Louis Ormont) в Center Advanced Group Study, New-York, и названный им современным групповым анализом (modern group analysis)
| Вид материала | Документы |
- Audi Group Design Center. Уникальный проект audi ag и Audi Russia, направленный, 105.22kb.
- Восьмой международной научно-практической конференции «маркетинговые исследования:, 86.28kb.
- Natuzzi Group крупнейшая итальянская компания по производству мебели и один из лидеров, 42.56kb.
- Альянс медиа www allmedia, 37.91kb.
- Ооо «Research & Branding Group» тел.: 8 (044) 529-22-48 факс: 8 (044) 529-22-84, 135.55kb.
- Itc solution ag; ibp gmbH; relux umwelt GmbH; streicher anlagenbau GmbH & Co. Kg; Dorsch, 94.66kb.
- Computer Logic Group Уважаемые гости нашего семинар, 51.71kb.
- Тема: «Стимулирование развития заготовительной деятельности, обеспечение населения, 36.82kb.
- East-West Development Group, Russia ("ewdr") is a Russian wing of East-West Development, 75.73kb.
- Oxford University Press, 1990, издал недавно свою новое исследование, 114.02kb.
Какие чувства испытывает терапевт.
Может ли робот проводить групповую терапию? Почему бы и нет? Мы видели, как многое делают неодушевленные создания. В области медицины компьютеры уже используются не только для диагностики особенностей нашей крови, костей, мышц, но и для обобщения всей информации и постановки диагноза. На пути от медсестры, встречающей нас, до врача, на конечном этапе, мы можем пройти обследование, и к нам не будут прикасаться человеческие руки.
Очевидно, эта аналогия сделана для того, чтобы показать, в чем групповой терапевт ничем не заменим — а именно в том, что касается наших чувств. Обязательно нужно сказать, что наши чувства являются важной составляющей того, с чем мы приходим в группу: они — наша сущность, средство оценивания и заботы. Не только наши чувства, конечно же, но и чувства членов группы, индивидуальные и коллективные, являются основой взаимодействия.
Для того, чтобы робот успешно работал с группой (или с отдельным человеком), он должен уметь отчаиваться, когда его не понимают, радоваться, видя, что люди делают успехи, раздражаться, когда его прерывают, испытывать вину, когда кого-то группа отвергает.
Он должен делать ошибки время от времени и не замечать их; он должен иногда попадаться в манипулятивные ловушки других людей. Он должен уметь привязываться понапрасну к кому-либо, неправильно поняв его; он должен иногда попадаться на удочку лести; он должен испытывать сильные угрызения совести из-за сделанных ошибок и т. д.
Справедливости ради стоит сказать, что худшие из терапевтов не испытывают особых чувств или сдерживают их в процессе своей работы. Пациенты таких терапевтов остаются непонятными и покидают группу или остаются в ней, испытывая неудовлетворенную потребность, глубоко сомневаясь, что когда-нибудь им смогут помочь.
С другой стороны, лучшие терапевты испытывают глубокое разнообразие чувств. Они позволяют себе чувствовать почти все. Для этого требуется мужество, но спустя какое-то время они понимают, что все, что они чувствуют, идет на пользу их делу. Их собственные чувства являются не менее чем источником их терапевтического могущества.
Между лучшими и худшими терапевтами располагаются те, кто открыт некоторым чувствам, но борется с собой и подавляет другие чувства. А также те, кто не знает, как пользоваться своими чувствами, даже если испытывает их.
Многое в нашей терапевтической работе состоит из оценки наших чувств и понимания, отчего они возникают и что они означают. В этой главе я хочу рассказать о разнообразии чувств, которые испытывает терапевт, и как мы управляем ими, чтобы использовать их для самых разных целей.
Перед тем, как продолжить, необходимо отметить, что для обозначения базовых реакций терапевта термины, которые мы берем из литературы, являются очень спорными. «Перенос» (трансфер), «контрперенос» (контр-трансфер): существует так много и таких разнообразных трактовок этих двух терминов, что перед тем, как их использовать, мы должны как можно четче указать, что мы имеем в виду.
Наиболее простой мыслью в литературе по терапии является понятие о переносе пациента — совокупности особенностей восприятия, реакций, мнений и чувств из своего прошлого, которые он приносит в настоящее.
Человек, которого постоянно наказывает молчаливый отец, ожидает, что и его молчаливый терапевт накажет его. И точно так же, если этот человек становится терапевтом и работает с группой, он может ожидать, что группа накажет его, даже до того, как он узнает что-нибудь о них.
Перед тем как открыть дверь и представиться, он может испытывать ужас, как и когда-то, будучи мальчиком, когда он прикасался к ручке двери кабинета отца. Перед этим его мать докладывала о его плохом поведении за прошедший день, и его отец звал его, чтобы отшлепать, используя свой кабинет в качестве тюремной камеры для преступника.
Чтобы вызвать перенос, не нужны никакие особые поступки группы: достаточно просто того, что группа существует. Перенос, когда он имеет место, не зависит от того, что делает группа.
У терапевта также может быть и то, что мы называем контрпереносом, реакциями на своих пациентов и на то, что они делают, связанными, если не полностью обусловленными, собственным прошлым терапевта. Контрперенос — это бессознательная реакция терапевта на бессознательные чувства пациента. В то время как контрперенос является реакцией, берущей начало из жизни терапевта, когда взаимодействия членов группы могут учитываться, а могут и нет, перенос группового терапевта имеет непосредственное отношение к членам группы без какого-то ни было воздействия с их стороны.
Например, член группы по внешнему виду может напоминать дядю терапевта, который обманул его однажды. Теперь терапевт не доверяет члену группы без видимых причин. Член группы ничем не заслужил недоверия. Это перенос группового терапевта, прямой отзвук его прошлого, не основанный ни на каких поступках члена группы. Итак, понятно, что контрперенос — это реакция, тогда как перенос — предвзятое отношение.
Необходимо различать их. Например, женщина, ведущая группу, постоянно чувствует себя па лезвии бритвы, испытывает неуверенность в себе и вину от того, что ее группа, как ей кажется, выходит из-под контроля, когда члены группы спорят или даже просто разговаривают.
Ее собственные родители были сдержанными, замкнутыми и все делали по книге. Только когда они были не довольны поступками своих детей, утрачивали свое хладнокровие, становились непредсказуемыми и наказывали детей. Никто не знал, что будет дальше. Эта терапевт вспоминала о том, как ее наказывали и посылали в свою комнату, лишая привилегий; единственным предостерегающим знаком был вид ее матери, слабо подающей голос или спорящей с мужем.
Имея такой жизненный опыт, который можно охарактеризовать, как «все или ничего», женщина приходила в ужас при появлении любых признаков хаоса, и боролась с этим] почти инстинктивно. Так, как лесничий тушит горящие кусты, как только они начинают гореть. Фактически, когда она не могла справиться с «беспорядком», то чувствовала, как ее парализует чувство вины, как будто она сама что-то сделала неправильно.
Её контрперенос на всю группу был таким, что когда ее группа вела себя вежливо, она испытывала чувство успеха, в терапии, но если хоть один или два человека недостаточно уважительно относились к ней или вели себя раскованно, она испытывала чувство потери и даже вины, как будто сделала что-то не так, и это привело к хаосу и непредсказуемости.
Как и перенос, каждый контрперенос имеет отношение к бесконечным почти неуловимым явлениям. Например, в своем стремлении предотвратить слишком свободное самовыражение членов группы, наша терапевт могла непроизвольно вести себя так, чтобы вызвать молчание. Она развлекала пациентов, поддерживала их, создавала интеллектуальные противоречия и т. д. Как переносы, так и контр-переносы проявились не в том, что терапевт отвергала, а в том, что она действительно делала.
В некотором смысле, все наши реакции предопределены нашим собственным жизненным опытом; и практически нашей постоянной целью является ограничение нашего бытия, управляемого чувствами переноса и контрпереноса. В идеальном случае, наши чувства являются инструментом критичности восприятия, но только в такой степени, в которой мы контролируем их. Мы нуждаемся в том, чтобы наше поведение обусловливалось, насколько это возможно, «реакциями на действительность» и не искажалось из-за нашего собственного личностного опыта.
Понимая, что реакции на действительность в чистом виде бывают только в идеале, а также учитывая, что никто в своих поступках не может избежать субъективности, давайте рассмотрим на примере этот идеал ради контраста.
Член группы точит нож на другого члена группы. Мы встревожены. Опасность реальна и присутствует в настоящий момент. То, что мы приносим в ситуацию из нашего жизненного опыта, является вторичным.
Это различие между «переносом», «контрпереносом» и «реакциями па действительность» — простейшее из всего, что мы можем предложить. В психоаналитической литературе на эту тему много дискуссий; есть блестящие идеи, но многое очень туманно, и даже запутанно. В некоторых психоаналитических источниках то, что мы называем «реакциями на действительность», даже если они почти универсальны, иногда называют «предметным контрпереносом». Действительно, даже при упрощении теории, мы обнаруживаем, что когда в группе проявляются те или иные чувства терапевта, что вызывает искривления и искажения хода мыслей и поступков, они служат члену группы, толчком («предметом») для определенного хода мыслей.
Терапевт, не знающий, что он чувствует, будет делать ошибку. Тот же, кому доступны собственные чувства, будет преуспевать в вышесказанном или, по крайней мере, сможет преуспеть. В идеальном случае наши чувства «знают» то, что мы сами можем не знать.
Кто-то щебечет о предстоящем интервью на работе, другой — о женщине, которую вот-вот встретит, третий о рискованных рыночных спекуляциях, четвертый подытоживает, что они все счастливы, находиться вместе с таким замечательным терапевтом. Они приветствуют проекты друг друга, и настроение у них явно радостное, приподнятое.
Но терапевт, чуткая душа, не доверяет их веселью. Его душе члены группы как бы говорят: «Если бы только у нас было шампанское и бокалы, мы бы выпили за нашего ведущего, за каждого из нас и за будущее». Но как раз это ему меньше всего хочется делать.
Он улыбается вместе с ними, но испытывает смертельный холод, пустоту. Перед ним возникает образ людей в трауре присутствующих на свадьбе. Один из членов группы делает другому комплимент. При этом у терапевта возникают ассоциации с попыткой вызова весны посреди зимы.
Неприятное ощущение несоответствия между демонстрируемым и тем, что имеет место в реальности, заставляет терапевта внимательно следить не только за тем, что говорится в группе, но и за своим душевным миром. Неуловимые признаки печали воспринимаются терапевтом и препятствуют оценке состояния группы как счастья. И счастье ли это?
Вопрос заставляет терапевта более внимательно изучила собственные чувства. И вот он исследует собственные душевные движения. Все больше и больше он понимает, что испытывает печаль. Разные вопросы мелькают перед ним. Вызывает ли у него разочарование группа, которое он всегда испытывает после чрезмерного оптимизма, зная, что за всякое удовольствие нужно платить, что все чрезмерные надежды наивны и неосуществимы? Нет, этот самодопрос не принес никакой пользы. Ее и не может быть. Тогда почему ему так грустно?
Внезапно он понимает, что члены группы сами печальны! Несмотря на их оживление, в сущности, за их поведением кроется трагическое мировосприятие.
И новая могучая волна грусти охватывает его. Он понимает, что видит группу такой, как она есть, и правильно оценивает ее состояние, чего сами члены группы избегают. Наблюдая за тем, как они делают друг другу комплименты, он понимает, что в их поведении присутствует мощное и сложное отрицание; это защитная реакция «привет — приятель— как— я — рад — тебя — видеть», которая защищает от тревоги о том, что все плохо. Они проявляют грусть и чувство беспомощности в комплиментах и шутках.
И вот сейчас он единственный человек, который понимает ложность их поведения, который чувствует: «что-то не так». Но вскоре он воспользуется своими знаниями, чтобы помочь остальным стать на твердую почву, помочь им понять свои страхи и предчувствия, свои собственные реакции отрицания, чтобы избавиться от неуверенности и страха.
Хотя в ту минуту терапевт сам был под властью печали, которую испытывали и он и они, всеобщей тоской в комнате и чувством безнадежности, он все же находился гораздо дальше, чем все — и был впереди их, поскольку знал, что случилось. Не имеет значения, что истиной является трагедия ситуации. Не имеет значения, что он, словами Т. Элиота, видел «череп сквозь кожу», он испытывал триумф! Он знал истину.
«Оно владеет мной, но я владею им»; сказал Мерсо в «L,Etranger» Камю, когда наконец она поняла, в чем ее трагедия. В знании смерти. Действительно, когда она жила, обладая печальным знанием, оно казалось менее ужасным. Она чувствовала, что крепко стоит на ногах, понимая действительность.
Именно способности и мужество терапевта, а также готовность воспользоваться пониманием своих чувств делают его мастером своего дела. Его чувства, и только его чувства, руководят им в его намерениях. Без них его работа была бы вялой, подчиненной только интеллекту, и бесполезной. Без мужества, необходимого, чтобы внимательно следить за чувствами, следовать за ними, придерживаться их, несмотря на то, что собственные чувства вовлекли его в водоворот, он остался бы без инструмента, необходимого для работы.
Чувства являются больше чем средством понимания, они —средство лечения на каждом уровне. Только терапевт, имеющий мужество чувствовать и изучать свои чувства, может правильно поставить групповой диагноз, а без правильного диагноза не будет ничего.
Естественно, наши чувства изменяются так же непрерывно, как и течение крови в сосудах. Чаще всего, когда наши чувства находятся в гармонии с нашими поступками, мы разряжаем их в действиях, мыслях или фантазиях. Мы часто совсем не осознаем, что у нас есть те или иные чувства. Например, если кто-нибудь нам нравится, мы мягко обращаемся с ним, или если нас беспокоит, что мы чего-то не знаем, мы задаем вопрос. Эти действия сами по себе, побуждаемые чувствами, разряжают их, и мы обычно не обращаем внимания на чувства сами по себе.
Чтобы понять свои чувства, нужно неторопливо отвлечься от привычного хода своей жизни, чтобы посмотреть на себя объективно. Действительно, если бы кто-нибудь спросил нас, что мы чувствуем, нам понадобилось бы прервать свое занятие и ничего не делать в этот момент, чтобы дать ответ. «О, мне очень нравится Алиса, и я немного беспокоился, что она болела в последнее время, вот почему, я предполагаю, я сказал ей, что рад ее видеть».
Терапевт может добиться успеха только в зависимости от того, насколько он пли она может лавировать между поступками и их рефлексией — или, точнее, в зависимости от готовности терапевта понять собственные чувства.
Как видим, за чувствами остается последнее слово в понимании того, что происходит в группе — и в нас самих. Будучи неосознанными, наши чувства, скорее всего, будут руководить нашими поступками. Наши собственные неосознанные чувства делают из нас рабов прихоти, манипуляторов, уподобляя нас членам группы; они заставляют нас верить их манипуляциям и утрачивать понимание происходящего. И, что хуже всего, наши неосознанные чувства держат нас в плену нашего прошлого.
Например, терапевта-мужчину постоянно унижала его мать, и поэтому он все время ждал, что любая женщина разочарует его. Хотя у него и была такая склонность, по крайней мере, он знал ее и беспокоился об этом. Существует только один способ предотвратить его серьезные затруднения при проведении групповой терапии, который полностью разрешает проблему: он должен не поддаваться малейшим признакам разочарования в женщинах или злости на них.
Его наблюдения показали, что, действительно, в группе есть женщина, которая делает то, чего он и боялся. Она пыталась манипулировать им, показывая, что она разочарована всем, что бы он ни делал. Она также донимала других в группе, стараясь, чтобы они делали то, что она хочет, конечно, все мужчины в группе злились на нее и чувствовали себя униженными ею.
Но в других случаях из-за своих нерешенных проблем прошлого, он обнаружил, что его глубокое разочарование в женщине-пациентке не имеет к ней никакого отношения. Все было связано с его собственным переносом или контрпереносом.
В результате таких наблюдений, поняв свои чувства и их влияние на свои мысли и поступки, он оказался в гораздо лучшем положении относительно своей работы.
Мы можем вспомнить реплику Гамлета о том, что идеальный друг — тот, кто не является «рабом страсти», человек, чувства которого не руководят им, а наоборот. Такой человек далеко не робот; не имея чувств, трудно быть другом, и известно, что наиболее холодными людьми обычно управляют неосознаваемые чувства.
Идеальный друг, и, конечно, терапевт, должен иметь чувства — настолько разнообразные, насколько позволяет жизнь; но нужно понять их, знать, каковы они для того, чтобы действовать в соответствии с некоторыми из них и не принимать во внимание другие.
Подобно тому, как художник стремится иметь на своем палитре столько красок, насколько это возможно, но также хочет иметь возможность выбирать нужные ему, терапевту требуется как можно большее разнообразие чувств и возможность сделать выбор.
Идентификация чувств—и оценка их.
Попытки понять чувство иногда безуспешны. Мы сердимся и знаем это, кто-то сводит нас с ума, и это нам до боли ясно. Но в других случаях, особенно, когда у нас блокированы эмоции или наши чувства очень слабы, становится сложно понять, что происходит.
Иногда для идентификации чувств требуются секунды. Распознавая свои импульсы, мы пытаемся, чтобы они не отражались на происходящем в группе.
Например, мужчина в группе делает нам комплимент, и наши колени начинают дрожать. Как только мы спрашиваем себя, почему возникла дрожь. Первый ответ, который приходит в голову, «желание лягнуть ногой мужчину в пах». Очень может быть, что мы устыдимся этого импульса, и будем сознательно уверять себя, что его не было. Или спрячем его в заботливом отношении к этому мужчине. Действительно, этот стыд, без сомнения и был первоначальной причиной того, что мы почти прекратили анализировать свои чувства.
Однако, из-за того, что мы не позволили нашему стыду ослепить себя, мы можем быть спокойными. Наш импульс реален, как реальны и чувства, лежащие в его основе.
То, что такие импульсы говорят нам о нашем пациенте или обо всей нашей группе или о нас самих, может быть очень важным. Прежде всего, важно, что импульсы, даже быстро исчезающие, часто являются ключом к пониманию себя и своих чувств. Они могут быть, если не единственным индикатором скрытых от нас истин, то наверняка всем, чем мы располагаем в самом начале самоанализа. Поэтому они незаменимы.
Не обязательно наиболее информативные импульсы или чувства асоциальны. Как терапевты, мы можем быть одержимы стремлением заботиться о ком-либо из членов группы или стараться чем-либо помочь им. Мы можем ощутить импульс подарить свой туалет — как цветок, или книгу, или как помощь в понимании себя.
Также, если вместо того, чтобы уступить импульсу, мы сможем осознать его, а не поступать по его указке, то мы займем позицию поиска чувств, лежащих в основе импульса, и эти чувства станут вскоре помогать в качестве руководства к действию.
Часто имеет место наш собственный перенос. Даже до того, как пациент начнет говорить, мы можем ощутить волнение и потребность заботиться о нем или о ней.
Не зная этого, мы, возможно, бессознательно увидим в пациенте кого-либо из нашего собственного прошлого, того, кого мы любили. Это пример реакции контрпереноса. С течением времени мы бы вкладывали в общение с этим членом группы слишком много самих себя.
Ошибки в идентификации наших собственных чувств, имеющих важное значение в процессе терапии, очень разнообразны, и в некоторых случаях могут быть даже фатальными.
В следующем примере, не таком типичном, как это может показаться, неудача терапевта в мгновенной идентификации своих сильных чувств имела со временем ужасные последствия. Эта неудача привела не только к его унижению и к ухудшению функционирования группы; она привела также к немедленному и непростительному уходу из группы одного из его пациентов.
Этот терапевт, по своей природе и уровню развития, мог отразить фактически любые выпады и его адрес. Его трагическим недостатком была, однако, чрезмерная обидчивость в тех случаях, когда он чувствовал, что кто-то дерзит ему.
Он страдал от этой особенности не только при общении с пациентами, но и в своей личной жизни. Если врач не осматривал его столько времени, сколько сам терапевт считал нужным или если друг не сразу отвечал па его телефонный звонок, он чувствовал себя оскорбленным. Он был, особенно к тому времени, о котором идет речь, склонен обвинить других; и это привело к тому, что даже его добрые друзья старались вести себя с ним осторожно. Только в последние несколько месяцев он стал понимать свою особенность в результате приобретенного в качестве члена группы опыта.
Судьба распорядилась так, что в группе терапевта оказалась женщина, которая пропустила несколько занятий, позвонила и оставила сообщение на его магнитофоне за несколько часов до групповой встречи. С явной тревогой она говорила, что ее врач обнаружил у нее нарушения дыхания: «Пожалуйста, скажите группе, что я не смогу прийти. Я должна сделать рентгенографию в среду днем».
Наш терапевт сразу же почувствовал раздражение, но не обратил на него внимания. Не желая воспринимать себя несимпатичным, он скрывал свою обиду от самого себя. Телефонный звонок исчез из его сознания.
Когда в полдень группа собралась, стало заметно отсутствие женщины. Терапевт ничего не сказал и, естественно, члены группы высказывали свои предположения!
Она пришла на следующее занятие, ожидая особого отношения к себе. Она представляла, как будет рассказывать о прекрасных результатах медицинского обследования — и, конечно, ее рассказ принесет всем облегчение.
Придя в группу, вместо всего этого она почувствовала, что вся группа настроена к ней враждебно. «Где же вы пропадали?»—спросил один из членов группы. Только несколько человек казались заинтересованными, тогда как большинство считали, что она не заслуживает их внимания.
Женщина была поражена. Она спросила терапевта:«Вы ничего не сказали им?»
Конечно, ответ был отрицательный.
Она поймала его «на горячем». Он не дал удовлетворительного объяснения. Она обвинила его в равнодушии, и группа единогласно согласилась с ней.
Терапевт и его группа видели эту женщину в последний раз. И долгое время спустя после этого случая члены группы, хотя и посещали все занятия, оставались недоверчивыми. Не удивительно, что они стали менее спонтанно раскрывать свои чувства. Если в результате своих усилий они станут такими же бесчувственными, как их терапевт, то, считали они, не лучше ли продолжать жить как раньше со своими проблемами и оставаться человечными.
В данном случае проявилась вовсе не злоба терапевта на то, что им пренебрегают: в конечном счете, не это было причиной. В действительности имела место обостренная чувствительность, даже сверхчувствительность к оскорблению. Случай может научить нас обращаться с пациентами, мы можем продемонстрировать свое отношение, будучи убежденными, подобно Уолту Уитмену, что «тот, кто обижает других, обижает меня».
Таким образом, проблемой этого терапевта было неумение идентифицировать свою обиду, понять свои эксцессы контрпереноса, вместо того чтобы позволять чувствам руководить им, продолжать действовать «разумно» и «эффективно».