Geum.ru

В «Приложении» к Т. Iv наст изд помещен целый ряд материалов лиц из окружения Н. Ф. Федорова

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   6   7   8   9   10   11   12   13   14
631.

11 Дмитрий Лебедев-сын – второй сын Д. П. Лебедева, родившийся 13 июля 1884 г. Жена – М. С. Лебедева (см. о ней примеч. 44). Костя – первенец Д. П. Лебедева, родился 14 сентября 1881 г. (Личное дело Д. П. Лебедева // Архив РГБ, оп. 126, д. 32, л. 41). Аграфена Тихоновна Протопопова – теща Д. П. Лебедева. Ниже Д. П. Лебедев упоминает своего брата И. П. Лебедева. – 631.

12 Речь идет о Ф. И. Буслаеве. С Ф. И. Буслаевым Д. П. Лебедев был знаком еще со времен своей учебы в Московском университете (Буслаев был его учителем). Ответное письмо Д. П. Лебедева Ф. И. Буслаеву см. в наст. томе. О взаимоотношениях Ф. И. Буслаева с Н. Ф. Федоровым см. примеч. 2 к письму 43. – 632.

13 В указанном Д. П. Лебедевым номере «Правительственного вестника» от 10(22) июня 1884 г. было напечатано сообщение о докладе, который Ф. И. Буслаев сделал 31 мая того же года в Императорском обществе любителей древней письменности. Доклад был посвящен состоявшемуся незадолго до этого торжественному поднесению последнего труда Ф. И. Бус­лаева «Свод изображений из Лицевых Апокалипсисов по русским рукописям с XVI-го в. по XIX» императору Николаю II и императрице Александре Федоровне. – 632.

14 Впервые письмо А. А. Фета к Н. Ф. Федорову было опубликовано В. А. Кожевни­ковым, поместившим его в приложении к своей книге «Николай Федорович Федоров»
(с. 319–320). В подстрочном примечании к данному письму В. А. Кожевников указал: «Неизданное; передано в мое распоряжение Н. Ф. Федоровым; подлинник находится у меня» (там же, с. 319). Имевшийся у Кожевникова подлинник письма был утрачен вместе с его архивом.

В личном фонде А. А. Фета в ОР РГБ хранится копия данного письма, выполненная рукой Н. П. Петерсона (ОР РГБ, ф. 315, к. 4, ед. хр. 40, л. 2–2 об.).

В настоящем издании письмо А. А. Фета печатается по первой публикации с учетом рукописной копии.

С Н. Ф. Федоровым Афанасий Афанасьевич Фет (1820–1892) познакомился вскоре после своего переезда в 1881 г. в Москву. По всей вероятности, их знакомство произошло при непосредственном участии Л. Н. Толстого, который переселился в старую столицу осенью того же года и тогда же сошелся с Федоровым (в «Письме к издателю “Русского Архива”. По поводу отзыва Ф. М. Достоевского о Н. Ф. Федорове» Н. П. Петерсон сообщает, что с Фетом Н. Ф. Федоров познакомился в доме Толстого (см.: «Русский архив», 1904, № 5–6, с. 301)).

Контакты философа и поэта были наиболее интенсивными в начале 1880-х годов, в пору наибольшего сближения Федорова с Толстым (в печатаемом письме Фет вспоминает «дружелюбные» беседы всех троих в московском доме Толстого в Хамовниках). Но и позднее, когда идейные взаимоотношения Федорова и Толстого резко обострились и Н. Ф. Фе­доров практически перестал бывать в доме Толстых, А. А. Фет общался с мыслителем в библиотеке Московского Публичного и Румянцевского музеев. В 1880-х годах он активно занимался переводами римских классиков и потому периодически там появлялся.

Одним из немногих источников к теме «Н. Ф. Федоров и А. А. Фет» являются воспоминания И. М. Ивакина. В 1887 г. Ивакин помогал Фету в редактировании ранее сделанного поэтом перевода «Элегий» Проперция и часто бывал в его доме. Фрагмент воспоминаний Ивакина, относящийся к этому сюжету, опубликован Т. Г. Никифоровой: «Октябрь», 1996, № 9, с. 148–157. Из него мы, в частности, узнаем о посещении Фетом библиотеки Румянцевского музея в январе 1888 г. В публикуемых в Т. IV наст. изд. фрагментах воспоминаний упоминается, что в том же году Н. Ф. Федоров, стремясь помочь Н. П. Петерсону, срочно нуждавшемуся в деньгах для уплаты задолженности за дом, просил И. М. Ивакина «побывать» у Фета и рассказать о беде Петерсона, в надежде, что поэт откликнется и поможет необходимой суммой.

Интересно сравнить приведенные И. М. Ивакиным высказывания А. А. Фета о Толстом с мнениями о нем Н. Ф. Федорова, которые подробно записывались мемуаристом. Из свидетельств Ивакина следует, что Фет, так же, как и Федоров, считая Толстого великим художником, критически оценивал его религиозное учение и не соглашался с толстовским толкованием христианства: «...он заговорил про Л<ьва> Н<иколаеви>ча: у него пропасть таланта, художественного ума, но теперешнее его дело – пустяк, потому что определенного-то нет ничего. – “Если бы он говорил, что есть слоны, что они живут на луне, да прибавил бы, что я так верю, и толковать бы не об чем. А то... определенного-то нет. Ему пишут из Америки, что если он хочет, чтобы составилась секта, исповедующая его учение, пусть пришлет суть своего учения, так чтобы все это не превышало трех столбцов, они напечатают в миллионе экземпляров и распространят – а он не может! Владимир Соловьев – это, я понимаю, христианин. Он говорит, что без веры в воплощение и искупление нет христианства. Это – определенно. А мораль христианская и вся-то пятачка не стоит! Кто-то наследит землю в заповедях блаженства – какую землю, где, не сказано, а толковать можно разно. Одни говорят, что землю это значит землю в Астраханской губернии, другие говорят – землю это значит никакой земли... Словом, это все слова, допускающие противоположные толкования. Да и в древности кто не знал всего этого? Буддисты, например, знали. А определенное в христианстве это – воплощение и искупление. Это я понимаю, а это-то все и отрицает Л<ев> Н<иколаеви>ч!”» («Октябрь», 1996, № 9, с. 149).

А. А. Фет принадлежал к числу тех лиц из окружения Н. Ф. Федорова, которые были знакомы с его идеями. В заметке «Небольшой эпизод в истории Москвы 1892 г. или колоссальный проект» Н. Ф. Федоров указывает на то, что А. А. Фет «принимал некоторое участие» (правда «непрямо») в учении о воскрешении, однако что именно имеется в виду – знакомство с учением или его распространение, установить трудно, не имея дополнительных данных.

Вопрос о том, насколько понимал и принимал Фет идеи Федорова, остается открытым. С одной стороны, в печатаемом письме он выражает свое восхищение «духовным капиталом» мыслителя. С другой стороны, по своему мировоззрению Фет был близок Шопенгауэру и именно с немецким мыслителем ощущал глубокое идейное и духовное родство.

В стихах позднего Фета есть интонации, роднящие его с Федоровым. Тема хрупкости человеческого существования, безжалостности уходящего времени, в котором исчезают лица, события, судьбы; образ смерти, неумолимо стоящей перед человеком – всем этим напоена фетовская поэзия 1881–1892 гг. Однако путь преодоления трагизма смертного бытия у Фета достаточно традиционен: смирение («Учись у них – у дуба, у березы...») или, напротив, стоицизм («Смерти» («Я в жизни обмирал и чувство это знаю...»)). Свобода от природной необходимости обретается в мечтах («Все, все мое, что есть и прежде было...») и в творчестве («Одним толчком согнать ладью живую...»), но это творчество лишь второй, совершенной реальности, не соприкасающейся с действительной жизнью, в которой так же, как и прежде, царствуют болезни, старость, смерть.

Примечательно, что в личном фонде А. А. Фета в ОР РГБ хранится черновик одной из трех проповедей Н. Ф. Федорова, написанных им в Воронеже в 1898 г. (через 6 лет после смерти поэта), а именно: «Беседа в храме кадетского корпуса по поводу циркуляра 12 августа о сокращении вооружений». Возможно, он оказался среди бумаг Фета через посредство Н. Н. Черногубова, занимавшегося наследием поэта и общавшегося с Федоровым в последние годы его жизни. – 632.

15 Расшифровка Н. П. Петерсона: «Хороший». – 632.

16 Екатерина Владимировна Федорова (в замужестве – Кудрявцева) – секретарь А. А. Фета в 1886–1892 гг. – 632.

17 Печатается по: ОР РГБ, ф. 315 (А. А. Фет), к. 4, ед. хр. 40, л. 1.

Письмо написано рукой неустановленного лица (предположительно – рукой Е. В. Федоровой), по всей видимости, под диктовку. Подпись и приписка на тексте письма принадлежат самому Фету. – 633.

18 Письмо написано за полтора месяца до кончины поэта, последовавшей 21 ноября 1892 г. По всей видимости, Н. Ф. Федоров выдал А. А. Фету книги на дом, что в Музее делалось лишь в самых редких, исключительных случаях (регулярно такой привилегией пользовался лишь Л. Н. Толстой). – 633.

19 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 79 (копия рукой Н. П. Петерсона – к. 4, ед. хр. 12, л. 1).

О Ю. П. Бартеневе и его взаимоотношениях с Н. Ф. Федоровым см. примеч. 3 к письму 97.

Поводом к данному письму послужили следующие обстоятельства.

В сентябре 1892 г. Ю. П. Бартеневым была написана для журнала «Русский архив» статья «Святой Сергий Радонежский», приуроченная к 500-летнему юбилею кончины преподобного. Написать эту статью Юрий Петрович решил после того, как его отец, П. И. Бартенев, отклонил статью о преп. Сергии, представленную в журнал в августе Н. Ф. Федоровым. 21 августа 1892 г., находясь в своем имении в с. Звягино, Юрий Петрович писал отцу: «Неужели ничего не будет в 9 № по поводу юбилея Сергия? По-моему, это было бы непозволительно. Если нет ничего, то напиши заметку о житии Св. Сергия, составленном Екатериной II, а пройти молчанием это событие значило бы совсем оказаться несостоятельными» (РГАЛИ, ф. 46, оп. 1, ед. хр. 584, лл. 308 об. – 309). Приехав в Москву 11 сентября и получив на руки сентябрьский номер журнала, на следующий же день он делился впечатлениями с отцом: «О Сергии жидковато. Напрасно отказался поместить статью Николая Федоровича. Пусть ты и прав, но все же лучше бороться с ветряными мельницами, чем кланяться золотому тельцу» (там же, л. 345).

Составляя свою статью, Ю. П. Бартенев опирался на заметки Н. Ф. Федорова о преп. Сергии Радонежском, вкрапляя в свой текст как целые фразы, так и отдельные федоровские обороты и выражения. От Федорова шла и основная идея статьи: Ю. П. Бартенев утверждал значение преп. Сергия как сугубого почитателя Пресвятой Троицы, видевшего в Триедином Боге образец для человеческого общежития: для Сергия «и для народа, – заключал он, – догмат Троицы не является непостижимым, а потому не оказывающим воздействия на жизнь, но имеет практическое, живое значение в противоположность отвлеченному [Богу ислама], имеет значение заповеди, “зерцала”, которое необходимо иметь перед глазами для праведной жизни. Вот почему во главу своего дела, т. е. собирания и освобождения под руководством Москвы земли Русской, Сергий положил собственноручное сооружение храма Св. Троицы: ибо в Троице “нераздельной” осуждаются усобицы и требуется собирание, а в Троице “неслиянной” осуждается иго и требуется освобождение» («Русский архив», 1892, № 10, с. 233).

Стремясь представить тот исторический и духовный контекст, в котором формировалась личность подвижника, вызревало его исповедание Пресв. Троицы, Ю. П. Бартенев подробно останавливался как на внутренних усобицах Московского царства, так и на борьбе Руси с внешними врагами, с татаро-монголами. Указывал на неуклонное ослабление Византии, на усиление мусульманства. При этом борьбу магометанства с христианством он представлял, вслед за Федоровым, как столкновение двух противоположных идеалов миро- и жизнеустроения: идеала безусловного подчинения, господства, розни и идеала родственной любви, многоединства.

После выхода в свет 10 номера журнала «Русский архив», где была напечатана статья Ю. П. Бартенева, в газете «Московские ведомости» под рубрикой «Дневник печати» появилась заметка: «Сергий Преподобный и Троица» (24 октября 1892, № 295). Ее автор, соглашаясь с важностью темы статьи, указывал на натянутость некоторых рассуждений Бартенева, особенно в той ее части, где речь шла о причинах «подчеркнутого почитания» Св. Троицы преп. Сергием (в качестве примера был приведен процитированный выше фрагмент, фактически представлявший собой несколько переиначенный текст самого Федорова). «Особенно ложно предположение автора, – подчеркивал далее рецензент, – будто бы “непостижимая” вера “не оказывает воздействия на жизнь”. Из-за этой ошибки автор хочет веру Св. Сергия вогнать в рассуждение. Конечно, ничего подобного не было. Но важен и справедлив факт, – тут рецензент на стороне Бартенева, – что именно против “Аллаха” должен был с особенною ясностью выдвинуться догмат Св. Троицы. Не политические соображения вызывали это, а наоборот, чувство веры приводило к участию в судьбах православной страны».

По всей видимости, выход рецензии «Московских ведомостей» болезненно воздействовал на Федорова – тем более, что в натянутости обвинялись те рассуждения Бартенева, в которых он использовал его собственные тексты. Кстати, Ю. П. Бартенев, имея благое намерение предать публичности мысли Федорова о преп. Сергии и почитании им Троицы «как образца единодушия и согласия», действительно излагал их отрывочно, порой не очень внятно. По ходу статьи бегло, тезисно обозначались те или иные историософские построения Федорова, но содержание их никак не пояснялось – во многом поэтому и возникало ощущение умозрительности и «натянутости», смутившей рецензента «Московских ведомостей». Так, например, мысли Федорова о борьбе земледельческих народов с кочевыми, протекающей на арене мировой истории, и о возможном их примирении в деле регуляции, о России как «умиротворительнице Ислама», – пояснению которых в его сочинениях была посвящена не одна страница, – Бартеневым были сжаты до половины абзаца: «... борьба между христианством и магометанством необходима. Начатая с возникновения исламизма, она до сих пор еще не прекратилась. Мусульманство распространяется медленно, но верно до нашего времени. Оно охватило почти всю Африку, заняло половину Азии и теперь постоянно подвигается на Восток. Лишь в Русских владениях христианство, хотя понемногу, обращает мусульман. Только под Русским владетельством еще и можно надеяться на успехи в будущем. Изображая этот антагонизм в виде борьбы земледелия с кочевничеством (ибо исламизм есть религия по преимуществу кочевых народов), можно сказать, что лишь тогда будет окончательно низринуто могущество Аллаха и крест вознесется над полумесяцем, когда вся степь будет обращена в ниву» (там же, с. 225).

В том, что основная идея статьи Бартенева не была до конца понята и воспринята автором рецензии, Н. Ф. Федоров винил самого Юрия Петровича. Как можно предположить из печатаемого письма (обещание: «И ни одна строка не будет напечатана без Вашей цензуры»), Ю. П. Бартенев не показал мыслителю готовую статью перед отправкой в набор, в чем Федоров его тоже упрекал. – 633.

20 Речь идет о письме Н. Ф. Федорова, написанном по поводу речи архимандрита Антония Храповицкого «Нравственная идея догмата Пресв. Троицы» и переданном о. Антонию через Г. П. Георгиевского (подробнее см. примеч. 23 к I части «Записки» –
Т. I наст. изд., с. 469–470 и письмо 71). – 633.

21 В ответе «Московским ведомостям» («По поводу заметки о Св. Сергии Радонежском» // Русский архив, 1892, № 11, с. 352) Ю. П. Бартенев писал: «Я вполне могу согласиться, что тема для меня была очень трудна. С глубоким чувством своей слабости и писал я эту статью; но молчание нашей печати побудило меня преодолеть самолюбивую нерешительность и сделать то, чтó было в моих силах. Твердо уверен я и хорошо знаю, что есть люди, которые могли бы с бóльшею основательностью и последовательностью, с бóльшим блеском развить мысль, положенную в основание моей статьи; но они безмолвствуют и, сколько я знаю, только отец ректор Московской Духовной Академии, архимандрит Антоний, в силу своей глубокой нравственной чуткости, нашел странным такое молчание и счел необходимым произнести в день чествования памяти Преподобного слово “о нравственном значении догмата Св. Троицы”. Если бы такое авторитетное лицо коснулось взятой мною темы, то, конечно, она перестала бы быть скользкою. Однако несомненно явствует и из моей статьи, что: 1) Сергий создал первый храм Св. Троицы в Московском государстве; 2) что Св. Троице поклоняются все христиане, а мусульмане в ней видят оскорбление Аллаха, что 3) Св. Сергий более чем кто-либо другой способствовал объединению России. Неужели эти три явления не имеют между собою связи?

Позволю себе попенять рецензенту за то, что он сам в своей критике допускает натянутость. Совершенно напрасно приписывает он мне предположение, будто бы непостижимая вера не оказывает воздействия на жизнь. Это не мое утверждение, а обычный избитый довод узкого рационализма. Именно против такого узкого понимания, которое признает право на существование лишь за тем, чтó можно “свесить и смерить”, и направлена моя статья. Я усердно старался показать, что вера Св. Сергия не могла быть плодом отвлеченного умствования». – 633.

22 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 90, лл. 1–2.

Это и следующее письмо И. А. Борисова (см. примеч. к письму 80 (преамбула)) к Н. Ф. Федорову связаны с обстоятельствами работы над их совместной статьей «К вопросу о памятнике В. Н. Каразину». В начале декабря Н. Ф. Федоров передал И. А. Бори­сову свою записку к IX Съезду естествоиспытателей, на основе которой последний и должен был составить статью для журнала «Наука и жизнь». – 634.

23 Речь, по всей видимости, идет о Ю. П. Бартеневе. – 634.

24 Вероятно, речь идет о Б. И. Срезневском, заведующем метеорологической лабораторией Московского университета, в 1893 г. возбудившем ходатайство о перенесении этой обсерватории на бельведер Пашкова дома: см. примеч. 289, 294 к «Отечество­ведению» – Т. III наст. изд., с. 632–634. В указанном комментарии была высказана гипотеза о том, что данный проект был внушен Б. И. Срезневскому самим Федоровым. Одним из аргументов в пользу этой гипотезы служит документально установленный факт, что Б. И. Срезнев­ский в 1893 г. посещал Библиотеку Московского Публичного и Румянцевского музеев. В «Книге собственноручной записи лиц, желающих заниматься в читальном зале. 1892–93» под датой «16 апреля 1893» значится его запись: «Борис Срезневский, приват-доцент Имп<ераторского> университета. У храма Спасителя, д. Кашина, кв. 24» (Архив РГБ,
оп. 17, д. 16, л. 137). – 634.

25 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 80, лл. 3–4. Об обстоятельствах написания данного письма см. примеч. 22. Ответ Н. Ф. Федорова последовал между 22 и 25 декабря 1893 (№ 80). – 634.

26 Вероятно, описка, и должно быть «Recherches». Этот термин использовался в названиях целого ряда научных исследований (как многотомников, так и периодических изданий), выходивших на французском языке. – 634.

27 Как была подписана И. А. Борисовым рукопись статьи, неизвестно. В конечном итоге в журнале «Наука и жизнь» она появилась с подписью «И. Б.». – 634.

28 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 96 (копия рукой Н. П. Петерсона – к. 3, ед. хр. 3, л. 311). Внизу второго листа письма, под подписью В. И. Срезневского рукой Н. Ф. Федорова сделано две приписки: «получ<ено> 12 июня» и «Сумцов Никол<ай> Федор<ович>». О В. И. Срезневском и обстоятельствах посылки данного письма см. примеч. к письму 85 (преамбула). – 635.

29 О В. М. Владиславлеве см. примеч. к письму 105 (преамбула). – 635.

30 См. примеч. 306 к «Отечествоведению» – Т. III наст. изд., с. 636. – 635.

31 Мысль об организации «учено-литературного общества имени Каразина» оказалась близка самому В. И. Срезневскому. В своей заметке «Харьков, 15 июня», напечатанной в разделе «Внутренние известия» газеты «Русские ведомости» от 21 июня 1894 г. (№ 169), где шла речь о мероприятиях по увековечению памяти В. Н. Каразина, он подробно остановился на этом проекте, упомянув и идею Н. Ф. Федорова о создании метеорологической обсерватории им. В. Н. Каразина на бельведере дома Пашкова, выраженную в статье «Вопрос о Каразинской метеорологической станции в Москве»: «Другой известный профессор Харьковского университета Н. Ф. Сумцов, в целях увековечения памяти основателя университета достойным его образом, составил проект учреждения при университете нового ученого Общества имени Каразина. Проект этот уже представлен на разрешение. Надо заметить, что Каразин имеет, несомненно, не местное только значение, и потому в органах печати, издающихся и вне Харькова, нередко встречаются указания на его заслуги, на необходимость почтить его память соответствующим научным учреждением; между прочим в виду значения Каразина в истории русской метеорологии не раз поднималась речь об основании метеорологической обсерватории его имени. Конечно, проектируемое ученое Общество еще полнее выразит значение Каразина. Нельзя сомневаться, что учреждение его вызовет сочувствие в очень широких кругах и привлечет достаточные средства». – 635.

32 Предложение Н. Ф. Сумцова о постановке небольшого бюста при входе в ботанический сад Харьковского университета В. И. Срезневский пересказал в своей корреспонденции для газеты «Русские ведомости» (см. примеч. 31), заметив, что это было бы наиболее целесообразным решением: тогда часть собранных денег могла бы быть употреблена и «на ученое Общество с научными при нем учреждениями, которые будут посвящены имени того же Каразина» («Русские ведомости», 21 июня 1894, № 169). – 635.

33 Печатается по: ОР РГБ, ф. 657, к. 9, ед. хр. 77 (копия рукой Н. П. Петерсона – к. 4, ед. хр. 6, л. 303).

Сергей Петрович Бартенев (1863–1930) – один из сыновей П. И. Бартенева. Окончил Московскую консерваторию по классу рояля, где учился в классе С. И. Танеева. В 1887–1896 гг. преподавал музыку в Николаевском сиротском институте и других институтах и пансионатах, ездил с концертами по России; в 1892 г. совершил большое путешествие по Кавказу и Средней Азии, давая концерты в Тифлисе, Самарканде, Ташкенте, Асхабаде (описание своей поездки дал в цикле «Письма пианиста» (1892)). В 1894 посетил Египет, Палестину, Сирию (цикл очерков «Поездка на восток» (1894)), дал концерты в Константинополе и Лондоне, в следующем году играл в Каире и в Афинах. В 1896–1899 гг. жил за границей, совершенствуя свое исполнительское мастерство и периодически давая концерты. Вернувшись в Россию, продолжал концертную деятельность, преподавал в Театральной школе и в музыкальной школе им. Гнесиных. С 1902 г. работал в Дворцовом управлении, исполняя должность хранителя Кремля; составил «Исторический указатель Большого Кремлевского дворца», выдержавший до 1917 г. 5 изданий; выпустил в свет два тома фундаментального исследования «Московский Кремль в старину и теперь» (Т. 1–2. М., 1912–1916), практически подготовил к печати третий том. После революции остался в России. В 1921–1922 гг. занимал кафедру по онтологии и истории музыки во Дворце искусств и в Высшем литературно-художественном институте, с 1923 г. читал курсы лекций в различных учебных заведениях, выступал с просветительными лекциями, сопровождая их исполнением музыкальных программ.

С Н. Ф. Федоровым С. П. Бартенев сблизился в конце 1894 г. Историю его знакомства с учением мыслителя можно восстановить по дневнику С. П. Бартенева (см. републикацию фрагмента дневника в наст. томе). Ее же Сергей Петрович описал в статье «Николай Федорович Федоров. Два разговора о воскрешении мертвых» («Русский архив», 1909,
№ 1, с. 119–122). В этой статье С. П. Бартенев представил дело так, как будто впервые о главной идее Н. Ф. Федорова – необходимости «воскресить всех умерших» – он услышал от И. М. Ивакина. Однако это вряд ли соответствует действительности: брат С. П. Бар­тенева Ю. П. Бартенев был учеником мыслителя и не мог не говорить с ним о воззрениях своего учителя. Кроме того, о федоровском учении знал П. И. Бартенев и имел по этому поводу свое суждение.

В дневнике С. П. Бартенева отмечены даты посещения каталожной библиотеки Музеев и сделаны записи его разговоров с Н. Ф. Федоровым (в ряде случаев это подробный рассказ, в других – одна-две фразы). Даты этих встреч: 7 декабря 1894 г., 10 сентября,
22 и 30 октября, 9 и 24 декабря. При сопоставлении содержания стихотворения С. П. Барте­нева с указанными записями можно сделать вывод о том, что почву для него подготовили три разговора с мыслителем (7 декабря 1894, 10 сентября и 30 октября 1895), а последний разговор – 30 октября – дал непосредственный толчок к созданию стихотворения.

Более того, стихотворение С. П. Бартенева упоминается в письме 110, которое не могло быть написано ранее ноября 1895 г. (см. примеч. к письму 110 (преамбула)), а в дневниковой записи С. П. Бартенева от 24 декабря 1895 г. приводится ответ Н. Ф. Федорова на его стихотворное послание. Учитывая все вышеизложенное, можно уточнить датировку письма С. П. Бартенева, предложенную в Т. IV наст. изд. (при подготовке этого тома текст дневника С. П. Бар­те­нева еще не был нам доступен), и отнести это письмо не к промежутку между 7 декабря 1894 и концом октября 1895 гг., а ко времени между 30 октября и началом декабря 1895 г.

Получив письмо С. П. Бартенева, Н. Ф. Федоров набросал собственный вариант стихотворения в прозе («Набат к светским и духовным, православным и инославным, военным и гражданским, к 3-ему Риму» – см. Т. IV наст. изд., с. 153–154), а также написал С. П. Бартеневу большое письмо с разбором его стихотворного послания (текст его см. в наст. томе). –