Л. И. Василенко введение в философию религии курс лекций

Вид материала

Курс лекций

Содержание Приложение 2 поль рикер и психоанализ

Подобный материал:

• Л. И. Василенко введение в философию религии курс лекций, 2426.37kb.
• Программа курса лекций тема Введение в историю религии, 103.35kb.
• Курс лекций по "науке о религии", 1711.86kb.
• Курс лекций (28 часов) канд филос наук О. В. Аронсон Курс лекций «Математика и современная, 27.49kb.
• Введение в философию, 14108.65kb.
• Программа вступительного экзамена в аспирантуру по специальности 09. 00. 13 «Философия, 284.76kb.
• Дневная экстерн-программа повышения квалификации. Курс лекций «Религии мира. История., 19.08kb.
• Курс лекций. Спб, 1118.16kb.
• Курс лекций. Спб, 172.51kb.
• Курс лекций. Спб, 639.95kb.

ПРИЛОЖЕНИЕ 2 ПОЛЬ РИКЕР И ПСИХОАНАЛИЗ

Поль Рикер отнесся к психоанализу весьма серьезно и нашел в нем немало вещей, заслуживающих внимания философа. При всем том, что он сам — совсем не фрейдист и не юнгианец. У Фрейда, напомню, бессознательное оказывает давящее влияние на жизнь сознания человека, на его мысли и намерения. Оно же активно сопротивляется его «высвечиванию» со стороны воли и разума человека, как если бы за порогом нашего сознания был некий затаившийся субъект, который без нашего ведома и согласия убирает из поля нашего сознания то, что, «по его мнению» (если о таковом есть смысл говорить), не должно нас будоражить в качестве незваного гостя. Давно было замечено, что если бессознательное именно таково, это означает, что оно каким-то образом знает и думает о том, что именно следует не допускать в поле нашего сознания, оно еще и вдобавок самостоятельно решает, где и когда нужно активно вмешаться в жизнь сознания. А это означает, что просто логически некорректно считать его бессознательным в собственном смысле слова: если нет сознания, то нет знания и мышления. Фрейд так и не нашел убедительного решения этой проблемы.

Поль Рикер, напротив, считал волю и разум человека такими способностями человека, которые достаточно сильны, чтобы успешно сопротивляться давлению бессознательного и действовать независимо от него. Содержание психической жизни человека, настаивал Рикер, следует понимать прежде всего через работу его воли, которая является основополагающим актом его сознания и деятельности. Потребности, привычки, желания, мысли, образы человека — все это мотивировано волей, которая присутствует и действует в их глубине, придает им смысл и завершает. В акте воли открывается реальность, имеющая самое прямое отношение к смыслу человеческой жизни, к вере в этот смысл.

Соответственно, и религиозные чувства и образы не просто переживаются, но осмысливаются, интерпретируются, увязываются с основными жизненными задачами человека, продумываются для осуществления определенных жизненных целей, связанных со смыслом человеческой жизни, и ролью воли здесь нельзя пренебрегать. В этом вопросе Рикер — наследник того, что писали раньше об основополагающем значении воли Августин и Иоанн Дунс Скот. Историки философии говорят о «примате воли над разумом», хотя у Августина, надо заметить, воля сама мотивирована верой и любовью. А бессознательное Рикер назвал «не-волевым»: оно — «не-волевое», но выявляется через волю. Юнг, напротив, думал, что бессознательное проявляет себя в «нуминозных» архетипических образах вопреки воле человека, оно блокирует работу разума и воли человека.

Если первенствующую роль в психике мы должны отдать сознанию человека, то как тогда относиться к бессознательному? Рикер отвечает: бессознательное психологи сами создают своими схемами объяснения того, чем же оно является. Никто никогда не видит бессознательное как прямой объект наблюдения, к нему идут не иначе как через сознание, через ту интерпретацию, которую создается волевой и мыслительной работой сознания.

Для сравнения. Психологи иногда говорят: бессознательное — это «конструкт» (из беседы с Б.С. Братусем). Его психологи конструируют из материала своих наблюдений, в соответствии с теми ценностями, которые они выбрали или которые общеприняты в том социальном кругу, которому они считают себя относят и где такие ценности представляются сами собой разумеющимися.

Интерпретация и конструирование  вещи, вообще говоря, разные, хотя одно не обходится без другого. Согласно Рикеру, для понимания бессознательного определяющее значение имеет прежде всего его интерпретация человеком. Сознание человека выступает как диагност бессознательного, его герменевт и терапевт: «…Бессознательное есть объект в том смысле, что оно “конституировано” совокупностью герменевтических приемов, которые его расшифровывают; оно не абсолютно, оно существует благодаря герменевтике как методу и как диалогу. Вот почему в бессознательном нельзя видеть некую фантастическую реальность, которая обладала бы чрезвычайной способностью мыслить вместо меня»¹⁸⁷.

Это означает следующее. Одним сторонам душевной жизни человека практикующий аналитик придает первенствующее значение, а другим — вторичное, с чем должен согласиться тот, кого аналитик ведет. Психоаналитик создает некую модель бессознательного для своего пациента, если тот к нему обращается с доверием и готов согласиться со всем, что ему будет сказано. Он окружает его атмосферой дружеского расположения (или скорее имитирует ее), чтобы страдающий от какой-то проблемы человек открыл ему свою душу. Он придумывает (интерпретирует и конструирует) и затем излагает пациенту, каково его бессознательное. Придумывать он должен профессионально, а не по субъективному произволу. Но философ всегда вправе напомнить, что субъективизация здесь неустранима: она постоянно вносилась и вносится создателями всех направлений психоанализа.

Здесь возникает, однако, проблема границ полномочий аналитика и его нравственной ответственности. Например, если аналитик действует по Фрейду, он предлагает клиенту, который на него надеется, согласиться с тем, что у него еще в детстве были блудные желания по отношению к матери и агрессивная ненависть к отцу, который стоял на пути его желаний: отец готов был, извините за такой материал, кастрировать новоявленного «сексуального конкурента», а сын хотел в свою очередь убить отца. (Это т.н. «комплекс Эдипа»). Чтобы убедить в этом клиента, аналитик «помогает» ему «вспомнить» о каких-то своих былых снах с грязными кровосмесительными образами, относящимися к матери, и пр., так, чтобы клиент «убедился» (не без внушения аналитика), что еще ребенком он был по сути и изначально столь же блудлив и зол, как и закоренелый «бабник». Метод, разумеется, мерзкий. Аналитик действует здесь как развратитель.

Юнг возражал, что для сына естественно идентифицировать себя с отцом, дедом или другими предками, а не разжигать в себе похоть к матери и ненависть к отцу. Тот же Юнг заметил, что на подобных сеансах нередко бывают псевдовоспоминания о таких сновидениях, которых в действительности не было, так что аналитик, может быть, сам того не понимая, искусственно вызывает эти «воспоминания», стимулируя фантазию клиента, неосознанно предрасположенного выдать аналитику ожидаемое им. Психика человека не только воспринимает и воспроизводит разные образы, но может их активно порождать. Если аналитик, эксплуатируя эту генерирующую способность, начинает оформлять ее по своим схемам и влагает в душу клиента свое содержание (даже если он делает это с лучшими намерениями, не говоря о тех безобразных случаях, когда аналитик сам невротик с грязным пониманием человека, каким был Фрейд), он делает клиента зависимым от себя, и это понимал Юнг. Он не выводит его в состояние нравственной самостоятельности зрелой личности, а может довести до еще худшего состояния.

«Весьма трудно установить, сколько психоаналитик, помимо своей воли, внушает пациенту. Безусловно, это явление играет более значительную роль, чем до сих пор признавали в психоанализе», — писал Юнг еще в 1913 г.¹⁸⁸ Но всегда есть возможность реально противодействовать недопустимому вторжению любого аналитика в свою душу: «Пациент не пустой мешок, который можно набивать чем угодно: он приносит с собой свое определенное содержание, которое упорно противится чужому влиянию и постоянно всплывает наружу. Аналитическое “внуше­ние” искажает лишь выражение, а не содержание, в чем мне часто приходилось убеждаться»¹⁸⁹. Нужно отметить, что и сам Юнг не может отклонить упреков себе, подобных тем, которые он адресует фрейдистам.

Поль Рикер сказал об интерпретациях бессознательного, которые и создают его образ, а Б.С. Братусь  о конструктах. Интерпретация Фрейда Рикером такова, что на отвратительных сторонах его доктрины он внимание не акцентирует. Рикер поднимает Фрейда, на мой взгляд, не без некоторой идеализации, до высоких задач культуры, высветляет психоанализ, придает ему приличный вид, старается легитимизировать фрейдизм в солидной культуре. Он делает это, отводя свой взгляд от того, что сам Фрейд считал культуру как таковую выражением какой-то гигантской психопатологии человеческого рода. Такова интерпретация Рикера. Но практики-психоаналитики, конструируя образ бессознательного, поступают явно не по Рикеру.

В этой связи возникает еще и такой вопрос. Когда что-то конструируется, для этого берется какой-то материал и определяются нормативные требования к тому, как, собственно, конструировать. Фрейд смотрел на психику глазами психопатолога и видел ее состояние жалким и убогим: бессознательное успешно давит на сознание, оттесняя волю и разум на положение чего-то несамостоятельного, зависящего от грязных запретных страстей. Это, конечно, состояние деградации личности: она не знает, зачем ей жить и что делать, потеряла святыни и подлинные ценности, ее несет незнамо куда, она озабочена лишь собой и своими болями. Описание ее психики будет описанием душевного развала. Если такой «развальный материал» использовать для конструирования того, какой должна стать психика после ее психоаналитической обработки, то не следует ждать каких-то особенно высоких результатов. Тем более, что и нормы конструирования будут соответствовать возможностям подобного материала. Это мы и видим у Фрейда.

Рикер оставил в тени вопросы о качестве материала и о нормах подобного конструирования. Один понимающий автор советского периода Ю.Н. Давыдов это заметил и выразил так: «Фрейд как психоаналитик имел дело прежде всего с больным сознанием, продукты распада которого продолжали жить воспоминаниями об этом сознании, отражая его, как свет угасшей звезды. Таков неизбежный результат “обращения” аналитической проблемы осмысления процесса распадения нормального сознания в проблему “метапсихологическую”  проблему реконструкции этого сознания, отправляясь от продуктов этого распада, принятых за воплощение его “глубинно психологической” сущности»¹⁹⁰. Продукты распада Фрейд принял за то, что следует считать чуть ли не нормальным для всех людей, при всем том, что он же готов был признать «скрытыми невротиками» всех, кого обычно полагается не считать психопатами.

И еще один вопрос. Бессознательное, в той его трактовке, какую мы видим у названных психологов, не просто создается схемами самих психологов. Вполне допустимо для философа или психолога думать (тем более, что и христианская аскетика на этом настаивает), что оно является той областью нашей душевной жизни, которая вовсе не автономна, но подвержена действию каких-то духов, которые находят какие-то пути проникновения в психику человека, неподконтрольные его воле. Человек все же может догадываться о том, что это действительно происходит, и соответственно реагировать, если располагает для этого нужным духовным опытом. Прежде всего это относится к демоническим инспирациям. Согласно Юнгу и его последователям, такая постановка вопроса не нужна, как если бы сказанное выше Юнгом о «демоне творчества» не имело к этому отношения. Но серьезные психологи ее не отвергают.

Конкретизируем сказанное. Когда речь идет о бессознательном какого-то человека, не имеющем, согласно Юнгу, личностной специфики, аналитик берется говорить о нем тоже не от себя лично, а от имени своего профессионального сообщества, далекого от Христа и Церкви. Духовность этого круга, включающая в себя критерии и нормы мышления, расстановку и интерпретацию смыслов, сформирована, если иметь в виду юнгианцев, не без демонического влияния (даймона Филемона и др.) И когда фрейдист или юнгианец интерпретируют кому-то его бессознательное, они тенденциозно приписывают ему (с подачи того же Филемона) смыслы того, что было и что должно быть в жизни человека: например, они утверждают, что бессознательное важнее личностного мышления и волевого выбора, что работают такие-то комплексы и архетипы, что есть некое безличное («трансперсональное») веление судьбы, от которого не уйдешь, и с этим «клиент» вынужден будет согласиться, если у него не хватит мужества все это отвергнуть, дать отпор или уйти прочь.

Если же клиент критичен, дорожит свободой духа и считает своим долгом решительно защищать свои святыни от грязных посягательств терапевта или психиатра, если он не уступает аналитику своего права и долга по главным жизненным вопросам думать и решать независимо от аналитика, если он не позволяет ему моделировать или переделывать свою душу по чьим-то непрошенным схемам (будь то Фрейда, Юнга или кого-то еще), то работа подобного психоаналитика заходит в тупик.

Вернемся, однако, к Рикеру. Он затронул также и другие философские проблемы, которые не стоит оставлять без внимания. Сознание человека, писал Рикер, тесно связанное с деятельностью его воли и разума, ориентировано на будущее, оно пронизано надеждой и доверием к будущему, оно осмысливает прошлое в свете того, в каких образах сознание представляет себе будущее. Это — сфера духа и его свободы. Бессознательное же связано с образами, относящимися к прошлому, к тому, что уже осталось позади. Бессознательное увеличивает его зависимость от прошлого, отдает во власть судьбы. Бессознательное (или, добавим к Рикеру, те силы, которые действуют под видом бессознательного) — это источник искушения броситься в омут язычества, все еще далеко не изжитого после 2000 лет возвещения Евангелия. Может быть, за это и нужно сказать спасибо Фрейду и Юнгу — за раскрытие неприглядной правды от нас самих, а именно, о том, сколь много от греховности ветхого Адама, от старого язычества остается в людях несмотря на все великие культурные достижения.

В частности, как Фрейд, так и Юнг не раз и охотно высказывались в пользу судьбы и языческого послушания судьбе. Нынешняя «постхристи­анская» культура уважает судьбу, презирая Церковь, где Бог освобождает от власти судьбы. Рикер выразился так: сознание — это история, а бессознательное — судьба¹⁹¹. История открыта к будущему, она — не завершена ни на каком своем этапе. Судьба закрывает перед человеком цель и смысл, которые открываются ему в истории.

В первом приближении к истине с этим можно согласиться. Но на этом не следует останавливаться. Негативную роль психоаналитических исследований бессознательного Рикер соединил, как мы видим, с негативной оценкой прошлого, а также и с негативной оценкой роли детства в жизни человека. Насколько оправдано то и другое?

Сначала процитируем: «Человек — единственное существо, являющееся жертвой своего детства: человек — это существо, детство которого постоянно тянет его назад; бессознательное в таком случае выступает принципом всех движений назад и всех застойных явлений»¹⁹². Если с этим согласиться без критического рассмотрения, то призыв Христа «будьте как дети» может потерять смысл. Разве неверно, что ребенок, как правило, является существом, намного более духовно чистым, чем взрослый?¹⁹³

Рикер, критикуя Фрейда, имеет в виду сведение психоаналитиками причин проблем взрослого человека к действию травмирующих запечатлений в детстве. Во многих случаях это оправдано, но нередко таким приемом незаметно или явно приписывается тому, что было у ребенка, тех смыслов, которые соответствуют жизни не ребенка, а взрослого. Пусть взрослые исследуют себя как взрослых, кивая при этом на детство. Но не слишком ли много негативного «вешается» на ребенка? Не придумывается ли искусственный «ребенок» как еще один «конструкт», которого «монтируют» из псевдовоспоминаний на сеансах?

Рикер оценивал многое негативно не только в детстве, но и прошлом: «Речь идет о судьбе, предшествовавшей детству, о судьбе повторения одних и тех же тем на различных витках спирали. Однако человек способен выйти из своего детства, прервать повторяемость и создать историю, поляризованную перспективными образами, то есть эсхатологией»¹⁹⁴.

Как же быть с прошлым? Рикер противопоставил его будущему, на которое ориентирует история. Но разве оно только порабощает? Оно, конечно, порабощает, если его понимать по Фрейду и Юнгу. Однако никто не обязан их слушаться. Во-первых, прошлое неоднородно — в нем есть гнетущая демонизированная составляющая, еорни которой в древнем язычестве, но есть и борьба с порабощением, которую совершает Промысел Божий, есть спасающее домостроительство Божие. Во-вторых, как выразился психолог Виктор Франкл, «прошедшее — это тоже вид бытия, и, быть может, самый надежный» (Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990, с.164.) Никто не отменит то, что уже произошло. И если было нечто кардинально важное для жизни человека, для ее осмысленности, например, опыт спасения от греха, духовные свершения и победы, на это всегда можно опереться как на надежную поддержку ответственности человека, его верности Богу.

Психоанализ и аналитическая психология совсем не на это ставят свой основной акцент, они дают богатую символизацию описания зависимости от прошлого, от судьбы, от ее демонического духа. У сознания, справедливо возразил Рикер, есть другая символика, относящаяся к перспективе будущего, символика, выражающая потаенную духовную жизнь человека. Рикер считал идеалиста Гегеля великим выразителем символики Духа. Можно это и оспорить. Едва ли Гегель — лучший ее выразитель. Были и другие. Но на фоне Фрейда и Юнга Гегель будет восприниматься, разумеется, именно как выразитель символики Духа (не Святого). Юнг, а тем более Фрейд, по Рикеру, не понимали, что есть две разных символики, разных по происхождению, по содержанию и по назначению, и списывали, каждый по-своему, символику Духа на символику бессознательного, некорректно редуцировали.

И здесь появляется еще одна проблема, выходящая за рамки оценки психоанализа и аналитической психологии. Процитируем Рикера: «Бессознательное — это источник, начало; сознание — завершение истории, апокалипсис» (Герменевтика и психоанализ, с.24.). Рикер предложил соединить начало и конец по ту сторону противостояния судьбы (где давит необходимость) и истории (где реализуется свобода), соединить обе символики — символики, с помощью которой интерпретируется бессознательное, и символики, с помощью которой раскрывают духовную жизнь человека. Тем самым заявленное ранее противопоставление прошлого и будущего отводится на второй план. Ставится задача их синтеза. Конкретнее, Рикер хотел бы объединить Фрейда и Гегеля, но не по принципу дополнительности (Фрейду отдать все нижнее в человеке, а Гегелю — верхнее), а по принципу их глубинного внутреннего единства: символика бессознательного и символика Духа на последнем пределе — одно и то же.

Рикер произнес слово «апокалипсис». Но это не относимо к эсхатологии св. Иоанна Богослова. Здесь лишь Гегель. Напрашивается возражение: Христос есть Альфа и Омега, начало всех начал и конец всех концов. Это в метаистории. Рикер говорит не об этом, признавая к тому же, что он и сам не ведает, как объединить две символики: «Такое понять трудно, и я сам едва ли смогу понять это» (Там же.) Гегель нигде не выходит в метаисторию и он не увидел Христа в качестве Альфы и Омеги. Дух в понимании Гегеля повязан с мировой судьбой, а религию Гегель понимал как «несчастное сознание», как образно-эмоциональное мышление, которое не доросло до зрелости разума.

Символику Духа в понимании Гегеля и привлекшего его Рикера следует отделить от эсхатологической символики. В конце концов, суд Божий и судьба — совершенно разные вещи, они не синтезируются. Или тогда нужно уйти из христианства куда-нибудь в феноменологию Sacrum’а, как у Мирча Элиаде, где синтезировать эти две символики, наверное, удастся под знаком доктрины вечного возвращения в русле языческого миропонимания (см. Приложение 4. Морфология Sacrum).