И Олега Лекманова Предисловие и примечания Олега Лекманова
| Вид материала | Документы |
- Хронология событий VI-XVII, 332.26kb.
- План лекций в рамках общероссийского патриотического проекта «Общее дело» на тему:, 8.83kb.
- Повесть временных лет. Предание об основании Киева. Орусских племенах. Легенда о призвании, 11.96kb.
- Мотивов в «Афганских рассказах» Олега Ермакова, 234.27kb.
- Русанова Олега Николаевича в совершении преступления, предусмотренного ст. 290, 4002.94kb.
- Программа конференции «Развитие сельского туризма в Псковской области как фактор роста, 57.07kb.
- Выступление губернатора липецкой области олега королева перед представителями американской, 144.79kb.
- Одинцова Ольга Александровна, учитель русского языка и литературы. Моу «Средняя общеобразовательная, 102.72kb.
- Четвертый тупик Олега Кошевого, 2459.48kb.
- Князь Святослав Часть Хазарский поход Глава Вятичи, 2577.37kb.
НЕЗАКОНЧЕННЫЙ СПОР. (О СПОРЕ В РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОМ ОБЩЕСТВЕ)
(ОТРЫВОК)
…Волевых, творческих споров ходит теперь много. Правда, не на улице, не там, где мертвенность спора прикрывается искусственной, картинной дуэлью футуристов с акмеистами, и где тип «итальянского» нео-буржуя становится символом героизма, а в более скромных, организованных ячейках нашей интеллигенции.
Печатается по: Д. Философов Незаконченный спор. (О споре в религиозно-философском обществе) // Речь. 1914. № 46 (16 февраля). С. 2.
<Без подписи>
«ПРОБУЖДАЕМСЯ МЫ ИЛИ НЕТ?»
(ОТРЫВОК)
Современные течения в литературе – акмеизм и футуризм он <Г. И. Чулков. – Сост.> охарактеризовал как «наше падение».
Печатается по: <Без подписи>. «Пробуждаемся мы или нет?» // День. 1914. № 53 (24 февраля). С. 2.
В. Львов-Рогачевский
ИЗ ЖИЗНИ ЛИТЕРАТУРЫ. В ЛАГЕРЕ СИМВОЛИСТОВ
(ОТРЫВКИ)
В пятницу, десятого января, во Всероссийском Литературном Обществе, заседания которого становятся все более интересными и все более популярными, были горячие прения по поводу доклада Г. И. Чулкова: «Пробуждаемся ли мы?». Этот же доклад был повторен в Тенишевском училище и закончился диспутом. Оба раза мне пришлось выступать, причем моя речь в Тенишевском училище была оборвана председательским звонком на полуслове. Мои десять минут истекли, и я должен был уступить очередь другим восьми оппонентам.
В 1904 году Георгий Чулков выпустил книгу – сборник критических статей под заглавием «Покрывало Изиды». Во всех статьях проводилась мысль о кризисе символизма; об этом же весьма определенно было заявлено и в предисловии. Мысли о кризисе символизма занимали меня уже в 1905 году, и на страницах «Вопрос<ов> жизни» я писал: «Декадентская литература, желанная в свое время и необходимая исторически, по-видимому, сменяется новым культурным движением». («В. Ж. 1905 г. № 6»). А в 1907 г. я поместил в газете «Товарищ» (№ 337) статью «Молодая поэзия», в которой, между прочим, было сказано: «Символизм, окрашенный в сторону реализма, известного теперь под именем мистического анархизма».
Это было время, когда С. Городецкий во II сборнике «Факелов» в беседе с Георгием Чулковым поспешил со своей обычной самоуверенностью объявить: «Каждый поэт должен быть мистиком-анархистом, потому что как же иначе… Неужели только то изображу, что вижу, слышу и осязаю».
Теперь во время доклада и во время диспута никто не вспомнил о мистическом анархизме, быстро отошедшим в область истории, говорилось о «мистическом мироотношении», и докладчик молчал о кризисе символизма как школы. <…>
Если вы прислушаетесь к тому, что говорят сами мэтры, отцы русского символизма, Д. С. Мережковский, Ф. К. Сологуб, Валерий Брюсов, К. Бальмонт, вас поразит, что все они приходят теперь к тем аргументам и к тем обвинениям, которые высказывали реалисты уже давно. Духовные дети символизма адамисты-акмеисты, вчерашние символисты идут дальше и аргументацию смешивают с бранью. Дети глумятся над символистами, и талантливый поэт Сергей Городецкий с веселым детским остроумием говорит о «Промотавшемся папаше». Нас, реалистов, надо признаться, этот тон коробит, Сергею Городецкому, выступающему от лица целой группы, пора уже сбросить «костюм бебе». Право, «милый поэт» давно уже не так юн, как ему кажется.
Кстати замечу, что с таким же бесшабашно-развязанным тоном Сергей Городецкий говорит о реализме, стремясь подчеркнуть, что поэты, явившиеся в костюме Адама и пока ничего не предъявившие, кроме четырех страничек манифеста, не имеют ничего общего с реализмом, этим «облысевшим стариком». <…>.
Восстание символистов «на себя», уход из лагеря символистов Сергея Городецкого, Гумилева, Мандельштама, недавних «учеников» в мир вещей, в мир жестокой вещности, все это говорит слишком красноречиво о новых настроениях, о крушении неоромантизма.
Правда, эгофутуристы снова попытались воскресить любовь к непонятному, снова воспевают божественный эгоизм, снова рвут связь искусства с жизнью, связь идеи с образом! Но они ничему не научились, для них уроки отцов пропали даром, они заболели возвратным тифом. Их уличный триумф только подчеркивает крушение символизма. <…>
Выступление адамистов-акмеистов – это признание победы реализма.
Печатается по: В. Львов-Рогачевский Из жизни литературы. В лагере символистов // Современник. 1914. Кн. 2. С. 101-111.
<Без подписи>
ЛЕКЦИЯ ГЕОРГИЯ ЧУЛКОВА
Под заглавием «Пробуждаемся мы или нет?» Георгий Чулков рассмотрел третьего дня в интересном докладе жизненную и моральную ценность новейших литературных течений, отправляясь от истин, исповедуемых символизмом. В понимании докладчика символизм соединяет реальность видимую и преходящую с вечной и последней реальностью, рассматривая явления жизни как символы иной, непреходящей ценности. Это делает из символизма не какую-либо литературную школу, а известное мироотношение, в котором тесно переплетаются индивидуальные и общественные ценности, ставя художника или поэта в глубокую связь с жизнью во всех ее формах. Под этим углом зрения рассматривая два новейших течения, как акмеизм и футуризм, докладчик указывает, что их уход от символизма был отрицанием духовной сущности всех явлений жизни и в этом смысле внутренне реакционным явлением. Акмеизм возлюбил просто видимую внешность жизни в ее случайном и потому мертвенном облике, футуризм есть еще бóльшая апология мертвенного начала, ибо славит чисто механическую культуру. Для него мир – огромная машина, а его внутреннего облика, мировой души, он не чувствует. Таким образом, символизм по-прежнему остается последним значительнейшим этапом в эволюции художественного творчества, и новейшие течения поколебать его не в силах. Время отметет и отмело все наносное в символизме как литературной школе, но его ценность как осознанного отношения поэта к миру непреходяща.
Печатается по: <Без подписи>. Лекция Георгия Чулкова // Русские ведомости. 1914. № 53 (5 марта). С. 5. 3 марта в Литературно-художественном кружке в Москве Г. И. Чулков повторил ту свою лекцию, с которой он выступал в Петербурге. См. в нашей подборке выше.
<Без подписи>
В ЛИТЕРАТУРНОМ ОБЩЕСТВЕ. СИМВОЛИЗМ И КРИТИКА
(ОТРЫВОК)
Всего лишь несколько дней назад Сергей Городецкий, подымая, в том же Литературном обществе свой голос в защиту акмеизма, идущего, по его глубокому убеждению, на смену символической поэзии, указал, что этому новому художественному мировоззрению крайне не повезло в части критики. Акмеизм подвергся осмеянию и издевательству со стороны символистов, еще вернее, – говорил Сергей Городецкий, – у акмеизма не было никакой критики, а было зубоскальство. Если бы Сергей Городецкий присутствовал на докладе А. Н. Чеботаревской об отношении современной позитивистской критики к символизму, он испытал бы чувство большой нравственной удовлетворенности. Символисты, с таким злопыхательством, если согласиться с Сергеем Городецким, поносившие акмеизм, страдают, оказывается, от тех же самых причин – и у символистов нет настоящей художественной критики. Символистам, сказал бы таким образом г. Городецкий, «поделом».
Печатается по: <Без подписи>. В литературном обществе. Символизм и критика // День. 1914. № 80 (23 марта). С. 3. В зачине приведенного отрывка подразумевается выступление Городецкого на докладе Г. И. Чулкова (см. выше в нашей подборке). Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876 – 1921), писательница и переводчица, жена Ф. Сологуба. Ее доклад о символизме в Литературном обществе состоялся 21 марта 1914 г.
<Без подписи>
В ЛИТЕРАТУРНОМ ОБЩЕСТВЕ
Совершенно исключительной вышла последняя «пятница» Литературного общества – и по небрежному отношению Н. Гумилева к той обязанности, которую он взял на себя, обещав совету прочитать доклад об искусстве аналитическом и синтетическом, и по бесцеремонности нескольких «акмеистов», которые должны были иллюстрировать теоретические и принципиальные споры об акмеизме, побеждающим символическую поэзию своими стихотворениями, и, наконец, по «оригинальности» метода расправы с символистами Сергея Городецкого, выступившего с «критикой критики» акмеистического творчества.
Перед собранием литературного общества должна была пройти целая плеяда акмеистов – Гумилев, Мандельштам, Анна Ахматова, Мих. Зенкевич. И та задача, которую поставил себе Сергей Городецкий – доказать «зубоскальство и провинциальную обывательщину», преподнесенные критиками акмеизма, вместо истинного слова суждения и разбора – должна была явиться достойным завершением акмеистического парада.
Увы! Ни докладчик Гумилев, ни его иллюстраторы из «цеха поэтов» не только не явились засвидетельствовать, что символизма больше не существует, но не предупредили даже об этом совет Литературного общества, и извиняться за «невыполненную программу» пришлось, разумеется, Ф. Д. Батюшкову.
Таким образом, весь «вечер об акмеизме» был сведен к тому, что г. Сергей Городецкий, указав на воспитательное значение акмеизма для некоторых «потерявших образ и подобие человеческое» футуристов и на скромность, как заслуживающую особенно признательности черту акмеистов – отчитывал своих критиков, явивших образец «искусства непонимания».
И при этом дело не обошлось без «крепкого словца», правда, не по адресу критики, а по адресу того ныне сметенного литературного течения, на месте которого воцарился акмеизм.
В литературный спор г. Городецкий впутал… провокацию, и не какую-нибудь, а «величайшую», т. е. самого Азефа. И «несуразные стены» помещения Литературного общества, как выразился поэт-акмеист, наполнились возгласами негодования и протеста.
Отстоять акмеизм, – полагает г. Городецкий, – значит ошельмовать символизм. И линия мышления намечается у Сергея Городецкого такая: символизм – дуализм – двуличие – Азеф. Символизм в этике есть зыбкость нравственных устоев. Отсюда: величайшим символистом современности является… Азеф.
В взволнованных речах оппонентов Сергею Городецкому «досталось» и за этот своеобразный метод сокрушения враждебной ему литературной группы. Слышались требования взять слова об Азефе-символисте назад, но г. Городецкий не пожелал отказаться от авторства и, еще раз «проанализировав метод символизма», заявил, что «символисты напрасно волнуются».
Расхлебывать так неудачно заварившуюся кашу, пришлось опять-таки Ф. Д. Батюшкову, который предложил отложить прения до следующей пятницы, когда явится, может быть, г. Гумилев и другие акмеисты и поединок пройдет под знаком исключительно принципиальных и критических рассуждений, без уклонения в сторону провокации.
И все же Сергей Городецкий доставил многочисленному собранию большое удовольствие, когда читал свои стихи.
Дружными аплодисментами собрание приветствовало Н. М. Минского.
Печатается по: < Без подписи>. В литературном обществе // День. 1914. № 66 (9 марта). С. 3. Неявка Гумилева и его друзей на заседание Литературного общества, возможно, усугубила давно назревавший конфликт между Гумилевым и Городецким. Подробнее о нем см.: Неизвестные письма Н. С. Гумилева / Публ. Р. Д. Тименчика // Изв. АН СССР. Серия литературы и языка. 1987. Т. 46. Вып. 1. С. 70 – 71.
<Без подписи>
В ЛИТЕРАТУРНОМ ОБЩЕСТВЕ
7 марта в Литературном обществе состоялся доклад С. Городецкого на тему: «Символизм и акмеизм». «Акмеизм, – начал С. Городецкий, – отрицает русскую школу символизма, потому что последний может быть лишь методом понимания, но ни в коем случае не методом творчества
Против всех гибельных тенденций русского символизма восстал акмеизм. Прежде всего, акмеисты стремятся приблизить искусство к жизни, от которой оторвал их символизм.
Неправда, будто акмеизм возник “внезапно”, – его подготовила вся история русского искусства. В противоположность символистам, акмеисты принимают мир со всеми его светлыми и темными сторонами и чувствуют себя в нем не рабами, а освобожденными. Чувство свободы дает акмеистам их активность в отношении к миру и эта же активность дает им полноту мироощущения. Акмеисты громко провозгласили, что искусство должно объединить все стороны жизни и идти впереди ее. Этому требованию в полной мере удовлетворяет акмеизм».
Говоря дальше о разрушительном влиянии символизма, С. Городецкий замечает, что не совсем неправ Мережковский в своем утверждении, что декаденты способствовали увеличению числа самоубийств. Символизм, расшатывая психологию общественных масс, сильнейшим образом способствовал увеличению числа неврастеников, из которых именно и вербуются кадры самоубийц. Такие явления общественной жизни, как азефовщина – не что иное, как символизм в области морали.
Последняя фраза С. Городецкого вызвала протесты со стороны присутствующих. Прения по докладу сразу приняли страстный характер, но за поздним временем были прерваны до следующей пятницы.
Печатается по: <Без подписи>. В литературном обществе // Петербургский курьер. 1914. № 43 (9 марта). С. 4.
<Без подписи>
В ЛИТЕРАТУРНОМ ОБЩЕСТВЕ
По открытии заседания почтена была вставанием, по предложению заседателя Ф. Д. Батюшкова, память О. К. Нотовича, бывшего редактора «Новостей», 40 лет отдавшего прогрессивной печати.
Затем состоялся доклад С.М. Городецкого «Об акмеизме и его критиках». За докладом должно было последовать сообщение на ту же тему Н. Гумилева и чтение стихов этих поэтов и еще некоторых представителей той же группы. Но на заседание явился только С. М. Городецкий, и это отразилось на полноте мотивировки и доказательств в его докладе.
Главное содержание доклада было направлено против символизма как литературной школы; по мнению оратора, символизм переживает полосу гниения и распада. Ему на смену идет акмеизм, который стремится приблизиться к жизни и современности. Мировоззрению акмеизма принадлежит даже благотворное воспитательное значение: некоторые молодые поэты в лоне акмеизма излечивались от наваждения футуризма.
В заключение докладчик прочел, в виде иллюстрации, два красивых стихотворения: «Скелет» и «Вешний разговор».
Собрание было очень многолюдное, и прения, особенно после одной случайной обмолвки докладчика, носили напряженный характер. Выступили с небольшими замечаниями В. Пяст, А. Кремлев, г. Лавринович и др., но обсуждение не было закончено и перенесено на следующее заседание; тогда же состоится доклад Н. Гумилева и чтение стихов акмеистов.
К концу заседания приехал недавно вернувшийся на родину после долгого невольного отсутствия Н. М. Минский; по предложению председателя, собрание приветствовало Н. М. продолжительными рукоплесканиями.
Печатается по: < Без подписи>. В Литературном обществе // Речь. 1914. № 65 (8 марта). С. 6. Владимир Алексеевич Пяст (наст. фамилия Пестовский, 1886 – 1940) был участником «Цеха поэтов». Анатолий Николаевич Кремлёв (1859 – 1919), драматург и журналист. Лавринович (в следующей републикуемой заметке – «Лонгвинович»), возможно, имеется в виду журналист, член Всероссийского литературного общества Леонид Иванович Логвинович (1889 – после 1917).
<Без подписи>
В ЛИТЕРАТУРНОМ ОБЩЕСТВЕ
В Литературном обществе состоялся вчера доклад С. М. Городецкого об акмеизме. Название школы происходит от греч. слова «акме», что значит вершина. Акмеизм, по мнению докладчика, призван изменить символическую школу и утвердить новые литературные формы. В пылу полемического задора С. М. Городецкий употребил одну неудачную фразу, которая вызвала столкновение личного характера.
Собрание было очень многолюдно; почти в половину двенадцатого ночи начались прения, которые сразу приняли не только оживленный, но и страстный характер.
Около полуночи на заседание приехал только что вернувшийся из восьмилетнего вынужденного пребывания за границей поэт Н. М. Минский; по предложению председателя, гость был дружно и искренно приветствован аплодисментами.
Была почтена вставанием память скончавшегося на днях О. К. Нотовича, отдавшего всю жизнь независимому печатному слову. Предполагавшееся участие в качестве содокладчика Н. Гумилева и чтение стихов Н. Гумилева, О. Мандельштама и других не состоялось. Это отразилось на полноте изложения у С. М. Городецкого, который рассчитывал, что его доклад будет дополнен товарищами-акмеистами. Кроме того, как заявил председатель, докладчик как раз вчера перенес потрясение личного характера, и только этим можно объяснить крайне неудачно сорвавшееся у него упоминание в связи с символизмом об Азефе как примере двойной этики, вызвавшее крайнюю досаду.
В прениях приняли участие, между прочим, В. Пяст, А. Кремлев, К. Лонгвинович и др. Дальнейшие прения по докладу, как и доклад на ту же тему Гумилева, перенесены на следующее заседание: в прениях будущего заседания примет участие, между прочим, Н. М. Минский.
Печатается по: <Без подписи>. В литературном обществе // Биржевые ведомости (Утренний выпуск). 1914. 8 марта. С. 4.
<Пессимист>
ИГРА В ЛИТЕРАТУРУ
Акмеисты называют символистов азефами. Неореалисты объявили поход на модернистов.
Модернисты преследуют последние остатки славной армии натуралистов. Футуристы дразнят и тех и других, показывая мальчишеский язык.
Что это, литература? Это игра в литературу. Цветочный бой приживалок поэзии. Воробьиный гам на колоннадах искусства.
От этого шума ничего не останется, кроме оберточной бумаги для мелочных лавок.
Построчные гении, коронованные на час верными герольдами своей «школы», уйдут в покорную неизвестность, откуда пришли.
Теоретики и пророки останутся на своем посту в литературных кабачках, чтобы через год провозгласить полдюжины новых направлений с неизбежным «изм» в звонкой своей этикетке.
Что за бесплодное, безнадежное занятие у этих игрушечных дел мастеров, у этих наклейщиков эстетических ярлычков, экспертов от литературы, ломбардных оценщиков идей, звонарей своей мансарды!
Кружковщина в крови нашей общественности. Мы родимся под строгой звездой «направленства».
Но если было оправдание литературным «фракциям» в доцензурной России, если тогда эстетическая школа была пестрым веером, который скрывал опасное лицо политической партии, то какое оправдание сегодняшнему гаму лидеров и первосвященников от сектантских молелен искусства?
Акмеисты, символисты, неореалисты, футуристы…
Но в искусстве только одна подлинная «школа» – это школа талантов!
Я не знаю, был ли Пушкин «акмеистом», но он был поэт Божьей милостью, и булавка литературного классификатора, пришпиливающая к гиганту ярлык и номер, показалась бы нам смешным кощунством.
И Достоевский… Право же, он реалист, и символист, и даже футурист, но если вы захотите заключить эту бесценную, прекрасную, противоречивую стихию гения в свою клетку для попугаев, вы сделаете только глупое, ненужное дело.
Школа талантов! Никогда еще из другой «школы» не вышел ни один поэт или художник, чье имя осталось бы для искусства!
Барабанщики критических «родов оружья», теоретики литературных школ, эти евнухи красоты, бегут за трагически-прекрасной колесницей искусства, чтобы записать номер экипажа…
«Кто не с нами – тот против нас». Пусть вся поэзия говорит языком акмеистов, пусть все искусство заикается по-футуристски, пусть все Шмелевы пишут как Шмелев!
Волшебство и разнообразие стилей, пленительное различие манер и красок, это мощное пение творческих душ, вся красота которого в индивидуальности, единственности и неповторимости поющего – должно смениться казенным мычанием под палочку эстетического дирижера.
Рота, стройся!
И вот сотни поэтов уже выстраиваются «по Брюсову», десятки беллетристов «по Шмелеву». Славные такие книжечки в обложках с виньетками, прекрасное топливо для камина!
Если бы завтра все художники мира стали писать, как Толстой, «совсем как Толстой», разве не стал бы беспредельно унылой пустыней цветущий сад поэзии, полный диковинных, единственных и загадочных цветов?
Они называют себя гурманами, утонченными ценителями красоты, эти фракционные литературные теоретики, но они только маленькие вандалы, аракчеевы журнального толка, копиисты и писцы в искусстве!
И – бедные молодые люди! – когда сами они приходят со своей тощей тетрадью стихов, пахнущих копотью трудовой лампы, они спешат, раньше всего, заручиться «предисловием» известного писателя, этим аттестатом на талант, выданным авансом…
Такие книжки с рекомендательным письмом от «знаменитого» – что может быть безнадежнее?
Точно робкий, неизвестный проситель стучится в дверь славы, протягивая визитную карточку, на которой написано:
– Федор Сологуб. Прошу оказать возможное содействие. «Люблю грозу в начале мая, люблю стихи Игоря Северянина»…
Но робко заикающиеся в своем искусстве смелы и заносчивы в своих рецептах искусству вообще.
Каждый «манифест» как предписание. Каждая статья как циркуляр.
И всякий спор с несогласными – точно бой быков в кафе для журнальной богемы.
Указать обязательные пути для поэзии, открыть «законы нового творчества» – что за смешная претензия!
Светлая анархия искусства не знает «законов» и не подчиняется им, и «пути» творчества так же таинственны и своевольны, как воздушные сказки облаков в небесах беспредельных!
Кому же и для чего нужен этот птичий гам современных эстетических споров, этот досадный, бесполезный, раздражающий шум играющих в игры литературные?
Печатается по: <Пессимист>. Игра в литературу // Приазовский край. 1914. № 76 (21 марта). С. 3. Псевдонимом «Пессимист» подписывал свои статьи журналист и будущий киносценарист Владимир Захарович Швейцер (1889 – 1971).
<Без подписи>