Н. А. Богомолов Русская литература начала XX века и оккультизм

Вид материала

Литература

Содержание Об одной фракции «цеха поэтов» Примеч. А. М. Асеева. Примеч. А. М. Асеева.

Подобный материал:

• Учебника. Учитель Кулябина Зинаида Григорьевна. Выступление на Краевой научно-практической, 48.58kb.
• Тема урока. Дата проведения, 508.54kb.
• Иваньшина Елена Александровна Трудоемкость дисциплины 7 зачетных единиц Количество, 176.07kb.
• Лазарев в. Н. Русская иконопись от истоков до начала XVI века, 3961.06kb.
• Тематическое планирование по литературе. Учебник: Русская литература ХХ века. 11 кл., 235.56kb.
• Методические рекомендации по использованию в эксперименте действующих учебников для, 344.35kb.
• Методические рекомендации по использованию в эксперименте действующих учебников для, 342.33kb.
• Пояснительная записка Предлагаемая вам рабочая программа ориентирована на работу, 99.9kb.
• Е. Г. Трубецкова русская литература ХХ века: синергетический аспект учебно-методическое, 270.12kb.
• Литература 11 класс (с углубленным изучением английского языка) Программа В. Я. Коровиной, 58.58kb.

ОБ ОДНОЙ ФРАКЦИИ «ЦЕХА ПОЭТОВ»

До сих пор «Цех поэтов» остается одним из самых загадочных литературных объединений начала XX века. Чрезвычайно перспективные заметки Р. Д. Тименчика о нем, к сожалению, остановились, хотя материал и продолжал накапливаться. Однако не прослежена хоть сколько-нибудь полно ни история первого «Цеха», ни тем более второго и третьего; прекратились попытки реконструкции цеховых бесед; более того — даже сам круг незнаменитых поэтов, входивших в «Цех», остается практически неизученным. Особенно это относится к тем, имена которых не попали в словарь «Русские писатели». А между тем сам состав объединения и его близкого окружения провоцирует некоторые выводы, которые должны быть сделаны.

В уже упоминавшихся «Заметках» Р. Д. Тименчика приведен список членов «Цеха поэтов», состоящий из 31 имени, еще 5 членов называются на основании воспоминаний Ахматовой о Мандельштаме. В «цеховом» журнале «Гиперборей» печатались также поэты, перечисленные далее (еще 5 имен ²). Вероятно, можно полагать, что этими именами более или менее реальный состав «Цеха» и исчерпывается. Естественно, большая часть их в комментировании не нуждается; первоначальные биографические сведения о других сообщены автором «Заметок» и в статьях РП. Однако, как кажется, никто до сих пор не обратил внимания на то, что среди цеховиков можно обнаружить ряд поэтов, объединенных немаловажным фактором: близостью к оккультизму в разных его изводах.

Действительно, в журнале «Вестник теософии» печатались В. Гарднер ³ и С. Гедройц⁴, о разного рода мистических опытах А. Скалдина поведал Г. Иванов (и вряд ли его рассказы могут здесь быть полностью вымышленными). Есть основания считать даже по тому сравнительно мало известному материалу, который у нас имеется, оккультистом Грааль-Арельского⁵, внушает известные подозрения на этот счет и беглое упоминание о том, что Н. Бруни был эсперантистом⁶. Ср. также в автобиографии Б. М. Зубакина, о действительном членстве которого в «Цехе» нам ничего не известно: «Был при основании Цеха поэтов с поэтами С. Городецким, Н. Гумилевым, Б. Верхоустинским, А. Ахматовой и др.»⁷.

Если выявление и описание связей этих поэтов с оккультизмом принадлежит будущему, то уже сейчас возможно сделать подобное с одной из периферийных фигур «Цеха», поэтессой Ниной Рудниковой. Впервые введший ее имя круг членов «Цеха поэтов» Р. Д. Тименчик, сообщает лишь, что «участие Нины Рудниковой в ЦП, если оно хоть в какой-то степени и реально, — явно случайно. Представление о качестве ее стихотворной продукции можно получить по ее (совместной с Гавриилом Елачичем) книжке Люцифер и антихрист (Прага, 1915), по ее стихам на «древне-египетские» темы (Новое слово 7, 8 (1914] и др.) и по позднейшим публикациям, например, в альманахе На чужбине 1 (Ревель, 1921)»⁸.

Меж тем она сыграла весьма значительную роль в русском оккультистском движении, особенно в годы эмиграции. Она была одним из самых активных сотрудников начавших издаваться в тридцатые годы в Белграде сборников «Оккультизм и Йога», и ее произведения печатались там долгое время, даже после смерти ⁹. Приведем наиболее существенные фрагменты из развернутой статьи ее памяти, принадлежащей перу А. М. Асеева, известного литературоведам как адресат нескольких писем А. А. Кондратьева, опубликованных в извлечениях Г. П. Струве ¹⁰.

«В текущем 1960-ом году русское оккультное Зарубежье отметило печальный юбилей, одну из своих наиболее тяжких утрат за последнее двадцатилетие,— ровно 20 лет тому назад ушла с физического плана Нина Павловна Рудникова-Икскуль. Она скончалась 15 июля 1940 года в Кенигсберге. <...> Она была не только выдающейся сотрудницей нашего сборника, не только блестящим идеологом нашего эгрегора, но считалась, воистину, одним из крупнейших идеологов всего русского Зарубежья, оккультистом большого потенциала; кроме того, она была талантливым литератором и публицистом, поэтом милостью Божией, овладевшим мастерством чеканного стиха и сумевшим сказать свое слово, красивое и сильное; она пользовалась известностью и как большой души терапевт, познавший тайну исцеления; ее знали и как незаурядного общественного деятеля. Вместе с тем, она была исключительно скромной в жизни и вела свою работу, предпочитая оставаться в тени <...>

Вот основные линии ее жизни. Еще девушкой, в России, вступила она на путь Сокровенного Знания. Первые ступени его прошла в С.-Петербурге под руководством маститого русского эзотерика Григория Оттоновича Мебеса, более известного под псевдонимом Г. О. М.¹¹. Вскоре она сделалась его любимой и самой выдающейся ученицей. Здесь она познакомилась с близким учеником Григория Оттоновича — с Гавриилом Александровичем Елачичем*¹² — и вскоре вышла за него замуж. В 1918 году вместе со своим мужем и двумя малолетними дочерьми Надеждой (Найей) и Еленой (Иолой) Нина Павловна бежала из Петрограда в имение «Лединки-Ледимыши», а затем, когда к имению подходила Северо-Западная Армия, им удалось бежать дальше, в Эстонию. Из имения они бежали, как говорится, «в чем были». Гавриил Александрович, который уже тогда примкнул к Северо-Западной Армии, прискакал в имение верхом за своей семьей, но смог взять с собою на седло только Нину Павловну, тогда как детей пришлось оставить у соседей и только много позже удалось перевезти их в Эстонию. Все рукописи Нины Павловны и Гавриила Александровича, вывезенные ими из России, были наспех закопаны в имении и, увы, остались там навеки.

* Крупный русский эзотерик; убит немецкой авиабомбой в Белграде 6 апреля 1941 г. — Примеч. А. М. Асеева.

Семейная жизнь Нины Павловны сложилась неудачно, и она вынуждена была развестись ¹³. Вскоре после этого Гавриил Александрович переехал в Белград (Югославия), а обе девочки остались в Эстонии с матерью. Вторично Нина Павловна вышла замуж за барона Андрея Владимировича Икскуля, тоже эзотерика и крупного общественного деятеля. По-видимому, все они — и Нина Павловна, и Елачич, и Икскуль — принадлежали к одной кармической группе и уже неоднократно воплощались на земле одновременно. Во втором браке Нина Павловна родила сына, который впоследствии сделался оккультистом и теперь проживает в Австралии. К сожалению, и этот брак оказался не особенно удачным...

В Эстонии Нина Павловна пользовалась репутацией самого авторитетного эзотерика, и все серьезные оккультные ячейки считали ее своим духовным вождем. Из года в год вела она интенсивную духовную работу, имела много учеников и для нескольких групп слушателей читала (по-русски) систематический курс эзотеризма (теоретический и субъективно практический); слушателями ее были главным образом эстонцы, владеющие русским языком.

Нина Павловна постоянно жила в столице Эстонии — Таллине (Ревеле), но почти каждое лето проводила на побережье Балтийского моря и там, сидя на песке, под рокот волн, написала свои лучшие произведения ¹⁴. Она всегда жила в довольно тяжелых материальных условиях, но это мало отзывалось на размахе ее творческой деятельности. Главной целью своей жизни она считала идеологическое объединение Востока и Запада и неоднократно проводила эту идею в своих произведениях. Творчество ее было весьма плодотворным. Она написала книгу о Великих Арканах Таро — огромный идеологический труд, подобный «Энциклопедии Оккультизма» Г. О. М., но еще синтетичное, серьезнее, глубже и субъективнее*. Ее перу принадлежит немало замечательных эзотерических статей, очерков и этюдов, философских диалогов в стихах, трагедий и мистерий, сборник поэм об одиноких и пять сборников мелких идеологических стихов: «Чаша Сердца», «Струны Вселенной», «Песни Земли», «Песни Моря» и «Андрогина». Писала она не только стихи, но и художественную прозу <..·> Ее идеологические произведения — духовный концентрат, напиток большой крепости и силы, не все способны пить его в чистом виде, многим приходится разбавлять его водой.

* Нина Павловна всегда очень любила и уважала своего учителя Григория Оттоновича, но считала, что он несколько грешит эффектностью и может соблазнить на устаревшие приемы магии. —Ярклеч. А. М. Асеева.

В Эстонии Нина Павловна долгое время занималась лечением психической энергией (так называемым магнетизмом). Она не имела диплома врача и потому работала совместно с одним эстонским медиком — доктором Ласманом, который учился у <нее> великому искусству оккультного лечения*. Лечила она не только непосредственно проводом рук, но и излучением на расстоянии. Больных было много — и почти все со смертными приговорами от врачей. Одно время Нина Павловна собиралась открыть в Таллине Институт для лечения психической энергией, но, к сожалению, этот замысел не удалось осуществить.

* К сожалению, совместная работа Нины Павловны с доктором Ласманом продолжалась недолго. Она мне сообщила, что «придется на время прекратить свое лечение, так как Правительство стало сильно преследовать, под давлением обозленных и завистливых аллопатов, всех магнетизеров и гомеопатов, которых просто высылают из городов и таким образом лишают практики <...>». — Примеч. А. М. Асеева.

Судьба огромного духовного наследия Нины Павловны печальна,— почти все неопубликованные произведения ее погибли. В начале войны она переехала из Эстонии в Германию и перевезла туда с собой все свои рукописи; чувствуя приближение смерти, она передала их на хранение своему мужу А. В. Икскулю. К сожалению, последний недолго пережил Нину Павловну — он скоропостижно скончался в феврале 1941 года. Все-таки перед смертью он успел передать рукописи на хранение младшей дочери Нины Павловны Елене (Ноле), которая в то время уже вышла замуж за прибалтийского немца Владимира Шварца. В конце войны она оказалась в Познани (Польша), оккупированной тогда немцами. Ей удалось бежать оттуда на Запад, когда к Познани приближались уже советские войска (во второй половине января 1945 года). Под обстрелом она кое-как добралась до вокзала с рюкзаком на спине, ребенком и маленьким чемоданчиком в руках, в который наспех были засунуты случайные вещи. Отходил последний, до отказа переполненный поезд: люди стояли на ступеньках, сидели на крышах вагонов, висели на буферах. Иоле не удалось туда втиснуться, но в последнюю минуту, когда поезд уже тронулся, над нею сжалились и втащили вместе с ребенком в окно вагона. Конечно, все свои вещи, в том числе и рукописи своей матери, она бросила в Познани на произвол судьбы. След их теряется,— очевидно, все погибло...*¹⁵ <...>

* В Эстонии до войны некоторые рукописи Нины Павловны ходили по рукам и переписывались ищущими Знания <...>.— Примеч. А. М. Асеева.

Физическая причина смерти Нины Павловны нам известна: она скончалась в больнице от рака печени. Но нам не вполне ясны оккультные причины и целесообразность ее ухода...»¹⁶

В том же номере «Оккультизма и Йоги» напечатаны и «Воспоминания о Н. П. Рудниковой», принадлежащие перу К. Срезневской-Зеленцовой, которые также приведем с сокращениями, касающимися собственно оккультных проблем, нас занимающих лишь в малой степени: «Первая наша встреча произошла без малого сорок лет тому назад в Ревеле, вскоре после окончания Гражданской войны на Северо-Западном фронте.

В это время организовывался кружок по изучению «Тайной Доктрины» Е. П. Блаватской. По делам кружка я пришла к знакомым, нашим сочленам, и в вестибюле почти столкнулась с уходившей дамой, сразу поразившей меня своей внешностью. Небольшого роста, очень смуглая, с громадными темными глазами, она, казалось, сошла с какой-то египетской фрески, до того это был чисто выраженный древнеегипетский тип. Нас познакомили, и мы обменялись обычными фразами, и, уже после ее ухода, хозяйка дома мне рассказала о гостье. Н. П. Рудникова-Елачич руководила кружком по изучению Великих Арканов Таро, который собирался в их доме; она была ученицей Г. О. М., личности в то время почти легендарной среди нас. <...>

Мы встречались еще несколько раз с Ниной Павловной и ее мужем, Гавриилом Александровичем, тоже учеником Г. О. М. и глубоким эзотериком. Но через некоторое время они разошлись. Г. А. Елачич уехал из Эстонии, а Н. П. Рудникова вышла замуж за барона А. В. Икскуль и уехала в его имение. <...>

В течение нескольких лет мы с Ниной Павловной не встречались, но она как-то невидимо присутствовала при многих наших разговорах и спорах в Кружке. Это была такая крупная, оригинальная и захватывающая личность, что, вошедши раз в чью-нибудь жизнь, хотя бы недолгим разговором, она оставляла навсегда какой-то след, какое-то «присутствие». Быть может, это объясняется тем, что в петербургский период, в школе Г. О. М. и самостоятельно, она много занималась бело-магической работой и обладала немалой магической силой. <…>

Некоторые из ее друзей не сочувствовали ее второму браку, и произошло охлаждение. Но это не уменьшило силы ее «присутствия».

Она появилась опять так внезапно, как и исчезла: она ожидала ребенка и приехала проститься с бывшими друзьями, от нее отошедшими. Она была уверена, что умрет в родах. Она ошиблась: умер только ребенок, а ее удалось спасти ¹⁷.

Вскоре Нина Павловна с мужем и дочерьми от первого брака переехала в Ревель окончательно и возобновила свою эзотерическую деятельность и свои духовные связи.

Мне представляется, что ее второй брак имел для нее важное эзотерическое значение. Барон Икскуль был тоже глубоким эзотериком, но принадлежал скорее к восточной Традиции. <…> Это повлияло на Н. П. как бы расширяющим образом. Она стала искать и находить то Великое Общее обеим Традициям, ту Истину, которая принадлежит всем человеческим исканиям.

Раз, встретив Нину Павловну у знакомых, я пригласила ее войти в наш Кружок Тайной Доктрины. На это она, улыбнувшись, сказала, что у нее странное свойство — разрушать те организации, куда она входит <...>

Ввиду разных обстоятельств, наша семья стала думать о переселении в Бразилию. Вскоре после того, как это было окончательно решено, мы как-то встретились с Ниной Павловной, и она меня до крайности удивила, сказав, что она хочет передать мне на хранение Учение Минорных (Малых) Арканов Таро, как это читал Г. О. М. небольшой группе своих избранных учеников уже во время войны <...>

Вообще литература по Великим Арканам очень богата. Но Учения Малых Арканов, как его передавал Г. О. М. , согласно Традиции Ордена Мартинистов, вообще, поскольку мне известно, на русском языке не существует. Все, что мне удалось найти впоследствии о Малых Арканах <...> традиционно рассматривает Малые Арканы (т. е. игральные карты) с точки зрения гадания, хотя бы в очень глубоком эзотерическом аспекте. <...>

Работа наша длилась несколько месяцев. Она говорила, иногда чертила или давала рисунки, иногда даже диктовала. Я записывала и делала заметки для дальнейшей разработки. Н. П. любила парадоксы, яркие сравнения, часто неожиданно освещавшие трудно понятные места. <...>

Когда наша работа подходила к концу, Н. П. взяла с меня слово, что это Учение Малых Арканов я буду хранить для передачи только достойным этого <...>

Так прошло четверть века; исписанные тетради хранились в моем письменном столе. <...> А затем, почти чудесным образом, ко мне съехались для сотрудничества как раз те, может быть, единственные в русской эмиграции люди, которые могли помочь мне в работе «сохранения Учения».

То, что было не под силу сделать одной, мы сделали втроем, и Учение Малых Арканов Таро, наследие Г. О. М. и Н. П. Рудниковой, уже в законченном разработанном виде ждет издания, которое мы надеемся осуществить для ограниченного круга русских эзотериков зарубежья.

Думаю, что это будет лучшим венком на могилу Г. О. М., погибшего в советской ссылке, и на безвременную могилу Нины Павловны Рудниковой»¹⁸.

О литературной и оккультной биографии Рудниковой вполне возможно собрать и некоторые другие данные. Так, находившаяся в постоянном контакте с Асеевым жена Н. К. Рериха Елена Ивановна в одном из своих писем 1937 года говорила: «Вероятно, Вы уже получили извещение об основании Н. П. Рудниковой нового Общ. «Солнечный Путь». <...> Хотя по ее интеллектуальному уровню она могла бы собрать около себя культурнейших людей, но среди ее последователей имелся некий А. П., именно с этим типом была УКАЗАНА величайшая осторожность, о чем я в свое время писала. Посмотрим, во что выльется это новое начинание Н. Рудн. Она уже не раз начинала, но как-то у нее все разваливалось»¹⁹; «Г-жа Рудникова написала мне, и я ответила. <...> Откровенно скажу Вам, письмо ее огорчило меня, ибо в нем она слишком развязно, по-обывательски говорит о столь Сокровенном, столь Высоком для нас понятии Великого Бр(атства]»²⁰, и пр. Имя ее неоднократно встречается и в других местах переписки, и отношение Е. И. Рерих (именно она в основном вела «низкие» темы эпистолярия) к Рудниковой по большей части было не самым благожелательным. В 1929 году находим ее имя среди членов поэтического таллинского кружка «Чугунное кольцо»²¹, о чем, к сожалению, сведений весьма немного.

Как кажется, приведенные материалы раскрывают некоторые особенности того эзотеризма, который мог входить в «Цех поэтов» под влиянием личности и—в меньшей степени — творчества Н. П. Рудниковой. Надо прямо сказать, что с литературной точки зрения ее произведения не представляют собой не только ничего выдающегося, но и находятся на уровне «ниже нуля» (как, впрочем, и подавляющее большинство собственной поэзии оккультистов, насколько она нам известна). Но очевидно, что далеко не все исчерпывается в подобных случаях собственно литературными достоинствами. Свидетельства о непосредственном воздействии личности некоторых оккультистов (прежде всего, конечно, на русской почве — А. Р. Минцловой) приоткрывают перед нами возможные направления исследования той самой потаенной и, казалось бы, навсегда утраченной атмосферы, которая окружала русскую поэзию начала XX века.

Однако для нас наиболее существенно отметить, что оккультный субстрат в «Цехе поэтов» был столь значителен, что пренебрегать им ни в коем случае не следует. При этом стоит сказать еще и о том, что появление авторов, связанных с оккультизмом теснейшим образом, было вызвано не только принципиально безразличным отношением синдиков к принципам поэтики, как то было на первых порах. Имена Скалдина, Гарднера и Рудниковой появляются, «видимо, после кооптации новых членов ЦП 16 февраля, 1913 r.»²², то есть уже после появления акмеистических манифестов, что заставляет окончательно похоронить версию о сугубо акмеистическом характере объединения. Уместно будет напомнить, что в статье Гумилева «Наследие символизма и акмеизм» добрая четверть текста посвящена размежеванию с символизмом именно на этой почве, начинаясь с весьма неодобрительного: «Русский символизм направил свои главные силы в область неведомого. Попеременно он братался то и мистикой, то с теософией, то с оккультизмом»²³.

Сложившаяся ситуация, таким образом, выглядит весьма любопытной и наводящей на размышления. Не подлежит сомнению, что ранний период творчества Гумилева в значительной степени проходил под знаком увлечения оккультными теориями. Однако затем он, как может показаться, рассчитывается с ними как с принципом творчества в собственно акмеистический период (начиная с 1912 года, т. е. приблизительно после выхода в свет «Чужого неба» в апреле), чтобы снова хотя бы отчасти вернуться в стихах последних лет. Однако постоянное присутствие на заседаниях «Цеха поэтов» оккультной «фракции», не говоря уже об атмосфере повседневно мистического, о которой с такой злой иронией, но и с показательной настойчивостью рассказывает Г. Иванов в различных очерках, заставляет поставить на дальнейшее размышление вопрос о соотношении акмеизма с мистикой и оккультизмом в различных изводах.

Вероятно, далеко не случайно, что для подборки «действительно акмеистических стихов» в третьем номере «Аполлона» 1913 года Гумилев выбрал первоначальный вариант «Пятистопных ямбов», где столь откровенны масонские мотивы. В отличие от, скажем, «Средневековья», где, в полном соответствии с акмеистической программой, масонская тема объективирована и отчуждена от автора, «Пятистопные ямбы» делают ее внутренним достоянием лирического героя (который здесь, кажется, вполне может быть приравнен к автору). И не случайно в демонстративно акмеистическом «Колчане» Гумилев полностью переделывает вторую половину стихотворения, превращая масонские мотивы в наглядно православные («золотой и белый монастырь» последней строки).

Не имея возможности безоговорочно настаивать на своей правоте, все же предложим взглянуть на список «Цеха поэтов» как на своеобразный конгломерат поэтических мотивов, претворившихся в творчестве Гумилева прежде всего.

В таком случае будет очевидно, что некоторые тематические узлы, характерные для «фракций» или отдельных заметных индивидуальностей, можно рассматривать как существенные составные части поэтической индивидуальности самого синдика. Сюда, безусловно, относятся Клюев с его народными темами ²⁴, футуристические Хлебников и Николай Бурлюк ²⁵, эстетизированные Г. Иванов и Курдюмов (вероятно, под тем же углом зрения мог рассматриваться и Кузмин в свете известного обозначения его поэзии как салонной ²⁶), образчик петербургской богемы Потемкин, многочисленные поэты, связанные с традициями символизма, среди которых особенно выделялся, конечно, Вл.В. Гиппиус ²⁷. И при таком взгляде «оккультная фракция» также будет выглядеть совсем не случайной составной частью «Цеха».