Geum.ru

Рекомендации по выработке рекомендаций. Знание непонятного назначения

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   14
е.


Интервенция в жизнь.


Ровность духа как ценность.


Учиться проигрывать.


Романтический немецкий чёрт.


Дар исчезновений.


Плохо, что говорю с самим собой, хорошо, что есть о чём поговорить.


Нагота сердца.


Информация к действию, а не к размышлению.


Освежиться шоколадкой.


Мистический трепет.


Гитлер, бесспорно, был одним из величайших ораторов всех времён и народов. Он не просто околдовывал толпу, он понимал её природу и действовал методически безупречно. Никакого интеллектуализма — только элементарное, бьющее в одну точку, и... повторять, повторять, повторять! Неустанно повторять. Одно и то же. Пока не вобьёшь. Все суждения его о пропаганде поразительно верны. Если бы Адольф Шикльгрубер не стал Гитлером, он стал бы классиком психологической науки и психологию масс мы изучали бы по его книгам.


Человек жив откровениями, но и они забываются. Надо записывать.


Уход Наташи в цветы («Война и мир»).


Лимфатическая связь.

Дышать книгами.


Поэзия смущает открытостью, лучше музыка. Есть вещи, на которые хочется лишь намекнуть.


Перемалывание пустот. (н. м.)


«Малые страдания выводят нас из себя, великие — возвращают к себе». (Жан-Поль)


Апполонизм в быту, дионисийство в творчестве.


Духи «Отвяжись!».


В идеале общественное и личное совпадают. (н. м.)


Мужской интерес. (Б.Понизовский)


Сборник, замороженный, как ноябрьская сыроежка.


Если Вы будете так шуметь, то придут снизу и попросят повесить люстру. (Л.Г.)


...А цыганочка в Петергофе? Таких красавиц я потом не встречал. Сама подошла, сама... А я...


Кто-то воспитался в натурном классе, я в лирическом.


Вопрос, закорючка.


Открыться в одном движении глаз.


Заканчивается второе действие жизненной драмы. С третьего лучше уйти.


Опорные имена.


Сцилла Харибдовна.


Как можно любить человека и не учиться у него?


К чужой боли тянет, как к зеркалу.


Цель должна быть короткой и понятной, как слово «цель».


Лучшее ― богам, чтоб не делить и не ссориться.


«От пирогов не толстеют!..» (Киплинг Р. Маугли. Линдгрен А. Малыш и Карлсон. Милн А.А. Винни-Пух и все-все-все. М. 1985. С. 277.)


Усыпительно.


За двадцатью двумя зайцами.


Консультация у патологоанатома.


«Nihil admirari» ― «Ничему не удивляться». (Пифагор)


Занозистая баба.


Это так же трудно, как делить на семнадцать.


Растворился — как пятак в царской водке.


Одинокий самец.


Чтоб и журавль в небе, и синица в руках.


Я и она. Соединение несоединимого. Сварка в космосе.


Классика простодушия.


«...Самый лучший читатель ― это эгоист, который наслаждается своими находками, укрывшись от соседей». (Набоков, «Пушкин, или правда и правдоподобие».)


Не то чтоб совсем не то, но не совсем то.


Положить на обе лопатки (женщину).


«...Жизнь слишком коротка, чтобы делать для себя то, что могут для тебя сделать за деньги другие...» (Моэм У.С. Подводя итоги. М. 1991. С. 121.)


Барокко не отвечает на вопрос «зачем?», а если отвечает, то: «Захотелось!».


Чувство вины перед жизнью.


Не хватает только комментаторской кабины.


Охватите приветом...


Ассоциативными нитями невидимо соединены все точки Вселенной, прийти можно откуда угодно куда угодно, куда — вопрос установки.


Мультипликационный снег.


Подстёгивающее противодействие. (н. м.)


Забытое осязание шахматных фигур.


Есть предметы, которые должны быть не просто оценены, но в определённом диапазоне.


Скорей Журден станет аристократом, чем я.


Распухшая губа сдерживает красноречие.


Женщина в руках знатока.


«<...> Избавь же меня, Боже, от этих заблуждений; неразумно и опасно дойти до такой слабости, такой неопытности, такой щепетильности, чтобы бояться всякого страстного желания, всякого соблазна Греха, ибо такая подозрительность и ревность обернется лишь беспредельным унынием духовным и неуверенностью в заботе Твоей и попечении Твоем о нас; но дай мне пребывать в уверенности твердой, что Ты взываешь ко мне в начале всякой немощи, при приближении всякого греха и что если ведаю я голос сей и стремлюсь к Тебе, Ты сохранишь меня от падения или вновь восставишь меня, коли по природной слабости я паду...» (Донн Д. По ком звонит колокол. Обращения к Господу в час нужды и бедствий.. М., 2004. С. 38.)


Самосожжение нельзя регулировать.


Очистительные слёзы. (н. м.)


Есть люди, они не дарят ничего, кроме своего существования, но большего они и не могли бы подарить.


Асимметрия души и тела.


Пьяная баба. Ходит босиком по разбитым рюмкам и не поранится.


Давай помолчим о чём-нибудь.


Как тот, который навеки в строю и которого вечно нет.


Не надо украшать, надо делать красивое.


Завоёванная территория (о женщине).


Знаем, куда маринованые миноги заводят!


«Инскрипт» ― дарственная надпись на книге, фотографии (не путать с посвящением).


Не врач, а карнавальный доктор.


Клюев... Ничего на одном выдохе. Говорят, был образованным человеком.


Соединиться в мысли.


«Запертый сад» (кто-то из пророков о деве Марии).


Несфокусированная жизнь.


Молчание без обета.


Пока дышу обеими ноздрями...


Директор школы, действующий методом исключения.


Это лучше иметь, чем не иметь.


Предлог жить.


Нет ничего, в чём чего-нибудь да не было бы.


Наполнитель мягких стирательных резинок ― мраморная пудра.


Про-сти... зе-ва-аааа...а-ю!..


Простым гусиным пером написать такое! («О вкладе гусей в мировую культуру».)


В «Домике в Коломне» всё суть отступление. Сам сюжет ― предлог поболтать о том о сём.


Учитель бессловесности.


Совпадение, о котором только и можно сказать, что совпадения бывают.


На то и мечты, чтоб не осуществляться.


Слишком много предметов, знакомых только по именам. Не потрепать, так хоть погладить. В чём я завидую богу, так это во всеведении. Знать всё, на всех языках, купаться в языковых играх... — что может быть лучше?


Ворочать горы, перебирать песчинки ― что придётся.


Не уповай!


«Что влечёт нас Луцилий в одну сторону, хотя мы стремимся в другую?..» (Сенека, с. 87.)


Койкодав.


Ветераны пивного ларька.


Не я управляю мыслью, но мысль мною. В голове постоянно что-то потрескивает — вроде винчестера.


Высокая должность: «Протри-ка мне очки, братец».


Сколько же дураков я свалял в своей жизни!


Гёте три дня рожали.


А жизнь идёт и уходит.


«Сколько любовных историй начиналось с разбора классического стиха или задачи по физике, когда прядь волос ученицы слегка касалась щеки преподавателя!». (А.Моруа, «Письма незнакомки».)

Слон в подтяжках.


Щёки как драчовый напильник (о небритости).


Очеловечиваюсь я только в работе.


Задача дня.


Терзает, как орёл Прометея.


Дуля карманная.


Анфиса Ивановна о моих стихах: никто из поэтов не докатился до такого самоиздевательства, как я.


«...Что я один-то сделаю с вашими десятью заповедями?» (Достоевский, «Подросток», Аркадий ― Версилову.)


Сидит на ягодном месте и не откликается на «Ау!».


Обесчувствленный.


Удовольствие для немногих.


В глубоком детстве.


Произведение косметического искусства.


Если я что кому обещал ― забудьте.


Симбиоз людей и вещей.


Так тесно, что самому себе на ноги наступаешь.


Примериться к идеалу.


Тебя любят? Значит, ты на верном пути.


Лиризм Щедрина.


Толстой переплакал всех русских писателей. Был, правда, ещё Горький.


Вид бездействующих повергает в бездействие.


Расплеваться.


«Француз, который журчит». (Женя Калинин о Дебюсси)


Атлас родинок.


В «Тайне острова Моро» Уэллса Учитель Закона спрашивает полулюдей-полуживотных: «Какой у тебя недостаток? У каждого есть свой недостаток. Мы всё равно узнаем, какой у тебя недостаток».


Принимать зачёты у себя самого.


Оборотная жизни.


Открывать в этом мире иные миры.


Портрет с портрета.


Комплекс полноценности. (Е.Богат, «Ничто человеческое...».)


Воспринимать самообразование как самобичевание.


Послеармейский лосиный гон.


Труд ― когда трудно.


Утренняя раскачка.


Пытка детьми.


Тысячекратно нелепая жизнь.


Реанимирующие натюрморты Лихвицкой.


Вандализм Савонаролы как эстетическая программа.


Глубина отношений.


Присоединился, но не приобщился (очередь).


Сказки ― они с неба.


Бога нет, но поэты от бога есть.


Все решения ― исторические.


Переход в эндшпиль (об отношениях).


В здешних краях звёзд не видно, и, благоприятно ли их расположение, я сказать не могу.


Любить открыто.


Аутотренинг: «Мне всё до лампочки!.. Мне всё до лампочки!.. Мне всё...»


Проходная пешка, парвеню.


Улыбнулась ― как скала треснула.


Желание нравиться всем без разбору.


Я как из реставрационных мастерских.


Жеребец, но не племенной.


Не по-людски жить — по-человечески.


Неустойчив и неусидчив (спина).


Это вселяет и увеселяет.


Аристократическая бледность арбуза. (н. м.)


Пугающая нежность.


Проверка святынь на прочность.


«Я заметил, что интересные лица часто диссимметричны. У них выразительный рот, иногда по-разному выгнуты брови, чуть приподнятые в сторону переносицы или сломанные под углом. У них глаза, а не гляделки, но и не очи, и в глазах что-то вопросительное, смелое, умное и непреодолимое: как будто в этом лице не один смысл, а много смыслов, перебегающих туда и обратно, как вода в ручье меж камней. Эти перебегающие смыслы быстро сменяют друг друга, и их смена чрезвычайно привлекательна: она вызывает к таким лицам интерес и волнует воображение и чувство. Она будит интеллектуальную чувственность и переводит это «интересное лицо» в образ — именно в тот имагинативный образ, которым живет воображение и чувство». (Яков Голосовкер, эссе «Интересное». В ж. «Вопросы философии», 1989, №2. С. 131.)


Помело (швабра).


Между отчаянием и надеждой. (н. м.)


Кисель с лёгким подкрахмаливанием.


Как бывают намоленные храмы, так бывают наматерённые комнаты.


Профилактическая ревность.


Кодекс добродетели.


Всякая нить когда-нибудь истончается.


«В первом круге Дантова «Ада» нет боли, а только тоска». (Блок, «Записные книжки».)


Всякая драгоценность драгоценна в определённых руках.


Порадовать собой.


Паркинсонирующий монитор.


Хранительница семейной ячейки.


Краснухой я имел честь переболеть в детстве.


Как сдутый шарик: вялый, сморщенный.


Рычащий барабан.


«Один мой знакомый, испугавшись предстоящего плена, сел в порту на корабль, с зубной щёткой вместо багажа, и год путешествовал по свету; когда же почувствовал себя в безопасности («Женщины непостоянны, ― сказал он. ― Через двенадцать месяцев она забудет меня»), он причалил в том же порту, и первый человек, которого он увидел, была маленькая леди, махавшая ему рукою с набережной». (Перевод мой, чего ― не помню.)


Немецкая переводная картинка (стереотипы любви).


На заре остроумия шутили лучше.


Академик Муденко.


Кто только не наследил в её сердце!


Пощипывая воображаемую бородку.


У меня нет таких денег, чтоб стричься у предсказуемого парикмахера.


Не видать врагам моих слёз.


Принято чтить.


«Увядающим лотосом» назвал Венецию Андерсен.


«Доброта не так уж редка, но доброта деятельная может ошеломить человека». (Торнтон Уайлдер, «Теофил Норт».)

Велосипедность изобретения.


Учиться отказываться и отказывать.


Высший шахматный пилотаж.


Укрупнение характера.


Сочинять бутерброды.


«Иммортология»: наука о бессмертии.


Косметика — больше, чем желание нравиться. Это желание замазать трещинки мира, сгладить шероховатости. Желание мира совершенного, идеального, высшего... более присущее женщинам, чем мужчинам.


Судьба сберегла меня. Для чего?


Тоньше лепестка мака.


Это всё великодушие, на которое я способен.


Затянувшееся брожение... Выбродится ли что-нибудь?


Мысль, перед которой столбенеешь.


Пионерлагерь. По ту сторону забора мы сидим на камне. Саша Гак, красивый, умный, сдержанный мальчик, рассказывает об атомах. Я слушаю, не понимая, как можно столько знать. В белой рубашке и тюбетейке, он похож на жреческого сына, сошедшего до сына раба. Впервые во мне просыпается уважение к человеку умному и образованному. Больше ― благоговение.


Между жёнами.


Шампанский случай.


Быть верным направо и налево.


Писалось в задумчивости.


Несоразмерность вины и наказания.


Залетит же в голову!..


В целом «Сказка о мёртвой царевне» траурна. Счастливый конец как-то не замечается.


Она... как мягкая игрушка.


Плюс с минусом.


Какой-то главный вопрос... Никак не сформулировать.


Закордонное средство.


В подражание всем, писавшим на эту тему.


Петушиный закат.


Это как таблетка: чем дольше держишь во рту, тем трудней проглотить.


В состоянии безалкогольного опьянения.


Не оригинальный... просто вкус ― что само по себе оригинально.


Ступени мученичества.


«Зима! Крестьянин, торжествуя...» Рождественская открытка.


Отчитаться перед собой.


Или уже, или вот-вот.


Как медведь, которого разбудили, чтоб поздравить с Новым годом.


Жить на «незамеченной земле».


Опускание рук.


В самой будничности отношений...


Гигиена духовной жизни. (н. м.)


Слишком надзвёздно.


Достоевский. Незначительность интриги и глубина наполнения.


Зазор между моральным сознанием и моральной практикой. (н. м.)


Женский мир.


Книга откровений. (н. м.)


«Ночь» без мягкого знака — это с вечера до утра трястись в поезде на жёсткой скамейке.


Простодушие ― как роскошь и исключение.


Любят лёгких.


Разговор с Б.Понизовским. С детства внушали, что жизнь трудна. Жизнь прожита, а трудностей так и не было. До разочарования.


Как-то всё это неожиданно серьёзно.


Цвет диплома.


Это не то место, куда приглашают.


Монохромного ― бежать!


Снотворен (о фильме, спектакле).


Каждый мало-мальский человек...


Ревность ко всему живому. Книгу ― можно. Человека ― нельзя. Лучше всего заняться языком майя.


Безобразен в тысяче отношений.


Был зад, стал купол планетария (уколы).


Паскудная привычка.


Держаться либо поближе, либо подальше. Одно из двух.


Остаточное уважение.


Уметь быть близким ― значит в нужный момент появляться и в нужный момент исчезать.


У кота под хвостом ещё есть место.


Рассчитать на жизнь вперёд.


Слишком приятно, чтобы стыдиться.


Коммунальные войны.


«Я буду вести жизнь мудрую и христианскую, — говорил я, — посвящу себя науке и религии, что не позволит мне помышлять об опасных любовных утехах. Я буду презирать то, что обычно восхищает людей; и, раз я чувствую, что сердце мое будет стремиться лишь к тому, что представляется ему достойным, у меня будет столь же мало забот, сколь и желаний».

Я уже заранее составил себе план одинокой и мирной жизни. В него входила уединенная хижина, роща и прозрачный ручей на краю сада; библиотека избранных книг; небольшое число достойных и здравомыслящих друзей; стол умеренный и простой. Я присоединил к этому переписку с другом, который, живя в Париже, будет сообщать мне городские новости, не столько для удовлетворения моего любопытства, сколько для того, чтобы развлекать меня суетными волнениями общества. «Разве не буду я счастлив? — прибавлял я. — Разве не осуществятся все мои желания?» Несомненно, такие планы вполне подходили моим склонностям. Однако, размышляя о столь мудром устроении моей будущей жизни, я почувствовал, что сердце мое жаждет еще чего-то, и, дабы уж ничего не оставалось желать в моем прелестнейшем уединении, надо было только удалиться туда вместе с Манон». (Прево. Манон Леско. Минск. 1983. С. 26-27.)


Чем лучше, тем лучше.


Да не упадёт мяч на землю!


Унылая пора и никакого очарования.


Провинциальные привычки.


Это не стоит разговора.


Очень помню.


Уговорить себя.


Индийские раджи, игравшие в шахматы живыми людьми.


В какой-то не тот мир позвал я тебя.


Обобществление опыта.


Лёгкая договорённость. (Л.Г.)


Семейная галера.


Заедая разговор бутербродом.


Осваиваю немецкое «r». Рычу, как овчарка.


По-настоящему не нужно.


Заячье битьё в барабан.


Жизнь ― вопросник. И приходится отвечать.


Старческий цинизм.


«Настоящая тропическая ночь». (Гоген о ночи любви)


Теперь о том, что важно.


Человек измеряется человеческим в нём.


Выплеснувшаяся нежность.


Полулюбезность, полуобязанность.


Свободу джинам!


Мальчик уличного вида. (н. м.)


Надо ли брать то, что на поверхности?


Не жизнь ― фокстрот.


Дела ― только делай.


Лелеять обиду.


Слишком много написано чёрным по белому, чтобы всё читать.


Неуловимость жизни.


Выжать улыбку.


По правилам не проживёшь и без правил не проживёшь.


Это было сто раз и сто раз будет.


Есть вакансия. Нужен эпитет.


Пестрота биографии.


Лепная живопись Врубеля. Любовь к первоматерии.


Барахтанье в снегу за дачей.


Не человек ― метроном.


Современное киноискусство. Игра в игру, от которой никто не выигрывает.


Тишайшее помешательство.


Недолистанная книга.


Книга Н.Скатова «Некрасов. В помощь учителю». А надо бы ― «В оказание материальной помощи себе самому». (н. м.)


Прошлые поколения сильней ощущали связь с предшественниками. (Л.Г.)


Русалочья красота М.


Взбить три белка, влить три желтка...


Дама космического происхождения.


Ветер — нож в спину.


Тригонометрические функции любовного треугольника.


Неотложное ― отложить!

Бутон разворачивается не пальцами, а временем и терпением.


Наигранное величие.


Сдержанность делает чувство чувством.


Серебряная дрожь.


Ницше: общаясь, современный человек не раскрывает, а скрывает свою истинную сущность.


Кошколюбив.


Доброта должна быть избирательна.


Беспомощно красива.


Нежный дурачок.


Удивительно, как жизнь одного человека переливается в жизнь другого, как чьи-то интересы становятся нашими интересами и как через всё это расширяется наше собственное существование.


Со счётом 3/2 (оценка за сочинение).


Ампир зимы.


«За словом в карман не лезет»: не пользуется карманным словарём.


Нарастание аппетита.


Чувства меры должно быть в меру.


Панорама века.

Может, всё-таки «Крошечка-хорошечка»?


«...Роль Петрарки мне не по нутру». (Пушкин ― брату, 25 августа 1823 г.)


Какая-то замороженная...


«За последние годы вышло в свет несколько собраний писем широко известных авторов, и я, читая их, временами начинаю подозревать, что писавшие их смутно рассчитывали, что рано или поздно они попадут в печать. А уж когда я узнаю, что они сохранили копии своих писем, это подозрение переходит в уверенность. Когда Андре Жид захотел опубликовать свою переписку с Клоделем, и Клодель, который, возможно, не жаждал такой публикации, сказал, что письма Жида уничтожены, Жид ответил, что это не страшно, у него сохранились копии. Андре Жид сам рассказал нам, что когда узнал, что его жена сожгла его любовные письма к ней, он целую неделю плакал, потому что считал их вершиной своего литературного творчества, как ничто иное обеспечившие ему внимание потомков». (Моэм У.С. Подводя итоги. М. 1991. С. 310.)


Вагон для некурящих (моя комната).


Мелочи не мелочь.


Если Вы нарушите свои обязанности, я воспользуюсь своими правами.


Пьянеть от своих планов.


Всё лучше, чем напудренный парик.


Сразу или никогда.


Свои песенки Беранже писал в дешёвых кафе.


Обречённые плоды.


По этому случаю надо выбить памятную медаль.


Современность есть новое поведение в старых ситуациях. (Товстоногов)


Яблоневая чаща.


Жизнь ― упражнение на равновесие.


Новое любят уже за то, что оно новое.


Ищи, кому ты нужен, они тебя могут и не найти. Кто не нужен никому, тот и себе не нужен.


Тряпочный вкус. (о сорте яблок; н. м.)


Гранитные тиски.


Роман Прево не однажды переводился на русский язык. В 1859 году вышел анонимный перевод — «История Маши Леско и Кавалера де Грие».


Лучшая форма самокритики ― исправление недостатков. (н. м.)


Панцирный тонус мышц.


Для меня любой стул через пятнадцать минут становится электрическим.


Есть стихи, а есть в стихах.


Усложнённый человек.


Уважение к человеку, как и любовь, должно проявляться. Если «тайную любовь» ещё можно понять, то «тайное уважение» никак.


Интеллектуальная несовместимость.


Материальное тело книги.


Более задиристо, чем убедительно.


Я серьёзен, хотя люблю шутку и сам часто шучу. В сущности, не шучу, а строю шутку — как маленькое литературное произведение.


Человек пути.


Отфильтровывать людей.


Угловатый перекрёсток.


Стены между людьми бывают всегда — разной толщины, плотности, окраски. Иногда кажется, что стены нет, ― но она есть, просто пока не видно.


Тут есть что сострогать (о толстяке).


Внутренняя тема.


Больше дорожить содержанием жизни, чем самой жизнью.


Маргерит Лонг о Дебюсси: «Звук на кончиках пальцев». (Лонг М., За роялем с Дебюсси. М., 1985. С. 40.)


Оболочка всё бренней.


Фронтальное равнодушие.


«Такова сила подлинного чувства, что стоит только ему возвестить о себе ― и все кривотолки мгновенно умолкают, все светские условности теряют значение». (Констан Бенжамен. Адольф. М. 1959. С. 64.)


Тройной одеколон на троих.


Для полноты биографии.


Не слишком ли много невинных поцелуев?


Резонансный механизм.


Рассредоточенное внимание.


Швейцарию Макс Фриш назвал «страной без истории». («Дневник»)


Если я околею, к врачам обращаться не стану... (у Я.Смелякова: «Если я заболею...»).


Старческая дальновидность (также «недальновидность» в значении «близорукость»).


Расплывчатое воспоминание.


Вожак комсомольской стаи.


Памятные крохи.


«Нетушки!» От «нет уж!»?

Семейство нытиков, отряд кислорожих.


Сегодня я расписан по минутам.


«Консистенция души». (Т.Манн. Лотта в Веймаре. М. 1957. С. 176.)


Держатель факта.


Бабушка по матери, Зинаида Ивановна, урождённая Зиновия Ивановна Волкова. Родилась в деревне Ерчики Галичевского района Ярославской области. Дед по матери, Василий Осипович Щедрецов, родом из Вологодской губернии, в действительности не Щедрецов, а то ли Шедречов, то ли Шедричев. Фамилию изменил себе сам. (Со слов матери.)


Я буду как голос за кадром (к разлуке).


Двух ног не хватает.


Автобиографию Макс Фриш назвал «Явка с повинной».


Народное гулянье (хождение по коридорам во время урока).


Как фрицы с отмороженными ушами. (мальчики с плеерами; н. м.)


Бесплатные впечатления.


Из анкеты: «Случалось ли Вам продавать душу дьяволу, а если случалось, то где и когда?»


Трупы пешек.


Такие карманные издания мне не по карману.


Как первый раз в постели.


Осознавать свою не то что ненужность... скорей, необязательность.


Трагедии переживаются легче, чем драмы.


Презумпция образованности.


Развязать знакомство.


«Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждешь». (Чехов А.П. СС в 12 тт. Т. 10. М. 1963. С. 499.)


Прощать непрощаемое. (н. м.)


Бессмертие не вымаливают, но заслуживают; не все, но кто осуществил себя в разумной деятельности. Бессмертие — память о человеке, благодарность за сделанное им добро.


Мысль гонимая.


Лень спрягать глаголы, склонять существительные, ещё и согласовывать с прилагательными.


Алтарь воображенья.


Полуторасмысленность.


Я так немного прошу.


В мире должно быть равновесие. Если кто-то водит себя за нос, надо, чтобы кто-то за нос себя не водил. Если кто-то счастлив в толпе, нужен тот, кому толпа ненавистна.


Аксиоматическое зло.


Реке всё равно что нести — ветку или скомканное письмо.


Некоторые неблагодарны не потому, что это их позиция, а потому что обделены способностью быть благодарными.


Очередная победа добра над злом.


Прибило друг к другу.


Небо, напичканное ангелами.


Скрытность, задняя мысль, «себе на уме» — всё это мельчит человека.


Что хочу, то и молочу.


Все сморкаются. Какой-то роговой оркестр.


Зануды не выдыхаются.


Раствор рта.


Лекция на тему «Явка обязательна».


«...И ложь его была прекраснее правды». (Орбелиани Сулхан-Саба. Мудрость вымысла. Тбилиси. 1959. С. 85.)


Чистейшей воды вода.


Тогда было не до того, теперь не до этого.


В той, что я знал, было обещание; в этой обещания нет.


Поссориться насмерть.


Путающему верх и низ не понять унижение.


«Какая муха тебя укусила?» — Достаёт и показывает муху.


Геометрия мира.


Даже если это не так, будем думать, что так.


Знаки препинания перепились и разбрелись кто куда.


Со скоростью лунохода.


Если это путь, то я в начале.


Люди нужны друг другу, чтоб стимулировать жизнедеятельность и восхищаться друг другом.


Милая развязность. (н. м.)


Консультант по всем неразрешимым вопросам.


«Белые ночи» Ф.М.Достоевского и русская сентиментальная повесть XVIII века». Углубление сентиментализма как парадигмы художественного мышления, шире — природа и ресурсы литературного сентиментализма. На раннем Достоевском русский сентиментализм остановился.


В летописях сердца...


Лучше Алексея Толстого не скажешь: «Унылое дурачьё».


Нет ничего, о чём сказано всё.


Если мёртвого проклинают — это ад. Если вспоминают по-доброму — рай. Если в тот же день забывают — небытие.


Только точное слово есть слово в точном смысле слова.


Калькуляция времени. (н. м.)


Притягательная сила дивана.


Прав Толстой, начинать надо с себя.


Т. со своими картинами. С композицией всё прилично, но цвет не чувствует. Мутные краски, это у многих. Цвет — его ищут... Как слово.


Опредмеченная память.


Люди редко не разочаровывают, и всё-таки очароваться, преувеличить... хотя бы поначалу — дело хорошее.


Чьи грёзы несбыточней — твои или мои?


Энгельс на вопрос «Что Вы более всего цените в женщинах?» отвечал: «Умение класть вещи на свои места». Генри Форд начал с того, что вымыл чисто полы, побелил стены в мастерской и разложил в определённом порядке инструменты.


На то и женщина, на то и безголова.


Жил да был на свете А.Е., трепета священного не знавший, чувств высоких не понимавший. (Начало сказки.)


« — Я знаю также, — сказал Кандид, — что надо возделывать свой сад.

— Вы правы, — сказал Панглос, — когда человек был помещен в сад Эдем, то это было us operator eum, — чтобы и он работал; это доказывает, что человек родился не для покоя.

— Будем работать без рассуждений, — сказал Мартэн, — это единственное средство сделать жизнь сносною.

Все маленькое общество прониклось этим добрым намерением; каждый начал изощрять свои способности. Маленький участок земли приносил много. Кунигунда, правда, была очень некрасива; но она превосходно пекла пироги; Пакета вышивала; старуха заботилась о белье. Даже брат Жирофле пригодился: он сделался очень хорошим столяром и даже честным человеком; и Панглос говорил иногда Кандиду:

— Все события связаны неразрывно в лучшем из возможных миров. Если бы вы не были изгнаны из прекрасного замка здоровым пинком ноги в зад за любовь к Кунигунде, если бы вы не были взяты инквизициею, если бы вы не обошли пешком всю Америку, если бы вы не нанесли хорошего удара шпагой барону, если бы вы не потеряли всех ваших баранов из славной страны Эльдорадо, — вы не ели бы здесь ни цедры в сахаре, ни фисташек.

— Это хорошо сказано, — отвечал Кандид, — но надо возделывать свой сад». (Вольтер. Философские повести. М. 1960. С. 186.)

Вольтер знал, о чём пишет. В 50-е годы много сил он отдал обустройству виллы Делис на берегу Женевского озера:

«...Когда деятельный человек решает отдыхать, устройству своего отдыха он отдает столько же энергии, сколько труду, борьбе. Именно так действует Вольтер, хотя и собирается тут умереть, всеми забытый. Он не просто обставляет свой новый дом, расходуя деньги, нанимая рабочих, отдавая распоряжения... Не просто приказывает приготовить покои для себя, мадам Дени, домочадцев и гостей, заказывает кареты... Он сам и плотник и маляр, красит все в разные цвета... Решительно на всем здесь, как всегда, — отпечаток его вкуса, и все должно отвечать названию имения.

И главное — он сам садовник и огородник... Сажает тюльпаны и морковь, апельсиновые деревья и деревья такие, которые и не надеется увидеть большими. Именно потому, что не рассчитывает прожить долго, он торопится. Огромная радость звучит в словах его письма: «Я строю, сажаю, я выращиваю цветы и деревья. Я благоустраиваю два дома на двух краях озера, и все это быстро, потому что жизнь коротка». (Акимова А.А. Вольтер. М. 1970. С. 253.)


Ни на горизонте, ни за.


Вся из мягких тканей.


Ашипка.


К повышению порога помехоустойчивости. Роберт Хюбнер, готовясь к чемпионату мира, играл блицы со спарринг-партнёром на островке среди моря, под грохот валов. Ботвинник, болезненно реагировавший на шум во время игры, включал приёмник в часы тренировок.


Корма кровати.


«В Москву! В Москву!..» На арабский я бы перевёл: «В Мекку! В Мекку!..»


Перерыв длиной в жизнь.


Из «Воспоминаний В.П.Бетаки:

«Весной 1957 года Зеленова позвала меня в свой кабинет и представила Татьяне Григорьевне Гнедич. Как сказала Анна Ивановна, «Татьяна Григорьевна будет обучать научных сотрудников музея французскому языку, а то позор какой-то, кроме директора, никто в музее и прочесть нужный материал не может, если он по-французски, а уж тем, кто занимается концом восемнадцатого, началом девятнадцатого как же без французского!!!» Невозможно, говоря о Гнедич, не начать с истории перевода байроновского «Дон Жуана». Я услышал эту историю сначала вкратце от Анны Ивановны, а потом подробнее и от самой Татьяны Григорьевны. <...> Во время войны Татьяна Гнедич, выпускница английского отделения филфака, недавно закончившая аспирантуру, была мобилизована и работала в Разведуправлении Балтфлота на связи с английскими и американскими союзниками. И вот однажды прикомандированный к тому же управлению английский офицер связи, по гражданской специальности литературовед-славист, лорд Уинкотт (То ли Гнедич, то ли кто другой его прозвал тогда «Воен-кот», как рассказывала Л.Я.Гинзбург), сказал, что хорошо бы после войны ей приехать в Лондон, где они «смогут вместе немало сделать для усиления русско-британских культурных связей». И вот бедная наивная Татьяна Гнедич после этих, строго говоря, ничего не значащих слов, по её собственным словам «всю ночь промечтала о Лондоне, а на другой день пошла в партком». Дело было в 1944 году. Она по сути дела донесла на себя сама: вернула кандидатскую карточку ВКП(б), сказав, что быть членом партии недостойна. Е.Г.Эткинд сомневается в истинности такого дурацкого происшествия, но тут же сам отмечает, что некоторое юродство не чуждо было Т.Г., а он ведь знал ее с детства: еще задолго до войны Татьяна Гнедич учила его английскому. В результате такого самодоноса Т.Г. тут же и арестовали. И вот, находясь в предварительном заключении, она на память перевела девятую главу любимого «Дон Жуана». Во время очередного допроса до того ничего не говорившая и не писавшая Т.Г. заполнила данный ей допросный листок этой девятой главой, написав бисерным почерком на обеих сторонах листка более тысячи строк. Следователь, называвший себя Капустин, оказался в порядке чуда, человеком понявшим, кто сидит перед ним. Он добился того, что Гнедич поместили в отдельную камеру, дали книги, бумагу… Она считалась под следствием до окончания работы. Перевод всей огромной поэмы был завершён за два года, его перепечатала машинистка следственного отдела, а Гнедич вычитала. Один экземпляр следователь по её указке послал на отзыв Михаилу Лозинскому. Второй экземпляр пошел в архив МГБ, а третий с резолюцией «Не отнимать и не читать» был отдан Татьяне Григорьевне, поехавшей с ним в лагерь, где она отсидела оставшиеся восемь лет своего срока. Так что чудеса случаются. Возможно, следователь Капустин, дав Т.Г. возможность работать, попросту спас ей жизнь! (См. «Барселонскую прозу» Е.Г. Эткинда. Изложивший эту же историю в 2000 году М.Ю.Герман, допустил множество вопиющих неточностей. Так, вопреки его утверждениям, Гнедич никогда не работала на ленинградском радио, арестована была не «после войны», а в 1944 году, никогда не была в ссылке, а просидела от звонка до звонка, и замуж за Георгия Павловича Богданова вышла не в ссылке, в а лагере, где была режиссером самодеятельности, а Г.П. играл матроса Швандю в её постановке «Любови Яровой»). Но вернемся в конец 50-х. Татьяна Григорьевна жила в то время минутах в десяти от Павловского Дворца. Она снимала одну большую сараеобразную комнату в частном деревянном доме. Жили они втроём: она, её муж Г.П.Богданов и «тётушка» — маленькая, невероятно квадратная и седая Анастасия Дмитриевна, когдатошний инспектор Рабоче-Крестьянской Инспекции, посаженная ещё в незапамятные времена. Обоих привезла Гнедич с собой из лагеря. Не знаю, где находились они, пока Татьяна Григорьевна, прямо из лагеря приехавшая к Эткиндам, жила у них пару месяцев. Потом она сняла вот эту сараеобразную комнату в Павловске, и они поселились там. Оттуда я и сопровождал её на её первый, триумфальный – через полгода после выхода из лагеря — творческий вечер в Дом Писателя, в апреле 1957, когда она впервые читала отрывки из «Дон Жуана» Через год после этого вечера Татьяна Григорьевна со своим семейством переехала в Пушкин на Московскую улицу, где ей выдали две комнаты в маленькой коммуналке: соседи её, занимавшие третью комнату, появлялись там не чаще раза в неделю, и таким образом квартира Гнедич была почти что отдельной. Впрочем, произошло это не в один приём: сначала комнату ей (на троих-то!) дали одну, хотя и огромную, а потом, когда в СССР должен был приехать датский поэт Отто Гельстед, которого она переводила, ей в течение двух дней добавили вторую комнату в той же квартире, срочно переселив из неё куда-то («с улучшением») проживавшую там старушку. Дело в том, что Гельстед пожелал непременно встретиться со своим переводчиком!»

Чужие воспоминания пробуждают собственные. Бывал и я в пушкинской квартире Гнедич. Много беседовали. Относилась ко мне Татьяна Григорьевна по-доброму, нравилась лёгкость стиха. Предлагала переводить Китса — хорошо, хватило ума отказаться: языка я тогда почти не знал. Да и русские мои сонеты, как теперь понимаю, были далеко не сонетны. Китса я переводил, но позже.


Загнать себя в себя.


Порог, через который мне не переступить.


Постригся. Была живопись, стала графика.


Читаю... Где-то работа шутлива, где-то серьёзна — переходы не мотивированы. Консистенция должна быть однородной. Пусть в каждой клеточке текста прячется улыбка или, наоборот, — пусть весь он будет безнадёжно серьёзным, но эмоциональную заданность надо выдерживать.


Созидательный пессимизм.


Дневной выпуск моих новостей.


Интеллектуальное малодушие.


Грех самолюбования.


Обнимаю пространство, которое могло быть тобой.


Письмо... освежило меня. (н. м.)


Женился... на шамаханской царице.


Снимаю камень с души и передаю в музей петрографии.


То стихи, а то в стихах.


«Собака, свернувшаяся в меандр»... Заглянул в словарь А.С.Партиной Архитектурные термины (М., 1994.). «Встречается в арх-ре различных стран и эпох...» (стр. 112). Так всё-таки — есть культура сокращений или нет?


Римский водопроводчик.


С охапкой свежих впечатлений.


Жизнь прожита, и не мне жаловаться на жизнь.


Стихи Гиппиус плохи. Соответственно — чего ждать от прозы? «У меня в эту зиму, по воскресеньям, собиралось много молодёжи, самой юной, — больше всего поэтов: их внезапно расплодилось неистовое количество». Или: «Девушка, неизвестная и Блоку, была явно нервно расстроена». А гонору, гонору сколько! «Женщина, безумная гордячка...» Это Блок — о Гиппиус.


Сухое молоко «Феникс».


Онтологически ни один предмет, даже самый низкий, не ниже человека. Всё что ни есть — истинное, ложное, материальное, идеальное — существует. Ни одно существование не достоверней другого.


Шахматные поля.


Удручающее чувство беспомощности.


Так что же «талх, увешанный плодами»? Девять раз упоминает Коран «плоды», но определённо: пальмы, гранатовые деревья и талх. Пальмы, конечно, финиковые; гранаты — понятно; но талх что такое?


Сочувствовать можно. Переживать чужую боль как свою нельзя.


Ни на одно произведение Вольтера не было столько нападок со стороны духовенства, как на «Поэму о гибели Лиссабона», второе название которой «Проверка аксиомы: «Всё благо»:

О жалкая земля, о смертных доля злая!

О ярость всех бичей, что встала, угрожая!

О вы, чей разум лжет: «Все благо в жизни сей»,

Неистощимый спор бессмысленных скорбей.

Спешите созерцать ужасные руины,

Обломки, горький прах, виденья злой кончины,

Истерзанных детей и женщин без числа,

Разбитым мрамором сраженные тела;

Сто тысяч бледных жертв, землей своей распятых,

Что спят, погребены в лачугах и палатах,

Иль, кровью исходя, бессильные вздохнуть,

Средь мук, средь ужаса кончают скорбный путь.

Под еле внятный стон их голосов дрожащих,

Пред страшным зрелищем останков их чадящих

Посмеете ль сказать: так повелел закон, —

Ему сам Бог, благой и вольный, подчинен?

Посмеете ль сказать, скорбя о жертвах сами:

Бог отомщен, их смерть предрешена грехами?

Детей, грудных детей в чем грех и в чем вина,

Коль на груди родной им гибель суждена?

Вольтер ненавидел не только религию, но и войны. Он не понимал, как из-за нескольких квадратных километров в Индии или Америке европейцы могут тысячами истреблять друг друга. Понять это можно. Если человек признаёт своё ничтожество, то и жизнь его ничего не стоит. Через Фридриха Вольтер пытался остановить Семилетнюю войну. Не получилось.


Старший брат нашего братства.


Постничество. (н. м.)


Человек — это личностный масштаб прежде всего. Из ста, может, один верит в собственный ум, собственные силы. Без конформистов тоже нельзя —развалится социум. Представим — сколько ни есть людей на земле, все оригиналы. Тут такое начнётся! Людей надо объединять простенькими идеями, диктаторы понимали это и соответствующе действовали. Но и оригиналы нужны, не то жизнь заглохнет.

Исследуя язык, исследуем жизнь.


Медотвод от правды.


Общественный вкус.


Этот ланнеровский вальс — я должен наконец его услышать. Сколько раз встречал у Тургенева. В «Senilia»... теперь в «Асе». Жизнь положу — услышу. Что-то далёкое... должно быть, волнующее.

Вот любопытное наблюдение:

«Заметили ли вы, — прибавил он, — обратясь ко мне, — вблизи иной вальс никуда не годится — пошлые, грубые звуки, — а в отдаленье, чудо! Так и шевелит в вас все романтические струны». («Ася»)

Физическая пелена воспринимается как метафизическая. Как верно!


Стоимость подписки — 1 «спасибо» в год.


В лёгких снах.


е4-е5 после е2-е4 — иллюстрация к плещеевскому «Вперёд без страха и сомненья!». h8-h9 — выход в метафизическое пространство. Когда-то fantasy-приложение к «Заповеднику» я предложил назвать «h9». Дружно поддержали и так же дружно забыли.


Жить без утрат не получается.


Кот Муслим.


Встречаются иногда люди с умными глазами. Когда кто умное что скажет, это понятно: сказал и сказал. Но вот человек молчит и просто смотрит: на тебя, не на тебя — всё равно, а в глазах ум — вот чего я понять не могу. Тут даже не выражение лица, а особенное состояние духа. Мне до боли надо видеть умные лица. Если это лица детские, то не так всё безнадёжно. И у животных бывают умные лица, даже чаще, чем у людей.


Вычеркнуться из чьей-либо жизни.


Во мне так перемешались времена, что не понимаю своего исторического возраста.


Удачные словосочетания набирают силу, появляясь как бы между прочим. Авторская уловка, да, но и техника письма. Сами по себе словосочетания, разумеется, чего-то стоят... иногда многого стоят, но цена их условна, каждое мыслится в контексте, до времени не сформулированном. Мы должны замечать свои удачи, делая при этом вид, что не замечаем. Такая позиция не бесспорна, но если посвящать себя языку — иначе нельзя.


Правила для того и созданы, чтобы их нарушать.


Семейный устав.


День выстроился не как я замышлял.


е2-е2 добрёл,

Усталый, до ночлега...

И вдруг — глициний цвет! Басё (XVII в.)


Подручные словари.


Когда я живу, как все, мне кажется, что я не живу. Идти — только по целине, к Неведомому. Хочу открытий, хочу воздуха гор.


Все мы когда-то ходили на четырёх лапах.


Внеконфессиональное счастье.


«Пушкин в истории русской строфики». Некоторые пушкинские стихи разбиты на автономные строфы (катрены, секстины, октавы), некоторые идут монолитом. Ещё есть стансы. Надо бы разобраться.

Есть Тайна Мира, остальное — секреты.


Исповедовать симметрию.


«Искусство начинается там, где начинается чуть-чуть». (Карл Брюллов)


Одноклеточные.


Эрудиция радует, когда к кому-то обращена — хотя бы к читателю. Несчастье — знать и не иметь возможности реализовать свои знания. Об этом у Чехова в «Трёх сестрах»:

«Ирина (громко рыдает). Выбросьте меня, выбросьте, я больше не могу!..

Ольга (испугавшись). Что ты, что ты? Милая!

Ирина (рыдая). Куда? Куда все ушло? Где оно? О, боже мой, боже мой! Я все забыла, забыла... у меня перепуталось в голове... Я не помню, как по-итальянски окно или вот потолок... Все забываю, каждый день забываю, а жизнь уходит и никогда не вернется, никогда, никогда мы не уедем в Москву... Я вижу, что не уедем...

Ольга. Милая, милая...

Ирина (сдерживаясь). О, я несчастная... Не могу я работать, не стану работать. Довольно, довольно! Была телеграфисткой, теперь служу в городской управе и ненавижу, и презираю все, что только мне дают делать... Мне уже двадцать четвертый год, работаю уже давно, и мозг высох, похудела, подурнела, постарела, и ничего, ничего, никакого удовлетворения, а время идет, и все кажется, что уходишь от настоящей прекрасной жизни, уходишь все дальше и дальше, в какую-то пропасть. Я в отчаянии, и как я жива, как не убила себя до сих пор, не понимаю...»

Знания, неиспользованные, мстят. Я не о профессиональном знании, я об эрудиции, которая нужна для общения, для высокой игры, для удовольствия жить. Метафорические потенциалы, аллюзии, реминисценции, постмодернизм... За специальными понятиями возможность или невозможность высокого общения, наши интеллектуальные судьбы.


В знак согласия поднимаю руку.


Любить можно только живое.


Из любой ерунды методом возгонки получается не ерунда.


Если верить Вольтеру, мы живём в «лучшем из возможных миров». Сознавая пространство предмета... догадываясь о нём, я бы такого не предположил, но иногда мне кажется, что, если бы что-то где-то не сломалось, мир мог бы быть прекрасен и люди могли бы быть прекрасны. А сломалось что-то в человеческом разуме, ещё в самом начале.


Уши шапки болтаются, как у спаниеля.


Безгранично ограниченный.


Главные слова? Их нет у меня. Все главные. За каждым предлогом или союзом — человек.


Стенокардия. Газовая горелка и Вечный Огонь в груди.


Дистанция между сущим и должным.


Песчинок миллионы, и ни одна не повторяет другую.


Удержать себя в себе.


Не такая она тёмная, филология, не сыр-бор, а сосновый бор — пронизанный светом. Кто хочет понять, поймёт.


Зачем нас грамоте учили?


Не потому, что в моих интересах, а просто интересно.


Отбили инициативу, как почки.


Крупный специалист по мелким пакостям.


Ничего нового в смайликах нет: «Точка, точка, запятая — вышла рожица кривая...» Вместо :-))))))))) скажу: «пролонгированная улыбка». Скорей напишу: «двоеточие», «дефис», «открывающая скобка», «открывающая скобка», «открывающая скобка», «открывающая скобка», «открывающая скобка», «открывающая скобка», «открывающая скобка», чем «я очень расстроен». Чтоб не делать то, что делают все. Язык — семиотическая система, и смайлики — семиотическая система, но одна богата, другая бедна. Я — за богатство.


Событий — 0,0.


Работать на бумажном топливе.


Где-то, значит, это во мне ночевало.


В.Г.Маранцман: что может быть наивней задней мысли? Тогда я этого не понял, теперь понимаю.


«...Чернышевский объяснял: «мы видим дерево; другой человек смотрит на этот же предмет. В глазах у него мы видим, что дерево изображается точь-в-точь такое же. Итак, мы все видим предметы, как они действительно существуют». Во всем этом диком вздоре есть еще свой частный смешной завиток: постоянное у «материалистов» апеллирование к дереву особенно забавно тем, что все они плохо знают природу, в частности деревья. Тот осязаемый предмет, который «действует гораздо сильнее отвлеченного понятия о нем» («Антропологический принцип в философии»), им просто неведом. Вот какая страшная отвлеченность получилась в конечном счете из «материализма»! Чернышевский не отличал плуга от сохи; путал пиво с мадерой; не мог назвать ни одного лесного цветка, кроме дикой розы; но характерно, что это незнание ботаники сразу восполнял «общей мыслью», добавляя с убеждением невежды, что «они (цветы сибирской тайги) все те же самые, какие цветут по всей России». Какое-то тайное возмездие было в том, что он, строивший свою философию на познании мира, которого сам не познал, теперь очутился, наг и одинок, среди дремучей, своеобразно роскошной, до конца еще не описанной природы северо-восточной Сибири: стихийная, мифологическая кара, не входившая в расчет его человеческих судей». (Набоков В.В. Дар. М. 1990. С. 235-236.)


Материализовавшееся время.


Не надо его ругать, его бить надо.


Так и живу — от впечатления к впечатлению, без особенных планов, не зная, чем займусь завтра, но зная, что чем-то займусь.


В минимализме пунктуации её богатство. Представим, что каждая интонация подстрахована знаками. Сразу загромождается текст, сужаются возможности прочтения. Музыкальные партитуры тоже прописаны лишь до некоторой степени, и хорошо, что так.


На ты без тыканья.


Постояльцы моей памяти.


Отдаться в переделку.


Людей, которые нам дороги, не бывает много.


Заоконный пейзаж.


Давно присматривался к Вере Фигнер. Взял 1 том. Хорошо, но не более. Кое-что нашёл. «...Няня, глянув на нас, бросала полусердитое «Озорники» — и углублялась в чулок». Не «в вязание чулка», а «в чулок». (Фигнер В.Н. Запечатлённый труд. Воспоминания в 2 томах. Т. 1. М. 1964. С. 56.) О Петре Францевиче Лесгафте: «Удивительно было обаяние личности Петра Францевича. Он читал остеологию. Что может быть суше ее? И однако час проходил незаметно, и аудитория, переполненная и неподвижная, слушала лекцию с неослабным интересом, как самый животрепещущий доклад». (С. 109.) Релевантное сравнение. В самом деле: что суше, чем кость? Если б ещё не «животрепещущий доклад»! Наконец: «Энергичная, действенная любовь Петра Францевича к своему предмету невольно передавалась и заражала его учеников. Это были именно ученики, а не слушатели. Вступив в анатомический зал, студент отрешался от внешнего мира, им овладевал учитель и настойчиво и неуклонно благодаря собственной настойчивости и любви к делу лепил его по своему подобию. «Да не будет ученик недостоин учителя своего», — бессознательно зарождалось, развивалось и зрело в уме у каждого». (С. 110-111.) «Да не будет ученик недостоин учителя своего». Хорошо, хоть несколько громоздко: Можно проще: «Да будет ученик достоин учителя своего». Лесгафта давно собираюсь прочитать: «Лучше не делать зарядку в проветренном помещении, чем делать её в непроветренном». Слышал, что язык Лесгафта исключительно хорош. Верю. Но должен сам прочитать.


Сам от себя в ужасе.


К гигиене вкуса. Опасно читать плохие книги, слушать плохую музыку. Опасно великодушие.


На этом стою и настаиваю.


Лирические подробности.


Мир велик, откуда мне знать?


Событийная сторона жизни мало интересует меня, у всех одно — разница в масштабе. Интересны мысли и способы их описания. Интересен язык. Дело не в том,