Рекомендации по выработке рекомендаций. Знание непонятного назначения

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
что мы рассказываем, а как рассказываем.


Принадлежать традиции.


Всё в относительном порядке... Понять бы ещё относительно чего.


Я думаю, это старость в человеке.


Конфеты «Второгодница».


Самоотпевание.


Репортаж с женой на шее.


Эмалевые губы (холодный поцелуй).


Тайная жизнь материи.


Высокие Договаривающиеся Стороны не договорились.


Законсервировать тему.


В «Цветах запоздалых» — только название.


Месяц больницы условно.


Шизоидность павловского «молочного домика».


Старомодное ухаживание.


Слишком натоптано.


Из воспоминаний Зинаиды Гиппиус:

Детей у Блока и Л.Д.Менделеевой не было. Появившийся ребёнок умер на восьмой день, да и был от какого-то актёра. Всё равно — Блок ждал ребёнка и готов был его любить.

«Может быть, кто-нибудь удивится, не поймет меня: какая надежда для Блока в ребенке? Блок — отец семейства! Он поэт, он вечный рыцарь, и если действительно был «невзрослым», то не прекрасно ли это — вечный юноша? Останься сын его жив, — что дал бы он поэту? Кое-что это отняло бы, скорее. Замкнуло бы, пожалуй, в семейный круг...

Трудно отвечать на размышления такого порядка. Скажу, впрочем, одно: Блок сам инстинктивно чувствовал, что может дать ему ребенок и как ему это нужно. А мог он ему дать кровную связь с жизнью и ответственность.

При всей значительности Блока, при его внутренней человеческой замечательности, при отнюдь не легкой, но тяжелой и страдающей душе, я повторяю — он был безответственен. «Невзрослость» его, это нечто совсем другое, нежели естественная, полная сил, светлая юность. А это вечное хождение около жизни? А это бескрайнее, безвыходное одиночество? В ребенке Блок почуял возможность прикоснуться к жизни с тихой лаской. Возможность, что жизнь не ответит ему гримасой, как всегда. Не в отцовстве тут было дело: именно в новом чувстве ответственности, которое одно могло довершить его, как человека». (Гиппиус З.Н. Живые лица. Воспоминания. Тбилиси. 1991. С. 22-23.)


Почему не человек? Человек. Люди как яблоки ― покрупней, помельче, послаще, покислей.


Памятник из мыла (той, что вечно стирает).


Совесть жжёт, как горчичник.


Молитва, срывающаяся на крик.


Не полюбила, и оба теперь в дураках.


Завсегдатай молочного бара.


Ряд: естественное ― иллюзорное ― чудесное.


Снобиздат.


Нет гармонии в мире ― нет и во мне. (н. м.)


«Художественное завязывание галстука». (Гофман, «Житейские воззрения кота Мурра».)


Мамочка всё повернёт против папочки.


Обременить женщину.


Окончательно противен.


Тертуллиан назвал женщину «вратами ада», обозначив парадигму одного и подсказав парадигму другого тропа. С таким же успехом можно назвать женщину «вратами рая».


Спать до победного.


Лемешев был охотник до женщин. Если верить Николаю Гедде, физиология требует от вокалиста воздержанности. («Дар не даётся бесплатно».)


In aeternum ― навеки.


Стёр — вместе со скрижалями.


Доволен, как червяк после дождя.


Фламандствовать.


У всех деловой настрой, и никто ничего не делает.


Старики-то, выходит, правы.


Груз девичества.


Не открывая новых континентов, освоить старые.


Цивилизация Эллады ― вневременная, за пределами всех историй.


С пожеланием богатства Вашим рифмам.


Больше ограничений — больше игры.


Всё это не сулит.


Куда ты скачешь, гордый конь,

И где откинешь ты копыта?


За «Путешествие из Петербурга в Москву» стоило пострадать.


Семафорная гамма.


Взаимоотдача.


Плюсы и минусы чередуются с удивительной беспечностью.


Пушкин ставил Тредиаковского выше Сумарокова и Хераскова.


Жизнь в её неприбранности.


Всё. Я решён, выбран.


Праздник на воде (Неля в ванной).


Гладила свою ногу, как кошку.


Диккенс особенно врёт под занавес.


Плакал каток.


Музыкальная пьеса Генделя «Гармонический кузнец».


Творческий императив. (М.Арнаудов о потребности писать)


Неудачей может оказаться вся жизнь.


Раздеть ёлку.


Прогуляться мокрой тряпкой.


Сойти с гобелена.


Кругом иксы и игреки.


Архивы закрыты, собаки зарыты.

Дар преображения.


Половим слонов, поживём с туземными царевнами. (н. м.)


Недостаточно куртуазен.


Угощать с пустой тарелки. (н. м.)


Культ лёгкости... пёрышко птичье.


«Серебряная нить фантазии». (Р.Шуман)


В такой обуви как шагать в ногу со временем?


Пока ещё не вышел указ, чтобы в сутках стало на час больше. (Л.Г.)


Виндсерфинг на гробовой доске.


Исподнее жизни.


Ревнивое внимание.


Споткнуться о себя самого.


«Знать, к ямбу я прирос и с ямбом в гроб сойду». (П.Вяземский, «Александрийский стих».)


От службы времени к службе вечности.


Стада девушек.


Энциклопедия прав и обязанностей дежурного по этажу.


Великий замысел уже дело.


Ни эротизм, ни эпикуреизм Батюшкова не увлекают.


Спел все дифирамбы, какие знал.


Ты первой почувствовала мою бесцельность.


До второго дыхания я не доживу.


Срубил половину «Русского леса».


Партия одобристов.


Патологически добр.


«Хор лягушек в сопровождении пилки для ногтей». (авангардистская музыкальная композиция, кто-то из французов)


Ницше и Шопенгауэр предпочитали инструментальную музыку вокальной и отвергали оперу.


Быть на уровне собственного учения.


В справочном бюро: «Справок не даём».


Это и сильному не под силу.


На трудные вопросы Будда отвечал благородным молчанием. (н. м.)

У невротика, как у капли воды, есть поверхностное натяжение.


«Фатима заставила Омара поклясться, что он ничего не сделает со священным текстом, — он поклялся. Тогда Фатима сказала, что к рукописи может прикасаться только чистый, а он, Омар, — нечист «по язычеству своему». Омар умылся, и только тогда ему показали священный текст — это была якобы сура «Та ха», названная так по двум буквам, помещенным в ее начале, буквам, лишенным какого-либо смысла; но поскольку эти буквы помещены самим Аллахом, они являются неотъемлемой частью священного текста, и пропускать их благочестивый мусульманин не имеет права. Несет ли Мухаммед ответственность за эти загадочные буквы или их поставили с какой-то целью переписчики — неясно». (Панова В.Ф., Бахтин Ю.Б., «Пророк Мухаммед». Из Интернета.)


Ангелица. (н. м.)


Всё есть, а чего-то всё равно не хватает.


Мягкое сопротивление.


«Малларме, не переводимый даже на французский». (Жюль Ренар, из «Дневника».)


Злой блеск.


Исправлять человечество ― значит превратить землю в исправительную колонию.


Обращать в христианство белых медведей.


Печать великого предназначения.

Здесь те, кого жизнь отрыгнула.


«Богатые — скучный народ, все они слишком много пьют или слишком много играют в трик-трак. Скучные и все на один лад. Он вспомнил беднягу Скотта Фицджеральда, и его восторженное благоговение перед ними, и как он написал однажды рассказ, который начинался так: «Богатые не похожи на нас с вами». И кто-то сказал Фицджеральду: «Правильно, у них денег больше». Но Фицджеральд не понял шутки. Он считал их особой расой, окутанной дымкой таинственности, и когда он убедился, что они совсем не такие, это согнуло его не меньше, чем что-либо другое». (Э.Хэмингуэй, «Снега Килиманджаро». В кн.: Искусство и художник в зарубежной новелле XX века. СПб. 1992. С. 528.)


Прилипчивая песенка.


Тайна лёгкости.


Экзюпери ― тоска по добру, но не путь.


М. подметила в моих стихах отстояние от текста. Так художник, для лучшего обзора, пишет вытянутой рукой.


«Степной волк» Г.Гессе: 1) незнание человеком себя самого; 2) тип самоубийцы: не кто убивает себя, но кто всегда имеет в виду эту возможность.


Самая поганая из поганок.


Каннибальский этикет.


В Португалии и Испании аутодафе продолжались до 1816 года.


Великое безоглядно.


Латентная память человечества.


Не знаю, чем они там занимаются, но думаю, что им хорошо.


За так или за пятак?


Гвоздик, выросший на стене.


Зонт-планетарий.


«За морем житьё не худо». (Пушкин)


Это так, дивертисмент.


Домыслы как приложение к вымыслам.


«И кому на ум придёт на желудок петь голодный?» Оперные певцы так и поют.


Мать ― русская, отец ― наш человек.


Удивительно, как, живя в сельской местности, Толстой не чувствовал народ. Переадаптированные, фальшивые народные рассказы. Из удавшегося — заключительные строки сказки «Три вопроса»: «...Самое важное время одно: сейчас; а самое важное оно потому, что в нём одном мы властны над собой; а самый нужный человек тот, с кем сейчас сошелся, потому что никто не может знать, будет ли он еще иметь дело с каким-либо другим человеком; а самое важное дело — ему добро сделать, потому что только для этого послан человек в жизнь».


Исключительно исключительный случай.


Сонливость, сопливость, потливость.


Одно из моих спортивных достижений (перелом).


Знаешь почему они топчутся на месте? Место хорошее.


Одевается и раздевается со вкусом..


Для этого нужен знакомый джин.


Ловить её надо сачком для бабочек.


«...В нашей благословенной России можно только упиваться вином и воображением...» (Батюшков К.Н. Нечто о поэте и поэзии. М. 1985. С. 315.)


Свежесть встреч.


Мы приходим к врачу не для того, чтоб поговорить о наболевшем.


Издалека принюхиваться.


Совладелец секрета.


Осыпать лепестками стихотворений редакторские столы.


Дантес и Мартынов. Полуфинал.


Флаг: матрацные полосы и клоп в верхнем левом углу.

Прокатили (не взяли замуж).


Ференцу Листу удивительно давалось поверхностное. Некоторые думают, что это легко.


Путаница событий.


В глубине ванночки, при красном свете фонаря, рождалось лицо.


Психологические раритеты.


Вы правы. Но не кругом.


Отношения Цветаевой и Мандельштама и не могли сложиться. Цветаева «с детства любила волка». Мандельштам: «...Но не волк я по крови своей».


Прогулка по минному полю.


Старинный русский обычай ― ничего не делать вовремя.


На перекрёстке сквозняков.

«Вот краткий, но достаточно выразительный перечень того, чем занимался Маркс в последний десяток лет своей жизни. В начале 70-х годов он усердно изучает русский язык, а кроме того, усиленно занимается математикой и химией. За пять лет до смерти он принялся за изучение геологии и оставил огромный том конспектов по этой науке. Вообще надо сказать, что Маркс не любил знакомиться с новыми отраслями знаний в «общих чертах». Каждую книгу, которую он считал почему-либо важной, он конспектировал. Это видно из его тетрадей с упражнениями по русскому языку, который никому из иностранцев не дается легко даже в молодости, тем более в возрасте, близком к 60-ти годам. За два года до смерти он усиленно изучал историю первобытной культуры и законспектировал труд Моргана, который лег в основу значительной части работы Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства».

Эта огромная, разносторонняя деятельность, с одной стороны, отвлекала его от завершения работы над вторым и третьим томами «Капитала», а с другой — надрывала последние силы. Усиленные занятия повлекли за собой переутомление». (Виноградская П.С. Женни Маркс. М. 1964. С. 328.)


По тысяче соображений.


С людьми осторожными надо быть осторожным.


Артистически соблазнять. (н. м.)

Где каждое слово значительно.


Мистический пейзаж. (н. м.)


Зачем тебе правда? Что ты с ней будешь делать?


«После того, как я поем, остаётся стол». (Киплинг Р. Маугли. Линдгрен А. Малыш и Карлсон. Милн А.А. Винни-Пух и все-все-все. М. 1985. С. 358.)


Керамический батон.


Любимый цветок Чайковского ― ландыш, Толстого ― незабудка... ещё повилика.

Григ был маленького роста.


Об Уильяме Теккерее:

«...После четырех лет счастливого супружества его жена навсегда лишилась рассудка вследствие перенесенной родильной горячки. Поскольку он существовал на гонорары и не испытывал уверенности в том, что сможет повторить свою великую литературную удачу, он понимал, что не имеет права отвергать американский заработок.

Была еще одна причина радоваться полной смене декораций — он ощущал, что глубоко несчастен. В течение многих лет писатель был влюблен в жену своего друга Брукфилда, неглупого и обаятельного человека, сначала модного священника, потом инспектора учебных заведений. Джейн Брукфилд, высокая красавица, живая, редкостно обворожительная женщина, не отличалась крепостью здоровья, подобно многим англичанкам среднего сословия, мужья которых слишком часто уезжали из дому, а возвратившись, были властны и необычайно требовательны. Она была искренне привязана к Брукфилду, и об измене мужу с Теккереем не могло быть речи, но постоянно наслаждаться обществом великого писателя, чье поклонение, надо думать, не составляло для нее секрета, было приятно во всех отношениях, к тому же эти встречи избавляли каждого из них от одиночества. (Должно быть, для него это не столь было приятно, а может быть, и вовсе трудно, ибо она его влекла безмерно, и постоянно сдерживать желания, наверное, было мукой для него.) При некоторой рыхлости его громадного, привычного к малоподвижной жизни тела — в Теккерее было шесть футов четыре дюйма росту, и он был грузен, — и несмотря на все притворство (к которому он начал прибегать еще в сорокалетнем возрасте), что он седой старик, развалина, презревшая все искушения Венеры, он был довольно чувственной натурой (так поговаривали в обществе), но, как известно, был лишен жены и не имел любовницы на содержании. В ту пору, когда Теккерей писал, а после и читал со сцены «Английских юмористов XVIII века», они с Джейн виделись необычайно часто, пожалуй, чаще, чем обычно. Хворавший в это время Брукфилд лечился на морском курорте, где поначалу ощущал себя покинутым, потом стал ревновать и, наконец, потребовал, чтобы жена повиновалась супружескому долгу и прекратила всякие сношения с Теккереем. Она довольно малодушно подчинилась, после чего супруги приняли решение уехать на зиму из Англии.

Теккерей написал ей письмо, полное гневных упреков, но удержался и не послал его, поддавшись уговорам их общей с Джейн приятельницы, однако из другого его послания, не столь кипящего презрением — он написал его двум женщинам, с которыми был дружен, — становится понятно, что он в ту пору выстрадал: «Лучше бы я никогда не любил ее. Я был игрушкой в руках женщины, которая по первому же мановению руки своего господина и повелителя отбросила меня прочь, — вот что я ощущаю. Я шлю ей нежное и джентльменское приветствие, я принесу, доставлю, напишу и положу конец всему, что ей угодно, но я откланиваюсь. Я хочу сказать, что исполню любую ее волю, которая согласна с чувством меры и приличия, но, говорю вам, между нами все кончено. Вчера я прятал письма, которые она прислала мне за эти годы. Нет, мне не захотелось плакать, мне захотелось рассмеяться, я знал, что только смех они и могут вызвать. И этому я отдал свое сердце! Всем этим «Когда вы к нам приедете, милый мистер Теккерей?», «Уильям будет очень рад», «Я вспомнила, уже расставшись с вами, что позабыла...» и так далее и тому подобное, а под конец по первому же слову Брукфилда: «Я почитаю и люблю его не предуказанной, а истинной любовью». Аминь. Пожалуй, горше всего мысль, что обошлись со мною, как с шутом гороховым, но самое удачное при всем при этом, что так тому, наверное, и следовало быть». Если мы не забыли, что автор этого письма — «седая, старая развалина», оно не может вас не удивлять какой-то молодостью тона, и жалобного, и комического вместе. Однако горестное ощущение утраты было невероятно сильным и долго не оставляло Теккерея. Обычно очень сдержанный, он с поразительною легкостью касался в разговорах своей утраченной любви. Чтоб верно понимать его наследие, нам нужно знать, как складывались его отношения с Джейн Брукфилд, так как все написанное им после «Ярмарки тщеславия» несет на себе глубокий личный отпечаток».

(Пристли Д.Б. Заметки на полях. Художественная публицистика. М. 1988. С. 367-368.)


Отложенные порывы.


В зимнем парке лепить из снега белые пароходы.


Шлейф титулов.


Барометр моих состояний.


Неуловимые рыбы.


Happy end «Слова о полку Игореве».


Дар исполнительства ― дар самоотречения.


Боязнь обнажения.


Чтобы быть чутким читателем, надо быть чутким человеком. (н. м.)


Пафос самоуничижения.


Мезальянс не пугает. Я бы и на ткачихе, и на поварихе женился, был бы человек хороший.


Мечтательно-злое лицо.


Догадывается ли она о моих вздохах?


В эпистолярных отношениях.


В пол-уха.


Выбрести на общее место.


На один такой крючок иной раз косяк попадается.


Не первой молодости и уже не второй.


Терракотовая крестьянка.


Прогестероны побеждают.


Минуты, когда принадлежишь не только своему, но всем векам.


Узловатое семейное древо.


Счастья! Хоть самого дешёвого.


Партия торжественно берёт свои слова обратно.


Жена как старший по званию.


Ревизия прожитого.


Это стоит нескольких капель пота.


Длинниссимо.


Мы разных школ.


Очередное стечение обстоятельств.


Стригали (парикмахеры).


Воспоминания... Перетасованная колода.


Пригубить жизнь.


Такой радостью я радоваться не умею.


Вся страна — детская площадка.


Половина дел между делом.


Лепесток масла.


Письмо, затверженное наизусть, — от пропущенной запятой до запаха руки, его писавшей.


Всё ярко и преувеличено.


Кошечки тоже хороши... вертихвостки!


Апофеоза не будет.


В голове как шестерёнка сломалась.


Хозяйственный зуд.


Розовая задница среди картофельной ботвы.


Тема двойничества — не о внутреннем ли одиночестве, диалоге с самим собой?


Солгать взглядом.


На дне меня.


Обломки несуществующих и никогда не существовавших статуй.


Лев Мей, продолжатель бенедиктовских традиций:

О ты, чьё имя мрёт на трепетных устах,

Чьи электрически-ореховые косы

Трещат и искрятся, скользя из рук впотьмах,

Ты, душечка моя, ответь мне на вопросы...


Слабости нужны, чтобы скрывать их.


Проскользнуть в чью-то жизнь.


Местоименная часть наших отношений.


Приторможенность жизни.


Неловко коснуться.


Всё равно как сладкого переел. Хочется противоядия ― кислого, солёного.


Можно ли представить что-нибудь нелепей и жальче?


Раззнакомиться.


Этот плаксивый Надсон.


Она любит и ждёт бог знает чего. Не знаю, способен ли я на «бог знает что», но ожидание обязывает. Я вообще ничего не могу делать для себя, так уж устроен.


Кормить от пуза. (брянское)


Быть человеком от случая к случаю.


Покуда жив, сидел бы да слушал.


Вы видели лицо более заспанное?


Взъерошенная книга.


Волосы, схваченные аптечной резинкой.


Ей нравится мой голос. «Как по радио», ― объясняет она. А перед этим ― как любит под радио засыпать.


«Чрезмерное стремление ошеломлять читателя множественностью эпизодов, мелькающих персонажей и декораций, всевозможных идей и голосов порождает у нас растущее чувство беспомощности перед какой-то взбесившейся, разбушевавшейся библиотекой, где все тома разом выкрикивают свои миллионы слов и где все папки одновременно, в общем неистовстве изрыгают свои гравюры и свои рисунки. «Он слишком начитан», — хотим мы сказать об авторе, как мы говорим о пьяном: «Он слишком много выпил». <...>

Этой мудрости в «Искушении» незаметно. Флобер всегда был одержим демоном энциклопедического знания, которого он пытался заклясть, написав «Бювара и Пекюше». Чтобы опутать Антония прельщениями, ему недостаточно было перелистать объемистые компиляции, толстые словари типа словарей Бейля, Морери, Треву и им подобных; он проштудировал едва ли не все источники, в какие мог заглянуть. Он буквально опьянял себя выписками и пометками. Но все усилия, каких стоили ему вереницы фигур и формул, одолевающих ночи пустынника, все силы ума, какие он вкладывал в бесконечные партии этого дьявольского балета, в тему богов и божеств, ересиархов, аллегорических чудовищ, — всего этого он лишил и всем этим обделял самого героя, который остается жалкой, плачевной жертвой в центре адского круговорота миражей и иллюзий.

В Антонии, надо признать, почти нет жизни. <...>

Флобер был как будто заворожен околичностями в ущерб главному. Он прельстился заманчивостью декораций, контрастов, «занятностью» характерных деталей, выхватываемых там и сям в поверхностном и беспорядочном чтении; таким образом, тот же Антоний (но Антоний падший), он загубил свою душу, — я хочу сказать, душу своего замысла, какою являлось призвание этого замысла стать шедевром. Он упустил одну из прекраснейших драм, какие только возможны, первоклассное произведение, которое ждало творца. Не позаботившись прежде всего могущественно одушевить своего героя, он пренебрег самой сущностью своей темы: он не внял настоянию глубины. <...>

Я не сомневаюсь, что Флобер сознавал глубину своей темы; но он как будто страшился погрузиться в нее до той точки, где все приобретенные познания в счет больше не идут... Он увяз, таким образом, в избыточности книг и мифов; в ней потерял он генеральную мысль, я хочу сказать — единство своей композиции, каковое могло корениться лишь в таком Антонии, у которого дьявол был бы частью души... Его произведение остается мозаикой сцен и фрагментов. (Валери П. Об искусстве. М. 1976. С. 505-509.)


Настроение ― лучше никакого.


Цвета хурмы.


Нева, вечно сморщенная и холодная.


Полысевшие на коленях рейтузы.


Призабыть (н. м.).


Лицо Суламифь.


Жемчужина Востока (н. м.).


Увидеть в обыденном высокое, книжное.


«Мы сами авторы своего одиночества». (Б.Понизовский)


Люди многосоставные не бывают людьми прекрасными.


Из воспоминаний Софьи Андреевны: «Невестой я была только неделю: от 16 до 23 сентября. Возили меня по магазинам, и я равнодушно примеряла платья, белье, уборы на голову. Приходил ежедневно Лев Николаевич и принес мне раз свои дневники. Помню, как тяжело меня потрясло чтение этих дневников, которые он мне дал прочесть, от излишней добросовестности, до свадьбы. И напрасно: я очень плакала, заглянув в его прошлое». (Л.Н.Толстой в воспоминаниях современников. В 2 тт. Т. 1. М. 1955. С. 114.)


Библиомантия: гадание по раскрытой наугад книге.


Ближе к Харибде.


В глазах профанов почерпнутое из книг престижней выработанного самостоятельно.


Постельный кодекс.


Дачный мир ещё только протирал глаза.


Ваша заспанность!


Не хотел бы я оказаться на моём месте.


Первое, не удивляйся, что...


Мужское поголовье.


Приторный запах косметики.


Как перед морем: куда хочешь, туда и ныряй.


Бестолковое утро.


Универсальный пафос.


Болеть с отрывом от производства.


Кошачья ревность.


Расслоить слойку.


Самая коммунальная из коммуналок.


Вневедомственная охрана в лице жениха.


Запас легкомыслия.


А минута задумчивости была.


Постепенное сворачивание шеи.


Возлежать с книгой.


Это как если бы косая красавица строила глазки.


Немного лучше, чем надо.


Как бедна жизнь, если простая доброжелательность так бросает к человеку.


Блок, договорившийся до «музыки тайных измен».


Мысленно положил голову на колени ― и уснул.


Незабудка. Цветок Мнемозины.


Год, испещрённый событиями.


Донорская моча.


Патриотизм должен быть слепым, глухим, с насморком и без осязания.


Я — из другой метрической системы.


Ваш непокорный слуга.


Воспоминание ― как соринка в глазу.


Медаль «За победу над собой».


Настольное правило.


Мы ещё в пелёнках, притом закаканных.


Строительство рож.


Вдове Руссо конвент отказал в пенсии на том основании, что она не сделала мужа счастливым.


Раствор души.


«...Желание изменить мир раскрывает тайны его бытия». (Жан Поль Сартр, «Что такое литература?»)


Пошла по кругу.


Просижни.


Препикантная история.


«Мне пришлось в молодости испытать отраду стариков: перебирать былое и вместо того, чтоб жить в самом деле, записывать прожитое. Делать нечего! Я, вздохнувши, принялся за перо; но едва написал страницу, как мне стало легче; тягость настоящего делалась менее чувствительна; моя веселость возвращалась; я оживал сам с прошедшим: расстояние между нами исчезало». (Герцен А.И. Сочинения в 9 тт. Т. 1. М. 1955. С. 47-48.)


В атаку с закрытыми глазами.


Кулик-патриот.


Нам мало физического страдания, мы дополняем его эмоциональным комментарием и страдаем вдвойне.


«Весь театр спит...»


Всё, что удаётся за жизнь, ― схватить контуры.


Рыбы и танец рыб.


Два высших женских типа: женщина блестящая и женщина милая.


Она хороша и больше, чем хороша, но оттого, что она хороша, многие этим довольствуются и глубже не видят. Её всегда будут ценить и всегда недооценивать.


Несущая тишину.


Надо любить людей больше, чем они того заслуживают, тогда они, может быть, станут немного лучше.


В обход приличий.


Драгоценные подробности.


Это починяемо.


Короб глупостей.


Лучшие — кто пробуждает лучшее в нас.


«Задача писателя — сделать все для того, чтобы никто не мог отговориться незнанием мира и не мог бы думать, что он непричастен к нему». (Жан Поль Сартр, «Что такое литература?»)


Вселенная под одеялом.


Смотреть ― глаз не отрывать, отвернуться ― не открывать.


Танго миллионеров.


«Ну, появится у нас ещё один Блок, ― говорит Гнедич. ― Очень хорошо».


Не свечу, так огарочек.


На моём лицевом счету столько глупостей, что ещё одна ничего не изменит.


Что-то от «так не бывает».


Уступить счастье.


Проигранная жизнь.


Сенека ― как прохладительное питьё.


Опреснители жизни.


Слишком дорогой станок, чтоб простаивать.


Что из сердца, то настоящее.


Язык бедности.


Женщина в хороших руках.


Воробья римляне посвятили Венере. (примечания к Катуллу)


Легкомысленные арабески на деньгах и документах.


Зацепиться за человека.


Речевые ошибки не замаливаются.


Через жизнь золотой нитью.


От такого букета ― как отказаться?


Соло в кустах (соловей).


«Занятия в канцелярии были не сложны... <...> На меня возложена была переписка в двух экземплярах недельного репертуара и еще ежедневного доклада министру двора, состоявшего неизменно из следующих строк: «Резервуар Большого театра наполнен водою», а в зимнее время прибавлялось: «и она не замерзла». (Григорович Д.В. Литературные воспоминания. М. 1961. С. 65.)


Вызов на ковёр (к жене).


Утро вечера мудреней. Когда выспишься.


Сто один год условно.


Не грудь ― белоколонный зал.


Роман «Сучьи тропы».


Не самой отталкивающей наружности.


Бесплотно, бесплодно...


«Мой весёлый, звонкий мяч...» Архетип ― Колобок.


Кажется, угадал моё проникновение за его кулисы.


На всякий вдруг. (н. м.)


Попка левак!


Закрытый просмотр (сон).


Всё моё духовное производство убыточно.


Как-то в ухо не лезет.


Никто не скажет: «Знаешь... начнём всё сначала». Разве что сам себе.


Шарм запущенности.


Слияние капиталов («по рваному»).


Кукушкин сын.


Стыдно как счастлив.


Клады зарыты всюду, вопрос, где копать.


Струя света.


Перлюстративные органы в виде жены.


На это я употреблю всё своё пронырство.


Хочу обременить просьбой...


Белокочанные груди.


Стена холода (капитальная стена).


Ни в чёрных кошек, ни в белых мышек...


Оазисная.


Небоязнь быть смешным.


Она в положении, облегчить которое уже не удастся.


Совет Монстров.


Изюминка бородавки.


Всё грязное да станет чистым!


Как из фондов радио (о простуженном голосе).


Эмоционально богатой личности в спорте нечего делать. (Ю.Власов)


Баловать меня собою.


«Ожёгшись на молоке, дую на воду». (стилизация древнекитайской поэзии)


Плач о потерянном времени.


В мире всё требует разнесения направо и налево.


Бермутский перекрёсток.


Пистолет системы «пиф-паф!».


На бис (эротика).


Человек как арфа: в нём есть нежные и грозовые звуки ― какие задеть.


Скуп даже на обещания.


Номинальное существование.


Запруды в носу.


Пушкин ещё на юге начал лысеть, приходилось зачёсывать волосы.


Досье на человечество.


Дикая кошка, укушенная бешеной собакой.


Не в копеечку ― в рубелёк.


Достичь мудрости, звёздности.


Пустить жизнь под откос.


После Жана-Поля хочется писать ярче.


В таких не влюбляются, таких любят.


ЛЕПЁШКА: блин комом.


Суп-лауреат (с лавровым листом).


Католики. Декораторы христианства, дизайнеры Средневековья.


Чудо-юдо, выглядывающее из-за горизонта.


Заброшен, но не забыт.


Таких можно водить за нос в любом направлении.


Сильны корни католицизма, есть они и во мне. Это не столько религия, сколько строй духовной жизни ― романтически-радужный и инфантильный.


Готический каблук.


Обиженный дециметр.


На здоровье только что не жалуюсь.


«Пусть мальчик послужит отечеству, если нет другого выхода». («Сильва)


Побитый жизнью.


Самая тайная тайна ― когда видимость тайны есть, а тайны нет.


Тут только присыпка землёй поможет.


Административная плюха.


Будь в болоте вино, его осушили бы в два счёта.


Насчёт копейки прав папа Чичиков. И на часах не зря секундная стрелка.


Вакансия жены.


Развалился, как чёрт в болоте.


Посюсторонний.


«Записки сумасшедшего...» Да разве нормальные пишут записки?


Я не Николай-чудотворец.


Как в унитаз спустила.


Есть великое — чего я напоминание, но не воплощение.


Невылежавшиеся стихи.


Притягательная сила ума, таланта, личностного обаяния ― всего, что ставит одного человека в неофициальную зависимость от другого. Эту власть не отнимешь.


Тяжба с самим собой.


Поцеловать оголённый провод.


Удостоиться сочувствия.


Полное собрание сновидений.


Рассыпавшиеся бриллиантами мгновенья.


Что тёрку поцеловать (о небритом мужчине).


Весной думается о будущем, осенью о прошлом.


Госприёмка детей в Спарте.


Моду на мужские галстуки-бабочки ввёл Д.Пуччини. «Баттерфляй» ― значит «бабочка». В день премьеры композитор заставил оркестрантов надеть бабочки, чтобы опера запомнилась зрителю.


Чем дальше от горы, тем она круче.


Талант поклонничества.


Любая чистая метафора — когда один предмет именован другим — чудо. Взмах волшебной палочки, и класс... превратился в болото, девушка — в ангела, пепельница — в лягушку.


Знать затылком.


Дуня с молокозавода.


Горький называл евреев «дрожжами человечества».


Палата для тихих лириков.


Неприступно красива.


Переход Суворова через улицу Коллонтай.


Лукавая гетера.


Покрыться пятнами блаженства.


Духовное бытие мира.


А ты ― чем будешь любезен народу?


«Парн