Шелли П. Б. Великий Дух: Стихотворения / Пер с англ. К. Д. Бальмонта
| Вид материала | Документы |
СодержаниеДоброй ночи! Минувшие дни Свет невзошедший Дух мильтона Плач об умершем годе |
- «хм «Триада», 9393.37kb.
- Анастази А. А 64 Дифференциальная психология. Индивидуальные и групповые разли- чия, 11288.93kb.
- Роджер Л. М2Э вирус ответственности.: Пер с англ, 2943.44kb.
- Ken wilber integral psychology, 4577.54kb.
- Новые поступления литературы (июль сентябрь 2002) математика инв. 62350 в 161., 125.41kb.
- Указатель произведений литературы зарубежных стран (библиотека кф ат и со), 250.17kb.
- Литература для клинических интернов по специальности «терапия» Кафедра факультетской, 55.33kb.
- Куртц П. К93 Искушение потусторонним: пер с англ, 7904.74kb.
- The guilford press, 6075kb.
- The guilford press, 6075.4kb.
бесстрастной
Спокойной девы - ясностью души;
Яснее, чем ребенок безучастный.
Раз я Нарцисс вражды твоей, - беда:
Зачахнешь, будешь Эхом навсегда.
1820
ДОБРОЙ НОЧИ!
Доброй ночи? О, нет, дорогая! Она
Не добра, если гонит любовь мою прочь;
Проведем ее вместе с тобою без сна, -
И тогда будет _добрая_ ночь!
Разве может быть добрая ночь без тебя?
Разве в силах я грусть о тебе превозмочь?
Нет, весь мир позабыть, трепеща и любя, -
Это _добрая_ ночь!
Ночь лишь тем хороша, что мы ночью нежней,
От влюбленных сердец скорбь уносится прочь,
Но не будем совсем говорить мы о ней, -
И тогда будет _добрая_ ночь!
1820
ОРФЕЙ
Отсюда близко. Вон с того холма,
Что ввысь уходит острою вершиной,
Увенчанный как бы кольцом дубравы,
Увидите вы темную равнину,
Бесплодную, по ней течет поток,
Ленивый, черный, узкий, но глубокий,
На нем от ветра ряби не бывает,
И дальняя луна глядит напрасно:
На этой влаге зеркала ей нет.
Идите вдоль бестравного откоса,
Над этой необычною рекой,
И вы придете к мрачному затону,
Откуда бьют незримые ключи
Той странной речки; их рожденье скрыла
Ночь без лучей, живущая под сводом
Скалы, чья тень ложится на затон -
Источник тьмы, вовек неистощимый;
А на краю трепещет нежный свет,
Хотел бы он с возлюбленной обняться, -
Но, как Сиринкс от Пана убежала,
Так ночь бежит от дня или с враждой,
Угрюмо, тупо отвергает ласку
Его объятий, порожденных небом.
На стороне одной того холма,
Среди его бесформенных зазубрин,
Пещера; из нее, водоворотом,
Бесплотный устремляется туман,
По бледности воздушней паутины,
Дыханием уничтожая жизнь;
На миг скала его налетом скрыта,
Потом, развеян ветром, вдоль потока
Стремится он иль, зацепившись, медлит
В расщелинах, дыханьем убивая
Червей заснувших, если жизнь в них есть.
На той скале, на выступе угрюмом,
Растет, вздымаясь, группа кипарисов, -
На тех, что восходящими стволами
И стройностью спиральною своей
Дробят лазурь родной долины вашей,
И ветер чуть играет в их ветвях,
Торжественности их не нарушая, -
Нет, здесь они один к другому льнут
Со страхом, поврежденные ветрами;
В тоске их ветви хилые вздыхают,
Дрожат, меж тем как ветер хлещет их, -
Толпа теней, избитых непогодой!
Хор
Что там за дивный звук, скорбящий, слабый,
Но более певучий и воздушный,
Чем ропот ветра в храме средь колонн?
А
То голос лиры под рукой Орфея,
Влекомый прочь в дыханье ветерков,
Вздыхающих, что их владыка грозный
Их мчит от усладивших воздух нот;
Но, торопясь, они с собой уносят
Смолкающий в таком полете звук,
И, как росу, они его роняют
На дрогнувшее чувство.
Хор
Разве он
Еще поет? Казалось мне как будто,
Что, вспышке опрометчивой отдавшись,
Свою он арфу бросил прочь, когда
Утратил Эвридику?
А
Нет, он только
Помедлил миг. Затравленный олень,
На миг остановившись над потоком,
На страшной крутизне дрожит, - но чу!
Жестокие собаки с громким лаем
Уж близко, стрелы ранят и блестят, -
И падает он в бешеные волны:
Так, схвачен ненасытною тоскою,
В ее когтях терзаемый, Орфей,
Как пьяная Менада, поднял лиру,
Взмахнул ей в светлом воздухе и дико
Вскричал: "О, где ж она? Кругом темно!"
И, по струнам ударив, он исторгнул
Протяжный ужасающий напев.
Увы! Давно, во времена былые,
Когда с ним рядом, полная вниманья,
Прекрасная сидела Эвридика,
При виде этих ярких глаз он пел
Воздушно-нежно о вещах небесных;
Как в роднике, средь малых волн его,
Любая зыбь, в весеннем дуновенье,
Является по воле ветерка
Многосторонним зеркалом для солнца,
Меж тем как средь зеленых берегов
Без устали течет он и прозрачно
Журчит, журчит, теряя звукам счет,
Так песнь его текла, в себе вмещая
Глубь радости и нежную любовь,
Рождавшую воздушность этих звуков,
Амврозию, ниспосланную с неба.
Но это безвозвратно отошло.
Вернувшись из чудовищного Ада,
Он выбрал одинокую скамью
Из каменной невыравненной глыбы,
Поросшей мхом, в равнине без травы,
И к Небесам, из родников глубоких,
Из тайника негаснущей его
Всегда возобновляющейся скорби,
Вознесся гневно яростный напев.
Так разделяет две скалы родные
Своею силой мощный водопад,
И быстрые с высот кидает воды,
И с гулом вниз бежит по крутизне;
Он от ключей стремится первозданных,
Спешит, скользит и преломляет воздух
Свирепым, громким, но певучим ревом
И, падая, стремит по сторонам
Воздушность пены, в чьих обрывках солнце,
Как Радуга, рождает все цвета.
Так бешеный поток его печали
Одет в покров нежнейших сладких звуков
И в переливный свет напевных слов,
С людскими созиданьями несхожий,
Он ни на миг не гаснет, - и всегда,
Меняясь, в каждой зыбкой перемене
Живут согласно мудрость, красота
И властный блеск поэзии могучей,
В один сливаясь сладостный аккорд.
Так я видал, свирепый южный ветер
Несется в потемневших небесах
И мчит смятенье облаков крылатых,
И, легкие, они не смеют медлить,
Но все бегут, бегут, как повелел им
Капризный их, безумный их пастух,
Меж тем как звезды, с робостью мигая,
Глядят сквозь перья тех воздушных крыл.
Вдруг небо ясно, и собор высокий
Безоблачных, ушедших вглубь, Небес,
Звездясь огнелучистыми цветами,
Смыкается над трепетной землей;
Иль тихая луна свою прогулку
Изящно, хоть и быстро, начинает,
Взойдя, вся в блеске, за холмом восточным.
Я говорю о ветре, о луне,
О звездах, не о песне; но когда бы
Я отзвуком явиться захотел
Его небесно-яркого напева,
Природа мне тогда должна была бы
Дать свежесть слов, которых никогда
Никто еще не стер, произнося их,
Иль из ее созданий совершенных
Заимствовать придется мне черты,
Чтобы его явить вам совершенство.
Теперь уже он больше не сидит
В пустыне, на утесистом престоле,
Что на равнине высится бестравной,
Нет, зелень мощных каменных дубов,
И кипарисы, что почти недвижны,
И светлые, как цвет морской волны,
Оливы, чьи плоды нам так приятны,
И вязы, вдоль которых, извиваясь,
Растет переплетенный виноград,
Роняя гроздья закругленных ягод,
И терн, в своих кустах таящий племя
Младенческих, едва зардевших, роз,
И бук, всегда желанный для влюбленных,
И нежные стволы плакучих ив,
Все крупные и мелкие деревья,
То медленно, то быстро, как им можно,
Вокруг него столпясь, воздушно веют
Одеждами из ласковой листвы.
Сама Земля, от материнской груди,
Послала звездоликие цветы
И ароматно дышащие травы,
Чтоб ими разукрасить пышный храм,
Воздвигнутый его певучей думой,
Свирепые к нему сошлися львы,
Легли у ног его; сбежались серны,
Бесстрашные от действия любви.
И мнится, даже рой червей безглазых
Внимает песне. Птицы замолчали
И, севши на деревьях, с нижних веток
Свои головки свесили к нему;
И даже соловей ему внимает
И, нежно зачарованный, молчит.
1820
МИНУВШИЕ ДНИ
Как тень дорогая умершего друга -
Минувшие дни.
Цветы - невозвратно отцветшего луга,
Мечты - чьи навеки угасли огни,
Любовь - с беззаветною жаждой друг друга -
Минувшие дни.
Нас нежно ласкали тогда сновиденья,
В минувшие дни.
Была ли в них радость иль было мученье,
Нам были так сладко желанны они,
Мы ждали еще, о, еще упоенья,
В минувшие дни.
Нам грустно, нам больно, когда вспоминаем
Минувшие дни.
И как мы над трупом ребенка рыдаем
И муке сказать не умеем: "Усни",
Так в скорбную мы красоту обращаем
Минувшие дни.
1820
СВЕТ НЕВЗОШЕДШИЙ
Свет невзошедший солнца золотого,
Ты встанешь и разгонишь нашу тьму.
Когда туманов дымная основа,
Что встала смертью блеску твоему,
Растает пред звездою этой нежной,
Зовущею тебя из мглы безбрежной.
1820
ДУХ МИЛЬТОНА
Мне снилось, дух Мильтона, мощный, встал.
Взял лютню с древа жизни, глянул ясно,
И нежный гром в струнах зарокотал;
И тот, в ком сердце к сердцу безучастно,
Кто людям в человеческом не друг,
Затрепетал, услышав этот звук.
И покачнулись варварские троны.
Распались тюрьмы мрачные вокруг...
1820
ПЛАЧ ОБ УМЕРШЕМ ГОДЕ
Идя медлительной стопой,
Собрались месяцы толпой
И плачут: "Умер старый год,
Увы, он, холоден, как лед, -
Лежит в гробу декабрьской тьмы,
Одетый саваном зимы;
Ему в полночный час метель
Постлала снежную постель".
Мгновений светлых хоровод
Поет, смеясь: "Не умер год, -
Мерцаньем инея облит,
Он только грезит, только спит.
Ему сугробы - колыбель,
Его баюкает Метель".
И вот туда, где дремлет год,
Кортеж загадочный идет.
Могильный страж, Январь седой,
С своею снежной бородой,
За ним вослед идет Февраль,
И Март, как траур и печаль,
И, как весенняя свирель,
Рыдает радостный Апрель,
Мгновенья Майские вослед
Несут подснежников букет.
1821
К НОЧИ
По западной зыби приди издалёка,
Дух Ночи, скорей!
Из дымно-туманной пещеры востока,
Где днем, притаившись от ярких лучей,
Сплетаешь ты сны из улыбок и страха,
Ты, страшная, нежная к детищам праха, -
Покров свой развей!
В нем яркие звезды: звезда оттеняет
Живую звезду!
Пусть День пред тобою глаза закрывает,
Целуй его так, чтоб померк он в бреду,
И после иди по равнинам, по безднам,
Коснись их жезлом усыпительно-звездным, -
Желанная, жду!
Когда я проснулся, при виде рассвета
Вздохнул о тебе;
Сначала все было росою одето,
Роса уступила сиянью в борьбе,
День медлил и медлил, как гость нежеланный,
И я над цветами, в тревоге туманной,
Вздыхал о тебе.
Сестра твоя, Смерть, мне сказала с укором:
Ты хочешь меня?
Ребенок твой, Сон, с затуманенным взором,
Шепнул, как пчела, что летает, звеня:
К тебе я прижмусь, в этом будет отрада,
Ты хочешь меня? - Я ответил: не надо,
Уйди от меня!
Умрешь ты, и Смерть не замедлит, предстанет
С усмешкой своей;
Уйдешь ты, и Сон улыбнется, обманет:
Их ласк мне не нужно, хочу лишь твоей -
Хочу я возлюбленной ласковой Ночи,
Спеши же, приблизь потемневшие очи,
Скорее, скорей!
1821
ВРЕМЯ
Пучина вечная, в которой волны - годы!
Всегда шумят твои рыдающие воды,
Они горьки от горьких слез людских!
Поток без берегов, ты плещешь неустанно
В границы вечности приливом волн морских!
Добычей пресыщен, ты жаждешь беспрестанно
Все новых жертв, и воешь, и ревешь,
О скалы мертвые остатки трупов бьешь!
Влечешь ты к гибели всех, кто тебе поверит,
В затишье ты таишь обман,
И кто поймет, и кто тебя измерит,
Бездонный Океан!
1821
СТРОКИ
О, дальше, дальше, Гальционы
Воспоминаний роковых!
Одни обрывы и уклоны
В мечтах безрадостных моих;
Не приносите извещенья
О вашей вкрадчивой весне,
Ушли, так нет вам возвращенья,
Не приближайтесь же ко мне!
Вы, Коршуны высокой башни,
Что в даль Грядущего глядит,
Задавлена мечтой вчерашней,
Мечта сегодняшняя спит;
Покиньте горние жилища,
Надежды умерли, - скорей,
Для ваших клювов будет пища
В их бледных трупах - много дней!
1821
ДЖИНЕВРА
Испугана, бледна, изумлена,
Как тот, кто видит солнце после сна,
Из комнаты идя походкой шаткой,
Где смертной был он скован лихорадкой, -
Ошеломленной спутанной мечтой,
Беспомощно ловя неясный рой
Знакомых форм и ликов и предметов
В сиянии каких-то новых светов, -
Как бы безумьем странных снов горя,
Джиневра отошла от алтаря:
Обеты, что уста ее сказали,
Как дикий звон, донесшийся из дали,
Врывались в помраченный мозг ее,
Качая разногласие свое.
Так шла она, и под вуалью брачной
Прозрачность щек вдвойне была прозрачной,
И алость губ вдвойне была красна,
И волосы темнее: так луна
Лучом темнит; сияли украшенья,
Горели драгоценные каменья.
Она едва их видела, и ей
Был тягостен весь этот блеск огней,
Он в ней будил неясное страданье,
Ее томил он хаосом сиянья.
Она была пленительна, луна
В одежде светлых туч не так нежна;
Горел огонь в ее склоненном взоре,
И бриллианты в головном уборе
Ответным блеском, в искристых лучах,
На мраморных горели ступенях
Той лестницы, что, зеркалом для взора,
Вела к простору улиц и собора;
И след ее воздушных нежных ног
Стирал тот блеск, минутный тот намек,
За ней подруги светлой шли толпою,
Одни тайком казняся над собою,
Завистливой мечтой к тому скользя,
Чему совсем завидовать нельзя;
Другие, полны нежного участья,
Лелеяли мечту чужого счастья;
Иные грустно думали о том,
Что скучен, темен их родимый дом:
Иные же мечтали с восхищеньем
О том, что вечно ласковым виденьем
Пред девушкой неопытной встает,
Ее от неба ясного зовет,
От всех родных, куда-то вдаль, к туману,
К великому житейскому обману.
Но все они ушли, и, в забытьи,
Глядя на руки белые свои,
Она стоит одна, в саду зеленом;
И светлый воздух полон странным звоном,
Беснуяся, кричат колокола,
Их музыка так дико-весела.
Насильственно берет она вниманье,
Лазурное убито ей молчанье;
Она была как тот, кто, видя сон,
Во сне постиг, что спит и грезит он
И лишь непрочно предан усыпленью, -
Как вдруг пред ней, подобный привиденью,
Антонио предстал, и, как она,
Он бледен был; в глазах была видна
Обида, скорбь, тоска, и он с укором,
Невесту смерив пылким гордым взором,
Сказал: "Так что же, так ты мне верна?"
И тотчас же, как тот, кто ото сна
Был резко пробужден лучом жестоким,
И светом дня мучительно-широким
С дремотною мечтою разлучен,
И должен встать и позабыть свой сон, -
Джиневра на Антонио взглянула,
Сдержала крик, с трудом передохнула,
Кровь хлынула ей к сердцу, и она
Сказала так, прекрасна и бледна:
"О, милый, если зло или сомненье,
Насилие родных иль подозренье,
Привычка, время, случай, жалкий страх,
Иль месть, иль что-нибудь в глазах, в словах
Способны быть для нас змеиным взглядом
И отравить любовь горячим ядом,
Тогда, - тогда с тобой не любим мы, -
И если гроб, что полон душной тьмы,
Безмолвный гроб, что тесно обнимает
И жертву у тирана отнимает,
Нас разлучить способен, - о, тогда
С тобой мы не любили никогда". -
"Но разве миг, спеша за мигом снова,
К Герарди, в тишину его алькова,
Тебя не увлечет? Мой темный рок
В твоем кольце - не видит ли залог, -
Хотел сказать он, - нежных обещаний
Нарушенных, расторгнутых мечтаний";
Но, золотое сняв с себя кольцо
И не меняя бледное лицо,
Она сказала с грустью неземною:
"Возьми его в залог, что пред тобою
Я буду, как была, всегда верна,
И наш союз порвет лишь смерть одна.
Уж я мертва, умру через мгновенье.
Колоколов ликующее пенье
Смешается с напевом панихид,
Их музыка - ты слышишь? - говорит:
"Мы это тело в саван облекаем,
Его от ложа к гробу отторгаем".
Цветы, что в брачной комнате моей
Рассыпаны, во всей красе своей,
Мой гроб собой украсят, доцветая,
И отцветет фиалка молодая
Не прежде, чем Джиневра". И, бледна,
Она своей мечтой побеждена.
В груди слабеет голос, взор туманен,
И самый воздух вкруг нее так странен.