Geum.ru

Н. Д. Зверева Расстрельные 30-е годы и профсоюзы

Вид материалаРеферат

Содержание


5. Театр марионеток
Подобный материал:
1   ...   18   19   20   21   22   23   24   25   ...   39

5. Театр марионеток



Два предпоследних дня заседаний VI пленума ВЦСПС, 13-14 мая, отмечены небывалым накалом обвинений в адрес высшего профсоюзного руководства. Инициатором того, чтобы критика звучала с трибуны, а не ограничивалась обменом мнениями в кулуарах, «шушуканьем по углам», был Каганович. Однако за ним стояла фигура самого генерального секретаря ЦК ВКП(б). В условиях тоталитарного режима, сложившегося в стране, все нити руководства жизнью государства и общества находились в руках лично Сталина, Политбюро, ЦК партии. Как свидетельствуют архивные документы, без разрешения Политбюро не могло быть принято ни одно постановление правительства, ни один Указ Президиума Верховного Совета СССР. На заседании Политбюро и Оргбюро подтверждались почти все решения центральных органов профсоюзов, комсомола и других массовых общественных организаций.

Страна была похожа на театр марионеток, которые приводились в действие через сложную систему нитей управления. Но главный кукловод предпочитал оставаться в тени, лишь время от времени появляясь в свете рампы для сбора аплодисментов и восторженных возгласов. Каганович и Андреев выступали на пленуме надежными исполнителями воли Хозяина, управляя всем ходом пленума и хором критики. Однако, как показывают стенограммы, содержание ее зачастую выходило за дозволенные рамки.

Кагановичу, который, в отличие от сдержанного Андреева, вел себя раскованно и непринужденно, напористо и властно, приходилось по ходу прений комментировать некоторые выступления, давать оценку неправильным, с его точки зрения, утверждениям.

Острая ситуация сложилась при обсуждении кандидатур нового состава президиума и секретариата ВЦСПС. Выяснилось, что далеко не все собравшиеся участники пленума знали, кто входил в состав этих руководящих органов. Это обнаружилось при выступлении редактора газеты «Труд» Попова. Заявив о необходимости кардинального изменения состава президиума, Попов обратился к залу, знает ли он список президиума? «Нет», – раздались голоса. Тогда Попов обнародовал список, подчеркнув, что из 24 человек 9 порвали с профсоюзной работой и должны быть выведены из состава президиума. Попов назвал некоторые имена: Полонский, Перепечко, Цихон, Дрожжин, Смирнов, Юревич, Степанов – многие из них перешли на хозяйственную работу, Горева (учится в Промакадемии), Карпов (судьба не известна) – голоса из зала: «арестован». Еще хуже, продолжал Попов, с кандидатами в члены президиума. Из 39 человек 19-20 никакого участия в руководстве профдвижением не принимают: Филиппов, Дашнева, Чернухин, Мороз, о котором на пленуме говорили «не тот человек», «бюрократ, какого свет не видывал», Соколова, Боярский (порвал связь с профсоюзами), Комиссаренко и др. Попов остановился и на кандидатуре первого секретаря ВЦСПС. «О тов. Швернике говорили, что он добрый, мягкий, – сказал редактор газеты "Труд", – но такая мягкота и доброта в политике есть либерализм. Среди профсоюзных руководителей нет человека такого калибра, который мог бы руководить ВЦСПС. Отсюда желание, чтобы ЦК партии дал тов. Андреева. Перестройку способно осуществить только новое руководство».

В таком ключе высказывались и другие выступавшие. Многие, положительно оценивая Шверника, как человека мягкого и преданного большевика, не видели в нем руководителя крупного масштаба, личность которого соответствовала бы задачам профсоюзов в повороте к развернутой социалистической демократии. Одни напоминали сталинские слова о том, что при крутом повороте можно «вылететь из тележки»; другие предрекали, что он может «выпасть из люльки». С.О.Котляр заявил о безликости Шверника и других секретарей. «Ни в одном ЦК союза, – говорил он, – нет таких безличных людей, такой беспомощности, как у секретарей ВЦСПС». Выражая свое мнение о Швернике, он сказал: «Мы к нему как к человеку относимся с большой любовью. Но как к руководителю профдвижения у меня большие сомнения, что он справится с этим участком. Все знают, что он страдает безрукостью, это не хозяин».

Котляр высказал то, что волновало многих – отсутствие хозяйской хватки у профсоюзного руководства. Но профсоюзники, видимо, еще не понимали, что при наличии Хозяина страны второй хозяин (даже в рамках профдвижения) был не нужен. Партии был нужен исполнитель, который бы безоговорочно проводил ее политику в массы. И вот тут выступающие наткнулись на железобетонную стену непонимания...

Характерная черта Шверника, о которой говорили многие присутствующие, включая Кагановича, это умение молчать. Так, Артюхина рассказывала, что некоторые секретари работали прочив Шверника. Он об этом знал, но молчал, «либерализмом в профсоюзах заразился», по мнению Артюхиной. Подобное качество с точки зрения выступавших было присуще и двум другим секретарям – Аболину и Евреинову, живущим, как сказала одна из выступавших, по принципу: «Помолчи, за умного сойдешь». Что стояло за этим молчанием – выдержка или страх ошибиться, попасть не в ту струю? В первую очередь, конечно, страх – перед партией, перед главным кукловодом страны. Это прекрасно понимал и Каганович. В одном из своих выступлений перед профсоюзниками он бросил им в лицо: «Вы боитесь упрек получить в небольшивизме, это перерастает в боязнь и действительный небольшивизм, потому что вы начинаете свыкаться, начинаете раздражаться своим бессилием, и вы ходите желчными. Вы политически не активны, скованы... У вас начинается боязнь от боязни».

Линия, которую по заданию Сталина проводили на пленуме его эмиссары, заключалась в том, чтобы вывести профсоюзы из оцепенелости, из состояния пассивности и втянуть в активную поддержку политики Сталина. Принятие новой демократичной Конституции СССР, предстоящие всеобщие равные тайные выборы в высшие органы государственной власти должны были создать в мире иллюзию эволюции советской системы в сторону правового общества, и в этом спектакле определенная роль отводилась профсоюзам как самой массовой общественной действующей организации. Но сначала их надо было вывести из того кризиса, в котором они оказались по вине партии. Выступая на заседании комиссии пленума при обсуждении его резолюции, Каганович поучал собравшихся: «В общественной работе главный стимул – политическое нутро, политическое убеждение. Сколько я не наблюдал людей, у которых политическая какая-то неясность, у них руки не так действуют, язык не так привешен, глаза другие, они ходят затравленные. Вы сами себя загоняете в угол. Вы должны стать политически активными»2. А это означало поддерживать и проводить в жизнь установки партии, Сталина. Однако некоторым установкам участники пленума попробовали сопротивляться. Их явно не устраивал Шверник в качестве руководителя профдвижения. Практически об этом говорили все 59 человек, выступавших по докладу Шверника. Так, ленинградка Е.Н.Егорова, семь лет проработавшая под руководством Шверника в профсоюзах, при хороших с ним взаимоотношениях, с большой принципиальностью заявила: Шверник не может быть на данном этапе руководителем профдвижения – «не потому, что он плохой партиец, а потому, что он сидит не на той полочке, которая ему по силам». Каганович посмотрел на недостатки Шверника с другой стороны: «Дело не только в мягкости, а дело и в том, что тов. Шверник как-то не чувствовал себя человеком на 100% отвечающим, на 100% имеющим власть первого секретаря».

Наверное, это были самые страшные дни в жизни Н.М.Шверника. Колесо фортуны могло легко повернуться в любую сторону. Безудержная критика, по сути санкционированная посланцем Сталина, прямые требования участников пленума о замене руководства ВЦСПС давали повод Швернику думать в лучшем случае об отставке. Но ведь можно было и легко угодить в ведомство лучшего «демократизатора» Нжова. Достаточно было, например, придать значение словам стахановки Новиковой, которая, задавая вопрос, почему Шверник ничего не сказал в докладе о неполадках в секретариате, упомянутых в передовице газеты «Правда», заявила: «В чем дело? Может быть, это хуже, чем троцкизм». К счастью для Шверника, эти слова работницы, вряд ли понимавшей, что такое троцкизм, остались без внимания. Но при большом желании и их можно было бы пустить в ход.

Как заметил участник пленума Максимов, тоже критиковавший первого секретаря ВЦСПС: «Тов. Шверник сильно и хорошо переживал». Он мужественно выдержал все атаки, не проронив ни слова до того дня, когда на заключительном заседании комиссии пленума к нему не обратился Каганович «Ну, ты хоть слово скажи, тут твой народ сидит». И тогда Шверник, уже осмелевший, так как к этому времени стало ясно, что его оставляют на своем посту, выступил с заключительной речью – уверенной, твердой, местами ироничной, когда он говорил о своих «милых друзьях» из президиума и секретариата, которые в течение двух недель муссировали его недостатки как руководителя. Он давал понять присутствующим, что готов соответствовать возросшим требованиям партии и рабочего класса. С большим достоинством Шверник заявил на пленуме: «Считаю неправильной постановку вопроса, когда выступающие говорили, что Шверник – хороший товарищ, большевик и т. д. Нужно исходить из политической оценки руководства ВЦСПС в принятой резолюции пленума ВЦСПС. Только так можно понять недостатки. Много было сказано горькой правды, что не может пройти мимо ушей... Но позвольте спросить моих милых друзей – членов президиума (аплодисменты зала), которые изо дня в день участвовали в работе, где же вы были, вы что – политически не несете ответственности?» Шверник подчеркнул, что каждый член президиума несет ответственность за те документы, которые исходят от имени этого коллективного органа: «Президиум и я в том числе не мог дать правильного политического анализа работы профсоюзов. Это наша слабость. Президиум работал канцелярско-бюрократическим методом, систематически запаздывал с разрешением важнейших вопросов профдвижения».

Это была тронная речь первого секретаря ВЦСПС. Выборы были еще впереди, но после выступлений Кагановича и Андреева, предложивших оставить Шверника на своем посту, исход выборов был уже предрешен.

Но тут возникает еще одна загадка VI пленума ВЦСПС: как случилось, что после такой мощной критики Шверник остался первым секретарем? Если это было заранее решено в ЦК ВКП(б), а точнее – Сталиным, то зачем нужно было подвергать Шверника такому унижению, обрушивать на его голову шквал критики и наносить урон его и без того невысокому авторитету? Аргумент Кагановича в пользу критики и самокритики, которая «плохих людей очищает, а хорошему человеку помогает изжить естественные человеческие слабости и сделать более сильным работником», звучал не очень убедительно и даже зловеще, когда он привел в пример «почетных товарищей» Постышева и Шеболдаева. Их на пленуме ЦК ВКП(б) проработали, по словам Кагановича, и вдоль, и поперек. Если учесть, что после такой критики эти известные партийные работники были сняты со своих постов, а после вообще лишились жизни, то тут было над чем задуматься. Однако со Шверником этого не произошло. Напротив – ему оказали доверие. Почему? С одной стороны, такая беспощадная критика делала Шверника заложником Сталина – он был взят «на крючок» и в случае непослушания всегда мог быть отправлен в места отдаленные. С другой – и это было самое главное – в условиях тоталитарного сталинского режима партии был нужен во главе профсоюзов руководитель именно такого типа: послушный исполнитель, надежный проводник его политики в массы. И нужны были послушные управляемые профсоюзы. Они были важны в глазах мирового сообщества как составляющая часть системы социалистической демократии. «ЦКВКП(б) весьма высоко ставит профсоюзы... хорошо знает роль массовых организаций, ценит профсоюзы, знает, какую роль они должны сыграть в деле обеспечения руководящей роли рабочего класса на основе нашей Конституции», – отметил в своей речи на пленуме ВЦСПС Каганович. Но прежде всего Сталин рассчитывал через профсоюзы втянуть массу трудящихся в активное социалистическое строительство, в выполнение заданий пятилетки. Был и ближайший прагматический расчет: профсоюзы должны были принять самое активное участие в проведении кампании по выборам в Верховный Совет СССР и Советы народных депутатов, поскольку они объединяли часть потенциальных избирателей. Таким образом, профсоюзы были вовлечены в большую политическую игру в демократию. Отсюда призывы Кагановича к профсоюзам смелее ставить вопросы перед партией, не боясь оказаться с «битой мордой», драться с хозяйственниками: «Вы как бы ходатай, толкач, контролер, горлохвататель, чтобы за глотку брать». Истинное представление о роли профсоюзов было выражено в словах Кагановича: «Нужна рабочему такая организация, чтобы он мог обратиться, на которую можно накричать, боль выразить». Таким образом, по мнению сталинского посланца, профсоюзы были нужны как громоотвод для недовольства народных масс, чтобы обезопасить партию от народного гнева и переложить ответственность за все трудности и просчеты власти на плечи профсоюзов. Они представлялись сталинскому эмиссару объектом для битья – и снизу, со стороны грудящихся, и сверху – со стороны партии, которая их нещадно перетряхивала, ломала и при этом критиковала за плохую работу. «Мы пока с вами мирно разговариваем», – бросил многозначительную фразу на заседании комиссии пленума Каганович, и это было предостережением собравшимся. А когда некоторые профсоюзные работники, по словам Вейнберга, выразили обиду на партию за критику, Каганович резко заявил: «Это не вас обидела партия, это вы обидели партию». Пресекая жалобы профсоюзников на то, что они завалены кучей дел и им много приходится работать, Каганович заметил: «И муравей много работает. Дело в качестве и результатах работы». При этом делалось разграничение, подчеркивалась разница в отношении партии к профсоюзам и профсоюзным работникам. Так, после выступления на пленуме М. Н. Куркиной, которая сказала, что несмотря на плохую работу профорганов, рабочие очень интересуются профсоюзной работой, Каганович бросил реплику: «Не потому ли, что рабочие уважают профсоюзы больше, нежели сами профработники?» Играя в демократию, Каганович и Андреев, работая над резолюцией VI пленума ВЦСПС, которая, несомненно, прошла сталинскую цензуру и одобрение – не случайно она переписывалась трижды, ввели в текст фразу о возрастающей роли профсоюзов в обществе, которая с тех пор неизменно присутствовала во всех партийных и профсоюзных постановлениях на долгие годы. Отдавалась дань внимания и ВЦСПС. Так, на заседании комиссии пленума Каганович, видимо, выполняя сталинские указания, поправляя свои собственные недавние высказывания, заявил: «Я должен сообщить – это очень важное соображение тов. Сталина – он на Политбюро сказал, что ВЦСПС должен быть не просто контрольным органом, а руководящим». Каганович неоднократно подчеркивал внимание Сталина к профсоюзам. В качестве одного из аргументов он назвал такой: «Если бы тов. Сталин недооценивал профсоюзы, он двух секретарей ЦК не послал бы сюда, они бы не сидели здесь и не работали вместе с вами». Присутствующие встретили эти слова аплодисментами.

Действительно, Каганович и Андреев самоотверженно трудились на пленуме, выполняя указания вождя, – при этом Андреев больше оставался в тени, меньше произносил слов, но вносил свою лепту в разработку документов пленума и формирование нового состава президиума и секретариата. Особое внимание уделялось резолюции об отчетах и выборах профсоюзных органов. Так, в газете «Известия» 12 мая 1937 года сообщалось: «Вчера тов. Шверник сделал сообщение о работе комиссии, в которой приняли участие... Каганович и Андреев. Комиссия внесла значительные изменения в первоначальный проект резолюции об отчетах и выборах профсоюзов».

Комиссия заседала и работала над текстом с вечера до 4 часов утра. При этом и Каганович, и Андреев должны были выполнять и свои прямые служебные обязанности. Так, Каганович, который, помимо партийной работы, являлся наркомом путей сообщения СССР, сменив, кстати, Андреева на этом посту, признавался участникам пленума: «Мне выполнять функции секретаря ЦК партии на пленуме ВЦСПС и одновременно обеспечить нагрузку 95 тыс. вагонов – дело трудное». Эта работа, видимо, получила положительную оценку Сталина, так как газета «Известия» четыре дня спустя сообщала: «ЦК партии в лице тов. Кагановича и Андреева оказал огромную помощь пленуму. Они помогли разработать резолюцию по докладу Шверпика, чтобы она стала документом политического значения». Резолюцию пришлось переделывать трижды. Очевидно, окончательный вариант был принят после того, как получил одобрение Сталина. Скорее всего это произошло в один из тех перерывов между заседаниями пленума, которые вызывали недоумение у приехавших на пленум профсоюзников. Возможно, и сами эти перерывы были связаны с тем, что с документами пленума и донесениями о его работе знакомился Сталин. Каганович был одним из ближайших соратников Сталина, входил в узкий круг руководящего ядра Политбюро. Он выполнял самые «деликатные» поручения вождя по чистке партийных и профсоюзных органов. Несомненно, он регулярно поставлял Сталину информацию о работе пленума ВЦСПС. По подсчетам историков, Каганович, наряду с Молотовым, Ежовым и Ворошиловым, более всех других членов Политбюро посещал Сталина в 1937-1938 годах. В журнале, где записывались имена всех лиц, побывавших на приеме у Сталина, и время их пребывания в кабинете, на долю Кагановича приходилось 607 часов. Перерывы между заседаниями пленума ВЦСПС могли быть связаны с приемом Кагановича у вождя, который держал профсоюзы под своим неослабным контролем и придавал большое значение документам пленума, подлежащим публикации. Недаром резолюция пленума переделывалась трижды.

Заслуживает внимания то, как проходила работа комиссии пленума, где разрабатывалась резолюция. Каганович хотел создать видимость демократического обсуждения этого документа. «У нас здесь заседание не директивного порядка, – говорил он, – мы высказываем свою точку зрения, вы можете спорить, отказываться». Обратившись к Швернику, Каганович произнес: «Ты хоть два словечка скажи... каково твое отношение к тому, что мы говорим. Может быть, мы не правы». На что Шверник угодливо ответил: «Я думаю, то, что говорили Лазарь Моисеевич и тов. Андреев, это тот документ, которого от нас ждут. Недостатки связаны с отставанием, которое имеется в профсоюзах, начиная от ВЦСПС и кончая низовыми профсоюзными организациями. Самый важный момент – отрыв от масс, это связано с нарушением правил демократии». И в дальнейшем Шверник продолжал благодарить секретарей ЦК партии, особенно Кагановича, за помощь и точность формулировок.

Слова о демократии, как мяч, отскакивали от одного участника игры к другому, хотя каждый знал о несовпадении официозных тирад и реальности. VI пленум ВЦСПС, а за ним и все профдвижение, стали для партии ареной словесного демократического пустословия, ширмой, закрывающей истинное положение со свободами и правами человека, общественных организаций в стране «победившего социализма». Каганович и Андреев говорили от лица партии вроде бы правильные слова, но они расходились с существующей практикой. Демократические принципы вступали в противоречие с нормами тоталитарного режима. В заключительной речи после принятия резолюции Шверник под аплодисменты зала поблагодарил посланцев партии за помощь пленуму. «Мог пленум пройти мимо вопроса о руководстве ВЦСПС? – говорил Шверник. – Мы прошли мимо этого вопроса, если б не Лазарь Моисеевич, этого вопроса не поставили бы, если б он не пришел, не выступил с речью, не сказал, что "вы здесь хозяева, вы можете обсуждать и решать вопросы". За это мы говорим спасибо ЦК партии и Лазарю Моисеевичу»2. «Спасибо» надо было бы сказать и за то, что проект резолюции кардинально изменился. Акценты были смещены на недостатки в работе руководящих профсоюзных органов – ВЦСПС и ЦК союзов как главных виновников кризиса профсоюзов. Партия искусно свалила свою вину на профсоюзы.

Под эгидой партии VI пленум ВЦСПС принял постановление «Об отчетах профсоюзных органов в связи с выборами последних». В нем получили отражение важные вопросы, касающиеся внутрипрофсоюзной демократии. Пленум постановил ликвидировать практику кооптации в профорганизациях; восстановить выборность руководящих органов профсоюзов, их отчетность перед выборами; ввел впервые тайное (закрытое) голосование при выборах профорганов, запретил голосование списком, обязал проводить персональное обсуждение выдвигаемых кандидатур с правом отвода кандидатов; признал необходимым создать советы социального страхования при ФЗМК; обязал восстановить заключение коллективных договоров между профсоюзами и хозорганами, а также регулярный созыв производственных совещаний. Было принято решение о создании в ВЦСПС следующих отделов: оргинструкторский, культмассовой работы, социального страхования, охраны труда, заработной платы и массово-производственной работы. Были восстановлены отделы и в ЦК союзов. Пленум постановил провести в 1937 году выборы всех профорганов снизу доверху на основе критики и самокритики «с полным соблюдением широкой демократии».

Пленум выработал направления и методы работы профсоюзов на новом этапе развития страны, подчеркнул, что «забота о культурно-бытовых нуждах рабочих и служащих и улучшение культурно-массовой работы являются теперь в условиях советского строя, роста активности и культурных запросов масс важнейшим, первостепенным делом профессиональных союзов»2. Пленум принял постановление и утвердил инструкцию «Об организации выборов профсоюзных органов».

Что касалось второго вопроса повестки дня, то проект типового Устава профсоюза (с докладом выступал Н. Н. Евреинов) не был принят. По мнению Кагановича, а он выражал точку зрения ЦК ВКП(б) и Сталина, который придавал большое значение Уставу вообще и лично принимал участие в разработке проекта устава партии, комсомола, сельхозартели, проект устава профсоюза был сугубо черновой и требовал большой чеканки. В проекте устава отрицалась необходимость защитной функции профсоюзов в условиях победы социализма. Это обосновывалось отсутствием классовой борьбы. Вряд ли такой тезис мог понравиться Сталину, который говорил о том, что в условиях социалистического строительства вплоть до полной и окончательной победы социализма классовая борьба обостряется. Кроме того, подобная формулировка вызывала бы недоумение международных рабочих организаций. Пленум постановил образовать уставную комиссию (она была создана на пленуме, в нее вошло около 50 человек вместе с Кагановичем и Андреевым). Уставной комиссии было предложено переработать проект типового устава профессионального союза, созвать не позднее 1 июля пленум ВЦСПС для рассмотрения проекта устава, опубликовать его для широкого обсуждения и вынести на утверждение X съезда профсоюзов СССР.

Пленум постановил с 1 июня по 15 июля провести выборы в ФЗМК, а также с 15 июля по 1 октября провести областные конференции и съезды союзов с выборами руководящих профорганов. Всесоюзный съезд профсоюзов СССР был назначен на 20 октября 1937 года. Пленум призвал выдвинуть в профсоюзные органы лучших, наиболее активных и «преданных делу рабочего класса людей»3. Создавалась иллюзия, что именно от самих трудящихся и профсоюзов зависит подбор руководящих кадров.

Таким образом, формальная демократия восторжествовала. Однако даже самым неискушенным профсоюзникам была видна подмена принципов реальной демократии фальшивыми лозунгами и призывами. В действительности профсоюзы находились под железной пятой партии, и давление это с каждым годом усиливалось, лишало их самостоятельности. Этому способствовало и ошибочное решение VI пленума ВЦСПС, принятое по предложению Андреева, о ликвидации межсоюзных органов – советов профсоюзов всех уровней: районных, городских, областных, республиканских. Такая мера объяснялась в постановлении пленума тем, что совпрофы мешали производственным союзам «в деле лучшего обслуживания рабочих», а также тем, что при разукрупнении профсоюзов они «не в состоянии охватить все стороны жизни и деятельности профсоюзных организаций»4. В 1937 году все советы профсоюзов были упразднены. Отсутствие горизонтальных связей и крайняя дробность структуры профсоюзов облегчали партийный контроль над рабочим движением.

Внешне демократическая новая Конституция СССР реально не обеспечивала свободной деятельности общественных организаций и на деле была не более чем фасадом тоталитарного государства.