешал к нему какой-нибудь древний праздник или обряд, сохранил воспоминание о каком-нибудь древнем культе. Не трудно было бы произвести такой анализ в отношении христианства тех нескольких народов, которые я изучал во время своих путешествий.


Только черкесские князья и знать — мусульмане соблюдают магометанские обряды, но они выполняют их только ради успокоения совести и с полным равнодушием, насмехаясь зачастую над всеми этими церемониями.


Черкес из народа в сущности все тот же язычник.


Обитатели морских берегов еще празднуют, по традиции, пасху, сами не зная в память какого события, и в течение пятнадцати дней перед праздником не едят яиц, как бы в подражание посту. У них имеются деревья, отмеченные крестом, которые они почитают; топор никогда не прикасается к ним; эти деревья находятся в священных лесах, всеми охраняемых; в определенные дни устраиваются празднования вокруг них. Пейсоннель, рассказывая о таких священных деревьях, упоминает об одном, которое находилось в центре страны и называлось Panagiasan; культ, которым его окружали, представлял самое настоящее идолопоклонство.


Мотрей, который объездил этот край в 1711 году, так же рассказывает о том, что горные черкесы устраивали [54] процессии с горящими факелами вокруг священных деревьев и у подножия их приносили в жертву различных животных: волов, баранов, ягнят, коз и овец. Их маги или священники, избираемые среди самых престарелых из них, раздавали мясо жертвенных животных, а также относили его больным и тем бедным, которые отсутствовали. Эти своеобразные священники не умели ни читать, ни писать, и только довольствовались повторением нескольких установленных молитв, которые они передавали своим преемникам такими же неизменными, какими получали сами.


Во все времена народы Кавказа склонялись к друидизму (Прокопий (Bello Goth., liv. IV, p. 471) определенно говорит, что абасги еще в его время поклонялись лесам и рощам, принимая их за богов), т. е. они всегда благоговейно чтили древние деревья, веря, что в них обитают незримые божества. Это древнее почитание деревьев, это преклонение перед ними слилось в большей или меньшей степени с христианской религией.


Нет ни одной церкви, ни одной часовни в Колхиде, вблизи которых не было бы нескольких старых деревьев, осеняющих их своей листвой или только окружающих кольцом. Абхазы, сохранившие больше следов христианства, чем черкесы, также имеют свои священные деревья.


Возможно, что проповедники христианства воспользовались этим почитанием деревьев, вырезав на них изображение креста. Быть может, деревянные часовни, выстроенные рядом с этими деревьями, исчезли, и обычаи христианства таким образом слились с друидизмом.


Еще в наше время, как рассказывает Тетбу де Мариньи (Taitbout de Marigny, ed. Klaproth, I, 307, dans le Voyage de Jean Potocki), в окрестностях Геленджика можно увидеть, как священники в простых бурках, или войлочных плащах, приближаются, окруженные толпой народа, хранящего глубокое молчание, к кресту, который стоит в лесу, придавая ему священное значение; здесь они возносят творцу моления, в которых просят о сохранении полей, даровании обильной жатвы и избавлении от чумы. Несколько маленьких свечей прикреплены к кресту; над одной из них они сжигают клочок шерсти, взятой от быка, который должен быть принесен в жертву; на голову быка они возливают бузу, принесенную в дар богу так же, как и пресный хлеб, приготовляемый с сыром. Вся церемония заканчивается [55] пиршеством, устройству которого каждый из окружных жителей содействует по мере средств, и затем танцами и играми.


Такое жертвоприношение представляет одну из особенностей христианства всех племен Кавказа; им сопровождаются все большие праздники в Осетии, Раче, Мингрелии и Абхазии; даже армяне его сохранили; это не жертвоприношение в истинном смысле, но так как всем этим праздникам предшествуют долгие посты, то заклание быка в первый день праздника рассматривается как своего рода благословение мяса, предназначенного для еды в первый раз после поста, что принято у греков, католиков Литвы, Польши и т. д.


Имеются у черкесов малые божества, как бы христианские святые, слитые с языческими божествами. Так у них есть Мериса — покровительница пчел; они уверяют, что в то время, когда погибли все пчелы, одна из них уцелела и приютилась в рукаве Мерисы, которая ее там и сохранила; от этой одной пчелы произошли все наши пчелы. День Мерисы празднуется летом (Taitbout de Marigny, ed. Klapr, I, 308 et seq.). Мерису называют также Мереим и говорят, что это матерь божья.


Сеосерес (адыгейское souzeref — пророк, посредник между богом и людьми) — большой любитель путешествий, и ему подчиняются ветры и воды; его особенно почитают шапсуги и натухаджи. Его образ — молодое грушевое дерево, срубленное в лесу, которое несут, обрубив ветки и оставив только суки, к себе домой для того, чтобы поклоняться ему, как божеству — покровителю стад. Почти в каждой семье есть такое божество; осенью, в день его празднования, его торжественно вносят в дом при громе инструментов, употребляемых для религиозных церемоний, и радостных криках всех обитателей жилья, поздравляющих божество с благополучным прибытием; оно уставлено маленькими свечками, и на его верхушке прикреплен круг сыра; вокруг него пьют бузу, едят, поют; затем его отсылают обратно, водворяя на старое место во дворе, где, прислоненное к изгороди, без всяких знаков своего божественного происхождения, оно проводит все остальное время года.


Тлябзе (Tliebse) — царь, покровитель кузнецов. В день его празднования совершают возлияния над сошником и топором.


Другие святые или малые боги: Ноакаче (Noakatche), Иемик (Yemik) и Месте (Meste); каждому из них посвящается особый день. [56]


Хотя у черкесов нет бога грома, но они думают, что быть убитым молнией — признак святости, весть об особом благословении, которую приносит ангел; пораженного молнией хоронят самым торжественным образом, и родители радуются той чести, которая выпала на их долю. При грохоте, который производит ангел во время своего воздушного пробега, жители сбегаются толпами, и, когда в течение некоторого времени его не слышно, они молят о его возвращении.


Похоронный обряд.


Черкесский похоронный обряд, как это наблюдается повсюду, видоизменяется в зависимости от местности, а также общественного положения покойного.


У натухаджей тело, зашитое в белое полотно, после нескольких песнопений, как бы военных песней древних германцев, и своеобразного надгробного слова, опускается в могилу, подобную тем, которые я описал выше; его кладут головой на восток, и при этом на бок, как это принято у мусульман. При этой церемонии присутствует мулла, если он имеется. В течение целого года постель покойного и его оружие свято сберегаются на том самом месте, где они находились при его жизни. В определенное время приходят родители и друзья умершего, выражая ударами в грудь свое отчаяние; в это время вдова также выказывает признаки своего горя, раздирая лицо и руки до крови (Кабардинцы ударяют себя плетью по лицу для того, чтобы уже своим внешним видом выявить следы печали: ранить себя до крови в знак печали в обычае среди всех народов Кавказа. Древние племена скифов в Крыму терзали себе тело острыми кремнями для высечки огня, бросая их здесь же у могилы; в древних курганах находят такие кремни, разбросанные вокруг останков тела.)


Один из этих дней назначается для большого пиршества, которое всегда должно следовать за похоронами; богатые, пользующиеся всем в изобилии, устраивают этот пир тотчас после похорон, но бедные часто откладывают его на несколько месяцев до той поры, пока смогут собрать все необходимые продукты. Поминки устраиваются насколько возможно многолюдные; в них участвуют иногда до четырехсот человек; все это происходит в священном лесу в тени деревьев, там, где совершаются, как я рассказывал, все религиозные церемонии. Простой народ варит только мясо и просяную кашу (du caсhat de millet); в этом заключается все пиршество, и это уже большая роскошь, так как [57] черкес обыкновенно отличается большой воздержанностью и умеренностью в пище, довольствуясь своей просяной кашей, которую он ест с вареным или запеченым, в форме пирога, тестом.