Geum.ru

Рабатывал он, в частности, проблемы взаимоотношений текста с аудиторией, как на материале литературы авангарда, так и на разнородном материале массовой культуры

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   13   14   15   16   17   18   19   20   ...   50
часть записки мне все равно не прочесть, и тут ты мне, к

сожалению, не поможешь, ибо на твой взгляд..."

"Еллинские письмена, невразумительны зело..." - униженно

лепетнул я.

"Вот именно. Теперь видишь, сколь прав был Бэкон. Учись!

Но не будем унывать. Возьмем пергамент и твои выписки и

отправимся в библиотеку. Я чувствую, что теперь и десять

легионов ада меня не остановят".

Я поспешно перекрестился. "А кто же с нами сейчас

сражался? Бенций?"

"Бенций с ума сходит от любопытства - что у Венанция на

столе... Но, по-моему, на такие каверзы он не способен. К тому

же он вроде бы предлагал нам союз... Да и слишком труслив,

чтобы соваться ночью в Храмину..."

"Значит, Беренгар? Или Малахия?"

"Беренгар. С него станется. К тому же... Он в ответе за

книгохранилище. Он терзается муками совести, знает, что выдал

важную тайну, в результате чего книгой завладел Венанций.

Должно быть, Беренгар старался вернуть книгу на место.

Подняться в библиотеку мы ему не дали. Теперь он, надо думать,

прячет се где-то в аббатстве. Возможно, мы сумеем захватить его

с поличным - если Бог поможет,- когда он понесет книгу на

место..."

"Но те же мотивы могли быть у Малахии..."

"Вряд ли. Малахия имел сколько угодно времени, чтоб

обыскать стол Венанция. Ведь он оставался здесь один -

закрывать здание. Я много думал об этом, но помешать не мог.

Теперь мы видим, что опасался я напрасно: обыска он не устроил.

Делаем вывод: Малахия не знает, что Венанций пробирался в

библиотеку и что-то выносил. Однако это знают Беренгар и

Бенций... а также ты и я. Мог еще знать Хорхе - из исповеди

Адельма, - но, разумеется, это не он с такой скоростью

улепетывал по винтовой лестнице..."

"Значит, либо Беренгар, либо Бенций". "А почему не

Пацифик Тиволийский или не какой-нибудь еще монах из тех,

с которыми мы сегодня говорили? И не стекольщик Николай

которому известно назначение моих линз? И не этот странный

Сальватор, который, как мне намекали, неизвестно зачем

повадился по ночам в Храмину? Надо всегда следить, чтобы круг

подозреваемых лиц без веских причин не суживался. Этот Бенций

хочет принудить нас искать только в одном направлении. Кто

знает - вдруг Бенцию это выгодно?"

"С виду он честен".

"Безусловно. И учти, что первейший долг порядочного

следователя - подозревать именно тех, кто кажется честным".

"Какая гадость работа следователя", - сказал я.

"Поэтому я ее оставил. Но видишь - приходится браться за

старое. Пошли в библиотеку".


Второго дня НОЧЬ,


где удается наконец попасть в лабиринт, увидеть непонятные

видения и, как положено в лабиринтах, - заблудиться


Мы снова двинулись наверх, теперь уже по восточной

лестнице, так как она вела и выше - на библиотечный этаж.

Фонарь плыл перед нами в высоко поднятой руке. Я припоминал

рассказ Алинарда о лабиринте и готовился встретить любые ужасы.

И был удивлен, когда, вступив в таинственную запретную

область, мы увидели небольшую семиугольную комнату, лишенную

окон, пропахшую прахом и плесенью. Именно этот запах, как

обнаружилось после, царил на всем этаже. Словом, ничего

пугающего.

Комната, как сказано, была о семи стенах. В четырех из них

между вмурованными в камень столпами открывались просторные

двери-проемы, увенчанные полукруглыми арками. Вдоль глухих же

стен шли огромные шкапы, аккуратно уставленные книгами. Над

каждым прибита дщица с номерами; то же отдельно над каждой

полкой. Несомненно здесь воспроизводилась та самая цифирь,

которую мы видели в каталоге. Посреди комнаты стол, на нем

снова книги. Пыль на всех томах лежала не слишком толстым слоем

- значит, их достаточно регулярно протирали. Пол тоже был

относительно чист. На одной из стен поверх арки тянулась

надпись крупными литерами: Apocalypsis lesu Christi. Шрифт был

старинный, однако надпись нисколько не выцвела. Позднее мы

разглядели, что это достигалось особой техникой: буквы были

вырезаны глубоким рельефом на камне, а потом залиты краской.

Такая отделка часто применяется в церквах.

Мы прошли в одну из арок. Новая комната, на этот раз с

окном, куда вместо стекол вставлены гипсовые пластины, две

стены глухих, одна с проходом, таким же, как предыдущий, сквозь

который мы вошли. За ним новая комната, в ней тоже две глухих

стены, одна с окошком и одна с проходом, уводившим в следующие

помещения. И в этих двух комнатах имелись надписи тем же

шрифтом, что в предыдущем зале, но иного содержания. Первая

надпись гласила: "Super thronos viginti guatuor"[1], вторая -

"Nomen illi mors"[2]. В прочих отношениях эти две комнаты, хотя и

меньшие, чем самая первая, и не семиугольные, как та, а

четырехугольные, не отличались от нее убранством: шкапы с

книгами, посередине стол.

Перешли в третью комнату. Она оказалась пустой - ни книг,

ни вывески. Зато под окном каменный алтарь. Три дверных проема:

один тот, из которого мы вышли, другой вел в семиугольную

комнату - ту самую, с которой мы начали, - третий уводил в

новое помещение, похожее на все прежние, но с новой надписью:

"Obscuratus est sol et aer"[3]. Отсюда был проход в следующую

комнату с вывеской "Fasta est grando et ignis"[4]. Тут других

дверей не было, то есть этот зал представлял собой тупик, из

которого всякому вошедшему оставалось только повернуть обратно.

"Разберемся, - сказал Вильгельм. - Пять квадратных

комнат, или вернее слегка трапециевидных, в каждой по окну...

Эти комнаты окружают семиугольный зал без окон, но с

лестницей... Элементарно, милый Адсон. Мы в восточной башне.

Каждая башня снаружи имеет пять граней, пять окон. Вот и все.

Эта пустая комната смотрит на истинный восток - так же как и

хор церкви - и на рассвете солнечные лучи прежде всего озаряют

алтарь. По-моему, это весьма правильно и благопристойно.

Единственное, что тут необычно, - гипсовые стекла. Хитрая

выдумка. Днем они прекрасно проводят свет. А ночью скрадывают

все - даже лунное сияние. Вообще-то не ахти какой лабиринт.

Надо посмотреть, куда ведут две остальные двери семиугольного

зала. Думаю, что здесь я не заблужусь".

Учитель ошибался. Создатель библиотеки оказался хитрее,

чем думал Вильгельм. Не могу толком объяснить, в чем было дело,

но с тех пор, как мы вышли из башни, продвигаться становилось

все труднее. Попадались комнаты с двумя, а то и тремя дверьми.

В каждой было по окну - даже в тех, куда мы переходили из

других комнат, также имевших окна, причем полагая, будто

направляемся в центр Храмины. Везде одинаковые шкапы и столы,

одинаковые ряды книг. Ничто не помогало отличать одну комнату

от другой. Мы попробовали сверяться с надписями. Вторично

наткнувшись на вывеску "In diebus illis"[1], мы решили было, что

это та самая комната, из которой мы недавно вышли. Но в той

напротив окна имелась дверь, уводившая в соседний зал,

определенно именовавшийся "Рrimogenitus mortuorum"[2]; а здесь

размещенная на том же месте дверь вела в комнату "Apocalypsis

lesu Christi", то есть называвшуюся так же, как самый первый

семиугольный зал, но только он был семиугольный, а эта комната

- трапециевидная. Так мы пришли к выводу, что одни и те же

надписи повторяются в разных помещениях. Две комнаты с

вывесками "Apocalypsis" оказались совсем рядом; дальше шла

комната с новой надписью - "Cecidit de coelo stella magna"[3].

Происхождение этих надписей было очевидно - Откровение

Иоанна. Но мы не могли уяснить ни цель, ни логику их

размещения. Еще сильнее запутывалось дело из-за того, что

некоторые - немногие - вывески были выполнены в алом, а не в

черном цвете.

Нас снова занесло в семиугольный первый зал (его мы

узнавали безошибочно - там была лестница в скрипторий). Отсюда

имело смысл продвигаться строго последовательно в избранном

направлении, скажем, в правую сторону. Однако пройдя три

комнаты, мы уперлись в стену. Отсюда путь лежал только вбок,

через дверь в боковой стене. Там была комната снова с двумя

дверьми - ломать голову не приходилось, - а за ней цепочка из

четырех комнат и опять тупик. Из тупика мы вернулись в

предыдущее помещение. Оставался еще один, неизведанный проем.

Мы поспешили туда, миновали какую-то новую комнату - и

оказались опять в исходном семиугольном зале.

"Как называлась последняя комната, из которой мы

возвратились?" - спросил Вильгельм. Я напрягся и вспомнил:

"Equus albus"[4].

"Прекрасно. Найти сумеем?"

Найти ее мы сумели. Теперь из комнаты "Equus albus" мы

повернули не туда, куда прежде, а в помещение, осененное

вывеской "Gratia vobis et pax"[5], а оттуда, повернув направо,

попали в какую-то новую анфиладу, которая, похоже, назад не

вела. Хотя и там мы натолкнулись на все те же "In diebus illis"

и "Primogenitus mortuorum" (новые это были комнаты? или уже

виденные?) - но зато в следующем зале обнаружили надпись

определенно до тех пор не встречавшуюся: "Tertia pars combusta

est"[1]. И тут мы обнаружили, что запутались и уже не можем

соотнести свое положение в пространстве с первоначальным - с

восточной башней.

Подняв фонарь высоко над головою, я наугад шагнул в

боковую комнату. И вдруг навстречу мне из темноты поднялось

какое-то чудище уродливого сложения, клубящееся и зыбкое, как

призрак.

"Дьявол!" - закричал я. Светильник чуть не раскололся об

пол, а я, весь помертвев, забился в объятиях Вильгельма. Тот

подхватил фонарь, мягко отстранил меня и двинулся вперед с

решительностью, на мой взгляд сверхъестественной. Надо думать,

он тоже увидел это существо, так как вздрогнул и отскочил.

Затем вгляделся внимательнее, снова поднял фонарь и ступил

вперед. И захохотал. "Ну, это ловко! Да тут же зеркало!"

"Зеркало?"

"Зеркало, зеркало, храбрый рыцарь. Только что в скриптории

ты с такой отвагой кинулся на живого врага! А тут увидел

собственную тень - и чуть не умер. Кривое зеркало. Увеличивает

и искажает фигуру".

Он за руку подвел меня к стене напротив двери. Волнистая

блестящая поверхность, теперь освещенная фонарем с близкой

точки, отразила нас обоих в гротескно уродливом виде. Наши

фигуры расплывались, кривлялись и то вырастали, то съеживались,

стоило сделать хоть шаг.

"Тебе следует почитать трактаты по оптике, - с

удовольствием пояснил Вильгельм, - хотя бы те, которые

несомненно были известны основателям этой библиотеки. Лучшие из

них - арабские. Перу Альхацена принадлежит трактат "О зримых

явлениях", где с совершеннейшими геометрическими чертежами

изложены свойства зеркал - как тех, которые благодаря форме

своей поверхности увеличивают самые мелкие предметы (сходным

действием обладают и мои линзы), так и тех, которые дают

перевернутое, косое, сдвоенное или счетверенное изображение.

Бывают зеркала, превращающие карлика в великана или великана в

карлика".

"Господи Иисусе! - вскричал я. - Так вот откуда берутся

призраки, ужасающие всех бывших в библиотеке?"

"Возможно. Во всяком случае отлично придумано, -

Вильгельм читал надпись над зеркалом: "Сuper thronos viginti

quatuor". - Это мы уже видели. Но в той комнате не было

зеркала. А в этой, наоборот, нет окон, хотя она и не

семиугольная. Где же все-таки мы находимся? - Он осмотрелся и

подошел к шкалу. - Адсон, из-за этих несчастных oculi ad

legendum[2] я совершенно беспомощен. Прочти мне несколько

названий".

Я взял наугад одну книгу. "Здесь не написано".

"То есть как? Вот же надпись! Где ты читаешь?"

"Это не надпись. Это не буквы алфавита. И не греческие

-их бы я узнал. Какие-то червяки, змейки, мушиный кал..."

"А, по-арабски. И много таких?"

"Довольно много. А, вот - волею Господней - одна

по-латыни. Аль... аль-Хорезми, "Тавлеи"..."

"Астрономические табулы! Таблицы аль-Хорезми в переводе

Аделярда Батского! Редчайшая книга! Дальше!"

"Иса ибн Али, "О зрении...", Алькинди, "О лучеиспускании

звезд"". "Теперь посмотри на столе".

Я приподнял крышку огромного лежавшего на столе тома "О

тварях". Он открылся на изумительной миниатюре, изображавшей

очень красивого единорога.

"Хорошая работа, - кивнул Вильгельм, который рисованные

образы различал лучше, чем литеры. - А та книга?".

Я прочел: ""О чудищах различнейших пород". Здесь тоже

иллюстрации, но по виду более старинные".

Вильгельм сощурился, вглядываясь в лист. "Это ирландская

монастырская миниатюра примерно пятисотлетней давности. Книга с

единорогом, судя по всему, значительно более поздняя, похоже -

французской школы".

И снова я поразился его учености. Мы отправились дальше.

Прошли в следующую комнату, оттуда - в анфиладу из четырех

залов, в каждом по окну, каждый заполнен книгами на незнакомых

языках. В некоторых шкалах стояли сочинения по магии и

оккультизму. Но в конце концов мы опять уперлись в стену и были

вынуждены проделать весь путь в обратном направлении, так как в

последних пяти комнатах никаких боковых выходов и ответвлений

не наблюдалось.

"Исходя из наклона внутренних углов комнат, - сказал

Вильгельм, - можно предположить, что мы в другой пятигранной

башне. Но центрального семиугольного зала что-то не видно.

Наверное, я ошибаюсь".

"А окна? - спросил я. - Откуда тут вообще столько окон?

Не могут же все комнаты выходить на улицу".

"Почему? А внутренний колодец? Многие окна смотрят

вовнутрь, в восьмиугольный двор. Днем это, вероятно,

ощущается... за счет неодинаковой яркости освещения... Днем,

думаю, мы сумели бы определить и взаимное расположение комнат

по углу падения солнечных лучей. Однако сейчас ночь, а ночью

все окна одинаковы. Пошли назад".

Мы вернулись в зал, где зеркало. Оттуда был проход вбок

через третью, еще неопробованную дверь. Дальше открывалась

анфилада из трех-четырех комнат. И вдруг мы заметили, что в

самой последней комнате горит свет.

"Там кто-то есть!" - вскрикнул я сдавленным голосом.

"В таком случае он уже видел наш фонарь", - глухо

отозвался Вильгельм. Фонарь он, впрочем, тут же прикрыл рукой.

Мы застыли. Тянулась минута, за ней другая. Свет в дальней

комнате мерцал все так же, не угасая и не усиливаясь, движения

не было слышно.

"Может быть, это только светильник, - сказал Вильгельм.

- Один из тех, которые тут расставлены нарочно, чтобы внушить

монахам, будто в библиотеке обитают привидения. Надо разузнать,

что это. Ты оставайся, загораживай свет, а я подберусь и

посмотрю, что там".

Я, все еще не в силах успокоиться, что свалял такого труса

у зеркала, ухватился за эту возможности оправдать себя в глазах

Вильгельма и поспешно перебил его: "Нет уж, пойду я. А вы

побудьте тут. Я ловчее, меньше и легче. Если увижу, что там все

в порядке, - кликну вас".

Так я и сделал. Вжался в стену и бесшумно двинулся на

огонь, крадучись, как кот - или как послушник, пробирающийся

ночью в кладовую за козьим сыром (по этой части в Мельке я не

знал себе равных). Вот наконец и освещенная комната. Я пополз

по стене и укрылся за колонной, служившей дверным косяком.

Заглянул внутрь. Никого. На столе зажжена лампада и сильно

коптит. Лампада иной формы, чем наш фонарь, - больше

напоминает низкое кадило, а в нем даже не горит, а как-то вяло

тлеет непонятная густая масса, и все завалено легким пеплом.

Я набрался храбрости и вошел. На столе возле кадила -

открытая книга с пестрым рисунком. Я глянул на страницу. По ней

тянулись четыре яркие ленты - желтая, цвета киновари,

бирюзового и жженой кости. Из-за лент выглядывало чудище:

страхолюдное собою, некий дракон о десяти головах, цеплявшийся

хвостом за небесные светила и сшибавший оные на землю. И

внезапно прямо у меня на глазах эта зверюга ожила и

зашевелилась. Чешуя посыпалась с ее хвоста, и как будто тысяча

серебряных блях взлетела в воздух и стала кружиться вокруг моей

головы. Я отпрянул и увидел, как валится вниз потолок комнаты,

чтоб расплющить меня об пол. Множество змей шуршало и свистело

повсюду, ходило кругами, но не страшно, а как-то даже приятно,

и явилась жена одетая в свет, которая приблизила рот к моему

рту и стала дышать в лицо. Я оттолкнул ее обеими руками, но

руки как будто уперлись в книжный шкап, и тут же книги начали

разрастаться до необычайной величины. Я уже не понимал, где я,

кто я, где земля, где небо. Посреди комнаты показался Беренгар,

смотревший со злорадной усмешкой, весь сочась похотью. Я закрыл

лицо руками, но мои руки почему-то переродились в жабьи лапы -

скользкие, липкие, перепончатые. Наверное, я кричал. Рот залило

страшной горечью. Разверзлась черная пустота, и я сорвался и

ухнул в нее. Я падал... падал... Больше ничего не помню.

Очнулся я как будто через несколько столетий. Какие-то

удары мучительно отзывались в моем черепе сильнейшей головной

болью. Подо мной был твердый пол. Я лежал на нем, а Вильгельм

хлопал меня по щекам, приводя в чувство. Мы находились уже в

другой комнате: перед глазами плясала вывеска "Requiescant a

laboribus suis"[1].

"Ну, ну, Адсон, - приговаривал Вильгельм. - Все хорошо,

все в порядке..."

"Осторожнее, - зашептал я в ужасе. - Там чудище..."

"Никакого чудища. Я нашел тебя в бреду у изножья стола, на

котором раскрыт прекрасный мозарабский апокалипсис: слева жена,

облаченная в солнце, справа дракон. Я определил по запаху, что

ты надышался какой-то дряни, и тут же тебя вытащил. У меня

голова тоже заболела". "Но я там видел..."

"Ты ничего не видел. Это курятся дурманящие травы. У них

своеобразный запах. Арабская смесь. Вероятно, та самая, которую

Горный Старец давал нюхать своим гашишинам, посылая их на дело.

Вот как объясняется загадка мистических видений. Кто-то жжет по

ночам зелья, дабы внушить нежелательным посетителям, будто

библиотека охраняется адскими силами. Так что же тебе,

собственно, померещилось?"

Я сбивчиво рассказал ему, что помнил из своего кошмара.

Вильгельм улыбнулся: "Наполовину это развитие увиденного в

книге, наполовину - голоса твоих скрытых страхов и подавленных

желаний. Из этого и слагается дурманящее действие трав. Завтра

поговорю обо всем этом с Северином. Он, вероятно, знает гораздо

больше, чем прикидывается... Да, тут травы, только травы. Без

всяких некромантских манипуляций, о которых толковал

стекольщик. Травы, зеркала... Закрытое поместилище мудрости

защищено множеством хитрых и мудрых уловок. Мудрость

использована для помрачения, а не для просвещения. Это мне не

нравится. Какой-то извращенный ум заведует святым делом -

защитой библиотеки... Тебе, Адсон, досталось сегодня. Ты на

себя не похож. Идем обратно. Тебе нужна вода, свежий воздух. А

эти окна открыть нечего и пытаться. На такой-то высоте... И как

они могли предположить, что Адельм отсюда выкинулся?"

Итак, Вильгельм скомандовал идти обратно. Как будто это

было так просто! Мы знали, что лестница вниз шла только из

одной башни - из восточной. А мы-то где находились в тот

момент? Всякое представление было утрачено. Мы блуждали

вслепую, наобум, все больше уверяясь, что выход отыскать

невозможно. Я все медленнее переставлял ноги, плелся еле-еле,

терзаемый рвотными позывами. Вильгельм тревожился из-за меня и