Geum.ru

Иоганн Готфрид гердер идеи к философии истории человечества часть первая

Вид материалаКнига

Содержание


VI. Органическое различие между животными и людьми
Вертикальное положение тела
Подобный материал:
1   ...   4   5   6   7   8   9   10   11   ...   74
V. Поступательное развитие живых существ, приучающихся связывать разные понятия и свободнее пользоваться органами чувств и членами тела

1. В неживой природе все погружено еще в темное, но мощное влечение. Части пронизываются внутренними силами и прочно соединяются между собой, и все сотворенное стремится обрести известный облик н сформироваться. Все слепо следует этому влечению, но влечение проникает все существо сотворенного и неразрушимо действует в нем. И мельчайшие частицы кристаллов и солей не перестают быть кристаллами и солями, и пластическая сила нх и в мельчайшей крупице вещества продожает действовать, как в целом. — извне неделимо, изнутри неразрушимо.

2. В цветке целое разведено на стебли и другие части, и влечение начинает видоизменяться в соответствии с частями, хотя в целом действие — единообразное. Корень, ствол, ветви впитывают питательные вещества, но впитывают разными путями, по-разному и разные вещества. Итак, влечение целого видоизменяется в соответствии с частями, но остается еще в целом одним и тем же, ибо продолжение рода есть лишь расцвет, эффлоресценция роста, н оба влечения неразделимы по природе существа.

3. У зоофита, растения-животного, природа начинает неприметно разъединять отдельные орудия, а вместе с тем и внутренне присущие им силы, можно уже видеть орудия, с помощью которых растение добывает себе пропитание, и в материнском чреве уже выделяется плод, хотя он и получает пищу, как растение. Множество полипов растет от одного ствола, природа прикрепила нх к одному месту и избавила нх от необходимости двигаться: еще и улитка своим широким основанием пристает к своему домику. Л органы чувств подобных существ еще менее разделены и все слиты в одну темную массу; влечения нх проявляются неспешно и в глубине нх существа: улитка совокупляется в течение целых дней. Так природа уберегла начатки живого органического творения, уберегла нх от многообразия, но зато многообразие тем глубже скрыто в них, окутано темнотою нх простых жизненных проявлении, теснее слито со всем нх существованием. Жизнь улитки упорна и неподатлива, и ее почти нельзя разрушить.

4. Поднимаясь вверх, природа по-прежнему была мудрой и осмотрительной и лишь постепенно приучала живое существо к многоооразию раздельных чувств и влечений. Насекомое не могло одновременно упражняться во всем том. что положено ему: ему пришлось менять весь внешний свой вил и все свое существо, чтобы сначала, в виде гусеницы, служить инстинкту добывания пищи, а потом, в виде бабочки, удовлетворить потребности в продолжении рода; следовать обоим инстинктам в одном своем виде оно было не в состоянии. И одна разновидность пчел не могла совершить все, чего требовало пропитание рода и продолжение его жизни; поэтому природа разделила виды и одних пчел превратила в рабочих

74

пчел других — в продолжательниц рода, третьих — в маток, и всего этого природа достигла, внося незначительные изменения в органическое строение пчелы отчего всем силам живого существа всякий раз придавалось иное направление. Что не могла природа исполнить на одном образце, для того она создала три образца — это три связанных между собой образца три преломления одного. Так учила природа пчелу ее пчелиным занятиям, разделив пчел на три разновидности, — тогда как бабочку и других насекомых она учила исполнять их предназначение в двух разных видах.

5. Природа поднимаясь все выше, пожелала научить живые существа пользоваться все большим количеством органов чувств, умножала вместе с тем волю и произвол, а потому она решительно отсекала все ненужные члены тела и упрощала строение животных как внутри, так и снаружи. Вместе с кожей гусеницы отстали ножки, не нужные бабочке, а высшие существа утратили все то множество ножек, самых разнообразных глаз, щупалец и мелких орудий и инструментов, какие были у насекомых. В голове насекомых почти не было мозга, и мозг находился ниже, был спинным мозгом, и каждый маленький нервный узел был новым средоточием ошущення. Итак, душа маленького искусного творения была разлита по всему его существу. Но если возрастать должны были воля и некое подобие разумности в животном, то голова его стала наполняться мозгом и увеличиваться в размерах; три главные части тела образуют теперь некую пропорцию между собой, тогда как раньше не было никаких пропорций, как, например, у насекомых, червей и т. д. Земноводные выползают на сушу, и за ними тянутся их огромные, мощные хвосты, их безобразные лапы разъезжаются во все стороны. А наземных существ природа поднимает от земли, ноги их все растут и встают рядом друг с другом. Хвост с его позвонками сужается и укорачивается; грубая мускульная сила крокодила утрачивается животными, хвост становится подвижнее, тоньше, у более благородных животных превращается в покрытый шерстью отросток, а когда природа начинает учить живое существо прямохождению, то она отбрасывает и последний остаток хвоста. Мозговое вещество его поднялось кверху и пошло на создание более благородных частей.

6. Природа, эта пластическая художница, придумала, таким образом, некий канон наземного существа, и это были наилучшие соотношения для того, чтобы эти существа могли одновременно упражнять все свои чувства и силы и учились соединять их в одну форму мыслей и ощущений, но в зависимости от предназначения живого существа, от подобающего ему образа жизни природа изменяла и его строение и из одних и тех же частей и членов тела создавала всякий раз особую гармонию целого, а вместе с тем и особую для каждого существа, органически отличающую его от всех остальных существ душу; однако известное сходство природа сохранила, и ясно, что она преследовала только одну главную цель. Главная цель, очевидно, заключалась в том, чтобы приблизиться к такой органической форме, в которой ясности и единства достигали бы различличные понятия и представления, а все органы чувств и члены тела исполь-

75

зовались бы наиболее свободно и многообразно; близость к такой форме в определяет, в какой степени то или иное животное подобно человеку Форма — это не игра каприза и произвола, но итог самых разных форм которые и нельзя было связать между собой иначе, если иметь в виду цель, ради которой стремилась связать их природа, — именно для того чтобы упражнялись мысли, органы чувств, силы, желания. Все части тела каждого животного, на какой бы ступени развития оно ни стояло приведены в самое точное соответствие между собой, и, как я полагаю все формы, в каких могло бы существовать на нашей земле животное существо, уже исчерпаны. Животному досталось ходить на четырех лапах ибо своими передними конечностями оно еще не могло пользоваться, как человек — руками, но благодаря этому животному легче всего было и стоять и бегать, и прыгать, и вообще пользоваться всеми органами своих животных чувств. Голова животного еще опущена вниз, к земле, — ибо на земле животное ищет себе пропитание. Обоняние — вот чувство, которое господствует у многих животных, ибо именно ему приходится пробуждать инстинкт и направлять его. У одного животного — острый слух, у другого — острые глаза, и не только в строении четвероногих животных вообще, но и в строении каждого их вида природа всякий раз выбирала то соотношение сил, чувств, которое наилучшим образом можно было упражнять в этом, а не в ином органическом строении. Сообразуясь с такой пропорцией сил, природа укорачивала или удлиняла одни члены тела, ослабляла одни, укрепляла другие силы. Всякое существо — числитель, а знаменатель- — сама природа; ведь и человек — это дробь, соотношение сил, которые могли сложиться в единое целое лишь в таком, а не ином органическом строении, где множество членов взаимно поддерживают друг друга и помогают друг другу.

7. В столь продуманном органическом строении земного существа ни одна сила уже не могла мешать другой, ни одно влечение не перебивало другое; бесконечная красота — в той тщательности, с которой творила природа. Большинству животных предписан определенный климат, и это всякий раз тот климат, в котором им легче находить пропитание и воспитывать потомство. Если бы природа сложила их не столь определенно, что касается способности их жить в разных широтах, — какой нужде, какому одичанию предоставлены были бы животные разных видов, прежде чем найти свою неминуемую гибель! Мы наблюдаем такую их судьбу на примере тех податливых видов животных, которые последовали за человеком во все страны света: каждая страна заново сформировала их, и нет хищного зверя страшнее дикой собаки именно потому, что собака одичала. Но к еще большей путанице повел бы животных инстинкт продолжения рода, если бы пластическая природа не придала ему должной определенности и не заковала в кандалы. Инстинкт этот просыпается в известную пору, когда сильнее всего разгорается животное тепло, а поскольку тепло это вызывается переломами в физическом росте и развитии, сменой времен года, изобилием пищи, а вместе со всем тем заботливая природа согласовала и время вынашивания плода, так обеспечен был и стар и млад

76

Детеныш появляется на свет в такую пору года, когда и сам может позаботиться о себе, или же он может переждать непогоду, находясь внутри яйца, в котором пробудят жизнь теплые лучи солнца; а взрослая особь чувствует в себе инстинкт, когда он не мешает ей ни в чем ином. И насколъко сильно будет выражен инстинкт, насколько долго будет продолжаться его действие, все это тоже согласовано природой.

Выше всяких слов эта благодатная материнская любовь; всякое существо природа воспитывает, всякое заботливо приучает к деятельности, к мыслям и добродетелям, как то отвечает возможностям его органического строения. Природа подумала, прежде чем создавать живое творение, и вот она силы его поместила в такой, а не иной органический строй, и теперь, создав живое существо, она уже принудила его смотреть, желать, действовать в рамках этого органического строения, в согласия с тем, как помыслила за него природа, какие потребности, какие силы и какую свободу предусмотрела для него.

Нет в человеческом сердце такой добродетели, нет ни одного инстинкта, аналогов которого не находилось бы в мире жнвотных, — к таким добродетелям, к таким инстинктам пластическая природа органически приучает животное. Животное должно позаботиться о себе, должно научиться любем к своим близким; нужда, тяжелое время года заставляют животное искать общества себе подобных, иногда животные просто вместе пускаются в путь. У одних инстинкт — в любви, а у других даже потребность в браке создает некоторое подобие государства, известную общность. Все это продиктовано темным чувством, и такие союзы бывают порой весьма недолговечны, однако некий отпечаток остается в душе животного, а мы видим, что отпечаток этот властен над животным, он возвращается к нему вновь и вновь, его уже не стереть, не изгнать. Чем темнее чувство, тем глубже действие его; чем меньше мыслей связывает со своим инстинктом животное, чем реже следует оно своему инстинкту, тем сильнее проявление, тем законченжее действие инстинкта. Итак, повсюду в природе — прообразы человеческого образа действий, и в таком образе действий упражняет природа животных — природа животных, а мы, видя, как схожа с нашей нервная конституция животных, как сходны они с нами во всем своем строении, как подобны нашимих потребности и способы сущесвования, — мы предпочитаем рассматривать их как машины12 и этим грешнм противу природы, совершаем грех не меньший, чем все остальные наши грехи.

Не стоит поэтому удивлятъся. если механические искусства животных убывают по мере того, как род существ начинает приближаться к человеку; можно сделать вывод, что этот род уже находится в предварительном кругу человеческих мыслей. Бобр строит искусные сооружения; он просто водяная крыса. Мастерские лисы, хомяка и других похожих на них животных находятся под землей; но у собаки, лошади, верблюда, слона уже нет потребности в таких мелких искусствах, их мысли больше похожа на человеческие, и, принуждаемые пластической природой, они упражняются в инстинктах, подобных человеческим.

77

VI. Органическое различие между животными и людьми

Весьма несправедливо хвалили род человеческий, утверждая будто все силы и способности других родов достигают в нем своего наивысшего раззития. Это похвала бездоказательная и противоречивая, потому что одна сила, очевидно, уничтожает другую, и подобное создание совершенно не могло бы пользоваться своим сооственным существованием. Разве мог бы человек цвести, как цветок. щупать, как паук, строить, как пчела, сосать, как бабочка. а вместе с тем обладать мускульной силой льва, слона, искусством бобра? Да разве обладает человек всеми этими силами? Разве способен он хотя бы понять одну из них с той же проникновенностью, с которой всякое существо наслаждается своей силой и упражняет ее?

Другие же, напротив, хотели, не скажу, унизить человека, низведя его до уровня животного, но отрицали за ним собственно человеческий характер и превращали его в какое-то выродившееся животное, которое в погоне за неведомыми высшими совершенствами совсем утратило своеобычность своей породы. Это, очевидно, противоречит и истине, и свидетельствам естественной истории. У человека, конечно же. есть особенности. которые не присущи ни одному животному, и человек произвел на свет и благое и дурное, и все это принадлежит не кому-нибудь, но именно ему. Ни одно животное не ест себе подобного, чтобы полакомиться, и ни один зверь не убивает своих близких по приказу третьего, спокойно и хладнокровно. Животные не знают человеческого языка, а тем более чужды они письменности, традиции, религии, чужды устанавливаемых по благорассуждению законов и правил. Наконец, ни у одного животного нет того, чем отличается от него почти всякий человек, — нет культуры, одежды, жилья, искусств, нет выбора способа существования, нет несдержанности влечений, распущенности мнений. Мы пока не спрашиваем, идет ли это на пользу или во вред нашей породе. Достаточно сказать: таков характер человеческой породы. Всякое животное в целом всегда верно своей породе, и только мы. люди, почитаем не Необходимость, а Произвол; итак, следует принять это различие за факт и исследовать его, ибо факт этот никак не возможно отрицать. Другой вопрос: как человек дошел до такого состояния, что это — изначально присущее ему отличие от животных или отличие благоприобретенное и искусственно раздуваемое? Это уже вопрос иного свойства, вопрос исторический: тут надлежало бы уже сказать, что же принадлежало к отличительным чертам человеческой породы — способность к совершенствованию или к порче13, в чем никакому животному еще не удалось догнать человека. Оставим же метафизику в покое и будем придерживаться физиологии и опыта.

1. Человек ходит прямо, и тут некого поставить с ним рядом. У медведя широкая лапа, и в драке он выпрямляется иногда во весь рост; обезьяны, пигмеи тоже ходят и бегают иной раз на задних лапах, но

78

только для человека всегда естественно ходить прямо. У человека ступни. тверже и шире; большой палец у него длиннее, тогда как у обезьяны на ногах — такой же большой палец, что и на руках, и пятка у человека стала плоской. К такому вертикальному положению приспособились у человека и все мускулы. Икры стали толще, таз сдвинулся назад, бедра раздвинулись, спина выпрямилась, грудь расширилась; у человека есть плечи и ключицы, пальцы на руках наделены тонким чувством, а гнувшаяся к земле голова гордо вознеслась, удерживаемая мышцами шеи, — это венец человеческого творения; человек — anthropos, он видит все над. собой и видит все вокруг себя14.

Однако следует признать, что вертикальное положение тела не настолько существенно для него, чтобы всякое прочее положение было совершенно невозможным, как, скажем, невозможен полет. Обратное доказывается не только примером детей, но и, главное, людей, живших среди животных. Одиннадцать или двенадцать таких людей известны10*, и хотя не всех наблюдали и описывали с достаточной тщательностью, некоторые примеры все же показывают, что для податливой и гибкой природы человека и всякое другое, самое неподходящее для него положение тела все же не вполне немыслимо. Голова и живот человека все же несколько выступают вперед, так что возможно, чтобы все тело падало вперед, как падает голова, когда человек дремлет. И мертвое тело не может стоять; и всегда требуется бессчетное количество усилий, чтобы искусственно поддерживать наше тело в вертикальном положении.

Точно так же понятно и другое: если человек будет ходить, как ходят животные, то изменится вид и отношение многих членов его тела; и это вновь потверждает пример одичавших людей. У мальчика-ирландца был, по описанию Тульпия, плоский лоб, выпуклый затылок, язык его прирос к нёбу, а горлом своим он издавал блеющие звуки; подложечная впадина была у него сильно втянута вовнутрь; всего этого и требовало хождение на четырех ногах. Нидерландская девочка еще ходила прямо и еще сохранила женскую природу, так что прикрывалась повязкой из сена; кожа у нее была грубая, коричневая, толстая, волосы — длинные и толстые. Девочка, которую поймали в Шампани, в Сонжи, казалась черной, у нее были сильные пальцы с длинными ногтями, а большие пальцы были столь сильными и так вытянулись, что она с помощью их могла прыгать с ветки на ветку, как белка. Она не ходила, а как-то быстро бегала, ноги ее словно летали и скользили, так что нельзя было рассмотреть их быстрое движение. Голос у нее был тонким и совсем слабым, но она кричала страшно и пронзительно. В ее теле была необычайная легкость и сила, и невозможно было отучить ее от прежней пищи — от сырого, кровавого мяса, от рыбы, от листьев и кореньев, так что она и пыталась убежать, и заболела потом смертельной болезнью, от которой излечили ее только тем, что дали ей пососать теплой крови, пронизавшей все ее тело, словно бальзам. Ей пришлось привыкать к обычной человеческой пище, и у нее

10* О них см. «Систему природы» Линнея15, дополнения Мартини к Бюффону16 и др.

79

выпали тогда зубы и ногти; невыносимая боль сжимала желудок и кишечник, а прежде всего горло, совершенно пересохшее, она испытывала мучительную жажду. Вот доказательство того, насколько гибка человеческая природа: человек вырос среди людей, воспитывался среди них, а за несколько лет так усвоил привычки низких животных, среди которых по несчастью оказался.

Я мог бы всеми красками расписать жуткий сон: что стало бы с людьми, если бы судьба обрекла их выходить на свет животным из чрева четвероногой матери, какие силы прибавились бы и убавились у человека, как ходили бы, как воспитывались, какой образ жизни вели такие человеко-звери, что за строение тела было бы у них и т. д. Прочь, жалкий, омерзительный образ, безобразное извращение человеческой природы! Нет этого в природе, и ни одной капли краски не затрачу, чтобы представить такую картину. Ибо:

2. Вертикальное положение тела — единственно естественное для человека; такого органического строения требует все предназначение человека, требует и его характер.

Никогда еще не встречали на земле людей, которые ходили бы на четвереньках, и самые дикие люди ходят прямо, хотя по виду своему и образу жизни скорее напоминают зверей. «Бесчувственные», о которых рассказывает Диодор17, и прочие сказочные существа у писателей древности и средних веков все же ходят на двух ногах, и я не представляю, чтобы человечество поднялось когда-либо до столь трудного и искусного положения тела, если бы природой было предназначено человеку ходить на четвереньках. Как трудно приучить одичавших людей к нашему образу жизни, к нашей пище! А ведь они одичали потому, что всего несколько лет прожили среди неразумных существ. Девочка-эскимоска даже помнила еще, как жила прежде, немножко умела разговаривать и тянулась к своей родине, но животное существование целиком полонило ее разум, и она ничего не помнила о своих странствиях, о том, как жила в диком состоянии. Другие же не только забыли язык, но уже и одичали навеки и не могли выучить язык людей. Так неужели же зверь-человек добровольно оставил бы свое прежнее состояние и встал на ноги, если бы в течение долгих эонов ходил на четвереньках и уже во чреве матери складывался совершенно иначе?! Неужели животные силы, которые всегда тянули его вниз, превратили бы его в человека, неужели человек придумал бы язык, еще не став человеком? Если бы человек был четвероногим животным, если бы десятки тысяч лет он был таким животным, он и теперь оставался бы им, и лишь чудо нового творения превратило бы его в человека, каким знаем мы его по опыту, каким знаем мы его из истории.

Для чего же нам принимать на веру недоказанные и даже противоречивые парадоксы, если все строение человека, история человеческого Рода и аналогия, заключенная в органическом строении земных существ, подводит нас к совершенно иному выводу? Ни одно известное нам живое существо никогда не переходило от своего первоначального склада к какому-либо иному, потому что действовали в нем лишь заключенные в его

80

органическом строении силы, а у природы было достаточно средств, чтобы удержать на указанном ему месте любое живое существо. В человеке нее находится в полном соответствии с его теперешним обликом, им объясняется все в его истории, а помимо него не понятно ничего; а поскольку к этой возвышенной, божественной фигуре, к самой сложной и искусной красоте, какая есть в мире, сбегаются все формы животного строения, так что вся Земля лишена была бы украшения и венца творения, не будь на Земле царства человека, не будь на Земле его прекрасного облика, — для чего бросать во прах диадему нашего избранничества, центр круга, к которому сходятся все радиусы? Когда пластическая мать-природа совершила все свои труды и исчерпала все возможные на Земле формы, она замерла и обдумала все созданные ею формы; она увидела, что нет на Земле ее лучшей красы, повелителя и второго творца; тут природа поразмыслила, сдвинула в одно место все живые формы и сложила из них главное создание — прекрасного человека. Она протянула своему последнему творению материнскую руку и сказала: «Восстань, человек! Предоставленный самому себе, ты остался бы животным, как другие: но вот моя особая милость и любовь: ходи прямо и будь богом животных!» Задержим взор свой на этом священном творении природы, на этом благодеянии, превратившем род наш в род человеческий, будем благодарны природе; мы будем поражены, увидев, что за новый строй сил берет начало с того момента, как выпрямился и встал во весь рост человек, — лишь тогда стал человек человеком.