Geum.ru

Н. Д. Зверева Расстрельные 30-е годы и профсоюзы

Вид материалаРеферат

Содержание


4. Кризис руководства
Подобный материал:
1   ...   17   18   19   20   21   22   23   24   ...   39

4. Кризис руководства


Однако некоторых неискушенных профсоюзных работников продолжал волновать вопрос: а почему все-таки в течение 2,5 лет не проводились выборы? Секретари ВЦСПС Аболин, Евреинов, Вейнберг откровенно ответили: ждали платформу. Речь шла о той платформе, которую в мае 1935 года порекомендовал разработать для будущих выборов Сталин. Почему же она своевременно не была подготовлена? Поднимая этот вопрос на пленуме, председатель завкома завода спецхимии в Ленинграде Неустроева заявила о том, что ВЦСПС тормозит работу, так как неоправданно долго, более двух лет разрабатывает программу, которую ждут не дождутся профсоюзы.

Отвечая дотошным профсоюзникам на вопрос о причинах задержки с платформой и выборами, Шверник, как верный сталинец, брал всю вину на себя, на ВЦСПС: «Выборы были начаты. Однако в мае 1935 года в связи с тем, что выборы ФЗК и местных комитетов проходили неорганизованно, без необходимого руководства со стороны ВЦСПС и ЦК союзов, без широкого развертывания критики и самокритики работы профсоюзных организаций, президиум ВЦСПС по указанию ЦК партии и тов. Сталина приостановил эти выборы. Товарищ Сталин со всей остротой поставил вопрос о необходимости крутого поворота во всей работе, однако эти указания тов. Сталина ни ВЦСПС, ни ЦК профсоюзов не выполнили. Это привело к назначению и кооптации в ФЗК и МК».

В этом запоздалом объяснении событий двухлетней давности прозвучали новые нотки, и стало ясно, что именно насторожило Сталина в выборах ФЗМК в мае 1935 года: они проходили без руководства со стороны вышестоящих органов. На встрече с профсоюзными работниками Сталин, естественно, и указал соответствующие руководящие органы – ВЦСПС и ЦК профсоюзов. В действительности же речь шла о контроле со стороны партии. Володя возмутило, что профсоюзы начали выборы без руководящих указаний партии, без ее контроля, а вернее – надзора за массовыми организациями. Этого вождь допустить не мог. И он погрозил пальцем нашалившим профсоюзам – строго погрозил, после чего они долго не могли прийти в себя, боясь «высунуться», проявить инициативу. Урок был усвоен так хорошо, что профсоюзное руководство безропотно сидело и ждало «у моря погоды». И несомненно, что инициатором проведения и пленума, и грядущих выборов также являлся мудрый вождь и учитель товарищ Сталин. В своем выступлении на пленуме ВЦСПС Каганович сказал: «Вы не думайте, что ЦК партии недооценивает профсоюзы. Если бы тов. Сталин лично не уделял внимания вопросам профдвижения. .. он бы двух секретарей ЦК не послал бы сюда, они бы не сидели здесь и не работали бы вместе с вами... Кто является инициатором постановки вопроса о неудовлетворенности работы? Тов. Сталин».

Что же все-таки помешало выполнить указания вождя? Секретарь ВЦСПС Аболин признал, что «секретариат и президиум ВЦСПС 1,5 года работали под знаком ожидания платформы. Ряд вопросов – о колдоговорах, функциях в области зарплаты, охраны труда лежали, ждали платформу». От кого ждали? Естественно, от ЦК партии и лично тов. Сталина. Но об этом секретари ВЦСПС прямо не говорили. Более того, как жертвенные овцы, они шли под нож острой критики, брали вину на себя. «Мы сами себе связали инициативу, – каялся Аболин, – и сдерживали напор снизу, тормозили». А.К.Аболина на пленуме выступавшие характеризовали как человека безвольного, слабого, который ничего не решает: двери его для посетителей всегда открыты, но ни одну проблему разрешить не может. Он сам, заявив на пленуме об отставке, так сказал о себе: «Раньше (на старой работе) я был человек бузливый, а сейчас в ВЦСПС эту остроту потерял». Почему же он потерял свою прежнюю боевитость? Участник пленума С.Л.Брегман, давая оценку секретариату, его работе, назвал такую болезнь: «массобоязнь». Боязнь, конечно, была, но не перед «массами». «Я считал, – говорил Аболин, – когда приходят к секретарю, обещание можно дать только тогда, когда знаешь, что можешь его выполнить»5. Но руки у профсоюзного работника, даже высокого ранга, были связаны. Что уж тут говорить о низовых профсоюзниках! «С профсоюзами не считаются», – с горечью заявил председатель завкома Шефтолович, рассказывая о том, как единственный клуб отобрал у рабочих профсоюза среднего машиностроения райком партии, лишив тем самым завком возможности проводить общие собрания, а в красном уголке помещается всего 75 человек, да и то с трудом. «Мы беззубы, и не сумели отстоять, ставили вопрос в горкоме и где хотите – ничего не выходит».

Во взаимоотношениях с партийными органами бессильными и бесправными оказывались не только низовые профработники, но и высшее руководство профсоюзов. Даже «железный» Вейнберг, секретарь ВЦСПС, 18 лет проработавший в профсоюзах, с твердым характером человек, который был лично допущен к Сталину и оказал ему немалые услуги в борьбе с тред-юнионизмом в профдвижении, даже он признался в своей беспомощности: «Есть моя вина и в вопросе о выборах. Я предложил в начале 1935 года небольшое решение на секретариат о выборах в ФЗК, недооценив политического значения выборов, того, что это большая работа, и на ней нужно серьезную критику и самокритику развернуть и мобилизовать массы. Секретари не сумели за 2 года ее развернуть, несмотря на то, что имели указания тов. Сталина, имели ряд замечаний и критику на комиссии Политбюро, которой руководил тов. Каганович, – она указала года 2 назад, что мы не ставим остро вопросы, не прочувствовали необходимость критики и самокритики, что к этому у нас душа не расположена. А сейчас мы это остро чувствуем». Действительно, после отмашки Кагановича на секретариат обрушилась чувствительная критика. Недаром «несгибаемый» «канцелярист» Вейнберг, как его «окрестил» один из участников пленума, тоже заявил на последнем заседании о своей отставке, добавив при этом, что он себя плохим работником не считает. Третьим кандидатом «на вылет» из секретариата стал Н.Н.Евреинов, о котором участники пленума пренебрежительно говорили как о «теоретике», оторванном от жизни, от профсоюзных масс, не способном решать практические вопросы, боязливом человеке. «Секретариат не хочет брать на себя ответственность, – заявила на пленуме А.В.Артюхина. – Когда ни придешь к Евреинову – один ответ: «решай сама» или «иди сама в ЦК партии и ставь вопрос». А вопросы председатель ЦК профсоюза рабочих хлопчатобумажной промышленности Артюхина ставила серьезные – о стахановском движении, об оплате труда стахановцев, о пересмотре норм выработки, применении сверхурочных работ. В унисон звучало и выступление М. Д. Степанова, который в глаза сказал, что «Аболин и Евреинов не имеют своего мнения, обходят острые углы», когда «надо драться» – по тому же вопросу о сверхурочных – и что такие «секретари не нужны», то есть слабовольные люди. Слово «драться» нередко встречается в выступлениях участников пленума. Они отлично понимали, за что нужно драться, но не понимали или не хотели назвать – «с кем». Поэтому разговоры «о драке» сильно напоминали борьбу Дон Кихота с ветряными мельницами. Иначе понимал «драку» Каганович, приравнивая ее к массовой работе и указывая направление главного удара. «Вы вкуса к массовой работе не имеете, к драке», – говорил на заседании комиссии пленума Каганович. И тут же спрашивал: «Чтобы завкомщик поднял крик, спор с директором завода – это никогда. Вы слышали, чтобы председатель ЦК профсоюза поругался с главком, в кровь подрался? Разве можно завоевать уважение плачем, слезами? Трусливы вы».

Это было обидное и несправедливое обвинение, но профсоюзники молча его проглотили, памятуя о своих предшественниках тред-юнионистах, о «ежовых рукавицах» пока еще любимого сталинского наркома НКВД. О том, что участники пленума имели достаточное представление о реалиях советской жизни свидетельствовала реакция на слово «тройка», произнесенное Лозовским в связи с критикой секретариата, сказавшего, что от такой «тройки» (Шверник, Николаева, Вейнберг) никакой работы не будет. Зал живо отреагировал, раздались даже смех и аплодисменты. Реакция была непроизвольной: у всех на слуху в 1937 году было слово «тройка» как внесудебный карательный орган. Конечно, смешного было мало... Иной была реакция на призыв Кагановича смелее ставить вопросы в партии – «может, морду набьют, может быть, ошибаемся, но ставить надо». Присутствующие понимали декларативный характер подобных заявлений, ибо те же самые хозяйственники при поддержке партии давали «по рукам» профсоюзникам, когда те чересчур активничали. Да и сам Каганович, призывавший профсоюзников к драке, тут же внес коррективы: «Я не призываю вас к такой храбрости, чтобы эта храбрость переросла против государства».

Демагогическая риторика Кагановича была воспринята руководством ВЦСПС как призыв к игре в демократию, и секретариат в нее охотно включился. Следуя курсом самокритики, указанным партией, и демонстрируя собственную «принципиальность», Г.Д.Вейнберг заявил: «Наша большая беда в страшной неповоротливости... в трусости в постановке вопросов перед партией и правительством. ЦК профсоюзов, как подчеркивали тов. Сталин и Каганович, имеют право и должны ставить вопрос непосредственно перед партией, перед правительством». Невольно возникает вопрос: что же мешало руководству ВЦСПС воспользоваться этим правом и хотя бы вовремя созвать свой пленум, не говоря о выборах? А мешало то, что все права профсоюзов были только на словах и на бумаге, но демагогическая фразеология расходилась с реальностью и жестокой практикой. Большой зазор между словом и делом являлся характерной чертой тоталитарной системы, где даже «самая демократичная» Конституция СССР была всего лишь ее фасадом. Однако не все участники пленума понимали это и продолжали «допрашивать» секретариат и президиум ВЦСПС о причинах затяжки с выборами и пленумом и нарушениях профсоюзной демократии. «Мы ставили вопрос о созыве пленума ВЦСПС перед секретариатом и президиумом, – сказал член ВЦСПС Брегман, – но нам не отвечали ни "за", ни "против"... Говорили, мы не можем созвать пленум, нет программы». С негодованием Брегман спрашивал секретарей: «Разве работа комиссии под руководством тов. Кагановича – это малая программа? Разве беседа тов. Сталина с секретарями ВЦСПС – это не программа?». В той же плоскости были выступления Алексеева, Карклина, Степанова, Ларичева, Соболя и др. Опытная профсоюзница Артюхина, участвовавшая в беседе со Сталиным в 1935 году, подчеркнула: «Товарищ Сталин... указал, чтобы мы усилили участок культурно-массовой и бытовой работы. Так и говорил: "Надо профсоюзникам ворваться в быт». Как бы подогревая страсти и в то же время сбрасывая вину с партии и свою собственную, Каганович заявил: «Главное в отрыве от масс. Разве можно оправдаться, что вы ждали платформы? Резолюция о перестройке профсоюзов было принята 2 года назад. Ждали нового постановления. Ведь здесь все сказано – о задачах 2-й пятилетки, о том, что требуется большая энергия к нуждам отдельных рабочих и профессий, большая забота». Неудивительно, что и все выступавшие были единодушны в том, что основа для платформы существовала, почему же пленум вовремя не собрали и выборы не состоялись?

Секретарь ВЦСПС Евреинов так ответил собравшимся: «ЦК партии должен дать согласие на это. Мы не раз ставили этот вопрос, поручали тов. Швернику согласовать, но из этого ничего не выходило». Характеризуя первого секретаря, Евреинов отметил: «Николай Михайлович Шверник – исключительно преданный партии большевик: что сказано партией – для него свято. Это его положительная черта, которая его выдвинула как первого секретаря ВЦСПС. Но Николай Михайлович очень мягок. Когда надо было поставить вопрос остро, по-настоящему, то он так этот вопрос настойчиво не ставил... И мы, секретари, в частности я, недостаточно остро ставили вопросы».

Оценивая работу секретариата и президиума как очень плохую, член пленума Бобко указал на «мягкотелый либерализм» и напомнил о важности указаний тов. Сталина об овладении большевизмом3. Напротив, Карклин считал недостатком излишнюю централизованность в работе ВЦСПС, а также то, что «оргвопросы у нас были в загоне». «Не в аппарате надо перестраивать работу, а в низах, привлекать актив, ударников», – настаивал председатель завкома Сталинградского тракторного завода Таскай.

Главные претензии и требования были обращены к секретариату и, прежде всего, – к первому секретарю. «Все дело в Швернике, – убеждал с трибуны член пленумаг. О. Мороз. – Будучи хорошим большевиком, по своему внутреннему содержанию он не может охватить руководство профдвижением». Мороз позволил себе даже шутливое образное сравнение: «Самая красивая женщина в мире не может дать больше того, что она имеет. Тов. Шверник не может охватить больше того, что может». Об осторожности и нерешительности Шверника говорили многие, видя в этом одну из причин отсталости профсоюзов от новых задач и даже обвиняли его в развале профсоюзной работы. «Если хочешь угробить вопрос – иди в президиум», – сказал председатель ЦК профсоюза железнодорожников Ф.Г.Воропаев. Он привел такой пример: на Рязанско-Уральской дороге местные власти отбирают клуб, боремся, не получаем поддержки. Идем в ВЦСПС, даем телеграмму тов.Швернику – как об стенку горох. Опять идем в Совнарком, боремся, добиваемся... «С каким бы председателем ни разговаривал, – заметил Воропаев, – все страшно недовольны руководством ВЦСПС, все считают, что дальше так продолжаться не может. И в этом опять-таки виноват тов. Шверник». Первого секретаря ВЦСПС критиковали со всех сторон. Так, М.Н.Куркина упрекнула его за невнимание к жалобам людей: «Больше тысячи жалоб лежат неразрешенными, а тов. Шверник не интересуется этим делом, а то бы создал бюро жалоб». Председатель ЦК профсоюза работников госучреждений Карклин прямо заявил, что «нельзя допустить такое руководство, которое имелось в лице тов. Шверника», обвинив его в том, что он «с необычайной быстротой меняет установки». Даже опытная профсоюзница, член пленума Е.И.Авдеева, защищая Шверника, заметила: «Демократизм» дошел до того, что Николай Михайлович самый мелкий вопрос не может сам разрешить. Обязательно надо дискутировать, цитаты приводить... например, следует обосновать вопрос, что такому-то ЦК профсоюза надо дать 10 тыс. рублей для того, чтобы квартиру приобрести». Однако не все были согласны с таким пониманием «демократизма» первого секретаря. Кандидат в члены ВЦСПС Пархоменко пожаловалась, что ее не пускали на заседания президиума. Тут даже Каганович не выдержал и бросил реплику: «это неправильно, это грубое нарушение. У нас все члены и кандидаты присутствуют на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б)».

Кризис профсоюзов – это и кризис руководства ВЦСПС. К такому заключению пришел редактор газеты «Труд» М. А. Попов. «Два года назад, – отметил он, – были указания тов. Сталина о повороте. Тогда было больше доверия к руководству и среди рабочих, и профсоюзов, и легче было совершить этот поворот. Сейчас недостатки и извращения разрослись». Попов обвинил профсоюзное руководство в стремлении обузить самокритику, в зажиме критики и гласности. Такое выступление частично было созвучно выступлению Кагановича, подчеркнувшего, что «вопрос идет не о кризисе всех профсоюзов, а о том, что верхушка отстала от рабочих, от своих членов профсоюзов. Отстает верхушка – и не только ВЦСПС, но и ЦК профсоюзов, и завкомы».

Участники пленума упрекали Н. М. Шверника и в неумении обеспечить деловую и слаженную работу секретариата и президиума, напоминали о его частых спорах с Вейнбергом, наскокам которого он не мог дать отпор, так же, как и поставить на место других секретарей, – в частности Полонского (до его ухода из ВЦСПС), которые, по словам Стриевского, «грызлись как бешеные псы». Это грубое выражение вызвало жесткое замечание Кагановича: «Это недопустимо. Вы должны взять свои слова обратно». Стриевский извинился, но обрушился с критикой на руководство ВЦСПС в полной мере. «Гвоздь вопроса» он видел в том, что внимание профсоюзных организаций было сосредоточено на выполнении производственной программы и при этом была забыта непосредственная работа – культурно-бытовое обслуживание членов профсоюзов.

Еще несколько лет назад такое заявление означало бы самоубийство, так как повлекло бы за собой обвинение в тред-юнионизме. Да и здесь на пленуме говорилось о необходимости выкорчевывать остатки такого явления. Однако на этот раз и у Стриевского, и у других выступавших, говоривших о тяжелом положении с жильем, детскими садами и яслями, о низкой оплате труда, нарушениях трудового законодательства, правил охраны труда и других насущных жизненных проблемах, была твердая точка опоры в виде призыва Сталина «ворваться в быт». Выступавшие обвиняли руководство ВЦСПС и в развале культурно-воспитательной работы, так как президиум поторопился, идя на поводу у хозяйственников, снять отчисления хозяйственных органов на культработу, а потом уже это признали противоречащим закону.

Культура и быт были названы в постановлении пленума основным участком работы профсоюзов. Вопросы охраны труда, социального страхования также были выдвинуты в число их важнейших задач. Многочисленные факты нарушений при расходовании средств, выделенных государством на эти цели, были объявлены делом рук «врагов народа», окопавшихся в аппарате ВЦСПС, и в частности Котова, арестованного на самом деле за его поддержку «правых». В то же время, по словам председателя центральной ревизионной комиссии Талалая, президиум перевел 16 млн рублей из фонда социального страхования в свой бюджет. На питание аппарата в закрытой столовой ВЦСПС из фонда соцстраха было переведено 587 тыс. рублей, на содержание аппарата было направлено 204 тыс. рублей.

На пленуме поднимались острые проблемы, связанные с жилищным строительством, с пересмотром норм и оплатой Труда рабочих. Так, председатель завкома Челябинского тракторного завода Нетоп сообщил, что после применения новой шкалы прогрессивной оплаты труда, введенной Наркомтяжпромом, понизился заработок у 1500 рабочих. Из-за пересмотра норм выработки уменьшилась зарплата у стахановцев. В кузнечном, чугуно-механосборочном цехах зарплата рабочих понизилась на 70%, а выплаты по новой шкале прогрессивки увеличились лишь на 18%. Выступающие говорили также о необходимости возродить производственные совещания, отданные на откуп хозяйственникам, а также возобновить практику заключения коллективных договоров на предприятиях, прекратившуюся с 1933 года. Особое внимание обращалось на необходимость улучшения материально-бытового и культурного обслуживания трудящихся.

Такой крутой поворот в определении системы ценностей в профсоюзной работе был вызван резким падением авторитета профсоюзов в глазах масс, которые перестали видеть в них защитников своих насущных нужд и интересов. Поэтому о производственно-массовой работе, социалистическом соревновании, стахановском движении на этом пленуме профсоюзов говорилось меньше, чем обычно, хотя эти вопросы и получили отражение в резолюции пленума, где указывалось, что воспитание коммунистического отношения к труду и борьба за повышение производительности труда являются одной из основных задач профсоюзов. Но в постановляющую часть резолюции эти вопросы не вошли: там все внимание было сосредоточено на задачах перестройки организационной работы профсоюзов и улучшении культурно-бытового обслуживания трудящихся, условий труда и быта рабочих и служащих, социального страхования, охраны труда, обучения профсоюзных кадров.

Как отмечали выступающие, эти проблемы по существу выпали из поля зрения руководства ВЦСПС. Оно отгородилось от масс и их интересов бумажными баррикадами и не решало самых насущных вопросов. «Вы потеряли всякий вкус к массово-бытовой работе, – обвинял профсоюзников Каганович, – вы занимаетесь ею без вкуса, без аппетита, поэтому желудок работает плохо. Сложность работы профсоюзов в том, что все вопросы ее касаются – школа, квартира, больница и т. д. Если эта работа нужна, то что же вы не находите себе места?» – демагогически спрашивал посланец партии. Однако профсоюзники место свое знали, но настоящей поддержки от партии не получали.

Участники пленума особое внимание уделили проблемам организационной работы. Председатель ЦК профсоюза рабочих железнодорожной промышленности П.г. Карпов сосредоточил внимание собравшихся на непродуманности многих изменений в структуре профорганов, в частности ЦК профсоюзов, где сначала были ликвидированы отделы, остались инструкторы, потом появились «неполноценные» отделы и, наконец, произошло возвращение к старой структуре. «Скажите, – вопрошал Карпов, – для чего был нужен сложный вольт, в течение 2,5 лет дезорганизовавший всю работу, чтобы вернуться к старому исходному положению?» На реплику из зала «для перестройки» Карпов ответил жестко и решительно: «Эта перестройка у нас превратилась в анекдот. Стыдно говорить, мы не только каждый год, мы 2 раза в год перестраиваемся, потому что не умеем найти основное звено работы, занимаемся организационной шумихой, суетой».

Один из выступавших сравнил работу секретариата президиума ВЦСПС с несыгранным оркестром, да еще без дирижера3. Это был еще один камень «в огород» Шверника. С ним прежде всего связывали участники пленума плохую работу профсоюзов. Отсюда – хор голосов за отстранение Шверника, за замену его Андреевым или «другим крепким большевиком» из ЦКВКП(б). Лозовским было выдвинуто предложение вообще ликвидировать секретариат, оставив одного-двух секретарей, но это предложение Андреевым было отвергнуто. Высказывалось предложение ввести вновь должность председателя, но после многозначительной реплики Кагановича: «К старому хотите?» этот разговор сразу же прекратился.

Главная претензия к президиуму, секретариату и лично Швернику заключалась в том, что они не добивались и даже вообще не ставили важнейшие проблемы перед ЦК ВКП(б) и правительством. «Корень зла – в работе руководства ВЦСПС. Это порочная система, – заявил председатель ЦК профсоюза Шапиро. – Основной порок – келейность в работе секретариата и президиума ВЦСПС, беззубость».

Присутствующие прекрасно понимали ограниченность возможностей профсоюзов при руководящей роли партии, давление которой чувствовалось на каждом шагу, в том числе и на VI пленуме ВЦСПС. Тем не менее даже в рамках тех декларативных прав, которыми обладали профсоюзы, при настойчивости руководства ВЦСПС можно было бы добиться, по мнению участников пленума, разрешения особо животрепещущих проблем. Даже Каганович был вынужден сказать об этом. «Чтобы руководить, надо быть руководителем, – заявил он. – Все несчастья тов. Шверника в том, что он не имеет мужества и смелости своевременно ставить в директивных органах необходимые вопросы. Он боится этого». Однако в выступлениях на пленуме было мало примеров того, как профсоюзникам удавалось добиваться принятия необходимых мер. Положительных решений в ряде случаев добивались те, кто был впрямую связан с партийным руководством. Так, М.Е.Чувырин, член ЦКВКП(б), рассказал о том, как удалось, обратившись в промотдел ЦК ВКП(б), быстро разрешить вопрос о прогрессивной оплате труда, урегулировать вопрос о жилстроительстве. Чувырин подчеркнул, что необходимо смелее ставить перед директивными органами – перед ЦК партии и Совнаркомом вопросы охраны груда, зарплаты, соцстраха, контроля в рамках прав, предоставленных профсоюзам3. Обращаясь к Швернику, прибывший из Харькова М.Г.Максимов призвал первого секретаря ВЦСПС: «Возьми вожжи в руки, а сам твори политику, не отрывайся и ставь вопросы в том доме на площади, представителями которого являются тов. Андреев и Каганович». Выступая в духе требуемой самокритики и критики, участники пленума были едины в одном: «Слабовато наше руководство и лично тов. Шверник». Эту оценку озвучил в своем выступлении председатель ЦК профсоюза рабочих азотной промышленности и спецхимии Локшин. Исходя из ленинского определения роли профсоюзов как приводного ремня от партии к массам, он осторожно поднял проблему ответственности партии за профсоюзы, подчеркнув, что «ремень» должен иметь и обратное движение, чтобы партия знала, что делается в массе, какие у нее нужды, запросы. С точки зрения Локшина, Шверник, как «глубоко партийный человек, хороший товарищ, честно передавал нам указания ЦК партии, правительства». Но этим его роль и ограничивалась. Приводной механизм работал только в одном направлении – от партии к массам, причем именно как ремень, который подхлестывал самую массовую организацию, заставляя ее то поворачиваться «лицом к производству», то к культурно-бытовым нуждам отдельного человека, то лицом «к развернутой демократии». Профсоюзы, как флюгер, поворачивались в ту сторону, откуда дул ветер очередных перемен. В таком непрерывном вращении нетрудно потерять ориентацию, что и случилось с руководством ВЦСПС. Оно, по мнению председателя ЦК союза железнодорожников Воропаева, не сумело «дать вчерне такие предложения, которые бы удовлетворили ЦК». Отсюда долгое ожидание сигнала сверху, разрешения провести пленум, а также ожидание платформы к выборам. Отмечая недостаточную настойчивость Шверника в этом деле и секретариата в целом, Н. Евреинов, как бы извиняясь за «руководящую и направляющую силу», объяснял участникам пленума: «В ЦК партии очень много вопросов, и у них не всегда есть время тот или иной вопрос решать». Действительно, партия в это время была занята подготовкой публичных обвинительных судебных процессов над оппозицией – реальной и мнимой, и ей было не до профсоюзов. Но после принятия новой Конституции СССР и перед подготовкой выборов в Верховный Совет СССР и местные Советы народных депутатов партия «вспомнила» о профсоюзах как о самой массовой общественной организации, обладающей, кроме всего прочего 22 млн голосов потенциальных избирателей. А чтобы у профсоюзов не было никаких поводов для упреков, партия возложила всю вину за нарушения профсоюзной демократии, за срыв выборов на руководящие профсоюзные органы. Так, Каганович на VI пленуме ВЦСПС твердо заявил: «ВЦСПС и ЦК профсоюзов должны были поставить вопрос об ускорении съездов профсоюзов». И развивая свою мысль, отметил: «Тов. Шверник может сказать: как же так, была комиссия (Политбюро), обсуждали вопросы... Но кроме комиссии у нас дел много, а вы отвечаете – и вас не тревожили. Вы должны были сказать: разрешите нам созвать съезд. Такого слова мы не слышали». Таким образом, виновник был найден: профсоюзное руководство в лице ВЦСПС, которое не попросило разрешения провести выборы в своих организациях. С точки зрения Ф.г. Воропаева, руководство ВЦСПС не понимало суть грядущих перемен и «вынужденно соглашалось с тем, что им навязывают и предлагают»2. Слова о навязывании в речи Воропаева звучали двусмысленно. Выражая свое неверие в то, что имеющееся руководство ВЦСПС может перестроить работу, Воропаев назвал свежий факт: решение VI пленума ВЦСПС, подготовленное специальной комиссией ВЦСПС, в состав которой входили Шверник, Евреинов, Лозовский, «подверглось троекратному большевистскому направлению». По словам Воропаева, «громадный актив большевиков-коммунистов, профсоюзных работников на этой постановке вопроса, принятии этих предложений обанкротился. Все эти предложения, если говорить по совести, составлены Центральным комитетом». В связи с этим Воропаев, как и многие другие выступающие, потребовал полной замены руководства ВЦСПС, чтобы «мы не ходили с повешенными носами, с тем позором, в котором очутились на этом пленуме».

Вольно или невольно, но в выступлениях подспудно обнаруживалась обременительная зависимость профсоюзов от партии, ее диктат по отношению к самой массовой общественной организации при отсутствии ответственности за состояние профдвижения. Именно в таком ключе прозвучало резкое и острое выступление председателя ленинградского обкома профсоюза рабочих хлопчатобумажной промышленности Карпицкой. Она сделала неожиданное и смелое заявление: «Можно поставить вопрос перед ЦК партии и тов. Андреевым о том, почему ЦК так мягко, так терпеливо подходит к недостаткам работы и руководству со стороны ВЦСПС?» Это было похоже на обвинение партийной верхушки. Карпицкая подчеркнула, что о плохой работе профсоюзов говорит и партия, и рабочая масса. Одни участки работы (колдоговора) ликвидированы, другие совершенно заброшены (рабочий контроль, производственные совещания). «Это случилось "под славным руководством ВЦСПС", – сказала Карпицкая. – Мы, члены пленума ВЦСПС, вправе спросить у тов. Шверника и секретарей ВЦСПС, как вы дошли до жизни такой?»1 Ответ на пленуме Карпицкая не получила. Но вскоре после пленума она была арестована как «враг народа». И вот уже на другую участницу пленума Подлегаеву начались гонения только за то, что она была знакома с Карпицкой, выступала следом за ней на пленуме и даже ночевала в одной комнате с нею и еще одной стахановкой. Но до ее ареста дело не дошло... В сущности каждый участник пленума вслед за Карпицкой мог бы предъявить счет партии за срыв выборов, задержку пленума и многое другое. Но это было бы равносильно гибели.

Итак, выборы в ФЗМК своевременно не состоялись потому, что представленные профсоюзным руководством предложения не устраивали партийную верхушку. Ссылка Кагановича на недостаточную настойчивость профсоюзных руководителей, на их неумение или нежелание «драться» при постановке вопросов была лишь частью правды. Партия сама выбила у профсоюзов опору, фактически лишив их первородной защитной функции, увидев в этом проявление тред-юнионизма, породила страх и боязнь у профсоюзных работников в отстаивании своих прав и интересов. Каганович, говоря о пассивности и страхе ЦК профсоюзов, сам же правильно указал причину: «боязнь попасть в тред-юнионисты, боязнь противопоставить профсоюзы государству». А дальше в выступлении секретаря ЦК ВКП(б) последовал демагогический и совсем непонятный вывод: «это и есть оппортунизм, начало тред-юнионизма». Как же тут не растеряться профсоюзным работникам? О том, какие меры применялись к «оппортунистам» и «уклонистам», они знали на примере судьбы Томского и его сторонников. Известно им так же было и о методах нового наркома НКВД, секретаря ЦК ВКП(б) Н. И. Ежова, который еще недавно был объявлен главным борцом за насаждение демократии в профсоюзах. Так, рассказывая на пленуме о своем разговоре с бывшим секретарем ВЦСПС Полонским, заявившим, что «на 50% ВЦСПС надо взорвать», председатель ЦК профсоюза бумажников Иванов ему ответил: «Если мы станем взрывать ВЦСПС, то, безусловно, будем скоро в апартаментах Ежова».

Страх стал той силой, которая сковала профсоюзы и руководство ВЦСПС. Поэтому секретарь ВЦСПС Шверник, боясь сделать шаг влево или вправо, не надоедал своими просьбами ЦК партии и тов. Сталину и терпеливо ждал, когда «сверху» придет указание провести выборы или созвать пленум. В глазах профсоюзной массы и профработников такой руководитель воспринимался лишь как передаточный механизм от партии к массам, как исполнитель. Неудивительно, что участники пленума настойчиво требовали заменить Шверника.