Книга самурая

Вид материала

Книга

Содержание Подлинная история чавушяна. Деньги как абсолютное зло. Человек как вещь в мире денег. Проблема хозяйки борделя. Победить – не значит убедить. Философский парадокс о философах. Плотин о бойцах духа. Природа гениальности. Природа маньяка. Последнее искушение розанова. Иван, русский вождь.

Подобный материал:

• Ямамото Цунэтомо Хагакурэ, 2777.75kb.
• Бусидо. Путь самурая, 2474.03kb.
• Д. Г. Наан кинопьеса Комедия в четырёх действиях. [перевод автора] в прокат* япония, 1166.03kb.
• Реферат на тему, 149.58kb.
• Самураи Слово «самурай», 72.59kb.
• Исследовательская деятельность, 243.02kb.
• Книга Иова, Книга Экклесиаста, Книга Ионы, 38.38kb.
• Армянская Патриархия Иерусалима, Монастырь Святых Иаковых редактор: Виталий Кабаков, 2449.03kb.
• Тема Дата, 281.03kb.
• Красная книга, 61.68kb.

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ЧАВУШЯНА.


Отец Александра Кипарисовича Чавушяна был идейным армянско - фран­цузским коммунистом, который приехал в своё время в СССР, женился на русской женщине и остался жить в Ереване. Они жили в обычной советс­кой малоэтажке, где от балкона к балкону были протянуты бельевые верёв­ки, на которых сушились парашютных размеров женские рейтузы(как по­чему-то выражался Чавушян - "тумбаны"). Естественно, что душа Чавушя­на постоянно рвалась во Францию, которую он дико идеализировал. Обуча­ясь на историческом факультете МГУ Александр Кипарисович заметно усовершенствовал своё знание французского языка, а на четвёртом курсе самостоятельно стал изучать румынский. Никто тогда не понимал, зачем ему это нужно. Однако хитроумный Чавушян, как оказалось, вынашивал далеко идущие планы. Надо сказать, что в тот период мы с ним постоянно ссорились и по нескольку месяцев не разговаривали. Обычно возобновлял общение он сам, сидя за общим столом и случайно роняя какую-нибудь об­щую фразу типа "Дай соль". После этого молчание считалось нарушенным, и мы поневоле начинали общение. На пятом курсе мы как раз пребывали в ситуации необщения. Однажды вечером, пытаясь зайти в туалет нашего блока, я наткнулся на человека, который стоял внутри и, не закрыв дверь на защёлку, мочился. Это был Чавушян, который недовольно сказал мне:"Э-э-э!". Это были последние слова, которые я услышал от него в тот раз на российской земле. Вскоре после этого Чавушян посетил магазин ГУМ и купил там детский надувной круг, поскольку плохо умел плавать. Основательно подготовившись таким образом, он сел в поезд и отправился на советско-румынскую границу, которую перед этим, оказывается, уже посещал с целью рекогносцировки. Добравшись до реки Прут, разделявшей Румынию и СССР, Чавушян надул круг и, никем не замеченный, переплыл реку прямо под пограничной вышкой, после чего ушёл в Румынию. Он скитался по этой стране, на ломаном румынском языке выпрашивая у крестьян хлеб и каким-то чудом дошёл до границы с Югославией. А конечной целью его путешествия была, само собой разумеется, Франция. Однако на югославской границе коварные румынские пастухи напоили Чавушяна вином и когда он лежал под кустом пьян, на него выскочил румынский спецназ в лице десяти вооружённых до зубов автоматчиков. Перебежчика препроводили в бухарестскую тюрьму, где румынская служба безопасности "Секуритате" пытала его на предмет того, что он советский шпион. В ответ на это Чавушян устраивал голодовки. выкидывая миски с баландой обратно в кормушку, выкрикивая на всю тюрьму дорогие лозунги типа "Чаушеску - пидарас!". Наконец, несостоявшегося шпиона передали в СССР, в КГБ г.Одессы, откуда к нам в МГУ стали приезжать озабоченные сотрудники и допрашивать старосту, парторга и комсорга курса (по прозвищу "Отец"), как они довели Чавушяна до жизни такой. В итоге Чавушяна упекли в дурку, но, спустя какое-то время, он стал, в некотором отношении, политическим и его с миром отпустили во Францию - к его дальним армянским родственникам. Последнее письмо он прислал мне из небольшого городка, расположенного в окрестностях Лиона, где он работал вахтёром на заводе по производству зажигалок и был, судя по письму, вполне доволен. Жив ли сейчас Александр Кипарисович и не обижают ли его там, в Лионе, новоприбывшие арабские пассионарии - это мне, к сожалению, неизвестно.


ДЕНЬГИ КАК АБСОЛЮТНОЕ ЗЛО.


Как невозможно, чтобы в одном теле были здоровье и болезнь, и одно не уничтожало другое, так невозможно, чтобы в одном доме было изобилие денег и болезнь и одно не уничтожало другое.

Аввы Исаака Сирина слова подвижнические, слово 51).


Как известно, Христос призывал к непротивлению злу насилием, но Он сам применил в своей жизни насилие. Один единственный раз, и это свиде­тельствует о том, что это был исключительный случай. А именно – когда Он, хлеща верёвкой, изгнал обменщиков валюты из храма, говоря при этом: «Сей дом именем моего Отца наречён, а вы превратили его в притон разбойников». Другой эпизод – это когда он отдал римскую монету фарисе­ям, приговаривая при этом, что «кесарю – кесарево». Не означает ли это, что каждый глубоко верующий православный человек по долгу своей веры обязан, по возможности, максимально препоручить большинство постыдных финансовых операций начальникам, которые по определению суть законченные сволочи?

Со времён древнегреческих философов, каждый мыслящий человек стре­мился к обретению свободы. И это, в первую очередь, была м есть свобода от людей и от вещеё. А квинтэссенцией последних являются деньги. Как говорил Диоген Синопский, « боги не нуждаются в веща[, поэтому собираю­щий вещи или деньги бесконечно далёк от богов».
Продукты человеческой деятельности выходят из-под контроля человека, и превращаются по отношению к нему во внешнюю подчиняющую силу. Это называется отчуждением человека от его собственной человеческой приро­ды. И это не только и не столько пресловутое «восстание машин» - в боль­шей степени это, на мой взгляд, касается именно денег.


ЧЕЛОВЕК КАК ВЕЩЬ В МИРЕ ДЕНЕГ.


Основоположник учения о правах и свободах человека английский фило­соф Джон Локк считал обладание собственностью одним из важнейших прав человека. При этом жизнь человека может рассматриваться в качестве одной из форм его собственности – наряду с кошельком и дачным участ­ком.

Согласно взглядам немецкого мыслителя Адама Мюллера (1779 – 1829), вещи, которыми обладает человек– это части его самого, которые недопус­тимо отделять. В столь же малой степени человек может быть отделён от его труда. И, наконец, «полезная вещь может кому-то принадлежать имен­но в том смысле, в котором кому-нибудь может принадлежать человек, поэ­тому она почитается как человек». И люди и вещи - это именно деньги, в том смысле, что они обладают меновой стоимостью. И человек и вещь в этом смысле неразличимы.


- Я покончил с жаждой физической власти и собственническим инстинк­том, -говорит герой романа Паланика «Бойцовский клуб» Тайлер Дердон, - потому что только через саморазрушение я смогу прийти к власти над ду­хом.


ПРОБЛЕМА ХОЗЯЙКИ БОРДЕЛЯ.


"Дед и Петька не переваривали телевизор. "Это я, когда еще холостым был, а брат, Микита, женился, так вот я любил к ним в горницу через щелочку подглядывать.

Так и телевизор ихний: все вроде как подглядываешь", -

сказал дед, посмотрев пару раз телевизионные передачи".

(В.Шукшин. "Критики")


Свободное время, которое современный человек урывает из своей абсо­лютно бессмысленной деятельности, он в огромной степени отдает пассив­ному созерцанию телевидения. Он не живет и не отдыхает, но смотрит, как живут и отдыхают другие в телевизоре, но и те на самом деле не живут и не отдыхают, они симулируют жизнь в осуществлении Великого Зрелища, Тотальной Иллюзии, в которой воплощается суверенный Капитал в момент своего высшего расцвета. Так говорил французский философ Ги Дебор в своём сочинении "Общество спектакля".

Однако само понятие "общества спектакля" предполагает некий традици­онный антураж - театр, зрителей и хотя бы минимальное количество ак­тёров. Величие предлагаемого зрителю зрелища также вызывает серьёзные сомнения. Напротив, в процессе просмотра всё чаще возникают настойчи­вые подозрения в его, этого зрелища, вопиющей несостоятельности. В пье­се Луи-Фердинанда Селина со знаковым названием "Прогресс" приводится более достоверный образ социального спектакля. Здесь представлена сцена в публичном доме, когда все, как один, клиенты требуют дать им возмож­ность подглядывать за чужими интимными утехами. У хозяйки борделя проблема - желающих подсматривать хоть отбавляй, а заниматься любовью никто не может - все импотентны. Как и современное "общество борделя".


ПОБЕДИТЬ – НЕ ЗНАЧИТ УБЕДИТЬ.


…И вдруг Кампанелла утвердительно закивал головой. Инквизиторы сняли его с дыбы, налили ему вина. Члены трибунала рассчитывали, что он на­чнёт давать показания, но он неожиданно заявил, чтобы его отвели в нуж­ник. Он сидел там долго и явно не торопился возвращаться в застенок. На­конец сторож привёл еретика обратно. Его посадили на скамью возле сто­ла, открыли протоколы и приготовились записывать признания.
« - Поцелуйте меня в жопу» , заявил Кампанелла. Его ударом сбросили со скамьи и поволокли к дыбе. Но палачи так ничего не добились, потому что идею можно победить только идеей. А победить физически – не значит убедить.
По сообщению венской еврейской антисионистской общины "Нетурей Кар­та", венская полиция расследует «недооценку холокоста» со стороны рав­вина Мойше Арие Фридмана. По законам Австрии «неглубокая вера в хо­локост» приравнивается к отрицанию, то есть к неверию и хуле на холо­кост. Кроме того, всем австрийским школам запрещено принимать его де­тей. "Нетурей Карта" (в переводе с арамейского "Стражи города") была ос­нована примерно 70 лет назад в Иерусалиме евреями, которые выступали против движения за создание государства Израиль, полагая, что это может сделать только мессия. Оценки численности группы варьируют от несколь­ких сотен до нескольких тысяч человек. "Мы знаем, что делаем, мы знаем цену того, чтобы мы сделали, и мы думаем, что с течением времени это станет ясно", – сказал раввин Арон Коэн, член "Нетурей Карта" из английского города Манчестера.

Известный историк Дэвид Ирвинг, отсидевший в австрийской тюрьме по аналогичным обвинениям около года, сообщил, что «на свободе в Лондоне ему больше нет необходимости притворяться, что он якобы сожалеет, что отрицает миф». Он сказал: «Мы выиграли. Мои враги в глубоком шоке, что я на свободе. Они рассчитывали, что я умру в тюрьме».
Как говорится, «поцелуйте меня в жопу». Ведь идею может победить толь­ко другая идея. А победить физически – не значит убедить.


ФИЛОСОФСКИЙ ПАРАДОКС О ФИЛОСОФАХ.


Настоящий философ и успешный политик думают одно, поступают по-дру­гому, а говорят третье. Но это случайное совпадение, потому что очень ред­ко успешные политики, как, например, Марк Аврелий, бывают настоящими философами. Что касается ремесленников от философии, то они говорят одно, действуют по-другому, но при этом самостоятельно не думают, пос­кольку не имеют собственных мыслей.


ПЛОТИН О БОЙЦАХ ДУХА.


"Как тот, кто с хаосом наедине

Узлы вещей пройдя не без препон,

Вращеньем движим там, где испокон

Веков поёт молчанье в тишине.

Я, позабыв круги эпох во сне,

Был атомом, и я взошёл на трон

Творенья, где я сам себе урон.

Мне, Боже, быть рукою на струне?

Я был как тот, кто в детстве одинок,

Кричал, но был не слышен мне мой крик,

И в полном одиночестве постиг

Я всех произрастание начал.

Так самого себя я превозмог,

И страх из вечности моей бежал.

(Эзра Паунд. "Плотин").

"Когда люди, существа смертные, в стройном порядке сражаются, обращая друг против друга оружие, они обнаруживают, что все человеческие заботы - забавы детские. И в смерти их нет ничего страшного, то есть, кто погиб­нет на войне или в сражении - немного раньше получит то, что случится в старости. И как будто на сцену театра, так следует смотреть на убийства, и все смерти, и захваты городов и похищения. Всё это - лишь перестановки на сцене, перемены облика, плачи и рыдания актёров.
Человек в той степени мужественен, в какой он не разделяет события, происходящие в жизни, на несчастливые или счастливые. Такой человек достигает абсолютной свободы - свободы от самого себя, высшее проявление которой - готовность умереть безупречно. Он не ищет сочувствия, поскольку является подлинным бойцом Духа".


ПРИРОДА ГЕНИАЛЬНОСТИ.


"Наука не столь занимательна, как об этом принято думать и я это давно осознал...В сущности, наука - это попытка что-то узнать, но, на мой взгляд, тот, кто постоянно пытается нечто такое узнать, на самом деле, движим элементарным страхом. Возьмите, к примеру, животных - никакие знания им не нужны, и всё потому, что они не столь трусливы, как мы. А мы ужас­но всего боимся, это чувство преследует нас от рождения до самой смерти. Именно оно и заставляет нас думать и заниматься так называемой наукой. Обычно самые умные люди - ещё и самые большие трусы. Вспомните тех же евреев! Нет, человеческий ум - это всего лишь облагороженная форма страха. Обделаешься от страха - и ты уже почти гений".
(Луи-Фердинанд Селин "Церковь").


ПРИРОДА МАНЬЯКА.


Любой человек, выходящий за пределы повседневности, в некотором отно­шении, маньяк.

Маньяк — это чудовищный факел в сумерках обыденности. Он освещает обыденность, но стремится и сжечь ее. Уничтожение обыденности для ма­ньяка есть уничтожение причин своей мании, И вместе с ней он желает уничтожить себя как маньяка. Сексуальный маньяк отличается от зауряд­ного сексуального извращенца тем, что [стремится сам сгореть в очищаю­щем огне мании. Он переполнен радикализмом и решительностью, проти­востоящих трусости сексуального извращенца. Но радикализм и решитель­ность сексуального маньяка есть демонический радикализм и демоничес­кая решительность. Он пытается исправить обыденность путем страдания, ужаса и, наконец, смерти. Сексуальный маньяк всегда приходит к убийству не только как к овладению обыденностью, но и как к высшей форме нака­зания-исправления и мистического обновления обыденности.

Маньяк — демонический меч, занесенный над обыденностью. Наше не­оборимое и тайное любопытство к маньяку всегда коренится в нашем не­оборимом и тайном презрении к обыденности.

Маньяк — это человек, выбранный дьяволом для уничтожения дьяволизма обыденности. Как человек-демон он мучим вдвойне: демоническое терзает в нем обыденное, а обыденное мучит демоническое.

Именно демоническое в маньяке отделяет его от всех остальных людей и делает его одиночество абсолютным.


ПОСЛЕДНЕЕ ИСКУШЕНИЕ РОЗАНОВА.


Искушение в пустыне. Христос удалился от мира и оставил мирские дела. Как до него поступали индийские архаты, а впоследствии - наиболее орто­доксальные христианские подвижники - "пещерные отцы", о которых пи­сал пресвитер Руфин. Не нужно мира и его царств и не нужно вообще ни­чего, кроме другого царства, которое "не от мира сего". В Евангелиях ниче­го не говорится о пользе физического труда, напротив, Христос приказал рыбаку выбросить свою сеть и идти "ловить человеков".

Главным видовым свойством человека является его разум, который осоз­наёт и не приемлет животную составляющую человеческой природы. Боль­шинство мировых религий представляют собой восстание Духа против вожделеющего, страдающего и умирающего тела.

Экзистенциальное отчаяние человека - это отчаяние разума, вызванное не­обходимостью постоянно удовлетворять потребности тела, к которому он привязан.

"Иисус же сказал: "Есть скопцы, которые из чрева матернего родились тако; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть такие, которые сами сделали себя скопцами ради Царства Небесного. Кто может вместить это - да вместит". (Евангелие от Матфея, 19).

Русский философ Василий Розанов "не вместил". Он считал, что смысл жизни заключатся в мелких подробностях повседневного бытия, допустим, в увлечении нумизматикой. "Что делать?" - спросил нетерпеливый петер­бургский юноша. - Как что делать: если это лето - чистить ягоды и варить варенье; если зима - пить с этим вареньем чай" (Розанов). Однако в 1918 году любовно выстроенный розановский мирок "слинял" - закончились и варенье и чай, а пуд ржаной муки стал стоить 300 рублей. Перед тем. как умереть от голода, Розанов рассылал немногим желающим выпуски своего последнего произведения "Апокалипсис нашего времени" по цене 70 копе­ек за рукописную копию. В одной из статей этого сборника он рассуждал так: "Сказуемое - это еда, питьё, совокупление. Обо всём этом Иисус ска­зал, что грешно и что "дела плоти соблазняют нас". Но если бы не искуша­ли, то человек и человечество умерли бы...Позвольте, что же за "слава Богу" если человек (человечество) умрут?"

Но ведь всё равно физически умрут - вопрос только заключается в том, как и когда. Да может быть и слава Богу, что умрут, не всё же загаживать Все­ленную...Нет, не вместил евангельской мудрости страдавший от голода в нетопленной квартире сергиевопосадского священника Беляева Розанов.


ИВАН, РУССКИЙ ВОЖДЬ.


  К тому времени, когда умер мой отец, один из касающихся меня вопросов был уже разрешен судьбой.

  В последние месяцы его болезни, я уехал в Москву, чтобы сдать вступи­тельные экзамены в институт иностранных языков. Уже в старших классах школы я свободно читал в оригинале тексты английских и испанских авторов и был в полной уверенности, что экзамен я сдам легко. Кроме того, я успешно занимался на заочных подготовительных курсах филологического факультета МГУ, а с тех пор мои лингвистические способности увеличились в большой степени. Гордый и счастливый, я был вполне уверен, что легко справлюсь со своей задачей. Я сгорал от нетерпения скорее сдать экзамен и, вместе с тем, был преисполнен уверенности в том, что результат будет хороший. Однако, как сообщили мне другие абитуриенты, все вопросы, связанные с поступлением были решены задолго до вступительных экзаменов. Экзамен принимали две дамы лет сорока - густо накрашенные, полная и тощая. Получив свой листок с заданиями, я стал готовиться, и задания показались мне крайне простыми. Тем более, что абитуриенты, которые уже сели отвечать, явно не могли связать двух слов - и, тем не менее, преподаватели всячески подсказывали им и, как говорится, пытались их "вытянуть". Однако, когда стал отвечать я, ситуация изменилась. Не успел я сказать и пару предложений по-английски, как меня принялись поправлять. Когда я произносил исправленный вариант фразы, меня снова резко поправляли и, на этот раз, говорили то, что я сказал первоначально. Кроме того, вся беседа велась крайне тихо, и когда я просил повторить мне вполголоса сказанную фразу, мне на это по-английски замечали, что не обязаны мне ничего повторять. В итоге я получил двойку.

  Тем временем умер отец. Когда после его смерти я снова приехал в Моск­ву, - на этот раз на многие годы, - я опять был уже в спокойном настроении, ко мне вернулась прежняя решимость, и я теперь окончательно знал свою цель. Я решил, не смотря ни на что, стать переводчиком. Все препятствия надо сломать, о капитуляции перед ними не может быть и речи. Размышляя так, я все время имел перед глазами пример моего отца, который все-таки сумел выйти из положения деревенского мальчика, и подняться до статуса журналиста. Не смотря ни на что, я чувствовал прочную почву под ногами, мои возможности казались мне большими. То, что тогда воспринимал как жестокость судьбы, теперь я должен признать мудростью провидения. Бо­гиня бедности взяла меня в свои жестокие руки. Много раз казалось, что вот-вот я буду сломлен нищетой, а на деле именно этот период закалил во мне волю к борьбе, и, в конце концов, воля победила.

  Именно этому периоду своей жизни я обязан тем, что сумел сформиро­вать свой характер и могу теперь быть непреклонным. Это время я благо­словляю и за то, что оно вырвало меня из пустоты удобной жизни, что меня, маменькиного сынка, оно оторвало от мягкого дивана и отдало в руки матери-бедности, дало мне увидеть нищету и горе и познакомило с теми, за кого впоследствии мне пришлось бороться.

  * * *

  Москва - город, который столь многим кажется вместилищем прекрасных удовольствий, городом празднеств для счастливых людей, - эта Москва для меня, к сожалению, является только живым воспоминанием о самой пе­чальной полосе моей жизни. Еще и теперь этот город вызывает во мне только тяжелые воспоминания, и я стараюсь его не посещать, тем более, что подлинным духовным центром обновлённой России и русского народа стал, по справедливости, Питер. Москва - для моего русского сердца в этом слове слилось пять лет тяжелого горя и лишений, пять лет, в течение кото­рых я сначала добывал себе кусок хлеба как чернорабочий, потом как мел­кий служащий, я прожил буквально впроголодь и никогда в ту пору не пом­ню себя сытым. Голод был моим самым верным спутником, который никог­да не оставлял меня и честно делил со мной все мое время. Чтобы утолить голод, мне приходилось соглашаться на любые работы, а когда их не было - собирать и сдавать бутылки, а иногда просто рвать и есть зелёные яблоки на московских улицах. В покупке каждой книги участвовал тот же мой вер­ный спутник - голод; каждое посещение кинотеатра приводило к тому, что этот же верный товарищ мой оставался у меня на долгое время. Словом, с этим безжалостным спутником я должен был вести борьбу изо дня в день. И все же в этот период своей жизни я учился более, чем когда бы то ни было. Кроме редких посещений кинотеатров, которые я мог себе позволить лишь за счет скудного обеда, у меня была только одна радость, это - книги. Я читал тогда бесконечно много и читал основательно. Все свободное вре­мя, которое оставалось у меня от борьбы за существование, полностью уходило на эти занятия. В течение нескольких лет я сформировал себе про­чный запас знаний, которыми пользуюсь и сегодня. Более того - в это время я составил себе известное представление о мире и выработал собственное мировоззрение, которое образовало гранитный фундамент для моей тепе­решней борьбы. К тем взглядам, к которым я пришёл в те годы, мне при­шлось впоследствии прибавить только немногое, изменять же практически ничего не пришлось. Наоборот, я теперь твердо убежден в том, что все творческие идеи человека в общих чертах появляются уже в период его юности, насколько вообще данный человек способен творчески мыслить. И сегодня я провожу различие между мудростью старости, которая является результатом основательности, осторожности и практического опыта долгой жизни, и гениальностью юности, которая щедрой рукой бросает человечест­ву благотворные идеи и мысли, хотя иногда и в незаконченном виде. Юность созидает, а старость руководит и в корыстных целях улучше­ния работы собственной прямой кишки использует идеи, порождённые творческой юностью.

  * * *

  Жизнь, которую я до тех пор вел в доме родителей, была вполне зауряд­ной. Я жил безбедно и особых материальных проблем предо мной не стоя­ло. Окружавшие меня сверстники принадлежали к семьям мелких служа­щих, т. е. к тем кругам, которые очень мало соприкасаются с работниками чисто физического труда. Ибо, как это на первый взгляд ни странно, про­пасть между теми слоями так называемой интеллигенции, экономическое положение которых далеко не блестяще, и рабочими физического труда за­частую гораздо глубже, чем это кажется. Причиной этой - приходится так выразиться - вражды является опасение средних социальных слоев, - они еще совсем недавно чуть-чуть поднялись над уровнем рабочих физического труда, - опять вернуться к своему старому положению, вернуться к жизни малоуважаемого рабочего сословия или даже только быть вновь причисленными к нему. К этому у многих прибавляются тяжелые воспоминания о примитивной культурной отсталости низших классов, чудовищной грубости общения друг с другом. Недавно завоеванное положение работника "умственного труда", само по себе не бог весть какое высокое, заставляет прямо трепетать перед опасностью вновь спуститься на одну ступень ниже и делает невыносимой даже одну мысль об этом. Так, человек, проработавший несколько лет в шахте, готов получить любое высшее образование, для того, чтобы больше не возвращаться в забой, а сидеть за компьютером в офисе. Отсюда часто получается, что более высоко поставленные люди относятся к самым низшим слоям с гораздо меньшими предрассудками, чем недавние "выскочки" - ведь, в конце концов, выскочкой является в известном смысле всякий, кто своей собственной энергией несколько выбился в люди и поднялся выше своего прежнего уровня жизни. Эта крайне тяжёлая борьба за незначительное повышение своего социального статуса заглушает всякое чувство сожаления и убивает в человеке сострадание к тем, кому выбиться "в люди" не удалось. Ко мне лично судьба в этом отношении была милостивее. Бросив меня в омут нищеты и необеспеченности, через который в свое время прошел мой отец, жизнь сорвала с моих глаз повязку ограниченного мещанского восприятия. Только теперь я научился понимать людей, научился отличать видимость и внешнюю животную грубость от внутренней сути человека.

  Москва уже в первые годы после развала СССР, принадлежала к городам величайшего социального неравенства. Бьющая в глаза роскошь, с одной стороны, и отталкивающая нищета - с другой. Ночные клубы, в которых педерасты тратили целые состояния и пенсионерки, копавшиеся в помой­ных ящиках и терпеливо ожидавшие, когда люди опорожнят свои пивные бутылки, чтобы забрать их. К социальным контрастам надо прибавить сильнейший централизм, на котором была основана вся Российская Феде­рация. Только благодаря централизму мог держаться весь этот наднацио­нальный, преданно обслуживавший интересы марсианского капитала, бю­рократический кисель. В результате - необычайная концентрация высшей администрации и денежных потоков, отнятых у ограбленных регионов в столице государства - в Москве. Едва ли в каком-либо другом российском городе в эту пору можно было с большим успехом изучать социальные и национальные проблемы. Не надо только обманывать самих себя. Это изу­чение невозможно сверху вниз. Кто сам не побывал в тисках удушающей нищеты, тот никогда не поймет, что означает этот ад. Если изучать соци­альную проблему сверху вниз, ничего кроме поверхностной болтовни и лживых сантиментов не получится, а то и другое только вредно. Первое по­тому, что не позволяет добраться до сути проблемы, а второе потому, что просто проходит мимо нее. Я даже не знаю, что хуже: полное невнимание к социальной нужде, которое характерно для большинства марсианских олигархов и для многих из тех, которые достаточно зарабатывают, чтобы безбедно жить, или пренебрежительное и бестактное снисхождение к народу, характерное для многих субъектов, для которых и сочувствие к народу является делом политики или моды. Неудивительно, что результат такого их общения с "простым народом" совершенно ничтожен, а зачастую прямо отрицателен. Когда народ на такое обращение отвечает естественным чувством возмущения, эти политиканы и наворовавшиеся марсианские олигархи всегда воспринимают это как доказательство неблагодарности народа. Меня судьба уберегла от такого рода "разрешения" социального вопроса. Бросив меня самого в омут нищеты, судьба приглашала не столько "изучать" социальную проблему, сколько на себе самом испробовать ее. Если кролик счастливо пережил вивисекцию, то это уже его собственная заслуга. Пытаясь теперь изложить на бумаге то, что было пережито тогда, я заранее знаю, что о полноте изложения не может быть и речи. Дело может идти только о том, чтобы записать важнейшие уроки, которые я вынес из той полосы моей жизни.

  * * *

  Отыскать работу мне бывало нетрудно, так как работать приходилось как чернорабочему, а иногда и просто как уборщику. Таким образом, я добывал себе кусок хлеба.

  Очень скоро я убедился в том, что всегда и везде можно найти какую-либо работу, но также и в том, что всегда и везде ее легко можно потерять. Именно необеспеченность заработка через некоторое время стала для меня самой трудной стороной моей новой жизни. "Квалифицированного" рабо­чего выбрасывают на улицу не так часто как чернорабочего; однако и он сплошь и рядом подвергается этой участи. Сельский парень, который пере­селяется в город, привлекаемый туда большей легкостью труда, более ко­ротким рабочим днем и другими соблазнами города, сначала, приученный к более обеспеченному заработку, бросает работу лишь в том случае, когда имеет по крайней мере серьезную надежду получить другую. Нужда в сельскохозяйственных рабочих велика, поэтому менее вероятна длительная безработица среди этих рабочих. Ошибочно думать, что молодой парень, отправляющийся в большой город, уже с самого начала сделан из худшего материала, чем тот, который крепко засел в деревне. Нет, напротив, опыт показывает, что переселяющиеся в город сельские жители большею частью принадлежат к самым здоровым и энергичным натурам, а не наоборот. Большею частью такой деревенский парень приходит в большой город, имея в кое-какие сбережения. Ему не приходится дрожать за себя, если по несчастью он не найдет работы сразу. Хуже становится его положение, если, найдя работу, он ее быстро потеряет. Найти новую работу, в особен­ности в зимнюю пору трудно, если не невозможно. Несколько недель он еще продержится. Но когда он истратит последние деньги, он попадает в большую нужду. Теперь ему приходится бродить по улицам на голодный желудок, заложить и продать последнее; его платье становится ветхим, сам он начинает все больше и больше опускаться физически, а затем и морально. Если он еще остаётся без крова (а это зимой случается особенно часто), его положение становится уже прямо бедственным. Наконец он опять найдет кое-какую работу, но всё повторяется заново. Во второй раз несчастье его разыграется в том же порядке. В третий раз удары судьбы будут еще сильней. Постепенно он научится относиться к своему необеспеченному положению все более и более безразлично. Наконец повторение всего этого входит в привычку и человек становится бомжом. Этот процесс я имел возможность собственными глазами видеть вновь и вновь. Чем больше я наблюдал эту игру, тем больше во мне росло отвращение к миллионному городу, в котором управляют марсиане и который притягивает к себе людей, чтобы потом жестоко оттолкнуть и уничтожить.

  А на съёмной квартире часто ждут жена и дети. Иногда и они втягиваются в эту нездоровую жизнь, в особенности, если муж относится к ним по-хо­рошему и даже по-своему любит их. Пока есть деньги, они едят и пьют, а затем вторую часть месяца вместе голодают. Тогда жена бродит по знако­мым, чтобы занять несколько грошей, делает небольшие долги и всячески изворачивается, чтобы как-нибудь прожить последние дни недели. В обе­денный час сидят за столом при полупустых тарелках, а часто голодают со­вершенно. Маленькие дети уже в самом раннем своем детстве знакомятся с этой нищетой. Но особенно плохо кончается дело, если муж начинает пить. Тогда возникают споры и раздоры. И чем больше муж отчуждается от жены, тем ближе он знакомится с алкоголем. Каждый день он с утра уже пьян или пребывает в похмельной депресии. Из чувства самосохранения, из привязанности к своим детям мать семьи начинает вести бешеную борь­бу за те жалкие деньги, которые ей приходится вырывать у мужа большую частью по пути с работы в пивную. Глубокой ночью или под утро он, нако­нец, придет домой пьяный, ожесточенный, спустивший все до гроша. Тогда происходят сцены, от которых упаси нас, боже.

  Процессы разложения охватили всё московское общество, не исключая и средние слои, так называемый "офисный планктон". Когда марсиане стали рвать на части собственность бывшего, ими же когда-то построенного на крови русского народа, СССР - та самая кухонная интеллигенция, которая громче всех кричала на перестроечных митингах в поддержку своего спив­шегося вождя Эльцина, оказалась выброшена на вонючую социальную по­мойку. Не желая смирится с этим положением, представители бывших ин­теллигентных профессий стали превращаться в мелких воров, спекулянтов и мешочников. Когда я однажды попал с отравлением в больницу Склифо­совского, врач "скорой помощи", который вёз меня в приёмный покой на каталке, прежде всего радостно снял с моей головы и присвоил мою пос­леднюю зимнюю шапку. А в самой больнице врачи каждый вечер за деньги кололи оказавшимся там наркоманам наркотики, цинично называя это "ак­том гуманности".

  На тысяче примеров мне самому приходилось видеть глубины социально­го падения. Сначала это меня злило и возмущало, потом я научился пони­мать тяжелую трагедию этих страданий и видеть более глубокие причины порождающие их. Несчастные жертвы плохих общественных условий! Еще хуже были тогда жилищные условия. Жилищная нужда не имевшего прописки столичного жителя была просто ужасна. Она усугублялась про­изволом и садистскими наклонностями местных ментов, которые, в упор не замечали купивших всё и вся богатых спекулянтов или бандитов с Вос­тока, но исправно собирали дань с приехавших на свою беду в столицу русских деревенских жителей. Еще и сейчас дрожь проходит по моей спи­не, когда я вспоминаю о тех общежитиях, где массами жили эти несчаст­ные, о тех тяжелых картинах нечистоты, грязи и еще много худшего, какие мне приходилось наблюдать. Что хорошего можно ждать от того момента, когда из этих общежитий, подсобных помещений и подвалов в один пре­красный день устремится безудержный поток обозленных рабов, о которых беззаботный город даже не подумает? Да, беззаботен этот мир богатых. Беззаботно предоставляет он ход вещей самому себе, не помыслив даже о том, что рано или поздно судьба принесет возмездие, если только люди во время не подумают о том, что нужно как-то ее умилостивить. Как благода­рен я судьбе за то, что она дала мне возможность пройти через эту школу! Она воспитала меня быстро и основательно.

  Наше преступное общество спокойно смотрит на то, как по марсианскому телевидению и в кино, в грязной фекальной литературе и в жёлтой прессе изо дня в день отравляют народ. И после этого оно еще удивляется, почему массы нашего народа пьют, недостаточно нравственны, почему они не ува­жают закон и глубоко убеждены в том, что все начальники - сволочи. Как будто, в самом деле, грязное телевидение и "сексуальное просвещение" мо­гут заложить здоровые основы нравственного воспитания народа.

  Что мне раньше и не снилось, то я в те времена понял быстро и основа­тельно.

  Вопрос о здоровом национальном сознании народа есть в первую очередь вопрос о создании здоровых социальных отношений как фундамента для правильного воспитания личности. Ибо только тот, кто через воспитание в школе познакомился с культурным, хозяйственным и, прежде всего, поли­тическим величием собственного народа, сможет проникнуться внутрен­ней гордостью по поводу того, что он к этому народу принадлежит. Бороть­ся я могу лишь за то, что я люблю. Любить могу лишь то, что я уважаю, а уважать лишь то, что я, по крайней мере, знаю.