Geum.ru

Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая

Вид материалаКнига

Содержание


Книга вторая
II. Растительный мир Земли в связи с историей человечества
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   74
35

если просто ездить по ним, и то человеку делается дурно, и внезапно бессилеют и люди, и животные, чего никогда не бывает даже на самых высоких горах Европы. И только у подножия этих сьерр начинается настоящая земля, и тогда суша оказывается вдруг совершенно плоской, как и нет вокруг никаких гор! К востоку от Кордильер простирается обширная низменность Амазонки — единственная в своем роде, как неповторимы и горные хребты Перу. Река Амазонка, которая в конце своего пути разливается и становится широкой, как море, не опускается и на две пятых дюйма на тысячу футов, и можно проехать территорию, равную по плошали Германии, и не подняться ни на один фут над поверхностью моря9*. Горы Мальдонадо у реки Платы не имеют по сравнению с Кордильерами никакого значения, а потому всю восточную часть Южной Америки можно рассматривать как огромную равнину; и с нею на протяжении долгих тысяч лет случились все те неприятности, во власти которых находятся низменности. — их заливает вода, они заболачиваются: это продолжается и теперь. Итак, тут соседствуют карлик и великан, головокружительные высоты и самые глубокие впадины, какие только есть на поверхности Земли. То же самое — на юге Северной Америки. Луизиана20 ровная и плоская, как дно моря у ее берегов, и эта плоская равнина заходит далеко в глубь страны. А большие озера, невиданные водопады и резкий холод Канады показывают, что и северные области этой страны, по всей видимости, гористы и что здесь тоже совмещаются крайности. Впоследствии мы узнаем, какое действие оказывают эти условия на животных и людей.

Совсем иначе поступала природа на Северном полушарии Старого Света, где пожелала приготовить первый домашний кров для животных и человека. Горы простираются тут свободно, далеко расходятся в длину и ширину, много отрогов и кряжей тянутся в сторону от них, так что три части света могли соединиться в одно целое, и, несмотря на существующие между странами и областями различия, все связано более мягкими, незаметными переходами. Здесь нет таких равнин, которые в течение целых эонов оставались бы под водой, и не рождаются тут полчища насекомых, амфибии, пресмыкающихся и всякой морской твари, как в Америке. За исключением пустыни Гоби (Лунных гор мы совсем не знаем), здесь нет обширных пустынных нагорий, возносящихся к облакам, и не рождаются в трещинах и разломах их всякие чудовища и гады. Электрическое действие солнца позволило выйти из этой более сухой и тоньше перемешанной почвы и пряным растениям, и нежным плодам, и более зрелым органическим существам, животным и людям.

Было бы прекрасно иметь карту гор или. вернее, атлас, на котором отмечены были бы самые разные относящиеся к этим столпам и основаниям Земли сведения, важные для истории человеческого рода на Земле. Расположение и высота гор в разных местностях точно установлены; от-

9* «Описание португальской Америки от Кудены» Лейсте. Брауншвейг, 178020

36

мечена и высота земли над уровнем моря, и почвенные условия, и течение рек, и направления ветра, и отклонения магнитной стрелки, и температура; некоторые из таких данных наносятся на карты. Но если свести все подобного рода наблюдения, рассыпанные по статьям и описаниям путешественников, сколь прекрасная и поучительная физическая география, доступная всеобщему обозрению, окажется в руках историка и естествоиспытателя! Богатейшее приложение к превосходным трудам Варениуса, Лулофса, Бергмана! Пока положено начало: Фербер, Паллас, Соссюр, Сулави и другие собирают в разных областях земли богатейший урожай открытий; и, возможно, перуанские горы (самые интересные в мире для естественной истории, если заниматься ею в самых широких масштабах) внесут в общую картину полное единство и определенность.

КНИГА ВТОРАЯ

I. Земля — обширная кузница самых разнообразных органических существ

Как бы ни представлялись нам хаосом и развалинами недра земные, потому что мы до сих пор не способны увидеть в целом как перпоначаль-но построена была Земля, однако мы все же замечаем, что даже и самое малое, и самое неразвитое существует по вечным законам: бытие, склад, строение всего весьма определенно, и не в силах человека изменить этот вечный строй. Мы видим, что есть законы и формы, но внутренних сил их мы не знаем, а общие слова, как-то «связь», «размеры», «притяжение», «сила тяжести», знакомят нас лишь с внешними отношениями и отнюдь не приближают к постижению внутреннего существа законов.

Но что дано всякой горной породе, всякой почве на Земле — так это общий закон, управляющий всеми творениями, и закон этот заключается в строе, определенном виде, особом существовании всего. Ни у одного существа всего этого нельзя отнять, ибо все свойства и проявления каждого зависят от этого закона. Безмерная цепь спускается с небес и связывает воедино и творца мира и мельчайшую песчинку, потому что есть свой вид и у песчинки, и песчинки нередко складываются в прекрасные кристаллы. И самые смешанные существа, если говорить об их частях, следуют тому же закону, ибо творить в них могло лишь столько сил и собрано воедино в них могло быть лишь такое многообразие сил, чтобы самые различные составные части все же подчинены были общему единству, а потому возникли переходы, смеси, соединения и разные отклоняющиеся друг от друга формы. Коль скоро существовал гранит, составляющий сердцевину нашей земли, то существовал уже и свет, который в плотных туманах нашего земного хаоса еще творил как огонь и пламя, и воздух был крепче и вещественней того, каким мы дышим теперь, и в воде было больше примесей, и она бременела своими рождениями и действовала на гранит. Постоянная кислота разлагала его и превращала в Другие горные породы; пески, занимающие столько места на земном шаре, — это, быть может, прах некогда выветрившейся породы. Горючее вещество воздуха, флогистон, превращало гальку в известь, и в известковой массе образовались первые живые существа, населявшие море, — моллюски — во всей природе материя предшествует органической живой форме. И еще более мощное и чистое воздействие огня и холода потребовалось для кристаллических тел, предпочитающих уже не форму раковины, в какую переходит кремень, а геометрическую форму с углами.

38

Но и углы меняются в зависимости от составных частей каждого существа, и в металлах и полуметаллах они даже приближаются к форме растительных побегов. Химия, которой так усердно занимаются в последнее время перед желающим открывает подземное царство природы — обильное, многообразное второе творение, и содержится в этом царстве не только материя, из которой построено все, что только ни существует на Земле, на поверхности Земли, но, может быть, здесь основные законы и самый ключ ко всему существующему на Земле. Мы Мы всегда, везде замечаем: природа разрушает, чтобы построить заново, природа разделяет, чтобы соединить. От простых законов, от несложных форм она переходит к составным искусным, тонким строениям, — и будь мы наделены таким органом чувств, с помощью которого мы могли бы видеть праформы и первоначальные зародыши земных существований, то, должно быть, в самой мельчайшей точечке мы восприняли бы прогрессию всего творения...

Но поскольку цель наша — не в подобных предположениях, то поразмыслим только об одном: о той покрывающей Землю смеси, благодаря которой наша Земля способна была создавать органические строения — растения, а потом животных и человека. Если бы другие металлы были распылены в этой смеси, а не железо, которое можно найти везде: и в воде, и в земле, и в растениях, животных, в теле человека, если бы на поверхности Земли было много серы и асфальта вместо песка, глины и хорошей плодородной почвы, совсем другим существам пришлось бы жить на Земле! Это были бы творения гораздо более резкого, острого состава, а творец нашего мира превратил в мягкие, тонко действующие соли и масла составные части растений, которыми мы питаемся. И ради этого постепенно образуются зыбкий песок, твердая глина, волокнистый торф, и даже железным рудам и неподатливым скалам приходится подчиняться этой цели. Скалы со временем выветриваются и на них вырастает сухой мох или даже жалкие деревца, а содержавшая железо почва была самой здоровой для произрастения травы и деревьев, служащих пищей для животных. Воздух и роса, дождь и снег, ветер и вода естественным путем удобряют землю, примешанные к ней калийные известняки искусственным путем улучшают плодородие почв, а более всего способствует такой цели смерть растений и животных. Благодатная мать-природа, как бережлива ты, как в твоем круговороте одно возмещает другое! Смерть дает новую жизнь, и даже гниль и разложение несут с собой здоровье и бодрость сил.

Старая печаль; вместо того чтобы возделывать почву, люди проникли в недра земные и, со вредом для здоровья и душевного покоя, копают там, добывая металлы, служащие тщеславию и пышности, корысти и жажде власти. Много верного в таких словах, как показывают последствия этой добычи недр уже на самой поверхности Земли, и прежде всего лденые лица вечно заключенных в царсве Плутона мумий-людей. Почему воздух под землей совсем иной? Он питает металлы, но убивает людей и животных. Почему не покрыл творец поверхность Земли золотом и

39

алмазами, а дал всем существам, одушевленным и неодушевленным, закон — покрывать Землю плодородной почвой? Потому, наверное, что мы не можем кормиться золотом и самое маленькое питательное растеньице для нас и полезнее, и по-своему органичнее и благороднее самого дорогого камешка, который именуют алмазом, смарагдом, аметистом и сапфиром... Но не будем и преувеличивать. В различные предвиденные творцом периоды земной истории, в периоды, наступлению которых творец иной раз даже способствовал, если судить по строению Земли, человек и учился копать под собой, и учился летать над собой. Некоторые металлы творец поместил совсем близко к глазам человека, а реки должны были обнажать основу почвы и являть скрываемые в земле сокровища. Даже самые грубые племена поняли, как полезна медь, научились пользоваться железом, магнитные силы которого управляют всем телом Земли, и железо, можно сказать, уже само по себе повело человеческий род с одной ступени культуры на другую. Чтобы пользоваться домом, в котором он живет, человек должен был по-настоящему познакомиться с ним, и природа, властительница наша, положила достаточно узкие рамки, в которых мы можем следовать за нею, ей подражать, творить и преображать природу.

Но истина, однако, и то, что нам по преимуществу назначено пресмыкаться на Земле подобно червям, строить на земле свой дом и проживать тут короткую свою жизнь. Сколь мал человек, какое малое место занимает он в природе, видно хотя бы по тому, насколько тонок слой плодородной почвы, ибо этот слой и есть царство человека. Стоит человеку углубиться на несколько пядей в землю, и вот он вырывает из земли такие вещи, на которых ничто не может расти, так что пройдут года, целые циклы, пока что-либо вырастет на них. А стоит углубиться больше, и бывает так, что человек опять натыкается на плодородную землю — на тот слой, который раньше лежал на поверхности, и его не пощадила вечно меняющаяся природа, пережившая много периодов своего роста. На горах мы находим ракушек и улиток, в сланце — окаменелых рыб и животных; иной раз на глубине полутора тысяч футов — окаменелые стволы деревьев и отпечатки цветов и растений. Не по полу дома своего ступаешь ты, бедный человек, но ходишь по крыше своего дома, и лишь множество потопов придало твоему дому его теперешний вид. Тут растет для тебя немножечко травы, несколько деревьев: случай принес их к тебе вместе с водою; и живешь ты. питаясь ими, как поденка.

II. Растительный мир Земли в связи с историей человечества

Флора по органическому своему строению сложнее любых почв и пород земных недр, и занимает она на Земле такую обширную сферу, что теряется и в земле, но в виде некоторых побегов и подобий она приближает-

40

ся и к царству животных. У растения есть нечто подобное жизни, есть возрасты жизни, есть пол, растения оплодотворяются, рождаются и умирают. Поверхность Земли сначала была готова для растений, потом уж для животных и человека; растения опережают человека и животных, и разные виды травы, плесень, мох уже льнут к тому голому камню на котором нет места для животного существа. Если рыхлая земля способна принять в себя семена растений, если луч солнца согревает их, они про-растают и умирая, приносят свои плоды, потому что прах их лучше хранит и обогревает новые растения. Так покрываются цветами и травою скалы и болота со временем превращаются в ковры из растении и цветов. И, разлагаясь, неуемная флора Земли обогревает темницу природы, и тут растут живые существа и развивается вся культура Земли.

Вот что бросается в глаза: человеческая жизнь в той мере, в какой она растительна, разделяет судьбу флоры. Как растение, человек и животное рождаются из семени, и семя, зародыш будущего дерева, тоже нуждается, чтобы вырасти, в теплой материнской оболочке. Человек формируется в чреве матери, растет там, как растение; и позже наши нервы и волокна, первые побеги и силы можно сравнивать с чувствительными органами растений. И жизнь нашу можно сравнить с жизнью растения: мы прорастаем, растем, цветем, отцветаем, умираем. И нас вызывают на свет, не спросившись нашего желания, и никто не узнаёт у нас, какого пола мы желаем быть, и от каких родителей явиться на свет, и на какой почве, тощей или тучной, хотим мы жить, и от какого внутреннего или внешнего повода умереть. Во всем этом человек следует высшим законам и, подобно растению, ничего не знает о них и даже служит им всеми своими самыми сильными стремлениями и влечениями. Пока человек растет, пока соки кипят в нем, мир кажется ему радостным, широким! Он протягивает ветви свои во все стороны, думает, что дорастет до неба. Природа увлекает его жизнью, силы его бодры, он энергичен, он неутомимо трудится и усваивает те умения, которые пожелала развить в нем природа, выращивая его в поле или на огородной грядке. Но вот природа достигла своих целей — и постепенно оставляет человека. В цветущую весеннюю пору, в годы нашей юности — как изобильна повсюду природа! Кажется, своими цветами она хочет усадить целый новый мир! Но прошло несколько месяцев — и все совсем иначе: половина цветов опала, несколько жалких сухих плодов завязалось и зреет. Все дерево трудится и напрягается, чтобы они созревали, — но вот уже начинают засыхать листья. Дерево сыплет свои блеклые волосы, оплакивая покинувших его детей, — голые ветви торчат, но и сухие ветви ломает буря, и наконец дерево падает на землю, и лишь немногий флогистон переходит в душу природы. Разве не то же самое человек, если посмотреть на него как на растение? Какая безмерность надежд, какие ожидания, какая жажда деятельности наполняет неясными и живыми предчувствиями юношескую душу! Всего ждет он от себя, и именно потому все удается ему, ибо удача — верная спутница юных лет. Но прошло несколько лет — и все переменилось вокруг, потому что переменился сам человек. Самое малое исполнил он из того, что хотел испол-

41

нить, и он радуется, если не обязан исполнить задуманного уже теперь, не ко времени, елси может жить спокойно и тихо. В глазах высшего существа все деяния человека на Земле стольк же весомы, по крайней мере стольк же определенны и четки, как деяния и предприятия любого дерева. Человек развивает в себе то, что способен развить, и овладевает тем, над чем способен взять верх. Он гонит стебель, растит побеги, выращивает плоды и сеет новые деревья, но он не может сойти с места, на которое поставила его природа, и неоткуда взять ему сил, которых природа не вложили и него.

Но главное, что ущемляет гордость человека, так это то, что самыми сладостными порывами своей души, которые именует он любовью и в которых он проявляет такую разборчивость и так следует своим желаниям, он — столь же слепо, как растение, — служит законам природы. И чертополох, как говорится, красив, когда цветет, а цветение, это мы знаем, у растений пора любви. Чашечка цветка — постель, венчик — занавес, другие части — детородные органы, которые природа выставила у этих невинных творений напоказ, укрясив их пышно и прекрасно. Чашечка цветка — одр Соломонов, чаша прелести, восхищающая и другие существа. Почему природа все так создала, почему, связывая людей любовью, она вплела и узы любви самые прелестные свои сокровища, какие нашлись в поясе красоты ее? Великая цель природы — вот чего надлежит достигать, а не мелких целей чувственного существа, разукрашенного природой, — цель эта — продолжение жизни, сохранение рода. Природе, нужны зародыши и семена, ей нужно бесконечно много семян, ибо шаги ее величественны — она тысячу разных целей преследует в один миг. И она должна считаться с потерями, ибо все живое теснится и ни для чего нет места, чтобы развиться полностью. И природа отнесла время любви к периоду юности и зажгла факел свой от самого тонкого и пылкого пламени, какое нашлось между небом и землею, — для того чтобы в мнимом своем расточительстве не утерять самого существенного, первой свежести жизненных сил, и предотвратить все неожиданности в судьбах теснящихся на узком пространстве живых существ. Приходит пора юности, и расцветают неведомые ранее стремления, о которых не подозревали ребенок и подросток. Взор оживает, голос мужает, ланиты девушки розовеют — два юных существа ищут друг друга и не знают, чего им надо, они томятся, желая соединиться, но отказала им в этом строго разделяющая природа, и они носятся по морю обмана. О творения человеческие! Сладостен ваш обман, наслаждайтесь своею порой, но знайте, что не ваши маленькие сны, но что природа мило и изящно принуждает вас исполнить величайшие преднамерения свои. В первых двух особях всякой живой породы, в самце и самке, природе угодно было посеять все грядущие поколения; вот почему в мгновения бодрости и наслаждения отбирала природа и соединяла животворящие семена жизни, — отнимая что-либо у живого существа с его существованием, природа хотела отнять как можно незаметнее, отнять кротко и мягко. А когда жизнь рода обеспечена, природа постепенно выпускает индивида из рук своих. Едва прошло время совокупления, и лось теряет свои великолепные рога.

42

птицы перестают петь, оперение их бледнеет, рыбы утрачивают свой вкус, растения — лучшие краски. У бабочки выпадают крылья, и дыхание оставляет ее — а, не потеряв сил своих, в одиночестве, она прожила бы с полгода. Если молодое растение не цветет, оно выдерживает зимнюю стужу, а если цветет слишком рано, то погибает. Банановое дерево (муза) иногда растет до ста лет, но если оно расцветает, то никакое уже искусство, никакой опыт не спасут его, и на следующий год пышный ствол его погибнет. Зонтичная пальма за 35 лет достигает высоты в 70 футов, потом, за следующие четыре месяцы, вырастает еще на 30 футов, цветет, приносит плоды и умирает в том же году. Таковы пути природы, она одно живое существо выводит из другого; река течет, а волны теряются одна в другой.

* * *

Наблюдая за распространением и перерождением растений, мы замечаем известные закономерности, которые можно применить и к творениям, стоящим выше, — они, эти закономерности, подготавливают нас к постижению перспектив и законов всей природы. Всякое растение растет в своем климате, то есть требует не только известной почвы, но и растет на определенной высоте, при таких-то особенностях воздуха, воды, при таком-то тепле. В недрах земли все хаотически перемешано, и хотя свойства и горных пород, и металлов, и кристаллов объясняются свойствами земли, в которой они выросли, почему и получаются иногда самые странные различия между ними, то все же в царстве Плутона люди лишены возможности общего географического обзора всей Земли и не пришли еще к открытию основных принципов, как в прекрасном царстве Флоры. Итак, ботаническая философия1*, упорядочивающая растения по высоте, на которой они растут, по характеру почвы, по особенностям воздуха, воды, тепла, очевидным образом подводит нас к той философии, что упорядочивает подобным же образом мир животных и человека.

Все растения встречаются на Земле в дикорастущем состоянии, и наши культурные сорта тоже вышли из чрева польной природы и растут лишь в известных широтах, достигая полного совершенства. То же — животные и человек, ибо каждая порода людей естественным образом складывается и растет лишь в подобающей ей области Земли. На каждой почве, на всяких горах, в каждой атмосферной зоне, в своем холоде и тепле растут свои растения. На скалах Лапландии, в Альпийских горах, на Пиренеях растут, несмотря на расстояния, все те же или похожие травы; и похожие дети

1* «Ботаническая философия» Линнея1 (Linnaei philosophia botanica) — классический образец для нескольких наук; если бы у наас была в этом же роде philosophia anthropologica, написанная кратко и с должной многогранностью и точностью, то в наших руках была бы нить, которой могло бы следовать всякое новое наблюдение. Аббат Сулави в своей книге «Hist. naturelle de la France meridionale» (т. II, ч. 1) дает нам «очерк всеобщей физической географии растений» и обещает такой же очерк о животных и о человеке.

43

вырастают в Северной Америке и северных частях Татарии. На таких нагорьях, где ветер нещадно рвет растения, где лето коротко, растения мельче, но зато дают множество семян, а если пересадить их в сад, то они вырастут длиннее и листья их будут крупнее, но семян они дадут меньше. Всякому ясно, как напоминает это животных и человека. Все растения любят свободу; в оранжереях они склоняют свои головы в ту сторону, откуда падает свет, а иногда и просовываются через отверстия наружу. В закрытом помещении, в тепле растения вырастают выше, пышнее, но они и бледнее, и плодов у них меньше, а если вдруг пересадить их на волю, то они теряют листья. Не то ли самое будет с людьми, если культура нежит, хо-\ит и неволит их? Иная почва, другой воздух порождают новые разновидности растений, но то же можно сказать о животных и о людях; растения могут выиграть в красоте, в форме листьев, в числе стеблей, но теряют силу к продолжению рода. Не то ли самое у людей и животных (если отвлечься от разницы в силах и степени сложности) ? Растения в теплых зонах разрастаются и становятся целыми деревьями, а в холодных странах они хиреют и дают карликовые побеги. Одно растение — для моря, другое — для болота, третье — для родников и озер; одно любит снег, другое — ливни, какие бывают в жарких странах, и все это налагает свой отпечаток на их форму, на их строение. Не можем ли мы ожидать подобных различий, когда перейдем к органическому зданию человека? Ведь и мы в какой-то мере тоже растения?

Особенно приятно наблюдать, что растения своеобразно считаются с временами года, даже и с временем суток, лишь постепенно привыкая к чужому климату. Ближе к полюсу рост их замедляется, но созревают они там быстрее, потому что лето наступает позже и летняя погода сильнее действует на них. Растения, которые привозят в Европу из южных стран, в первое лето созревают позже, потому что ждут обычного для их климата солнца; на второе лето они созревают уже быстрее, постепенно привыкая к новым для них широтам. В искусственном климате оранжереи каждое растение придерживается тех сроков, в которые росло оно на родине, хотя иной раз и растет в Европе лет пятьдесят. Растения с мыса Доброй Надежды цветут зимой, потому что лето в Южном полушарии бывает тогда, когда у нас — зима. Мирабилис уветет ночью, и, как предполагает Линней, потому, что на его родине, в Америке, в эту пору — день. Так всякое растение придерживается своих сроков, когда раскрывается и закрывается, строго выдерживает часы. «Цветы словно знают, что для роста им нужны не только тепло и вода», — так пишет философ-ботаник2*3, и, несомненно, рассуждая об органических различиях, существующих между людьми, об акклиматизации человека в чуждых ему зонах, следует думать тоже не об одном только холоде и тепле, особенно когда сопоставляют два полушария Земли.

2* «Работы Шведской Академии наук», т. 1, с. 6 ел.

44