Louis Ormont) в Center Advanced Group Study, New-York, и названный им современным групповым анализом (modern group analysis)
| Вид материала | Документы |
- Audi Group Design Center. Уникальный проект audi ag и Audi Russia, направленный, 105.22kb.
- Восьмой международной научно-практической конференции «маркетинговые исследования:, 86.28kb.
- Natuzzi Group крупнейшая итальянская компания по производству мебели и один из лидеров, 42.56kb.
- Альянс медиа www allmedia, 37.91kb.
- Ооо «Research & Branding Group» тел.: 8 (044) 529-22-48 факс: 8 (044) 529-22-84, 135.55kb.
- Itc solution ag; ibp gmbH; relux umwelt GmbH; streicher anlagenbau GmbH & Co. Kg; Dorsch, 94.66kb.
- Computer Logic Group Уважаемые гости нашего семинар, 51.71kb.
- Тема: «Стимулирование развития заготовительной деятельности, обеспечение населения, 36.82kb.
- East-West Development Group, Russia ("ewdr") is a Russian wing of East-West Development, 75.73kb.
- Oxford University Press, 1990, издал недавно свою новое исследование, 114.02kb.
Иногда мы уверены в наших чувствах, и нас не беспокоит проблема, как определить их. Они осаждают нас, они атакуют нас и заставляют чувствовать себя жертвами. Например, они безошибочно сообщают нам, что нам нравится или не нравится член группы, или что мы чувствуем себя уверенно или тревожно.
Но часто чувства, которые могут больше всего помочь в нашей работе, вовсе не так очевидны. Они могут прятаться за чувством беспокойства или за мыслями, которыми мы отнюдь не гордимся, когда мы осознаем их. Чтобы выявить такие чувства, нужно время и работа.
Нашей первой реакцией на такие признаки, скорее всего, будет сознательное: «Уходи. Не существуй. Оставь меня в покое».
Каждому терапевту знакомы признаки, указывающие на нечто большее, чем хотелось бы видеть — на что-то внутри его или ее или что-то в самой группе. Это едва заметный сигнал, о котором мы предпочли бы не знать, отгоняя то, что может нарушить наше спокойствие.
Вдруг раздается гром среди ясного неба. «Этого не может быть», — убеждаем мы себя, — мы просто неправильно поняли». Нашим первым побуждением становится обьяснить гром в соответствии с тем, что мы можем видеть, а если это был все же настоящим гром, то вам следует изменить действительность по своему вкусу.
Наиболее чуткий групповой терапевт тот, кто прислушивается к едва заметным звукам, и не старается скрыть поступаемую информацию. Наступит буря, и мы должны знать о ее наступлении и подготовиться к ней. Фактически, любые паши попытки увернуться от информации в конце концов принесут нам только вред — эти усилия углубят бессознательную убежденность в том, что мы допустили ошибки в работе.
Несмотря на неприятные чувства, мы должны прислушаться к ним, как к самым приятным. В дальнейшем они будут играть огромную роль. Если мы как следует, изучим этих наших нежеланных гостей, мы поймем, что наши дела не так уж плохи. Даже если мы невольно создадим в группе какие-либо затруднения, если проблема реально существует, то мы должны разрешить се.
Любая попытка уклониться от истины обязательно парализует терапевта — это цена, которую приходится платить за любую психологическую защиту. Независимо от нелицеприятности, необходимо обращать внимание на любой факт ради собственных целей и целей группы.
Но как же нам справиться с этими побуждениями, кажущимися вначале такими нежелательными? Чтобы нам ответить на этот вопрос, прежде всего, нужно понять, какую форму они принимают, в каких масках они предстают перед нами. Совсем необязательно они приходят к нам как просто чувства. Они могут принимать самые очертания.
Давайте взглянем на некоторые из них и рассмотрим, какую пользу мы получим, если будем иметь мужество внимательно следить за этими сигналами и расшифровыватъ их.
Одними из наиболее часто встречающихся, являются фантазии.
Например, у терапевта время от времени повторяются фантазии, содержанием которых является желание задушить одного из мужчин в группе. Его предполагаемая жертва — мужчина, который постоянно улыбается, говорит о том, как хорошо ему живется и даже делает комплименты терапевту и группе.
Однажды этот член группы объявляет, что он не посетит следующее занятие, и весело описывает Карибское путешествие, в которое он собирается отправится рассказывает, как ему повезло. В этот момент наш терапевт испытывает острое желание подняться с кресла, обойти его и дать волю своим чувствам. В фантазиях терапевт видит себя в качестве Клинта Иствуда, разбивающего голову хитрого политика.
Любопытно, что при всем этом терапевт не чувствует к члену группы никакой злости: у него всего лишь есть фантазия, однако в них агрессия легко просматривается, даже если он и не испытывает подобных эмоций на сознательном уровне.
Изучение своих фантазий в данном случае приведет терапевта к открытию, что он относится к этому члену группы с пренебрежением. Его пациент мог бы сказать ему: «Вы совсем другой, чем я, и совсем не в моем вкусе».
Зная все это, терапевт счел бы бесполезным терпеть эти фантазии в дальнейшем. Он предпочел бы помочь группе понять, что делает этот мужчина, — группе в той же мере, что и себе. Все получили бы пользу.
Иногда первое, что приходит в голову терапевту относительно своей фантазии,— это то, что она имеет какое-то отношение к действительности.
В другом случае у терапевта-женщины появилась фантазия, что она собирается на похороны. Однако она не видела никаких причин для возникновения мыслей о смерти.
Ей очень нравились члены группы, мило щебетавшие в этот момент.
Вначале терапевт пыталась изгнать свою фантазию из сознания. Но она возвращалась снова, и вскоре она ощутила необходимость вплотную заняться его.
Наблюдая за членами группы, она поняла, что одна из её пациенток, Марта, очень грустна: «Марта, ты что-то сегодня молчалива».
Больше она ничего не сказала, но уже этих слов было достаточно, чтобы вызвать у Марты рыдания и рассказ о том, что на этой неделе умерла ее сестра. Марта не хотела говорить об этом группе, боясь неискреннего сочувствия. Однако она рассказала об этом группе — или, если быть более точным, она «рассказала» терапевту.
В этом случае фантазия терапевта дала начало широкой дискуссии, не только об умершей сестре, горячо любимой Мартой, по и о затруднениях Марты относительно получения от группы того, в чем она нуждалась — а именно, глубокого внимания и заботы.
У каждого из нас бывают подобные фантазии — такие, как выигрыш в лотерее или бегство от пациента, или желание объявить: «Группа, у меня для вас большая новость. Это наше последнее занятие». Этими фантазиями не следует пренебрегать. Хотя действия, к которым они могут привести, неочевидны, фантазии сами по себе могут содержать в себе важную информацию о том, что мы чувствуем о том, что делает группа и почему.
Почти всегда эти фантазии означают, что мы сердимся на свою группу или хотим удрать от нее. Соответствующее объяснение такой фантазии, даже самим себе, может привести к тому, что мы почувствуем злость или неприятие группы. При этом фантазия сможет помочь нам в точности понять, как мы относимся к группе.
Тесно связаны с фантазиями побуждения, действовать определенным образом. Если их изучать, то также можно прийти к пониманию своих чувств. Часто фантазии и побуждения (импульсы) сопутствуют друг другу. Различие между побуждениями и фантазией, между физиологией и феноменологией поведения не должно нас касаться: важно, что и фантазия, и побуждение могут служить ключами к пониманию наших чувств, если другие ключи отсутствуют.
Могут быть также оговорки, которые больше дают для понимания своего внутреннего мира, чем мы думаем. Например, мы неправильно называем имя участника группы, мы называем его именем своего младшего брата. Возможно, никто и группе не заметил этого, или, возможно, мы даже не сделали этой ошибки вслух; мы только в мыслях неправильно назвали члена группы. Но мы знаем, что допустили ошибку. И сели это произошло, для нас сразу станет ясно, что мы думали о члене группы, как о своем младшем брате в том смысле, что мы испытывали к обоим идентичные чувства.
После этого нам не трудно понять причину.
Мы можем вспомнить, что в детстве наш брат постоянно доставлял нам хлопоты и обращался к нам за помощью. Действительно, так и было на самом деле, и долгие годы мы чувствовали себя обиженными. В детстве мы чувствовали, что нас эксплуатируют, особенно, когда любимая мамочка проводила три четверти своего времени в беспокойстве о брате.
Точно так же наш пациент, казалось, ожидал, что группа будет заботиться о нем. И группа творчески поработала, спасая его; некоторые члены группы посвятили этому много драгоценного времени, которое могло быть и лучше использовано. В результате все, кроме этого члена группы, понесли потери. Но, что хуже всего, мы поняли, что сами оказались в убытке.
Начиная анализировать нашу оговорку, мы начинаем понимать, что мы слишком много внимания посвятили спасению этого пациента, «нашего брата», и сделали слишком мало, чтобы спасти от него группу. В результате этого мы испытали такие же чувства к этому члену группы, какие мы испытывали, и все еще испытываем, к нашему младшему брату — мы негодовали па него --- и особенно нас обижало, что он так подольстился к нам, что смог получать так много.
От простого признания того факта, что мы назвали его всего лишь про себя, мы пришли к открытию, касающемуся и его, и нас, которое оказало глубокое влияние на группу. Выявив этот фрагмент, мы смогли переделать мозаику.
Еще более важным, чем оговорки, предметом нашего изучения являются моменты амнезии. Молодой терапевт, ведя спою первую группу, постоянно забывает имя одной из женщин. Вначале он пытается решить проблему, используя мнемотехнические приемы, но к его изумлению имя он все равно забывает.
За минуту до ее прихода он знает ее имя, это очевидно. И он знает его в то мгновение, когда она проходит через дверь. Но не помнит имя, когда ведет группу. Он вздыхает с облегчением, когда кто-нибудь из группы зовет ее по имени; но даже это не помогает.
В конце концов, после ряда неудач он пишет ее имя на клочке бумаги и приклеивает его к своему зеркалу, когда бреется утром. Он ловит себя на том, что напевает любовную песенку, в которой упоминается ее имя. К своему изумлению, он вдруг осознает, что влюбился в нее. Он фантазирует о том, как скажет ей об этом и убежит.
Затем он вспоминает, что женат менее года. Он ругает себя, но, по крайней мере, он знает о своем чувстве и о том, почему он забывает это имя, и после этого он никогда его не забудет.
В другом примере женщина-терапевт забывает имя пациентки из своей группы, тоже женщины, которая старше ее. Вначале амнезия ставит ее в тупик. Но затем она внимательно обдумывает ее причины и понимает, что она боится того момента, когда женщина постарше войдет в комнату.
Из этого она делает вывод, что чувствует себя некомпетентной и испытывает затруднения, когда эта пациентка начинает разговаривать. Действительно, эта женщина с высоким самоконтролем, которая даст терапевту четкие указания относительно того, что она должна и не должна делать. И терапевту становится ясно, почему она забывала имя своей пациентки, и она никогда не забудет его снова.
Поняв истинные чувства к члену группы, нас может встревожить их интенсивность, но почти всегда такое открытие позволяет нам более правильно обращаться с человеком.
В других случаях мы становимся излишне активными.
Терапевт-муж чина поймал себя па том, что он делает насмешливые замечания очень красивой женщине, которая светилась от радости, рассказывая группе о том, как она счастлива, т. к. ее любимый только что сделал ей предложение. Она благодарила группу, и сказала терапевту: «Вы были для Меня настоящим отцом».
Терапевт изумлялся сам себе, как только понял, насколько язвительно вёл себя по отношению к этой женщине. Он смог понять это еще в момент её триумфа. Однако, он сделал еще одно оскорбительное замечание. И еще одно, до тех пор, пока кто-то из группы не спросил его прямо: «Что случилось с Вами, Том?»
Только тогда ему стало ясно, что он все время пытался защититься от собственного романтического чувства к ней. Он старался избавиться от него снова и снова. Вплоть до то, го, как он понял, что его поведение является защитной реакцией против влечения к ней, и тогда он перестал унижать ее.
Наконец, любой терапевт имеет свои привычки, касающиеся положения тела, имеющие идеосенкритическое значение. Эти привычки кроются в чувствах и могут выражаться в физических действиях до тех пор, пока чувства, лежащие в их основе, остаются незамеченными.
Например, у терапевта-мужчины есть привычка проводить рукой по голове, приглаживая волосы назад. По этому жесту он осознает, что сердится. Понимая это, он сможет уловить момент, когда будет сердиться в группе, хотя злость ему покажется беспричинной.
После того, как он осознает свою символическую попытку пригладить собственные взъерошенные чувства, он поймет, что он чувствует, как многие из членов группы не уважают ею. Приводи себя в порядок, он пытался упорядочить свой внутренний мир, без понимания того, что он в действительности чувствует. Осознав это, он вскоре сможет управлять неполадками в группе.
Во всех этих случаях мы шли от нашего поведения к нашим чувствам, и мы знаем, что добьемся успеха, когда поймем свои чувства.
Гораздо в большей степени, чем сводя нас с истинного пути или способствуя непродуктивному поведению, паши чувства становятся самым мощным терапевтическим инстру ментом, которым мы постоянно пользуемся.
Разочарование в группе, которое надо скрыть.
К наиболее распространенным чувствам, которые охватывают нас, если не все идет в группе так, как нам хотелось бы, относится разочарование. Наши дальнейшие самонаблюдения покажут, что такое разочарование в группе происходит из-за ее «замерзания», т. е., когда эмоции членов группы становятся «замороженными».
Короче говоря, обычно в группе наблюдается большое разнообразие реакций. Однако бывает, что члены группы обращаются к одному из присутствующих с необычной мягкостью или враждебностью.
Если мы внимательно наблюдаем за нашей группой, нам может показаться, что группа получает удовлетворение, отвергая одного из ее членов. Если он сам не заговорит, группа не обратит на него внимания. Любопытно, что мы сами недавно точно так же реагировали на члена группы, как сейчас — группа.
Особенно существенным моментом является то, что группа действует не так, как раньше—а именно, в одном направлении, и мы также присоединяемся к ней. Получается, как-будто каждый из присутствующих из эмоционально-хроматического превратился в монохроматического.
Очевидно, группа так «заморозилась» по определенной причине. В таких случаях, довольно часто, и группа, и мы сами обостренно реагируем на кого-либо из членов группы и испытываем чувства, от которых стараемся изо всех сил избавиться. Все вместе, и мы, члены группы, страдаем от мотива игнорирования —желания не испытывать те чувства, которые этот член группы у нас вызывает.
Таков сценарий, но как мы должны понимать его?
Будучи жертвами волевого игнорирования, схватившего всю группу, как мы можем хотя бы узнать, что этот сценарий развивается — более конкретно, распознать, что мы сами на самом деле чувствуем по отношению к членам группы? Казалось бы, находясь «в темноте», наедине со своей группой, мы не можем ничего сделать.
Но даже здесь, попав в область мгновенного слепого пятна, и поэтому, находясь в безнадежной ситуации, мы можем обнаружить знак, который, если у нас хватит мужества остановиться и изучить его, может вывести нас к свету.
Этот знак — наша собственная неудовлетворенность группой, наше разочарование в ней. Начав с искреннего признания самому себе в том, что мы разочарованы, мы можем продолжить познание полной истины — вначале о себе, а затем обо всем, что группа делает или не делает.
Мы можем продолжить изучение причин остановки в эмоциональном развитии группы, причин коллективного отрицания перед самим собой реальных чувств по отношению к конкретному члену группы,
Как всегда первой нашей ниточкой, даже до того, как мы заметим неестественное поведение группы, одинаковое для всех пациентов, будет что-то неладное в нас самих.
Разочарование, которое мы обнаруживаем у себя, может принимать различные формы и колебаться от легкого раздражения до глубокого возмущения,— в любом случае, вначале оно кажется существующим самим по себе и ни с чем не связанным. Только после того, как мы идентифицируем у себя это чувство и изучим его, мы получим представление о размерах своей раздраженности. Мы испытываем его не только к одному или нескольким членам группы, но и ко всей группе в целом. Все они ведут себя не так, как обычно.
Совершенно естественно, что мы можем в этом случае, спросить себя: «Почему мы так мучаемся? Почему мы не гордимся тем, что приемлем любую форму группового поведения, плыть по меняющемуся течению, жить моментом, экзистинцией?».
Все это так, и причина того, почему нас раздражает группа, беспокоит нас. В этом не может быть сомнения: наше недовольство группой отражает наше недовольство собой. Мы понимаем, что мы присоединилась к группе в отрицании некоторых аспектов действительности.
По этому поводу наши открытия фактически всегда аналогичны. Группа вырабатывает определенное отношение к одному из членов, такое же отношение возникает и у нас. Обостряется желание, не испытывать определенных чувств к этому человеку, и за это платится неявная цена — а именно цена единообразия и притупления чувств. Мы не осознали это, так как сами были вовлечены в такой же самообман.
После этого обычно не трудно понять члена группы и сообразить, что другие в действительности чувствуют по отношению к этому человеку. Освободившись от обостренного отрицания, мы в состоянии понять, что чувствуем на самом деле, и группа чувствует то же. Так мы поможем группе понять созданные его самой препятствия и освободиться. Но это дело —уже дело техники. В данном случае важно, что мы сами в конце концов осознали испытываемые нами чувства.
Существует так много этапов этого процесса, что трудно их все перечислить.
- Мы начинали с выявления чувств, напоминающих непозволительную раздраженность по отношению к группе, или непозволительную разочарованность в группе.
- Следующим нашим шагом было внимательное наблюдение за группой; при этом мы обнаружили ухудшение группового развития и энергетические потери.
- Результаты наблюдения позволили выявить причину происходящего. Мы поняли, что группа стала на время эмоционально-нечестной по отношению к определенному члену группы, частично подавляя себя в присутствии этого человека. Поступая так, члены группы потеряла частицу себя. Как «члены» группы, мы, терапевты, ведем себя точно также. Мы теряем частицу себя.
- После этого остается только спросить себя, что мы на самом деле чувствуем по отношению к этому человеку.
- Больше не защищая себя от истины, как в предыдущие недели или даже месяцы, мы, для начала, можем ответить на этот вопрос. Мы понимаем, как происходит в группе «образование опоры», подобно этой. Вначале мы сможем понять, что члены группы сильно отличаются друг от друга. Мы можем разделить их, по крайней мере, на три вида:«человек-источник», пациент, который провоцирует коллективное отрицание в группе. Есть люди, которые поддаются отрицанию своих чувств. И, наконец, мы — не принадлежащие к этим двум общностям. Мы больше не поддаемся этому отрицанию. Мы знаем, по крайней мере, что мы в действительности чувствуем и к «источнику» и к остальным.
Например, однажды в полдень, прогуливаясь по парку, у меня появилась фантазия о потере ключей от своего офиса, и ни я, ни моя группа якобы не могли найти их. Нельзя сказать, что эта мечта была мне неприятна.
Однако, когда я проанализировал свою мечту, я пришел в смятение. К моему удивлению, я обнаружил, что они больше не нравятся мне — они разочаровали меня.
Всего на несколько месяцев раньше я рассказывал коллеге о том, как жизнеспособна эта группа, как хорошо относятся друг к другу члены группы. Могло ли так случиться, чтобы группа, совсем еще недавно любознательная, игривая, любопытная и яркая, вела себя таким образом, что мне даже не хотелось видеть ее?
А.
Вспомнив о последних групповых занятиях, я с достаточной уверенностью отметил изменения — и изменения не к лучшему.
Я заставил себя думать об отдельных членах группы, о каждом из них. Том и Стив, оба были полны жизни, а стали совсем молчаливыми. Элис все знали как любительницу пошутить, а в эти дни она не говорила ничего. Прекрасный собеседник, геолог Алан, преодолевший последствия своего тяжелого детства, казалось, возвратился в него — он замолчал, как камень. Исчезли приподнятое настроение, изобретательность, любознательность группы.
Я отнесся к таким потерям сознательно, и вспомнил, как однажды Шекспир сказал о том, что его искусство «плохо поддавалось разнообразию и быстрым изменениям». Может быть, его искусство и не поддавалось, но у меня все было наоборот. Почему же группа так сжалась, поблекла и сделала меня из-за этого таким несчастным?
Я спросил себя: «Было ли что-нибудь такое, чего группа испугалась?) Может быть, теснота общения или агрессия? Могло ли произойти что-то, вызывающее страх у членов группы»?
Один из членов группы, Элен, рассказывала о том, что недавно умерла ее мать. Повлиял ли ее рассказ о своей утрате па остальных?
Я выдвинул эти гипотезы, а также другие, чтобы посмотреть, какая будет реакция у членов группы. Однако я не смог заметить никаких признаков, которые могли бы успешно объяснить регресс группы.
Следующее, о чем я спросил себя, было: «Мог ли кто-либо из группы способствовать возникновению подавленного настроения в группе?». Чтобы ответить на этот вопрос, я заставил себя вспомнить, кто из членов групп больше всего отнимал время у других.
Ответ был ясен — Дениз. В течение нескольких недель она долго перечисляла свои жалобы. Ее мать была жестока, кого, у кого была хоть какая-нибудь душа. Бедная Дениз так страдала с самого детства, что старалась выжать слезу из всякого, у кого была хоть какая-нибудь душа. Однако Дениз, такая чистая и беззащитная, всегда вызывала у всех желание удрать. Прямо-таки происходили чудеса. Ее шрамы всегда были при ней, как отметины ее страданий, и она никогда не позволяла группе забыть о них.
Мы все как бы получали от Дениз послание —«Никогда снова». Его смысл был ясен: Дениз была убеждена, что мы ничем ее не будем огорчать. И группа приняла это послание, как правило, которое они не могут нарушить.
На следующем занятии я наблюдал за ней. Элен как раз начала вспоминать о похоронах своей матери. Бедная Элей была еще в шоке, это было очевидно. Но Дениз плохо слушала ее. У неё было что-то важное для нас, и минутой позже она объявила, что ее собственная мать донимала ее жестокими просьбами.
«Почему я должна проведывать мою тетушку? Она сестра моей матери, и моя мать знает, что я ненавижу болезни. Она никогда не поддерживала меня, так как мои друзья».
Группа симпатизировала Дениз, и когда один из мужчин удивился вслух, почему она не может ненадолго посетить свою тетю, а затем встретиться с друзьями, Дениз набросилась на него: «Вы точно как она. Вам нет дела до моих чувств. Вам важно, чтобы только работа была сделана. Человечность—пустой звук для Вас».
Мужчина, который высказал свое мнение, подался назад, и другие члены группы тоже вжались в свои стулья. Черные тучи осуждения нависли над всеми, кто мог захотеть противоречить санкциям Дениз.
Я понял, что эта ситуация стала обычной для группы — в течение нескольких месяцев они проливали слезы, подавляемые Дениз. И эта реакция имела далеко идущие последствия. Послание к участникам группы со стороны Дениз предполагало, что их собственные тревоги не значили ничего по сравнению с ее проблемами. Например, для Элен было некстати так сильно выражать скорбь в связи со смертью своей матери, потому что мать Дениз была сволочью. Они не могли даже разговаривать друг с другом раздраженно или искренне. Любое повышение голоса могло потревожить Дениз, нуждавшуюся в тишине, создаваемой всеми.
Прошли недели. Всеобщее торможение настолько охватило участников группы, что неосознанно придерживаясь обязательств по отношению к Дениз, они почти утратили спонтанность. Никто не хотел нарушать мир, и все заплатили за это. Они позволили одному человеку отобрать собственное лицо. Они причинили себе такой вред, какой не сравним с предполагаемым или вредом для Дениз.
Как только я понял это, мне стало нетрудно принять меры. Одна из членов группы, Элис, казалось, меньше подпала под влияние групповой заторможенности, и я решил воспользоваться этим.
Когда Элен вновь начала говорить о своей матери, а Дениз прервала ее, заставив Элен вздрогнуть, я предпринял действия. Вместо того, чтобы позволить событиям развиваться своим ходом, я спросил Элис, почему лицо Элен покрылось каплями пота. Элис высказала предположение о том, что Элен хотела сказать что-то важное, ее прервали, и она почувствовала себя беспомощной и контролируемой. Дениз выглядела оскорбленной. В ее безнадежно слабой позиции, как она могла контролировать кого бы то ни было? Где же человечность Элис?
Но к этому времени группа разговорилась. Один за другим члены группы давали понять Дениз, что они тоже чувствуют, как она контролирует их, и они боятся говорить о себе. Это позволило Дениз понять, что она выступала в роли всеобщего душителя, хотя она в тот день и отрицала это. Однако, когда все эти события произошли, группа ожила. Она разоблачила хрупкого тирана и этим лишила его силы. Но, что более важно, члены группы поняли, что не было никакой необходимости подавлять свою собственную внутреннюю жизнь.
Внимательно отнесясь к своему разочарованию в группе, я обнаружил проблему, которая беспокоила меня до тех пор, пока я не выяснил ее причины.
Как правило, «замерзание» группы означает ее бессознательную реакцию на кажущуюся хрупкость кого-либо из членов группы. Из-за доставляемых таким человеком волнений группа теряет себя. Разобравшись в причинах «замерзания», мы смогли разоблачить члена группы, выступающего в качестве его источника, что происходит с группой.
Однако в других случаях группа «замораживалась», присоединяясь к безжалостным проявлениям чьей-либо злости. Члены группы использовали этого человека, чтобы выразить свою злость на него, и так они прекращали исследовать свои судьбы.
Мы как-то наблюдали такую бессмысленную ярость в группе, казалось, мы столкнулись с линчующей толпой.
Вся группа отошла от изучения полутонов своей жизни, от жизненного разнообразия, обогащавшего всех присутствующих в том случае, если оно обсуждалось в группе, пряча это разнообразие под маской обычной злости.
В этом случае также необходимо следить за повторением специфических реплик. Злость по крайней мере нескольких человек еще может быть оправдана, но следует бить тревогу, когда мы видим «злость и ничего более». Снова мы должны искать члена группы — катализатора в этом случае того, у кого лучше всех получается создавать ад для окружающих. Группа использует этого человека как глашатая злости, но в действительности он выражает лишь небольшую часть их проблем. Снова наше разочарование или гнев приведет нас к разоблачению подозрительного однообразия, что позволит выявить его причины и освободить группу для ее дальнейшего развития.
Так как каждый человек обладает тем, что представитель гуманистической психологии Абрахам Маслоу называл «самоактуализационной» силой, стремлением выразитъ собственную индивидуальность, в каждой группе есть тенденция к единству, к монолитности. Поскольку наша цель — выявление индивидуальных различий, и мы оцениваем себя по тому, насколько эффективно мы это делаем, становится попятно, что, когда группа начинает развиваться в противоположном направлении — т. е. «замораживается», мы почувствуем разочарование или неприятие группы.
И так как наши чувства часто являются даже более надежными индикаторами, чем наше восприятие, особенно если нам не хочется увидеть или понять то, что происходит,— то это часто ставит нас в положение, когда мы испытываем неприятие или разочарование, даже если мы понимаем, почему.
Нам как терапевтам требуется мужество, чтобы понять самих себя —понять, что нас злит своя группа. Разве нами не движет лозунг «Ничто человеческое нам не чуждо?». Может показаться, что мы отрицаем свою роль, когда испытываем разочарование, когда мы ловим себя на отказе принять группу такой, как она есть. Но наше собственное разочарование иногда является единственным, что мы имеем, чтобы понять неестественность поведения группы. Только изучая наше собственное внутреннее состояние и исследуя неполадки в нем, мы можем понять, что в действительности происходит в группе и почему.
Выявление любых дискордантных реакций.
Любая наша реакция является первоначально ответом на что-то реально существующее, или происходит в результате сложения различных векторных сил. Некоторые из них находятся внутри нас, некоторые —во внешнем мире. То есть любое наше чувство может быть разложено на отдельные компоненты, при этом одни связаны с личностью терапевта, другие являются чистыми реакциями на то, что делает группа.
Очень часто наши чувства являются фактически самообъяснительными. Пациент постоянно опаздывает — мы испытываем раздражение или гнев. Наша группа старается помочь члену группы понять себя — мы испытываем раздражение или испытываем гордость за группу, успех, счастье. Но интересно, что даже более информативными, чем наши реакции, которые психологи считают вполне закономерными, являются именно те, которые вначале кажутся несоответствующими ситуации, незаконными и «неправильными».
Я уже приводил примеры, в которых реакции терапевта, которые, на первый взгляд, не соответствовали ситуации, затем оказывались совершенно правильными. Будучи далекими от необоснованности. Эти реакции после тщательного изучения, приводили терапевта к глубоким открытиям. Гораздо чаще это правило, чем исключение — настолько чаще, что нам приходит в голову спросить себя: «Почему так происходит, что наши реакции, кажущиеся столь беспочвенными вначале, так часто приводят нас к пониманию наиболее важных вещей?»
Особое значение кажущихся неуместными чувств терапевта можно объяснить. Очень часто «неправильные» реакции являются индикатором тех характерологических особенностей, которые обычно не замечаются, и поэтому не корректируются с течением жизни. Менее очевидно, что пациент вызывает именно у нас определенную реакцию. Скорей всего, он точно так же влиял на других годами, а они не понимали этого — и он также не знал этого. Негативные черты сохраняются в той мере, в какой их трудно понять.
О причинах этого сложно что-либо сказать. Если у каждого легко возникает дискомфорт из-за неприятной черты какого-то конкретного человека, то почти наверняка этот человек соответствующе ведет себя, и значит, должен исправиться. Например, мальчик открыто хвастает. Его родители, другие дети, или, в общем, кто-нибудь заставали его врасплох и говорили ему: «Прекрати хвастать». Мальчик, если не прекращал делать это, продолжал хвастать скрыто, вырабатывая более тонкие способы самоутверждения.
Сейчас, когда он вырос, он стал мастером тонкого хвастовства. Из-за неявности хвастовства окружающие отворачиваются от него, сами не зная почему, и, став мужчиной, он постоянно платит за утрату интимности и искренности, даже с теми, кто наиболее важен для него. В группе его приятели реагируют подобно аутсайдерам. Они чувствуют свою малозначимость и какой-то дискомфорт в его присутствии, и мы испытываем то же самое.
Вначале нам может показаться, что дискомфорт в присутствии этого человека безоснователен. Он вежлив, честен и добился успеха. Только испытав достаточно сильный дискомфорт в его присутствии, что, как мы можем заподозрить, вызвано завистью к нему или некоторыми другими нашими собственными нерешенными проблемами, мы поймем, что в действительности происходит. Мы поймем, что он вызвал у нас такие чувства своим тонким самовозвеличиванием, и на следующих занятиях мы научимся специально наблюдать за тем, что он делает, и как он вызывает у нас чувства, которые мы испытываем. Все члены группы держатся от него на расстоянии вытянутой руки.
Наконец, определив и изучив свои собственные, кажущиеся беспочвенными, чувства, мы поймем, как они возникли и почему они вовсе не безосновательны. Выявление их чувств и понимание их причин необходимо и для нас, и для него. Поэтому нам становится легко представить себе, почему его сотрудники и приятели — члены группы — прямо у нас на глазах отвернулись от него. Когда позже он рассказал, что его собственные дети держатся с ним на расстоянии, нам это тоже было понятно.
Мы выявили у него черту, которая была высоко значима для него на протяжении всей его жизни. Именно незаметность ее влияния на людей, способствовавшая нашим затруднениям при анализе его поступков, сделала эту черту такой важной, дала ей возможность долго просуществовать!
В качестве общего правила отметим, что чувства, которые кажутся дискордантными по отношению к событиям, происходящим в группе, заслуживают особого внимания. Само наше побуждение избавиться от любой своей реакции на члена группы, или на всю группу, должно служить для нас сигналом делать противоположное — т. е, внимательно исследовать свою реакцию. Вместо того, чтобы избавиться от реакций, кажущихся нам не соответствующими ситуации, мы должны приветствовать их,
У меня был пациент, который провалился при попытке устроиться на работу и жаловался группе на свои несчастья. Не раз он проходил через серию интервью, уже чувствуя уверенность в том, что его возьмут на работу, но в последнюю минуту оказывалось, что он не подходит по той или иной причине. Иногда случалось так, что, хотя почти все «шишки» давали положительный ответ, последний интервьюер, принимавший окончательное решение, был несправедлив к нему, а его слово было решающим. В любом случае, мяч, казалось, никогда не достигнет цели.
По отношению к нему группа повела себя с явной неприязнью. Несколько человек прямо назвали его неудачником. Один грубо крикнул: «Перестань пить кровь из нас, ты». Некоторые не обращали на него внимания и быстро находили другого собеседника.
Спустя какое-то время я рассердился на них за их «замороженность»-—до тех пор, пока я сам не обнаружил у себя, как ни странно, отсутствие симпатии к этой бедной душе. У меня было не больше симпатии к нему, чем у группы. Но почему? Он ответственно относился к интервью при поисках работы. Казалось, он делал все, что и мы. И все же я испытывал довольно непонятные чувства, как будто бы голос внутри меня говорил: «Кто виноват в том, что происходит с тобой?»
Затем я понял, что моя реакция, наиболее ярко отражающая неприязненное отношение к нему группы, исходит из чувства беспомощности. Он был недосягаем для меня.
И мое чувство беспомощности было сродни тому, как то, которое он испытывал в детстве. Будучи мальчиком, мой пациент приносил домой в дневнике хорошие оценки и ожидал платы: его отец угрожал ему наказанием при плохих оценках. Когда он случайно наносил себе повреждение, отец бранил его за неуклюжесть. Что бы ни случалось плохого в его жизни, его отец все воспринимал как мальчишескую провинность.
Вначале меня удивило, что группа и я сам испытывали к этому пациенту в точности такие же чувства, какие он испытывал к своему отцу. Всеобщее неприязненное отношение группы, как я понял, исходило из безнадежности в установлении с ним эмоционального контакта. Мы были такими же беспомощными, пытаясь добиться его внимания, как и он по отношению к своему отцу.
Он был виновником деморализации группы, ведя себя с нами так же, как и его отец по отношению к нему. Анализируя его поведение, я смог без особого труда обнаружить, он, общаясь с нами, бессознательно играл роль своего отца. Он пренебрегал нами, тогда как мы пытались понять его, понравиться ему, показать, что мы заботимся о нем.
Кто бы из членов группы ни пытался помочь этому человеку, он обращался с желающим помочь как будто со своим нелюбимым сыном. Подобно своему отцу, он мог сказать просто: «Это не годится». Или «Это не работа».
Этому человеку, казалось, просто суждено не дать нам никогда почувствовать, что мы правильно понимаем что-либо или даем нужный совет, подобно тому, как его отец никогда не давал ему почувствовать, что он действительно что-то знал. Используя эти и другие приемы своего отца, он подчинил всю группу, включая меня, мощной силе, делая из нас сообщество нелюбимых сыновей и дочерей.
Но я обладал этим знанием, приобретенным вследствие изучения моих собственных реакций, поэтому моя задача становилась яснее. Среди других моих открытий появилось и понимание того, что он так же вел себя, устраиваясь на работу, он обращался с интервьюерами также, как и отец обращался с ним, заставляя их чувствовать себя малозначительными, и получал отказ как следствие этого.
Однако детали моего общения с этим пациентом менее важны в данный момент, чем открытие, которое я сделал для будущего. Во многих случаях, подобных этому, когда у нас возникла якобы не соответствующая ситуации реакция, то, что мы можем назвать «явно дискордантной реакцией», мы делали значительные открытия.
Топографическая карта психологии показывает, что мы понимаем под действиями, кажущимися в данный момент важными. Мы, почти наверняка, имеем дело с тем, что психоаналитик Эдуард Вейсе еще в 1932 г. впервые назвал интроекцией». Интроекция связана с каким-либо значимым лицом из прошлого человека, сведения о котором присутствую в психике, но никогда не ассимилируют во взрослое Эго. Интроекция функционирует как чувство, аттитюд, голос, побуждающий действовать, как это значимое лицо. Бывает, что побуждает других действовать так, как пациент в прошлом.
В некотором смысле человек становится жертвой этого голоса, живущего по своим собственным правилам. Именно этот голос, или, более научно, интроекция, способствует возникновению у нас и у членов группы диссонантных чувств. Однако, они кажутся такими только потому, что мы реагируем на голос, а не на других людей.
Изучение этих диссонантных реакций побуждает нас выявить этот голос, послушать, что он скажет. Почти всегда, когда мы можем сделать это, мы обнаруживаем, что наши реакции созвучны голосу, и чуть ли не абсолютно не диссонантны.
Дискордантные реакции по своей природе выявляют контрперенос в группе или у терапевта. Когда в группе явно определяется вначале достаточно неопределенная реакция на члена группы, очень маловероятно, что все мы переживаем один и тот же перенос по отношению к этому человеку. Но это и не просто реакция на происходящее в реальности. Трудность в определении сущности того, что мы чувствуем, и почему мы испытываем именно эти чувства к члену группы, создает препятствия, возвращая нас к ситуации нашего собственного прошлого.
Если нам просто нравится или не нравится кто-нибудь, и это все, нам нечего тревожиться по поводу адекватности наших реакций. Кажущаяся неадекватность наших чувств имеет отношение к событиям нашей собственной жизни.
ИСПОЛЬЗОВАНИЕ ГРУППЫ ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ ЗНАНИЙ О СЕБЕ.
При изучении групп очевидная цель заключается в получении как можно больших знаний о каждом, как если бы группа была на месте пациента, лежащего на кушетке. Чем больше мы знаем о пациенте, тем с большей эффективностью можем достичь наших целей и выбрать способ воздействия. Эта модель мышления, иными словами, делает нас похожими на гематолога, который исследует кровь пациента, чтобы узнать, что он может сделать для пациента.
Однако, предполагается, что врач — фиксированное, неизменяющееся существо, которое нуждается только в том, чтобы побольше узнать о пациенте и проделать соответствующие процедуры. По отношению к нам, ничто не может быть дальше от истины. Образ робота, о котором упоминалось ранее, просто не применим к нам, т. к. терапевт должен пользоваться своими чувствами на каждой стадии лечения, I и в этом смысле мы также являемся живыми, чувствующими людьми.
Новички удивляются, что группа как таковая может быть главным инструментом, который помогает терапевту понять, что он чувствует в критические моменты, когда утачивается самопонимание. Парадоксально, что хотя наша цель — помочь другим, мы должны воспользоваться этими другими, чтобы помочь себе остаться в гармонии с собой и продолжать работу. И мы должны делать это не один и едва раза, а постоянно — так же, как мы работаем со своей группой.
Существуют разные способы, с помощью которых мы можем и должны воспользоваться группой, чтобы оставаться открытыми и достойными своей работы. Я хочу упомянуть о трех из них, описав их от наиболее до наименее очевидного.
Что мы можем знать о себе из жалоб членов группы.
Если мы прислушаемся к жалобам на нас, сделанным кем-либо из членов группы, мы не только сможем выявить перенос у своих пациентов и узнать многое о них, мы сможем знать истину о себе и, как правило, мы раскроем тайну своих собственных чувств, которые тревожат нас, но которые мы не осознаем.
Например, терапевт постоянно подвергается нападкам мужчин из своей группы за слишком подчеркнуто высказываемое предпочтение женщинам и игнорирование мужчин. Один участник, высказавшийся наиболее прямо, заявил вслух, что терапевт не дает мужчинам разговаривать, когда ему кажется, что кто-нибудь из женщин чем-то обеспокоен.
Другой член группы согласился с этим пациентом и добавил, что терапевт всегда разрешает женщинам говорить о том, как их разочаровывают мужчины, по сразу же становиться на зищиту женщин от всего, что кажется ему похожим на выпады в их адрес.
Прислушавшись к этим комментариям, терапевт понял, что, во-первых, он склонен преувеличивать хрупкость женщин, а, во-вторых, что он склонен испытывать вину во всех случаях, когда он видит расстроенную женщину. Поэтому он разрешал женщинам выражать свои чувства без попытки со своей стороны скорректировать их реакции.
Будучи терапевтами, мы можем встретиться с бесконечным разнообразием жалоб на враждебность, пренебрежение, запугивание, кокетство, излишнюю приземленность, чрезмерную склонность давать советы.
Жалоба может быть совсем небольшой, например, на то, что мы говорим слишком быстро или слишком медленно,— но те, кто жалуется, правы, жалобы могут иметь важные последствия, не только для них, но и для нас. Если мы говорим слишком быстро, то, если мы осознаем это, то выявим у себя тревогу, о которой до этого не подозревали. Слишком медленная беседа может означать, что мы пытаемся защититься от ожидаемой агрессии.
Ясно, что мы можем ощутить желание оградить себя от боли, приносимой высказываниями о нашем несовершенстве. Но мы действительно будем рады, когда члены группы выступят открыто со своими жалобами на наше поведение. Они предоставляют нам шанс узнать о своих чувствах или склонностях.
Хотя жалобы на нас могут отразить только один аспект восприятия пациентов, мы должны прислушиваться к каждой жалобе. Поступая так, мы не раз придем к важным открытиям о наших чувствах и их причинах.
Для нас совсем нет необходимости сразу же решать, является ли жалоба справедливой, манипулятнвной или имеет отношение к переносу. У нас еще будет возможность проверить на будущих занятиях то, что члены группы говорят о нас.
Возможность понять собственные чувства, изучая неправильное поведение группы по отношению к нам.
В ряде других случаев члены нашей группы испытывают по отношению к нам какие-то чувства, которые они не могут выразить словами. Они ведут себя так, как будто им не по душе то, как мы обращаемся с ними. Без сомнения, один или более членов группы с удовольствием рассказали бы нам, что они имеют в виду, но они просто не могут это сделать, потому что не знают этого. Не понимая того, что они делают или даже того, что они ведут себя не так, как другие, они, так или иначе, отталкивают нас.
Например, они чувствуют, что у нас есть любимчик среди членов группы и сердятся, или они чувствуют, что мы злимся на них и становятся «замороженными», или они чувствуют, что мы пренебрегаем ими и стараются опаздывать или пропускать занятия или забывают платить нам. Опять-таки, может возникнуть искушение свалить все на членов группы, находя причины их «ужасного» поведения, выискивая патологические черты. Действительно, это гораздо легче делать в том случае, когда членам группы не хватает слов.
Но при этом мы допустим большую ошибку, если не будем изучать внимательно то, что делает группа,— а это как раз может быть реакцией на наши чувства—те чувства, которые, как предполагают участники группы, мы испытываем, хотя они не могут выразить это словами. Изучая их неправильное поведение, мы можем обнаружить собственное неправильное поведение и чувства, лежащие в его основе, о которых мы и не подозревали.
Например, терапевт-мужчина вел три группы с большим успехом в течение нескольких лет. Эти группы, очень разные, были схожи высокой мотивацией к занятиям и успешно развивались. За последние несколько месяцев, однако, члены группы стали казаться сдержанными и даже медлительными. Они меньше проявляли особенности своей личности и стали действовать поодиночке.
Терапевт далеко не сразу заметил эти изменения. У него были свои проблемы. Он недавно развелся со своей женой, которая ушла к другому мужчине. Фактически, было ясно, что она была в близких отношениях с этим мужчиной некоторое время до официального расторжения их брака. Бракоразводная процедура еще продолжалась, и он изо всех сил старался справиться со своими страданиями. Его группа была для него и развлечением, и святилищем.
Поэтому для него стало ужасным ударом, когда он понял, ни одна группа, а все три стали однообразными, безэмоциональными и безжизненными. Все три группы стали такими же безжизненными, как и его брак в конце своего существования.
Если бы так вела себя только одна группа, он мог бы обратить на нее особое внимание, считая, что группа решила восстать против его методов. Однако, обнаружив, что все три группы ведут себя сходным образом, он понял, что сам был причиной такого поведения. И у него хватило мужества и честности, чтобы найти причину в себе.
Что же он делал неправильно? Некоторые из ответов очевидны. Он делал слишком много комментариев и не оставлял достаточно времени на разговоры членов группы. Особенно он не давал людям возможности говорить о любви или сексе, как если бы такие проблемы были тривиальными, ненужными и не имели никакого отношения к реальным проблемам членов группы. Не раз он в комментариях разговоров женщин о своей привлекательности для кого-либо из мужчин в группе, характеризовал такие разговоры, как намерения манипулировать мужчинами.
Получалось, будто терапевт больше не верил в искренность сексуальности или интимности. Он даже поймал себя на мыслях о том, что сексуальность разрушает любовь. Он был похож на циников из французского двора семнадцатого века, считавших всех женщин проститутками, добивающимися власти, уступая сексуальным домоганиям, как будто женщины в действительности не хотели секса или любви.
Этот терапевт был шокирован, когда понял, что он позволил себе такое отношение к женщинам и выразил его своим поведением. Без сомнения, оно проявлялось в его взаимоотношениях в повседневной жизни, а в своей группе он препятствовал открытому выражению привязанности, любви, сексуальности. Сама причина прихода пациентов в группу — преодолеть свои затруднения и научиться пить из чаши любви — утратила свою законность. Этот терапевт, сам того не зная, заставлял их чувствовать себя глупцами при их малейшей попытке выразить свои проблемы.