Geum.ru

София Джагафаровна Долаева, Игорь Олегович Князький, Светлана Николаевна Козырева история россии. Императоры всероссийские учебное пособие

Вид материалаУчебное пособие

Содержание


Николай I (1825-1855 гг.)
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Николай I (1825-1855 гг.)


Между двумя трагедиями пролегло тридцатилетнее царствование Николая Павловича. Начавшись с пяти картечных выстрелов по революционным мятежникам на Сенатской площади Санкт-Петербурга, оно завершилось в дни, когда всем в России стало очевидно поражение русской армии в Крымской войне, которое не искупал даже героизм защитников Севастополя. Николаевская эпоха, в начале своем побуждавшая в иных надежды на повторение петровского царствования, закончилась редким в истории единодушным ее осуждением всей просвещенной Россией.


«В надежде славы и добра

Гляжу вперёд я без боязни.

Начало славных дней Петра

Мрачили мятежи и казни …


… Семейным сходством будь же горд;

Во всём будь пращуру подобен:

Как он, неутомим и твёрд,

И памятью, как он, незлобен».


Так обращался к молодому императору Пушкин, возвращённый им из ссылки. И первые годы правления Николая, казалось, оправдали надежды поэта. В стихотворении «Друзьям» он пишет:


«Нет, я не льстец, когда царю

Хвалу свободную слагаю:

Я смело чувства выражаю,

Языком сердца говорю.


Его я просто полюбил:

Он бодро, честно правит нами;

Россию вдруг он оживил

Войной, надеждами, трудами.


О нет, хоть юность в нем кипит

Он не жесток в нем дух державный:

Тому, кого карает явно,

Он в тайне милости творит…»


Спустя несколько лет Пушкин утратит надежды на Николая. «В нем много от прапорщика и мало от Петра Великого» - последняя пушкинская характеристика Николая I.

А вот стих другого великого поэта, Тютчева, посвященный памяти Николая Павловича:


«Не Богу ты служил и не России,

Служил лишь суете своей,

И все дела твои, и добрые, и злые, -

Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:

Ты был не царь, а лицедей».


Россия конца николаевского царствования беспощадно обрисована в стихах поэта-славянофила Хомякова:


«В судах черна неправдой черной

И игом рабства клеймена;

Безбожной лести, лжи тлетворной,

И лени мертвой и позорной

И всякой мерзости полна.»


Поэтические приговоры не всегда совпадают с приговорами истории, но николаевской эпохе досталось отовсюду. Едва ли польстил ей сам Николай, сказавший однажды сыну-престолонаследнику: «В России, похоже, не воруют только двое: я, да ты». А ведь в чем нельзя упрекнуть Николая Павловича, так это в отсутствии желания поправить дела в государстве. Сильная воля, целеустремленность, убежденность в своей правоте – характернейшие черты этого государя. Так почему же столь бесславен итог его царствования, так единодушны литераторы и историки за редчайшим исключением в его осуждении?

Николай Павлович стал императором всероссийским неожиданно для страны. Еще в 1819 г. старший брат его Константин объявил Александру I о своем совершенном нежелании царствовать. В завещании государя потому и появилось имя Николая, но о том никто почти и не знал помимо самого Александра, Константина, Николая и митрополита Московского Филарета. Поэтому, когда пришло из Таганрога известие о кончине Александра I вся Россия, ждала на престол императора Константина. Обнародование завещания, переприсяга Николаю – ведь сразу же присягнули Константину! – вызвали немалое смущение умов и дали повод к попытке революционного переворота 14 декабря 1825 года.

Николай сумел доказать свое право на престол, он вышел победителем из первого столкновения российской монархией с революционерами. Но картечь по подданным, пусть и мятежным - скверное начало царствования и виселица пяти декабристов – тусклые его путеводные звезды.

События декабря 1825 г. наложили отпечаток на все николаевское правление. «Революция на пороге России. Но клянусь, она не проникнет в Россию, пока во мне сохранится дыхание жизни» - это слова Николая после 14 декабря и в них весь смысл его царствования. Потому-то и стало оно первым в русской истории царствованием, главная задача коего не созидание, но предотвращение. Так империя сама изменяет духу и заветам Петра Великого, меняя преобразовательный пыл движения вперед на охранительный инстинкт недопущения возможных потрясений.

Ставя своей целью противодействие революции, Николай явно преувеличивал ее тогдашнею угрозу России. Поражение декабристов не стало началом нового этапа освободительного движения в России вопреки известной ленинской теории о трех поколениях революционеров в России. Поколение дворян-революционеров замыкается в 1816 – 1825 гг.. Их поражение надолго отбило у сочувствующих декабристам, не так уж и многих в России, желание повторить декабрьский опыт. Декабристы олицетворяли прошлое, но не как не будущее Русской Революции, хотя и первыми явили России ее лик.

«Декабристы были людьми XVIII века по всем своим политическим идеям, по своему социальному оптимизму, как и по форме военного заговора, в которую вылилось их революция. Целая пропасть отделяет их от будущих революционеров: они завершители старого века, не зачинатели нового. Вдумываясь в своеобразие их портретов в галерее русской революции видишь, до чего они, по сравнению с будущим, еще п о ч в е н н ы. Как интеллигенция XVIII века, они тесно связаны со своим классом и государством. Они живут полной жизнью: культурной, служебной, светской. Они гораздо почвеннее интеллигентов типа Радищева и Новикова, потому что прежде всего офицеры русской армии, люди службы и дела, не редко герои, обвеянные пороховым дымом двенадцатого года. Их либерализм, как никогда впоследствии, питается национальной идеей. В их лице сливаются две линии птенцов гнезда Петрова: воинов и просветителей. На них в последний раз в истории почил дух Петра», - писал Георгий Петрович Федотов в статье «Трагедия интеллигенции».

Из Зимнего дворца тогда же дух Петра уходит, сколь ни почитается внешне его память, сколь ни пытается уподобиться ему сам Николай Павлович. В революции императору чудиться опаснейшая зараза, занесенная с Запада и потому он первый со времен Петра, кто пытается ставить решетку на «окне в Европу». Николаю ближе не голос Пушкина, ставящего ему в пример того, кто


Самодержавною рукой

Он смело сеял просвещенье,

Не презирал страны родной:

Он знал ее предназначение.


То академик, то герой,

То мореплаватель, то пленник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник.

Ему, вскоре оказалось, близок тот «льстец», от влияния которого и предостерегал царя Пушкин:


… льстец лукав:

Он горе на царя накличет,

Он из его державных прав

Одну лишь милость ограничит.


Он скажет: презирай народ,

Глуши природы голос нежный,

Он скажет: просвещенья плод –

Разврат и некий дух мятежный!


Беда стране, где раб и льстец

Одни приближены к престолу,

А небом избранный певец

Молчит, потупя очи долу.


Страх перед призраком революции возрождает в стране тайную полицию. Указом от 3 июля 1826 г. создано III отделение собственной его величества канцелярии, тайная агентура, которая должна была «вникать в направление умов, замечать, то вольно и непочтительно изъясняется против власти, разведывать, не возникают ли тайные общества, не выпускаются ли политические пасквили, не продаются ли запрещенные книги». Последних оказывается предостаточно, ибо в том же 1826 г. новый утвержденный цензурный устав получает сразу прозвание «чугунного».

Когда революцию искореняют там, где ее, собственно, и нет, то, тем самым, ее и создают. Не «декабристы разбудили Герцена», пусть он им и сочувствовал, но бестолковые полицейские преследования превратили его в сторонника революции. Вполне безобидный кружок Петрашевского, где действительно ведутся весьма вольные, но безнадежно далекие от намека даже наподобие революционного действия разговоры, разгромлен по всем правилам пресечения попытки государственного переворота: выносятся смертные приговоры, «милостиво» заменяемые каторгой уже на эшафоте, как бы заставляя осужденных пережить собственную смерть! Среди них – Фёдор Михайлович Достоевский!

Духовное бессилие власти маскируется «решительностью мер». Ближайший друг Пушкина Петр Яковлевич Чаадаев за публикацию обидного для правительственного взгляда на русскую историю «Философского письма» высочайше объявляется сумасшедшим, что, однако, становится позором не для Чаадаева, но для Николая.

Николаевская эпоха в то же время и «золотой век» русской литературы. Это и творчество Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Белинского, начало литературного пути Тургенева, Некрасова, Достоевского, А.К. Толстого…но вспомним и жуткий «мартиролог» русской литературы, составленный А.И.Герценом для царствования Николая I: Рылеев – повещен в числе пяти декабристов, Грибоедов – растерзан толпой фанатиков в Тегеране, Пушкин и Лермонтов погибли на дуэлях, Полежаев отдан в солдаты, Бестужев – Марлинский погиб на Кавказе. Добавим к этому ссылку самого Герцена, Огарёва, Салтыкова-Щедрина… вспомним каторгу Достоевского после инсценировки расстрела. Не за каждую гибель ответственен Николай, но почему именно его эпоха так неблагоприятна для поэтов и писателей?

Да, у русской культуры в этой время великий взлет. В музыке – это время Глинки, в живописи - Брюллова, Федотова, Иванова, в скульптуре – Мартоса, в науке – Лобачевского, совершившего созданием пространственной геометрии революцию в математике… но достижения те благодаря ли власти, как было при Елизавете Петровне, Екатерине Великой, да и при Александре I, или же вопреки ей? Похоже, второе.

Николаевское время делает характерным для образованной России тип «лишнего человека», от Печорина до Обломова запечатленный в русской литературе. Прежние эпохи «лишних» людей не знали: власть и общество заодно, они делают общее дело, есть, конечно, исключения, но нет явления …

Нельзя сказать, чтобы Николай сам не чувствовал нездоровья общества, своей ответственности за него. После просмотра гоголевского «Ревизора» он честно признал: «Всем досталось, а более всего мне». Для оздоровления общества Николай пытается, говоря словами Г.П. Федотова, «ощупью искать исторической почвы. Немецко-бюрократическая по своей природе, власть впервые чеканит форму реакционного народничества: «православие, самодержавие, народность». Но дух, который вкладывается в эту формулу, менее всего народен. Православие в виде отмеренного компромисса между католичеством и протестантством, в полном неведении восточного христианства; самодержавие понятое как европейский абсолютизм; народность – как этнография … Не вполне обрусевший немец на русской службе, имя которому легион, именно так только и мог понимать Россию и её национальную традицию».

Нельзя сказать, чтобы Николай Павлович не видел, какие насущные вопросы, стоящие перед страной, требуют своего разрешения. Он даже после событий 14 декабря потребовал составить для него сводку политических мнений декабристов, дабы самому разобраться, не содержат ли они справедливых требований. Разумеется, он не мог пройти мимо наиважнейшего вопроса тогдашней русской жизни: как быть с крепостным правом?

Шесть раз начиная с 1826 года Николай I учреждал комитеты по крестьянскому вопросу. В Государственном Совете он высказал своё отношение к крепостному праву: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его положении у нас есть зло для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом ещё более гибельным». В полном соответствии с этим высказыванием монарха, вопрос этот в его царствование и решался.

«Историки, подводя итоги тому, что сделано было по крестьянскому вопросу в царствование Николая, приходят к выводу, что в сущности, не было сделано ничего, если не считать нескольких ничтожных ограничений прав помещиков при продаже крестьян без земли», - писал биограф Николая I Георгий Чулков.

Коренной вопрос русской жизни того времени остался неразрешённым. Напрасно начальник III отделения Бенкендорф обращался к императору с секретным отчётом, где убедительно показывал: «Простой народ ныне не тот, что был за 25 лет перед тем. Весь дух народа направлен к одной цели – к освобождению … Вообще крепостное состояние есть пороховой погреб под государством, и тем опаснее, что войско составлено из крестьян же». Николай, вроде и понимая все это, продолжал упорствовать, что «прикосновение ко злу» может сделать его еще большим.

А ведь возможности у Николая были куда большие, нежели у Александра. Не несясь с конституционными идеями и откровенно презирая таковые, опираясь на те возможности, что давало ему самодержавие, с учётом куда более трезвого взгляда общества на крепостничество, нежели в начале века, он имел действительную возможность исправить главное зло русской жизни.

Надо помнить, что в XVIII в. русское крепостничество в Европе не было исключением из правила: крепостное право сохранялось и в Польше, и в Австрийской империи, в княжествах Германии, в Пруссии, в Дании, а французские крестьяне, не будучи крепостными, несли феодальные повинности куда большие, нежели русские мужики. Но в николаевские времена положение было совсем иное.

Революция смела феодализм во Франции, монархи Австрии и Дании дальновидно упразднили крепостное право в своих странах еще в конце XVIII в., наполеоновские войны покончили с крепостничеством в Германии и Польше. Теперь Россия оставалась последним оплотом средневековья в Европе. И это тогда, когда на Западе прошел промышленный переворот, росло машинное производство, прокладывались железные дороги. Уйди крепостничество из русской жизни в начале ХIХ века, или хотя бы в начале царствования Николая – не было бы экономической отсталости России от Западной Европы. Вспомним, Россия «века златого Екатерины» промышленно равнялась всей остальной Европе, не исключая и Англии. Важнейший показатель: половина мирового металла выплавлялась на русских заводах, уральское железо вывозилось даже в Англию … К концу правления Николая I доля России в мировом производстве металла упадёт до 2%, объём промышленного производства не сможет превзойти даже уровень маленькой Бельгии … Такова историческая цена сохранения крепостного права в России в первой половине ХIХ века, так Россия поплатилась за сопротивление крепостников Александру в начале века, за нерешительность Николая, его неспособность понять «что есть большее зло».

Важно и иное, чем дальше откладывалась отмена крепостного права, тем больше ненависти накапливалось в мужицких душах. Ведь «русский народ в глубине своей совести никогда не принимал крепостного права. Он мог временно с ним мириться, он покорялся Божьей и царской воле, которая судила ему жить в рабстве, но морально это рабство не было для него оправдано». (Г.П. Федотов «Революция идёт».)

Живая память о временах, «когда господа нас на собак меняли», придает особую лютость и 1905, и 1917 году в России.

К определенным успехам внутренней политики Николая Павловича можно отнести кодификацию законов, проведенную под руководством вновь призванного Михаила Сперанского. Было составлено к 1839 г. «Полное Собрание Законов Российской Империи» в 40 томах и в 15 томах собраны действующие законы в «Своде Законов Российской Империи».

Успешной должно признать деятельность министра финансов графа Канкрина, проведшего замены ассигнаций кредитными билетами и учредившего фонд золотой и серебряной монеты для обеспечения размена кредиток на звонкую монету.

Достойна похвалы деятельность правительства Николая I по развитию России благотворительности. В 1828 году было учреждено IV отделение собственной его величества канцелярии, вобравшее в себя обширное ведомство благотворительных учреждений, созданное покойной матерью государя императрицей Марией Федоровной. К концу правления Николая в стране было 240 благотворительных заведений со 170 тысячами призреваемых и 23 тысячи учащихся. В 1837 г. был издан устав о пенсиях и единовременных пособиях, улучшивших положения отставных чиновников и их семей.

О чиновниках николаевской эпохи надо сказать особо, учитывая их исключительное значение в те времена. Бюрократ – символ царствования Николая Павловича. «Россией управляют столоначальники» - собственные его слова. И здесь хочется обратить внимание на ту сторону николаевской бюрократии, которая не часто замечается. Именно при Николае I созданная по немецким образцам российская бюрократическая система «получила некоторый национальный оттенок. Николаевский чиновник, как и бессрочный николаевский солдат, в конце концов, умел вложить ту чужую немецкую форму труда и службы капельку сердца, теплоту русского патриотического чувства. Николаевская эпоха знала не одних взяточников и черствых карьеристов, но и неподкупных п р а в е д н и к о в, ч е с т н о з а р а б о т а в ш и х с в о ю п р я ж к у за тридцатипятилетнюю «беспорочную службу»…

Два или три праведника спасают Гоморру. Спасали они и николаевскую Россию вплоть до Севастополя. Не только спасали, но и окружили ее память легендой, живым творимым мифом. Николай I, столь ненавистный – и справедливо ненавистный – интеллигенции, был последним популярным русским царем. О нем, как о Петре Великом, народное воображение создало множество историй, анекдотов, часть которых отложилась у Лескова и которые жили в патриархальной России до порога XX века. Носителем этой живой легенды был николаевский ветеран, старый служака, вложивший в канцелярскую службу свой идеал служения.» (Г.П. Федотов). Но сама система была больна. «Болезнь заключалась в оскудении творчества, в иссякании источников политического вдохновения. Огромная, прекрасно сложенная машина работала, по-видимому, исключительно для собственного самосохранения; её холостой ход напоминает беличий труд большевистских ведомств. Царь, изолировавший себя от дворянства и общественных влияний, был бессилен указать России достойные её пути: увязил её в провинциальном миргородском болоте».

С этой характеристикой николаевской бюрократии, данной Г.П.Федотовым, перекликается мнение последнего из великих историков России Сергея Федоровича Платонова, видевшего главной бедой эпохи Николая I разрыв власти и лучших представителей общественной мысли. Талантливейшие люди России сплошь были у власти на подозрении в вольнодумстве и потому не могли почитаться благонадежными, да и не все, видя такое отношение правительства просвещенному обществу, могли решиться на сотрудничество с ним. Вспомним о «лишних людях» николаевской эпохи. Потому-то, по словам профессора С.Ф.Платонова, передовые люди России, «лишенные доверия власти, … не могли принести той пользы отечеству, на какую были способны. А власть, уединит себя от общества, должна была с течением времени испытать все неудобства такого положения. Пока в распоряжении императора Николая I находились люди предшествующего царствования (Сперанский, Кочубей, Киселев), дело шло бодро и живо. Когда же они сошли со сцены, на смену их не явилось лиц, им равных по широте кругозора и теоретической подготовки. Общество таило в себе достаточное число способных людей, и в эпоху реформ императора Александр II они вышли наружу. Но при императоре Николае I к обществу не обращались и о т него не брали ничего; канцелярии же давали только исполнителей - формалистов».

Застой в государственной жизни сказался и на вооруженных силах государства. Первые войны Николая с Персией (1826-1828 гг.) и с Турцией (1828-1829гг.) были проведены русскими войсками под командованием генералов Дибича и Паскевича блестяще и расширили пределы империи. У Персии были отняты области Ереванская и Нахичеванская, турки уступили России черноморское побережье Кавказа и устье Дуная, - то уже нелегко давшееся подавление польского восстание в 1830-1831гг. заставило многих усомниться в соответствии армии Николая образцам 1812-1814гг. Многолетняя война на Кавказе против горцев Чечни и Дагестана, возглавляемых имамом Шамилем, велась жестокими способами и сопровождалась многими неудачами. Эта война никак не составила славной страницы русской военной истории. Участие же русской армии в подавлении восставшей против австрийского ига Венгрии в 1849 году было мрачно воспринято общественным мнением страны – самая, пожалуй, непопулярная война в истории Российской империи – за рубежом она лишь резко усилила антирусские настроения, укоренившиеся ещё с разгрома польского восстания войсками Николая.

Единственно русский парусный флот, детище Петра Великого, достойно завершил свою полувековую историю. В 1827 году русская эскадра в союзе с эскадрами Англии и Франции участвовала в разгроме турецко-египетского флота в бухте Наварин и сыграла в победе союзников, по общему признанию, решающую роль. Наивысшую доблесть проявили моряки крейсера «Азов» под командованием капитана М.П. Лазарева: «Азов» потопил два вражеских фрегата и один корвет. 18 ноября 1853 года вице-адмирал Нахимов в гавани Синопа уничтожил весь турецкий флот на Чёрном море. Это было последнее в истории сражение парусных флотов.

В начале Крымской войны, не имея возможности противостоять паровому флоту англичан и французов, русские парусные корабли были затоплены у входа в бухту Севастополя, дабы не допустить суда неприятеля. Сражаясь на суше на бастионах Севастополя русские моряки во главе с адмиралами Корниловым, Истоминым, Нахимовым покрыли себя бессмертной славой.

Крымская война обозначила полное банкротство внешней политики Николая I. Оказалось, что у России нет ни одного союзника, но против неё целая коалиция врагов – Турция, Англия, Франция, Сардинское королевство … Облагодетельствованная в 1849 году Николаем Австрия в «благодарность» заняла в отношении России недружественный нейтралитет.

Общественная атмосфера в России времени крымских неудач воспроизведена в воспоминаниях видного государственного деятеля 60-70 г.г. П.А. Валуева: «Что стало с нашими морями? Где громы земли и горняя благодать мысли и слова? Кого поражаем мы? Кто внимает нам? Наши корабли потоплены, сожжены, заперты в наших гаванях. Неприятельские флоты безнаказанно опустошают наши берега. Неприятельские армии безнаказанно попирают нашу землю… Друзей и союзников у нас нет… В исполинской борьбе с половиной Европы нельзя было более скрывать под сенью официальных самохвалений, в какой мере и в каких именно отраслях государственного могущества мы достали от наших противников. Оказалось, что в нашем флоте не было тех именно судов, в сухопутной армии того именно оружия, которое требовалось для уравнения боя; что состояние и вооружение наших береговых крепостей были неудовлетворительны; что у нас недоставало железных и даже шоссейных дорог…Сверху блеск – внизу гниль».

Николай Павлович не смог пережить бесславный итог своей государственно деятельности. По свидетельству дочери статс-секретаря Николая О.Н. Блудова Антонины Блудовой все происходящее император однозначно воспринимал как «крушение всего, что казалось так крепко основано, так свято утверждено». Казавшееся могучим здоровье императора столь тяжкого нравственного потрясения не выдержало. Душевная подавленность сделала Николая беззащитным перед физическим недомоганием. Простудное заболевание, развившееся в воспаление легких, свело Николая Павловича в могилу. 18 февраля 1855 г. государь скончался. О смерти его ходило много слухов, говорили о самоубийстве, иные историки принимают такую версию всерьез. Думается, они не учитывают одного: для христианина, человека искренне верующего, а Никола Павлович был таковым, подобный исход исключен. Проводя последние дни в молитвах, говоря при прощании с наследником: «Думаю, я весь в Боге», не мог он осквернить свою кончину ядом.

«Сдаю тебе Россию под команду не в полном порядке» - такое признание сделал он сыну Александру Николаевичу в последнем их разговоре.