Louis Ormont) в Center Advanced Group Study, New-York, и названный им современным групповым анализом (modern group analysis)
| Вид материала | Документы |
- Audi Group Design Center. Уникальный проект audi ag и Audi Russia, направленный, 105.22kb.
- Восьмой международной научно-практической конференции «маркетинговые исследования:, 86.28kb.
- Natuzzi Group крупнейшая итальянская компания по производству мебели и один из лидеров, 42.56kb.
- Альянс медиа www allmedia, 37.91kb.
- Ооо «Research & Branding Group» тел.: 8 (044) 529-22-48 факс: 8 (044) 529-22-84, 135.55kb.
- Itc solution ag; ibp gmbH; relux umwelt GmbH; streicher anlagenbau GmbH & Co. Kg; Dorsch, 94.66kb.
- Computer Logic Group Уважаемые гости нашего семинар, 51.71kb.
- Тема: «Стимулирование развития заготовительной деятельности, обеспечение населения, 36.82kb.
- East-West Development Group, Russia ("ewdr") is a Russian wing of East-West Development, 75.73kb.
- Oxford University Press, 1990, издал недавно свою новое исследование, 114.02kb.
РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАГ.
Как и в жизни, бывают моменты, когда непрямые, косвенные методы, кажущиеся научно обоснованными, неэффективны или действуют слишком медленно. Мы должны сделать решительный шаг.
Такие радикальные вмешательства иногда необходимы. Нам не следует хлестать кнутом группу, как диких лошадей; чтобы справиться с ней, нам потребуются удесятеренные силы. За несколько недель мы потеряем некоторых членов группы, но победим других, которые останутся с нами.
Мы должны выступить против кого-либо или против всей своей группы, и достаточно энергично сделать то, что нужно. Короче говоря, мы должны повести себя как авторитетное лицо, которым мы в действительности и являемся. Мы знаем, что-то случилось, и случилось плохое. Рискуя шокировать некоторых членов группы, мы описываем то, что видим, с явным намерением предостеречь других, которые будут слушать, смотреть и останавливаться.
Например, много лет назад я вел группу, состоявшую из шести мужчин и трех женщин, высокоодухотворенпых, но страдающих тем, что называют «ксенофобия». Девять человек тесно общались в течение двух лет с большим воодушевлением. Но, хотя они прекрасно относились друг к Другу, и, казалось, общались свободнее, чем обычно это происходит в комнате для групповых встреч, они мяло прогрессировали в повседневной жизни. Интересно, что они встречали в штыки любого новичка.
Каждый из этих членов группы имел свой изъян. Некоторые мужчины были патологически скупы, один постоянно старался оскорбить, другой слишком много пил, а женщины не переносили вида других женщин. Члены группы смотрели сквозь пальцы на недостатки друг друга, иногда даже воспринимая их как достоинства. Они видели в скупости некоторых членов группы осторожность и положительную черту, которая привела их, в конечном счете, к богатству, а в эпизодических угрозах — здоровое стремление установить пределы общению. Они не обращали внимания на алкоголизм других. Они вели себя так, как будто заключили соглашение не воспринимать эти особенности как изъяны.
Члены группы нападали на всех, кто пытался присоединиться к ним. Когда я приводил новичка, мужчину или женщину, они игнорировали их, а в случае протеста обязательно находился кто-нибудь, кто говорил: «Слишком рано говорить что-либо, Вы нас еще не знаете». Или: «Вы еще не знаете, как происходят занятия в нашей группе, как мы работаем». Если новичок сопротивлялся, они растерзывали его, как прайд львов.
Естественно, эти новички, один за другим, жаловались мне. Некоторые уходили совсем после первого занятия, остальных я вынужден был перевести в другую группу.
За два года группа отвергла шесть возможных членов. И каждый раз я ругал себя за попытку ввести нового члена в эту группу, вместо того чтобы ввести его в другую группу. Однажды изгнав новичка, они больше никогда не упоминали о нем или о ней. Ни взглядом, ни словом. Все было забыто.
За все время общения с этими необычными людьми я стал смотреть сквозь пальцы на их сопротивление, оказываемое любому новичку, Я говорил себе, что мне нравится группа за её оригинальность и внутреннюю интимность. В любом случае, я слишком долго даже не понимал, что это небольшое сообщество оказывало сопротивление любому новому члену, не делая никакого выбора.
Когда выгнали седьмого «гостя», женщину, всю в слезах, я, наконец, все полностью осознал. Мне стало ясно, что некоторые женщины из группы изгнали ее, так как не хотели конкуренции.
Сейчас, когда я стал вспоминать изгнанных потенциальных членов группы, я понял, что каждый из них был в каком-то смысле посланцем беспокойства в группу. Один из мужчин, изгнанный в прошлом голу, добровольный член Анонимных Алкоголиков, на первом занятии заметил лекарственную зависимость у одного из членов группы. Другая, женщина, со степенью доктора наук по философии, а также счастливая в замужестве и мать двоих детей, вызывала беспокойство у некоторых из наших женщин, жаловавшихся на замужество и на то, что родительские обязанности не дают им возможности продолжать учебу.
Ещё один изгнанный, гомосексуалист, наслаждавшийся любовными отношениями с партнером многие годы, вызвал панику у некоторых мужчин с мазохистскими наклонностями, которые приходили в группу, стараясь скрыть гомосексуальные страхи.
Эти потенциальные члены группы не понимали, что самим своим существованием они создавали угрозу пациентам. Сами того не зная, они были потенциальными носителями плохих «новостей», и изгнание их группой являлось символическим убийством посланника волнений.
Можно было сказать, что группа сохраняла свою целостность, состоящую из изъянов. Члены группы не желали никакого нарушения своих защитных механизмов. Но они не могли развиваться без информации, поступающей извне. Более того, мне нужна была их открытость для того, чтобы с помощью новой информации разрушить их защитные механизмы.
Я должен был вмешаться — и самым определенным образом.
Я решил сказать, что собираюсь расформировать группу: «Я считаю, что вы — люди, которые сопротивляются новому, всякой новой мысли. Любого из тех, кого я приводил к вам, вы хотели уничтожить. Вы не можете общаться с людьми. Вы хотите убить мысль, носителем которой являются люди».
Когда они спросили меня, что я имею в виду, я сказал, что они нападают на всех, кто может рассказать что-то новое о них: «Вот почему я собираюсь разрушить вашу группу».
Они возразили, что все кого я пытался привести, имели какие-то недостатки, неприятные им. Они рассказывали мне о причинах, вспоминая о людях, которых видели один раз, даже не всегда на всем занятии. Я изумлялся количеству деталей, которые они вспомнили.
Однако я продолжал: «Каждый из этих людей мог дать возможность взглянуть на жизнь по-новому. Но вы не захотели взглянуть».
Тут же я напомнил им некоторые детали, зная, что это отразится на мне. Я сказал пациенту с лекарственной зависимостью: «Вы знали, что Джон понял Вас, поэтому Вы не захотели, чтобы он был здесь».
И я сказал одной из женщин: «Почему Вы выгнали Арету? Только но одной причине. Она была соперницей по завоеванию внимания мужчин».
Продолжая и продолжая, я объяснял, как каждый из новичков мог помочь им узнать главную истину о себе: «Таким образом, вы убивали посланца».
Я знал, что поступаю жестоко, но я должен был так поступить. Любой ценой я должен был противостоять им.
Я подумал: «Даже если они возненавидят меня вначале, они станут говорить о себе по-другому. Все, что угодно, будет лучше, чем этот застывший статус кво, это отсутствие прогресса». В самом деле, я не был уверен, как они воспримут мои слова. Я знал только, что конфронтация необходима.
Затем, к моему удивлению, произошли замечательные вещи. Я приготовился выслушивать оскорбления в течение долгих недель, но вместо этого мне пришлось наблюдать, как они внезапно стали резко критиковать друг друга. Группа перестала быть однородной массой, как это было очень долго, перестала быть самозащитпым организмом с иммунитетом и к вреду, и пользе.
Все, как один, члены группы стали обсуждать слабые места друг друга, и помогать друг другу понять их. Группа больше не прощала лекарственной зависимости или ненависти к брату (сестре), или самоограничений, результатов рационализации некоторых участников, то есть, того, что раньше препятствовало развитию группы.
Шли недели, и группа была куда интереснее, чем раньше, а члены группы открыли много нового друг о друге. Через месяц, когда я привел тщательно отобранного потенциального члена группы и кто-то сделал язвительное замечание, остальные вступились за новичка. Моя запоздалая конфронтация дала больше, чем я мог ожидать.
Конфронтация — это метод, такой же, как и другие. Как я уже говорил, как правило, мы используем подход, при котором в разговоре участвует вся группа, это необходимо в основном тогда, когда такого общения спонтанно не происходит— то есть в тех случаях, когда группа так «замораживается», что большинство ее членов не могут характеризовать друг друга так, как необходимо.
В этом и заключалась истина о группе. Их заговор молчания — «Ты защищаешь меня, а я защищаю тебя» — лишал меня шанса использовать свои обычные методы. Действительно, я и сам был временно одним из участников этого заговора.
Когда начинать конфронтацию.
Существует много признаков ситуации, в которой следует начинать прямую конфронтацию. Как показано на примере, мы пользуемся прямой конфронтацией, когда группа создает мощный тайный союз, и никакие тонкие методы не могут сломать невидимую стену, воздвигнутую ими.
Этот союз, который мы должны разрушить, иногда берет свое начало от тонкой работы одного единственного члена группы; "за которым следуют "остальные. Это может быть мужчина или" женщина, "которая очень часто словоохотлива, раскована; которая захватила власть," и которой остальные подчинились, не оказав сопротивления — и очень часто бессознательно.
Если мы не вмешаемся, ничего не изменится, «Мира, ты доминируешь в этой группе» —можем мы сказать.
Или: «Джек, ты перебиваешь одного за другим, и все боятся тебя».
В других случаях человек обретает власть над группой, изображая хрупкость: «Одно грубое слово, и я разрушусь».
В результате остальные стараются вести себя очень вежливо, не только с «лидером», но и друг с другом.
В этом случае мы также должны сделать, решительный шаг: «Гарри, у тебя появляются, слезы, будто, ты страдаешь, но на самом деле ты можешь их контролировать, не так ли? Ты не даешь людям слово сказать, и ты пытаешься проделать это со мной.»
Может случиться и так, что группа может заключать тайный союз для того, чтобы не упоминать о постоянных опозданиях кого-либо, или, возможно, о саморазрушающем поведении, например, алкогольной или лекарственной зависимости.
Если мы не вмешаемся, то обнаружим, что мы не в ладу со всей группой, а вовсе не только с «преступником». Так происходит, потому что тайные мотивы других членов группы не являются первопричиной их стремления избегать возмездия за свою откровенность; реальную или воображаемую.
В других случаях замораживание группы происходит в противоположном направлении, когда группа нападает на бедного одного члена группы фактически за все, что он или она делает. Если это происходит, принятие стороны жертвы становится табу для группы. Но именно это мы и должны сделать. Мы должны поддержать отверженного и противостоять линчеванию.
Особенно деликатными являются те случаи, когда терапевт обнаруживает, что он охарактеризовать себя самого, чтобы преодолеть групповое замораживание. Когда это происходит, мы почти наверняка испытаем желание выступить против наших притеснителей в совершенно определенных выражениях; Однако мы сами в здравом уме, или должны быть таковыми. Скорее, нам следует помнить, что такие нападения на нас могут быть необходимы для группового развития. Допустимо, чтобы первое освобождение группы от долго сдерживаемой злости на нас происходило в агрессивной форме, но даже если и так, было бы неблагоразумно распустить группу, не дав ей высказаться.
Почти всегда, когда мы пытаемся противостоять членам группы, которые вошли в молчаливое соглашение не замечать происходящего, нам следует воспользоваться такой тактикой, так как попытки применить другие методы оказались безуспешными.
Можно вспомнить «Джентельменское соглашение» Лауры Гобсон или «Лояльность» Голсуорси, в которых упоминается о молчаливом соглашении игнорировать жалобы меньшинства. В этих случаях, как и в наших, никакие средства не были эффективными, пока не было принято решение открыто противостоять группе.
Короче говоря, единственной разумной причиной конфронтации при наличии в группе некоторых устойчивых, упорно проявляющихся аттитюдов является освобождение самой группы от тираний этого фиксированного аттитюда. Мы не должны использовать конфронтацию для самозащиты или защиты кого-либо, а только для освобождения членов группы, чтобы они могли увидеть новую перспективу и создать новые взаимоотношения.
КАК ОСУЩЕСТВЛЯТЬ КОНФРОНТАЦИЮ.
В идеальном случае не следует противостоять группе, если мы еще не выявили для себя фиксированные антитюд группы и не решили в точности, что мы хотим сказать. Очень часто мы представляем, как группа будет реагировать на нас, имея перед собой три или четыре возможных сценария.
Нам также не следует противостоять группе или группировке, если мы испытываем мучения вследствие любых сильных эмоций. Если мы боимся члена группы или слишком привязаны к кому-либо в группе, группа может быстро понять, что мы говорили под влиянием отношения к кому-либо. Например, если мы выступим против группы, обвинив ее в том, что она кого-либо притесняет, а группа воспримет нас как защитника этого пациента, члены группы не будут прислушиваться к нашему мнению. Любая конфронтация с нашей стороны, если имеются подозрения о влиянии нашего отношения к кому-либо, вызовет негативную реакцию и будет непродуктивной.
Правильное поведение, всегда необходимое в нашей работе, имеет особое значение, когда мы начинаем прямую конфронтацию.
Конфронтация является таким сильным средством, что относиться к ней нужно очень бережно. У древних римлян была поговорка: каждый умеет приносить хорошие новости, но требуются особые умения приносить плохие новости: группа может воспринять нашу конфронтацию как плохие новости.
Ясно, что, когда мы все-таки решаемся противостоять группе или группировке, мы можем испытывать фрустрацию из-за того, что произошло. В этом нет ничего дурного. Это наша реакция на происшедшее в действительности. Мы испытываем обеспокоенность поведением в группе. Однако это означает, что мы должны быть благодарны себе за переживание фрустрации, принять его и не дать ему повлиять на то, что мы будем говорить.
Конфронтацией является простые, прямые высказывания: «Обратите взимание, что никому нет дела до того, что говорит Джон, никто не реагирует на него».
Это означает размышление вслух. Когда мы противопоставляем себя группе, говоря о невнимании к Джону, это может и не восприниматься как наше объяснение причин избегания пациента группой. Наше объяснение может быть неверным, хотя описание происходящих событий правильно. Такая интерпретация может ослабить конфронтацию или полностью свести ее на нет.
Учитывайте также, что интерпретации способствуют сосредоточению членов группы на себе, вместо того, чтобы посмотреть на жизнь шире, как хотелось бы нам.
В идеальном случае нам никогда не следует начинать конфронтацию, если до конца занятия остается меньше пятнадцати минут. То, что мы делаем,—это сильный удар для них. Им необходимо наше присутствие после сказанного нами, и им необходимо время, чтобы отреагировать.
Некоторые групповые терапевты предпочитают оставлять несколько мудрых слов под конец занятия. Даже признавая, что эти терапевты правы в том, что дают членам своей группы предмет для размышления, конфронтацию никогда не следует оставлять на эти последние минуты.
Некоторым терапевтам — особенно тем, кто только начинает изучать наши методы —такие конфронтации могут показаться жесткими. Однако верно противоположное. Предательством группы является выбор терапевтом легкого пути, когда он позволяет группе избегать, вызывающих боль мыслей и чувств. Такая группа развивается псевдогармонически, испытывая переживания, но не обсуждая их, подобно некоторым щепетильным родителям, которые избегают говорить о сексе. Податливый терапевт в таких случаях может избрать мягкую манеру. Но в действительности он или они прячутся от гнева или разочарования группы.
Такие терапевты стремятся сохранить уважение к себе и свой статус, избегая риска при апелляции к сознанию группы. Страх не показаться добрым или «объективным»—это болезнь непопулярности. До тех пор, пока терапевт не перестанет прятаться, члены группы не смогут сделать важные открытия или создать новые взаимоотношения.
Когда конфронтация необходима, се нельзя благополучно избежать. Каковы бы ни были мотивы терапевта не прибегать к ней — страх вызвать злость группы или разочарование, пли страх перед необходимостью обсуждать собственную нерешенную проблему и делиться с ней в группе или просто игнорирование—он неизбежно будет наблюдать, как группа катиться вниз.
Наша популярность, подобно родительской, значит гораздо меньше, чем результат нашей работы. И конфронтация, когда она необходима, является основой этой работы.
ГЛАВА 8
НЕ ФИКСИРУЙТЕСЬ
Ремесленники" и художники говорит: «Не фиксируйте свое внимание на том, не разрушено»! Это означает, что если вы заподозрите недостатки в вашем творении; будьте внимательны,-изучите их перед тем, как что-то улучшать. Возможно, в действительности все в порядке, а вы имеете дело с тем, с чем никогда не сталкивались. Это может быть какая-то переходная форма, или даже, совершенно новая.
Или, как бывает у художников, может быть, действительно что-то, не так, но вы еще не поняли, что именно. Если вы начнете, скорее исправлять изъяны, вы можете испортить картину или статую. Возможно, нужно было лишь внести небольшое изменение, а вы изменяли все произведение и к худшему. Вы слишком много уделили, внимания тому, что вовсе не было разрушено, и не сделали того, что надо было делать.
Переусердствовать, фиксируясь на том, что не нарушено, значит навредить фактически в любой области. Например, хирурги, оперирующие, пациентов, столкнулись, с так называемым птозисом — опущением органов. Не один пациент умер от этого на операционном столе. Исследования в дальнейшем показали, что это явление связано с гравитацией. Ошибка хирургов заключалась в неправильном размещении органов, основывающемся на знаниях, полученных при изучении трупов: Они были расположены горизонтально, тогда как у живых, прошедших рентгенологическое обследование, те же органы были расположены ниже. Хирургическое поднятие органов — это крайний пример, попытки зафиксироваться на том, что не нарушено. Конечно, когда ошибка была обнаружена, такая хирургическая практика была, немедленно прекращена. Но кто знает, сколько вреда было принесено?
Мы, групповые терапевты, как и психотерапевты в целом, не защищены от ошибок фиксации на том, что не нарушено. В разное время мы лечили людей из-за их образа жизни, который сейчас мы считаем нормальным, например, лечили гомосексуализм, или то; что мы называем сверхсексуальностью. В некоторых случаях мы ошибочно считали подобное сексуальное поведение перверзиями, а ведь оно обычно в животном мире. Мы считали такое поведение серьезным отклонением, и пытались лечить этих людей.
Совершая такие ошибки, мы обычно действовали из лучших побуждений. Мы просто не понимали, что действительно было не так, если оно было вообще, пытались починить то, что в этом не нуждалось. Мы судили о поведении, во многом исходя из его социальной приемлемости. Забывая; что разным людям присущ разный образ жизни. Во многих случаях терапевт буквально сражался с необычным. Абсолютно никаких нарушений не было в стилях поведения, которые мы старались изменить.
К счастью, большинство из нас исправили свои ошибки, совершенные в результате фиксации на том, что не нарушено. Сейчас мы считаем приемлемым гораздо более широкий спектр человеческого поведения.
Однако существует возможность другой ошибки, которая обычно сопутствует ошибке в результате фиксации на том, что не нарушено.
Для терапевтов эта ошибка принимает форму попытки адаптировать членов своей группы к жизни, что в действительности они должны делать сами.
В идеальном случае, мы должны только выявлять саморазрушающее поведение пациентов, чтобы помочь им понять себя. Они сделают все остальное сами, если мы хорошо справимся с этим. С другой стороны, если мы сделаем больше, они сделают меньше. Мы не должны совершать ошибок в лечении наших больных, например, высказывая свои предположения до того, как они будут готовы услышать это.
Иногда нам тяжелее всего ждать. Когда мы видим, как пациент вредит себе и не понимает этого, нам часто хочется поделиться своими выводами.
Это выглядит так, как если бы нам хотелось закричать: «Я знаю, что в действительности неправильно. Я знаю, что ты должен делать. Слушай меня, и ты будешь рад тому, что встретился со мной».
Только с опытом большинство терапевтов начинают понимать, что только один терапевт не может исцелить ни одного пациента. Словами Шекспира, «...разум сам себе хозяин».
Мы не должны стремиться к фиксации тех или иных особенностей поведения, даже неверных, по той простой причине, что мы не можем сделать этого. Самое большее, что в наших силах, — это определить особенности пациента и предложить ему или ей новый конструктивный способ поведения.
Предположим на минуту, что мы правильно оцениваем происходящее, и поведение члена нашей группы является самозащитным. Мы можем действовать подобно Шерлоку Холмсу и изобличить его, нападая на человека, как на преступника.
При этом мы, возможно, будем великолепно выглядеть в глазах этого пациента и всей группы. Мы обратили внимание на особенности поведения, не замеченные никем другим, следовательно, мы настоящие профессионалы.
Однако, если мы слишком скоро начнем делиться своими наблюдениями, даже если пациент все поймет и прекратит вести себя таким образом, мы не дадим ему времени оценить в точности свое поведение.
Верно, наш прыжок с комментариями может привести к быстрому изменению поведения. Наш пациент может твердо решить вести себя по-новому. Однако он еще не достиг глубины понимания своего поведения и его причин.
Наши попытки приведут к тому, что ему будет труднее понять свое поведение. Мы можем действительно совершить то, что ранние психоаналитики называли «полетом в здоровье». Т. к. наш пациент полностью не осознает то, что делает: или осознает это поверхностно, улучшение его поведения будет временным. Его психика и побуждения, лежащие в основе поведения, останутся неизменными, и он, наверняка, в дальнейшем будет вести себя по-прежнему, или слегка видоизменив поведение.
Мы хотим достичь истинного понимания. Мы хотим, чтобы член группы изучал свое поведение снова и снова, так часто, чтобы это стало для него обычным явлением. Он поступал и чувствовал определенным образом, возможно, с самого детства. Мы хотим, чтобы он продолжал вести себя так же и чувствовать так же достаточно долго, чтобы оценить себя в этой роли.
Только после этого, как он сможет оценить, что делает в тот момент, когда он это делает, он сможет правильно понять, какие способы поведения причиняют ему вред. В конце концов, он придет к выводу, что сам постоянно создает себе камни преткновения и сможет выработать альтернативу. Почти наверняка, когда он придет к этому, то обнаружит, что его поведение изменилось без увещеваний — наших или со стороны группы.
Например, помощь пациенту в оценке себя, как излишне критического, мстительного или не прощающего обиды важна, если он готов измениться. Чем глубже он понимает свое поведение и осознает, что мешает его жизни и вредит ему, тем легче он сможет измениться, причем без нашего вмешательства.
В некоторых случаях он может принять решение об изменении своего поведения совершенно сознательно: «Я не хочу быть таким, как мой отец».
В других случаях он изменит свое поведение бессознательно, возможно, это произойдет как реакция на поведение членов группы, которые дадут ему понять, что он нападает па них.
В любом случае само наблюдение пациента, происходящее вновь и вновь, способствует уровню понимания, которое недоступно нам. И обладая этим уровнем понимания, он имеет больше возможностей изучить причины своих поступков и выработать альтернативу, чем, если бы он попал под перекрестный огонь группы.
Приведем примеры, которые показывают, какой вред может принести излишнее усердие некоторых групповых терапевтов.
В нашей группе сеть мужчина по имени Джефф, который непрерывно разговаривает, когда чувствует опасность. Джефф прерывает людей, и застенчивым труднее излагать свои мысли, чем обычно. Джефф находится в достаточно хорошем состоянии, но, скажем так, он раздражает нас, так как тормозит естественное общение членов группы и способствует недовольству группы. Он заставляет нас чувствовать себя неудачниками.
Предположим, мы поддались своему первому побуждению скорректировать его поведение в ту же минуту. Мы можем сказать Джеффу спокойным топом: «Джефф, почему ты не перестаешь разговаривать, пока высказывается Джейн? Ты мешаешь».
Заметьте, что корректируя Джеффа таким образом или наказывая его, мы обращаемся только к его поведению. Более того, мы поступили так, прежде всего, потому, что Джефф пренебрегал нами. В итоге, самое большое изменение поведения, которое мы можем ожидать от Джеффа, это то, что он может действительно перестать разговаривать на более или менее длительное время. И мы можем ожидать, что он почувствует себя задетым. Ему будет неприятно. Но при этом не произойдет истинных изменений в его психике. Джефф не приблизится к решению проблемы, заключающейся в побуждении прерывать говорящего или к пониманию чувств, имеющих отношения к мотивации поведения.
Или возьмем Элен, которая краснеет и отворачивается всякий раз, когда кто-нибудь делает ей комплименты. Если мы сами попытаемся изменить ее поведение, попросив Элен не делать этого, или даже указав на то, что она делает, мы просто загоним проблему в подземелье. Даже если Элен после этого заставит себя смотреть в глаза человеку, который в следующий раз сделает ей комплимент, мы только притормозим привычный способ поведения. Мы не сумели сделать так, чтобы Элен смогла исследовать свою проблему или полностью решить ее.
Мы не добьемся продолжительного эффекта, если будем пытаться сами фиксироваться на проблемах пациентов. Напротив, почти всегда мы лишь увеличим дистанцию между пациентом и тем уровнем понимания своих проблем, который надолго освободит его от привычного способа поведения.
Эта ошибка, фиксация на том, что мы считаем необходимым исправить, даже менее оправдана в процессе групповой, нежели индивидуальной терапии. Одной из причин является то, что в группе присутствует много людей, комментирующих поведение пациента. Почти наверняка некоторые уже пытались указать пациенту на его проблему, и безуспешно.
Например, кажется очевидным, что, по крайней мере, некоторые из группы Джеффа призывали его молчать, пока они говорят. Они ничего не добились, или же Джефф перестал прерывать высказывающихся в группе. В любой группе у нас почти всегда кто-то пытается скорректировать чье-либо поведение, и бывает, что на это пациент не обращает внимания. Трудно повторять попытки, уже сделанные кем-то и не достигшие цели.
Действительно, большое количество наблюдателей в группе способствует тому, что чьи-либо поступки будут замечены, охарактеризованы кем-нибудь. Члены группы видят гораздо больше, чем мы одни, и предлагают различные точки зрения на происходящее,
Это относится и к неприятию Элен комплиментов, неспособности воспринимать их. Почти наверняка, кто-нибудь из группы, возможно, другая женщина, пыталась преодолеть ее стыдливость, указав Элен на особенности ее поведения. Если это так, то наши попытки изменить поведение Элен, описав его, не добавят ничего нового.
Рассмотрим теперь нашу альтернативу, которая заключается в создании препятствии безуспешным попыткам людей изменить саморазрушающее поведение. Это означает, что мы говорим: «Позвольте людям продолжать делать то, что они делали всегда, но на этот раз пусть они делают это сознательно. Ведя себя по-старому в данный момент, они могут наблюдать за своим поведением и оценивать его, что они никогда не делали прежде, они могут увидеть, когда они действуют, почему они действуют так, и, возможно, понять источник такого поведения, которое сейчас стало для них саморазрушающим. Для начала они смогут увидеть, как их поведение влияет на других людей».
Фактически, чем лучше они поймут все это, тем больше вероятность того, что они захотят изменить свое поведение. Однако, как ни парадоксально, помогая им в этом, мы убеждены, что они скорее будут продолжать вести себя по-прежнему, чем остановятся. Действительно, вместо того, чтобы травмировать пациента, мы предпочитаем вести себя с пациентом, обнаруживающим признаки саморазрушающего поведения, так, как будто ему следует вести себя именно так в течение неопределенного промежутка времени. Он наверняка будет вести себя по-прежнему, и если всё будет именно так, он глубже поймет причины своего поведения.
Возвращаясь к примеру с Джеффом, мы не просто отказываемся от разговора с ним. Если случится так, что кто-то из членов группы станет критиковать его, и мы увидим, что Джефф непривычно молчит, мы будем считать происшедшее неудачным результатом вмешательства, и отнюдь не предпочтительным. Вместо того, чтобы присоединиться к нападающему на Джеффа, мы можем бороться за право Джеффа вести себя так, как ему хочется. Конечно, Джефф прерывает и раздражает не одного человека, но у Джеффа есть право поступать так, так же как и у остальных есть право высказываться по поводу поступков Джеффа.
Короче говоря, подавление саморазрушающего поведения в действительности может увеличить расстояние до нашей цели, отличающейся от исправления поведения пациента.
Наша цель — чтобы пациент;
- Понял, что действия, которые он повторяет, не позволяют ему жить полнокровной жизнью — или что эти действия неблагоприятно влияют, по крайней мере, на некоторых людей.
- Ясно понял то, что он делает, и изобличил себя в этом в данную минуту.
- Полностью понял, почему он так поступает.
- И, наконец, сумел избавиться от такого поведения.
Вот почему, позволяя группе анализировать и обсуждать поведение члена группы до того, как проблема будет им полностью решена, мы можем принести вред, как если бы мы совершали эту ошибку сами.
Рассмотрим в какой-то мере более сложный пример, в котором нам следовало бы в идеале одобрять саморазрушающее поведение пациента, вместо того, чтобы препятствовать ему.
Джон один из тех, кто ищет убежища в глубинах психологии, потому что боится реальной беседы и интимности, которая может от него потребоваться в искренних взаимоотношениях. Полон страха, Джон прячется за психологической жвачкой, говоря преимущественно о том, как он представляет себе бессознательные мотивы других. Пока Джон остается на занятых им позициях, кто может иметь претензии к нему или хотя бы спорить с ним?
Типичным может быть его обращение к Филлис, страдавшей от невозможности забеременеть. Филлис говорила очень проникновенно, и никто из группы не остался безучастным, включая Джона. Однако тогда как все сочувствовали ей или давали советы, Джон изложил свои комментарии как всегда, отстраненно-безжизненные: «Филлис, ты не можешь иметь ребенка, потому что у тебя инверсионный Эдипов комплекс: тебе все еще хочется спать со своим отцом».
Не удивительно, что Филлис не могла согласиться с этим. Группа забеспокоилась, и не один человек был возмущен. Эти члены группы стали обвинять Джона.
В начале они не понимали до конца того, что делал Джон. Некоторые обращались к нему с просьбой давать людям высказаться, но Джон давал им высказаться, и. группа поняла, что его вмешательства не являются истинной проблемой
Такой проблемой, как они выяснили, является критичность Джона, приписывание другим разных мотивов, реальных или изображаемых, вместо теплого и искреннего разговора. Джон, поняли они, стремится к контакту с членами группы на уровне воображения, и в результате оказывается неспособным к настоящему общению.
С тех пор, как члены группы поняли Джона, они стали сердиться на него. Они говорили ему, что не желают слушать его глубоких озарений или открытий истины.
«Да можешь ты хотя бы сказать «здравствуй» или «до свидания»? —Спросил Джона один из членов группы, скривившись.
Попытки группы подавить «психологическую жвачку» Джона имели успех в том смысле, что Джон перестал высказываться таким образом. Однако реальная проблема оставалась нерешенной — а именно, заключавшаяся в том, что Джон продолжал витать в облаках бессознательного и не мог понять настоящих взаимоотношений с людьми. Если бы, у Джона не было возможности вести себя, как обычно, он никогда не смог бы точно понять, что он делал и почему.
В этом смысле обвинения группы только загнали Джона еще глубже в свой «невидимый мир». Они только сделали ему хуже, отрезали единственный путь к пониманию происходящего— а именно, не позволяя ему высказываться в обычной для него манере. Они загнали его в еще более одинокий и изолированный мир, чем тот, в котором он жил.
Вместо того, чтобы заставлять жить его в оторванных от мира катакомбах, вдали от всего человечества, в идеальном случае нам следовало бы поощрять Джона продолжать излагать свои «глубокие» выводы, псевдоаналитические предположения, до того как он сможет понять, что он делает.
Соответственно, мы дадим понять и группе, что она делает, а именно, запрещает Джону единственно важный для него в данный момент способ самовыражения.
Вместо того, чтобы обращаться к Джону, мы можем обращаться к группе, пытаясь дать ему возможность самопознания.
Например, мы можем начать конфронтацию по отношению к группе; «Обратите внимание, вы — люди, стремящиеся подавить этого человека, вместо того чтобы позволить ему быть самим собой. Вы — люди, которые не хотят принять вои чувства, которые в действительности испытывают, когда Джон говорит таким образом. Наверняка Джон заставил вас беспокоиться. Но вы надеваете ему намордник, «вместо того, чтобы поговорить о том, как вы воспринимаете его».
Помимо прочего, нашей целью является не позволить группе пытаться фиксироваться на Джоне, изменять его поведение. Джон сам изменится, когда будет готов к этому. Все, что мы хотим хотим, это создание условий, в которых Джон сможет понять свои поступки и то, как другие воспринимают его.
Нашей целью, можно сказать, является позволить Джону продолжать жить в обоих мирах столько, сколько ему нужно. Только когда он увидит впереди свет, он сможет действительно измениться. Любопытно, что нашим препятствием в данном и во многих подобных случаях является преждевременная попытка группы решить проблему.
Стремление группы «придушить» пациента может иногда приобретать очень незаметные формы. Но даже в таких случаях, если мы не дадим возможность члену группы продолжать вести себя по-прежнему, пациенту никогда не решить свои проблемы.
Например, «изощренная» группа, раздраженная чьим-либо поведением, может стремиться проникнуть в мотивы члена группы, ставя при этом перед собой цель устыдить пациента.
Если, не разглядев побуждений группы проникнуть в мотивы пациента, мы ошибочно дадим группе волю, она может последовать своим побуждениям и остановить пациента, лишая его шанса изучить свое поведение.
Например, пациент одной из моих групп, Кевин, постоянно приносил фотографии роскошных женщин, описывая каждую из них как женщину, которую он искал всю жизнь и сообщая о намерении жениться на пей.
Каждую неделю Кевин превозносил физическую красоту и ум женщины и говорил об общем с ней будущем как о решенном деле.
Но, как группа, имеющая опыт, уже могла предвидеть. Кевин вскоре заменял одну фотографию на другую, причем он делал это, даже не вспоминая о прежней любви.
Фактически, если кто-нибудь случайно спрашивал Кевина: «Что случилось с последней девушкой?» — Он отвечал: «О, с ней ничего не получилось».
Ясно, что всех раздражали эти взлеты и падения («скачки») или даже приводили в ярость. Но в этой группе ее участники не всегда были уверены в том, что чувствуют, и особенно медленно осознавали испытываемую ими злобу.
Вместо того, чтобы позволить Кевину вести себя таким образом, и получить возможность осознать эту злобу, члены группы решили запретить ему так вести себя, и как можно быстрее. Они вежливо пытались выведать у Кевина, почему он приносил сюда фотографии. Они стремилась обескуражить Кевина, даже без открытого осуждения или протеста.
Один из членов группы раздраженно прошептал: «Кевин, я заметил, что у всех женщин на фотографиях, которые ты приносил, черные волосы. Черные волосы были у твоей матери?».
«Да, действительно».
И другой член группы: «Кевин, все эти женщины разочаровали тебя, я понимаю, что это ужасно. А кто еще в твоей жизни разочаровывал тебя, я хочу сказать, в детстве?»
И так далее.
Не удивительно, что Кевин перестал приносить фотографии, как перестал рассказывать о своих последних увлечениях. Его похождения были проанализированы группой, не понимавшей их, и Кевин стал комфортным, спокойным и впал в легкую депрессию.
Прекратились восторги, сопровождавшие каждую фотографию. Но более важно, что исчез шанс понять поведение Кевина, выявить его сущность и его связь с событиями его жизни.
Действительно, начинания Кевина, не только в любовных делах, но и во всех других, происходили с большим энтузиазмом и быстро прекращались. Однако преждевременные попытки группы избавиться от своих чувств фиксацией на поведении Кевина отобрали шанс выявить действительно существующую проблему Кевина и изучить её.
Как только я это понял, моей главной целью стало помочь группе, понять то, что, пытаясь, подобно терапевту, анализировать поведение Кевина, они его тем самым контролировали. Естественно, я не мог прямо сказать им о стремлении защититься от собственной злобы или зависти к Кевину из-за его общения с роскошными женщинами. Я должен был сделать это не директивно, а так, чтобы все приняли в этом участие.
И, как часто случается, это был способ, который, как можно было предвидеть, вызвал неприязнь ко мне со стороны группы, по крайней мере, на время.
Потребовалось несколько занятий, чтобы Кевин возобновил рассказы о своих похождениях. Как и предполагалось, как только он начал, кто-то из членов группы счал говорить о «нерешенной проблеме» Кевина, имеющей отношение к его матери. Остальные присоединились к нему, добавляя все новые детали к своей псевдореконструкции прошлого Кевина, и ему пришлось спрятать фотографии в карман.
Затем, к изумлению всех присутствующих, я попросил Кевина, показать мне эти фотографии.
Кевин дал их мне, и после их изучения я сказал что-то вроде того, что женщина на фотографии весьма хорошенькая, какой она и была на самом деле. Я попросил Кевина рассказывать нам, как будут складываться его отношения с этой женщиной.
Он улыбнулся и сказал, что сделает это.
Я не внес ничего нового, лишь сохранил его привычную манеру поведения. То есть я не создавал пьесу, а только предоставил место и пространство для игры по его собственному сценарию,
Как только я отдал Кевину фотографии, группа как один, обрушилась на меня. Они были единодушны в предъявляемых ко мне обвинениях. Я играл на его слабости, на том, что один из членов группы назвал «навязчивыми действиями».
Исчезла вежливость членов группы, их дипломатичность. Они сердились на меня. Знал ли я, что Кевин был всего лишь путешественником, который приносил фотографии и рассказывал о своих похождениях просто, чтобы привлечь внимание к себе? Понимал ли я, что Кевин уставал от этих женщин почти также быстро, как начинал рассказывать группе обо всех своих делах?
В конце концов, один из членов группы выступил против меня и высказался напрямик: «Считалось, что Вы единственный человек, который может помочь Кевину справиться со своей проблемой, так почему же Вы поощряете его поведение?»
Я понял, что настал решающий момент: «Вы — те, кто ждёт от Кевина комфортности. Может быть, вам не нравится то, как вы воспринимаете его поведение? Но мы здесь не для того, чтобы фиксироваться на чьем-либо поведении, просто «анализируя» его, не имея перед глазами предмета анализа».
Возможно, я поступил неразумно, сказав обо всем этом достаточно неопределенно и дав им почву для самых разных размышлений, но так или иначе, члены группы стали говорить о себе и в частности о том, как они воспринимали рассказы Кевина о своих любовных похождениях.
Несколько мужчин рассказали о своей ревности. Один мужчина изливал жалобы на собственный брак и сексуальные неприятности в нем. Затем женщина рассказала нам, что из-за рассказов Кевина и фотографий красивых женщин она ощутила себя непривлекательной. По мере того, как члены группы рассказывали о своих реакциях на поведение Кевина, им становилось все яснее их собственное поведение. Кевин продолжал приносить фотографии. Только после того, как прошло несколько месяцев, он смог по-настоящему понять то, что он делает, и то, что его поступки должны получить какое-то объяснение.
Спустя некоторое время с помощью группы Кевин понял, что он бравировал своей сексуальностью и очень сомневался в своих силах. В самом деле, он позволял группе думать, что был близок с одной из женщин, однако это не соответствовало действительности,— он приносил ее фотографии через две недели после того, как она отвергала его,
Если бы я просто пошел на поводу у группы и позволил ей приостановить привычное поведение Кевина, т. е. на поводу фиксации, скорее разрушительно действующей, чем позволяющей исследовать проблему,— я сомневаюсь, что мы смогли бы когда-нибудь помочь Кевину, исправить свое поведение. Без понимания этого, препятствовать его поведению было бы безрезультатно. Он бы скрывал, что нуждается в самопонимании, и мы бы ничего не могли сделать.
Почти наверняка Кевин остался бы прежним, возможно, не таким откровенно фальшивым, но с теми же нерешенными проблемами, что и прежде.
Более того, позволь я группе запретить ему вести себя по-прежнему, группа лишилась бы возможности осознать собственное стремление «придушить» людей и понять важные чувства, которые они сами испытывали.
Допустим, я на некоторое время разрешил бы группе препятствовать ему, за это время ни Кевин, ни группа не выиграли бы ни в чем. Ретроспективно я теперь думаю, что меня ввели в заблуждение псевдоаналитическне рассуждения цензоров группы, иногда даже блестящие. Однако именно одобрение поведения Кевина, а не неодобрение действительно могло помочь ему.
У группы есть много самых разных методов «придушения» поведения, и в этом смысле они не отличаются от даже самого демократического общества. Следуя нашему правилу, не фиксироваться на поведении, а понять его и, позволяя члену группы, следовать собственному решению, мы не должны разрешать своей группе малейшие попытки подавить поведение участника. Не идя на поводу у толпы, мы даем возможность получить пользу, как отдельному члену группы, так и всей группе.
Мы не фиксируемся. Любая наша попытка дать лекарственное средство является признаком неверия в исцеляющую силу группы и ее членов. Если змея должна фиксироваться на том, что подверглось разрушению или станет таким, то мы не должны делать этого. С другой стороны, когда мы или группа побуждаем члена группы понять, и прочувствовать свое поведение, а член группы действует по своей воле, оп сделает больше, чем просто починит разрушенное. Он сделает больше, чем возвратится к своему первоначальному состоянию. Член группы, если у нас достаточно терпения и умений, поднимется на более высокую ступень, настолько высокую, что мы сами можем ее никогда не достичь. Таково чудо, которое Карл Юнг назвал «антисептической силой сознания».
СОДЕРЖАНИЕя
ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРОВ РУССКОГО ИЗДАНИЯ
ГЛАВА 1. Групповой анализ.
ГЛАВА 2. Как сделать эго плохо.
ГЛАВА 3. Вовлечение игроков — техники создания «мостиков».
ГЛАВА 4. Как группа помогает.
ГЛАВА 5. Какие чувства испытывает терапевт.
ГЛАВА 6. Оркестровка группы.
ГЛАВА 7. Решительный шаг.
ГЛАВА 8. Не фиксируйтесь.
Луи Р. Ормонт
«Групповая психотерапия: от теории до практики» .