С. С. Новикова история развития социологии в россии учебное пособие

Вид материала

Учебное пособие

Содержание Новикова С.С. Социологической мысли Петр Яковлевич ЧААДАЕВ Философские письма Основными представителями западников являлись Славянофилами являлись Константина Дмитриевича КАВЕЛИНА (1818—1885) 2. Предпосылки возникновения социологии в россии Ii. основные этапы развития Социологии в россии 1. Первый этап Социологические теории народников Петр Николаевич ТКАЧЕВ Субъективная школа Петр Лаврович ЛАВРОВ Николай Константинович МИХАЙЛОВСКИЙ Натуралистическое направление Лев Ильич МЕЧНИКОВ Александр Иванович СТРОНИН Павел Федорович ЛИЛИЕНФЕЛЬД ... Полное содержание

Подобный материал:

• Г. В. Плеханова (технический университет) А. С. Соловьев, А. Е. Козярук история развития, 1301.37kb.
• В. В. Вагин городская социология учебное пособие, 2234.08kb.
• О. Г. Носкова История психологии труда в России Учебное пособие, 3519.66kb.
• Учебное пособие по английскому языку Владимир 2010, 1766.14kb.
• Ю. В. Михайлов история соединенных штатов америки учебное пособие, 1843.26kb.
• Учебное пособие охватывает период с древнейших времён до начала ХХ века. Может использоваться, 3550.99kb.
• Учебное пособие М.: Педагогическое общество России. 1999 442, 5623.86kb.
• Планы семинарских занятий по курсу «Отечественная история», 77kb.
• Гофман А. Б. Г 57 Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. 5-е, 2920.24kb.
• Гофман А. Б. Г 57 Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. 5-е, 2914.73kb.

Московский психолого-социальный институт


С.С. Новикова


ИСТОРИЯ РАЗВИТИЯ

СОЦИОЛОГИИ

В РОССИИ


(УЧЕБНОЕ ПОСОБИЕ)


Москва – Воронеж

1996


ББК 60.5

Н73

Рецензенты:

И.М. Быховская — зав. кафедрой культурологии,

политологии и социальной антропологии РГАФК,

доктор философских наук, проф.

Г.Т.Журавлев — зав. кафедрой социологии

и психологии МЭСИ, доктор философских наук, проф.

академик Академии МАИ

Новикова С.С.

Н73 История развития социологии в России: Учеб. пособие. — М.: Издательство «Институт практической психоло­гии», Воронеж: НПО «МОДЭК», 1996. — 288 с.




ББК 60.5

ISBN 5-87224-101-1

В предлагаемом учебном пособии рассматриваются основные этапы развития и становления российской социологической науки. Пособие предназначено для студентов и учащихся, изучающих курс общей социологии, историю ее развития в России, а также для всех интересующих­ся этой темой. Данное пособие — первое — из серии учебных пособий по проблемам социологии.

Сдано в печать 15.01.96. Формат 84x108/32. Бумага газетная. Усл. печ. л. 16,2. Тираж 10000. Заказ № 5341.

Отпечатано с компьютерного набора в издательско-полиграфической фирме «Воронеж», пр. Революции, 39.

ISBN 5-87224-101-1

© Издательство «Институт практической

психологии», 1996

© Издательство НПО «МОДЭК».

Оформление. 1996

ВВЕДЕНИЕ

Данное учебное пособие рекомендуется в помощь сту­дентам и учащимся при изучении ими курса «Социология». Рассмотрение истории становления и развития социологии необходимо прежде всего потому, что нынешнее понимание социальных проблем — это результат усилий многих поко­лений мыслителей. Прослеживая, как шаг за шагом лучшие умы человечества проникали в тайны социальной жизни общества, мы получаем возможность глубже и полнее по­знать ее сущность и закономерности. Познакомиться с ис­торией социальных учений важно и потому, что многие идеи выдающихся мыслителей минувших лет актуальны и сегодня. Знание этих идей поможет правильной оценке со­временных общественных процессов.

Необходимость данного пособия также обусловлена и тем, что основная масса людей в нашей стране не имеет представления о науке социологии. Во многом это связано почти с тридцатилетним запретом социологии. В настоящее время о социологе, в основном, существует представление как о человеке, который проводит опросы общественного мнения или перепись населения.

В работе использован обширный исторический матери­ал, который систематизирован в соответствии с авторской концепцией. Автор пытался по возможности нейтрально изложить взгляды мыслителей и не ставил перед собой за­дачу дать их расширенный сравнительный анализ и развер­нутую оценку, имея в виду, что студенты или учащиеся смогут это сделать сами или с помощью преподавателя на семинарских занятиях при изучении отдельных проблем социологии.

В пособии приводится широкий перечень статей и книг, выдержки из которых раскрывают воззрения наиболее из­вестных ученых этой области знаний. Такой подход в изложении материала обусловлен попыткой решить в определенной степени проблему, с которой сталкиваются студенты и учащиеся при изучении социологии, а именно, проблему отсутствия необходимой соответствующей литературы на местах. В то же время автор не претендует на полноту изложения взглядов того или иного ученого. Же­лающие более глубоко изучить историю социальной мысли в России, познакомиться с этапами ее развития и отдельны­ми представителями могут это сделать, используя рекомен­дуемую литературу, список которой дается в конце пособия, а также самостоятельно изучив первоисточники; перечень основных работ ведущих мыслителей приведен в тексте пособия.

Автор будет признателен тем, кто выскажет свое мнение о данном пособии, даст свои замечания и пожелания отно­сительно его содержания и формы изложения материала.

I. ПРОБЛЕМЫ ГЕНЕЗИСА

СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

В РОССИИ

1. ПРЕДЫСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ И РАЗВИТИЯ СОЦИОЛОГИИ В РОССИИ

XVIII столетие называют веком Просвещения. Именно в этот период начинают складываться основы социальной мысли в России. Социальная мысль России до XVIII века, как известно, находилась под влиянием религии. Поэтому все социальные проблемы решались посредством религиозных формул. Наиболее радикальные мыслители XVIII века решительно порвали с наследием средневековья. Они размышляли о том, как создать сильное светское государство и, бросив вызов всему религиозному мировоззрению, стали рассматривать не только природу, но и человека как бы автономными по отношению к богу. Конечно, появлению социальной мысли в России как светского знания способствовали реформы Петра I, именно благодаря им появилась возможность для развития в Рос­сийском государстве не только мирских знаний, науки, но и активной предпринимательской деятельности. Петром I было закончено формирование абсолютной монархии в Рос­сии. Была упразднена боярская дума, отменено патриаршество, во главе церкви поставлен Синод, то есть церковь была полностью подчинена государству. Абсолютизм ограничивал также и светскую власть феодальной аристократии.

В связи с этим возникла основная, центральная пробле­ма размышлений того времени — определение дальнейше­го пути развития России. Петр I пытался внедрить в русскую жизнь, не учитывая особенности уклада ее психологии, европейские социальные формы. Это стало основой противоречий всего последующего развития России, а также русских социально-философских поисков. Как оцени­вать проведённые Петром реформы? Поддерживать их или низвергать? Что важнее для России: самобытность или общечеловечность?

Для первой половины XVIII века было характерно обос­нование необходимости деспотического социально-политического устройства с помощью просветительских идеалов идей естественного развития общества. С этого вре­мени постоянной темой для российской социальной мысли стали проблемы государства и политической власти.

Феофан ПРОКОПОВИЧ (1681—1736), принадлежавший к числу высших церковных иерархов, был сподвижником Петра в его устремлениях подчинить церковь государству. Составленные им «Духовный регламент», «Правда воли мо­наршей» теоретически обосновывали необходимость силь­ного государства, которое обладает безраздельно властью. Среди сторонников просвещенного абсолютизма можно также выделить В.Н. ТАТИЩЕВА (1686—1750), М.В. ЛО­МОНОСОВА (1711—1765).

В 60-е годы XVIII века Екатерина II укрепила устои светского абсолютистского государства. Проведенные ею экономические меры по изъятию земельных владений, при­надлежавших церкви и монастырям, значительно ослабили экономические основы церкви. Параллельно этому во вре­мя ее царствования российские города получили право са­моуправления, что привело к определенному улучшению положения различных слоев населения (предприниматель­ских, купеческих, ремесленных).

Казалось бы, что просвещенный абсолютизм в России стал вполне реальным государственным строем, но именно в это время ведущие теоретики практически отказались от надежды на просвещенного монарха и начали поиск различ­ных проектов ограничения самодержавия и дальнейшего политического реформирования. Необходимо отметить, что такие проекты возникали и раньше. В конце своей жиз­ни Петр I интересовался образцами западноевропейского парламентаризма. Можно предположить, что в будущем он планировал ввести эту модель государственного управле­ния. Во время царствования Анны Иоанновны была сделана еще одна неудачная попытка ограничить самодержавие. Но только во второй половине XVIII века конституционные принципы получают наиболее широкое распространение.

Во второй половине XVIII века можно выделить целую группу либеральных просветителей: Д.С. АНИЧКОВ (1733—1788), Я.П. КОЗЕЛЬСКИЙ (1728—1794), С.Е. ДЕСНИЦКИЙ (ок. 1740—1789), А.Н. РАДИЩЕВ (1749—1802). Именно они впервые наиболее полно и критически рассмотрели петровские реформы, вычленили структурные элементы общества и показали их роль в социальном про­цессе. Следует отметить выдвинутую ими проблему общи­ны (Аничков), которая впоследствии стала ведущей темой русской социальной мысли, рассмотрение революции как средства уничтожения самодержавия и крепостничества (Радищев), обращение внимания на роль труда в человече­ской истории (Десницкий) и др. Они подвергли уничтожа­ющей критике феодально-крепостной порядок. Благодаря им в России был поднят вопрос о судьбе крепостного кресть­янства, именно они подтолкнули общество к установлению новых прогрессивных общественных порядков.

Таким образом, первая половина XIX века — это период зарождения программы социологического поиска. Реализа­ция же этой программы происходила во второй половине XIX — начале XX века. Выделим основных мыслителей того времени. Н.И. НАДЕЖДИН (1804—1856) являлся одним из основоположников теоретической социологии в России, им введена в социальную мысль России идея историзма. П.И. ПЕСТЕЛЮ (1793—1826) принадлежит идея революционно­го преобразования общества как способа его прогресса. Сле­дует отметить и В.Н. МАЙКОВА (1823—1847), который первым четко заговорил о социологии и познакомил Россию с идеями О. Конта. Не приняв контовский термин «социоло­гия», он в своей статье «Общественные науки в России» (1845) ставит задачу формирования новой «социальной философии», под которой им подразумевается общественная наука о законах социальной жизни людей и народов /86, с.52—53/. В этой статье было изложено его понимание социологии как новой позитивной науки и убедительно обос­нована необходимость ее появления в России.

Наиболее яркой фигурой начала XIX в. являлся Петр Яковлевич ЧААДАЕВ (1794—1856). Чаадаев, отрицая уп­рощенные идеи просветительского прогрессизма, пытался найти новые способы осмысления социальных фактов, опи­раясь при этом на единство истории человечества и ее зако­носообразный характер.

« Философские письма» (1829—1831) в течение многих лет ходили по России в рукописи на французском языке и были известны немногим. В 1836 г. первое из этих писем было переведено на русский язык и неожиданно опублико­вано в издававшемся в Москве журнале «Телескоп». Оно определило дальнейшее направление философско-социологических поисков в России.

Историю появления этого письма Чаадаев следующим образом объяснил в своем письме к Л.М. Цынскому, напи­санному в 1837 г.: «Я познакомился с госпожой Пановой в 1827 году в подмосковной, где она и муж ее были мне сосе­дями. Там я с ней видался часто, потому что в безлюдстве находил в этих свиданиях развлечение. На другой год, пе­реселившись в Москву, куда и они переехали, продолжал с ней видеться. В это время господин Панов занял у меня 3000 руб., и около того же времени от жены его получил письмо, на которое ответил тем, которое напечатано в "Телескопе", но к ней не послал, потому что писал его довольно долго, а потом знакомство наше прекратилось» /97, с.328/.

Император Николай, ознакомившись с «Письмом», был очень разгневан, и все, имеющие к «Письму» отношение, были жестко наказаны. Журнал тотчас был запрещен. Бол­дырев — старик, ректор Московского университета и цен­зор — был разжалован и отставлен. Надеждин — издатель — сослан в Усть-Сысольск. Чаадаева было приказано объ­явить сумасшедшим и обязать подпиской ничего не писать. Чаадаев был присужден к домашнему аресту. По назначе­нию властей каждую субботу к нему приезжал доктор и полицеймейстер, они констатировали состояние его умст­венных способностей и делали донесение. В это время им была написана статья «Апология сумасшедшего».

В своем «Письме» Чаадаев обратил внимание на роль русского народа в истории человечества. По его словам, «одна из наиболее печальных черт нашей своеобразной ци­вилизации заключается в том, что мы еще только открыва­ем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочи­ми народами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств человеческого рода; мы не принадлежим ни к За­паду, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода» /162, с.6/.

Описывая трагическую и безысходную картину россий­ской жизни, он пришел к выводу о внеисторичности русско­го народа, выпадении его из общечеловеческой логики: «Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ничего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна великая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ничего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перенимали только обманчивую внешность и бес­полезную роскошь.

Странное дело: даже в мире науки, обнимающем все, наша история ни к чему не примыкает, ничего не уясняет, ничего не доказывает. Если бы дикие орды, возмутившие мир, не прошли по стране, в которой мы живем, прежде чем устремиться на запад, нам едва ли была бы отведена стра­ница во всемирной истории. Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас не заметили бы. Некогда великий человек захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию, он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до просве­щения. В другой раз, другой великий государь, приобщая нас к своему славному предназначению, провел нас побе­доносно с одного конца Европы на другой; вернувшись из этого триумфального шествия через просвещеннейшие страны мира, мы принесли с собой лишь идеи и стремления, плодом которых было громадное несчастье, отбросившее нас на полвека назад. В нашей крови есть нечто, враждебное всякому истинному прогрессу. И в общем мы жили и про­должаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений, которые суме­ют его понять; ныне же мы, во всяком случае, составляем пробел в нравственном миропорядке. Я не могу вдоволь надивиться этой необычайной пустоте и обособленности нашего социального существования. Разумеется, в этом повинен отчасти неисповедимый рок, но, как и во всем, что совершается в нравственном мире, здесь виноват отчасти и сам человек» /162, с.13-14/. Чаадаев считал, что русский народ оказался в стороне от «всемирного движения челове­чества».

В дальнейшем взгляды Чаадаева более оптимистичны. В своих последних работах он уже неоднократно говорил, что России предстоит великое будущее, а для этого необходимо только сделать правильный социальный выбор, поняв осо­бенности России. Он подчеркивал, что «прошлое уже нам не подвластно, но будущее зависит от нас» /162, с.87/. Сформулированная Чаадаевым мысль: «...у меня есть глу­бокое убеждение, что мы призваны решить большую часть проблем социального порядка, завершить большую часть идей, возникших в старых обществах, ответить на важней­шие вопросы, которые занимают человечество. Я часто го­ворил и охотно повторяю: мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуна­лами человеческого духа и человеческого общества»,— на долгие годы стала программой для всех последующих фи­лософских и социологических поисков в России /162, с.86/.

Необходимо отметить, что социально-политические взгляды Чаадаева противоречивы. Он выступал против сла­вянофилов, считая, что их теории являются попыткой оп­равдания застоя и патриархальной отсталости. В написанной в 1937 году статье «Апология сумашедшего» о славянофилах он писал следующее: «Но вот является новая школа. Больше не нужно Запада, надо разрушить создание Петра Великого, надо снова уйти в пустыню. Забыв о том, что сделал для нас Запад, не зная благодарности к великому человека, который нас цивилизовал, и к Европе, которая нас обучила, они отвергают и Европу и великого человека, и в пылу увлечения этот новоиспеченный патриотизм уже спешит провозгласить нас любимыми детьми Востока...

...у нас совершается настоящий переворот в националь­ной мысли, страстная реакция против просвещения, против идей Запада, — против того просвещения и тех идей, кото­рые сделали нас тем, что мы есть, и плодом которых явля­ется эта самая реакция, толкающая нас теперь против них. Но на этот раз толчок исходит не сверху. Напротив, в вы­сших слоях общества память нашего державного преобра­зователя, говорят, никогда не почиталась более, чем теперь. Итак, почин всецело принадлежит стране. Куда приведет нас этот первый акт эмансипированного народно­го разума? Бог весть! Но кто серьезно любит свою родину, того не может не огорчать глубоко это отступничество на­ших наиболее передовых умов от всего, чему мы обязаны нашей славой, нашим величием; и, я думаю, дело честного гражданина — стараться по мере сил оценить это необы­чайное явление» /162, с.82—83/.

В то же время он не поддерживал и революционные ме­тоды борьбы против крепостничества и самодержавия. Ус­тановление «социального идеала», по его мнению, было связано с победой «истинного христианства» и единой цер­кви. Он писал: «В христианском мире все необходимо дол­жно способствовать — и действительно способствует — установлению совершенного строя на земле...». Он считал также, что католицизм был прогрессивным явлением в ис­тории.

Как отмечал И. Гагарин, по мнению Чаадаева, несчастье России «заключается в том, что она оставалась в продолже­нии столь долгого промежутка времени чуждой интеллек­туальной и моральной жизни Европы; и он видел причину этого удаления в схизме (то, что мы привыкли называть "разделением церквей"), которая в течение веков держала русский народ удаленным от других цивилизованных наро­дов. Ведь католическая церковь воспитала Европу, ведь именно она сформировала ее и дала ей это единство, столь очевидное, несмотря на различие национальностей и пол­итических установлений, эту общность принципов, стрем­лений, которую не смог разрушить сам протестантизм; она сделала так, что Европа всегда едина, что она живет одной общей жизнью. Таким образом, корень зла налицо, лекарство тоже легко отыскать, надо было войти в европейский концерт не одним внешним и поверхностным заимствова­нием результатов цивилизации, но возвращением к тому единству, самое высокое и самое ощутительное олицетво­рение которого есть папа» /163, с.18/.

Такие взгляды, естественно, мешали Чаадаеву принять идеи славянофилов, несмотря на то, что в их обществе он провел свои последние годы. Славянофилы осуждали евро­пейскую цивилизацию, за то, что она «была в корень извра­щена папством и католической церковью и что нужно искать другую цивилизацию более совершенную и более чистую со скрытыми, но плодотворными зачатками, зало­женными и до сих пор еще существующими в недрах вос­точной церкви и славянской народности. Враждебные католицизму, враждебные Европе, ее идеям, ее нравам, ее установлениям, они приписывают все несчастья, от кото­рых страдает Россия, чуждым элементам, неблагоразумно ею поглощенным и основывают спасение отечества на ло­гическом развитии славянской народности и восточной церкви» /163 с.18—19/.

А.И. Герцен высоко оценил «Письмо» Чаадаева: «...Письмо Чаадаева было своего рода последнее слово, ру­беж. Это был выстрел, раздавшийся в темную ночь; тонуло ли что и возвещало свою гибель, был ли то сигнал, зов на помощь; весть об утре или о том, что его не будет,— все равно, надобно было проснуться. Что, кажется, значат два, три листа, помещенных в ежемесячном обозрении? А между тем, такова сила речи сказанной, такова мощь слова в стра­не молчащей и не привыкнувшей к независимому говору, что письмо Чаадаева потрясло всю мыслящую Россию» /22, с.289/.

Вспоминая о том, какое впечатление на него произвело «Письмо», Герцен писал: «от каждого слова веяло долгим страданием, уже охлажденным, но еще озлобленным. Эдак пишут только люди, долго думавшие, много думавшие и много испытавшие жизнью, а не теорией... читаю далее — письмо растет, оно становится мрачным обвинительным актом против России, протестом личности, которая за все вынесенное хочет высказать часть накопившегося на серд­це. Я раза два останавливался, чтобы отдохнуть и дать улечься мыслям и чувствам и потом снова читал и читал. И это напечатано по-русски неизвестным автором... я боялся, не сошел — ли я с ума» /22, с.290/.

Огромное влияние оказало «Письмо» на население Рос­сии. «Долго оторванная от народа часть России,— отмечал Герцен,— прострадала молча, под самым прозаическим, бездарным, ничего не дающим в замену игом. Каждый чув­ствовал гнет, у каждого было что-то на сердце и все-таки все молчали: наконец, пришел человек, который по-своему сказал что. Он сказал только про боль, светлого ничего нет в его словах, да нет ничего и во взгляде. Письма Чаадаева — безжалостный крик боли и упрека петровской России, она имела право на него; разве эта среда жалела, щадила автора или кого-нибудь?

Разумеется, такой голос должен был вызвать против себя оппозицию или он был бы совершенно прав, говоря, что прошедшее России пусто, настоящее невыносимо, а буду­щего для нее вовсе нет, что это «пробел разумения, грозный урок, данный народам,— до чего отчуждение и рабство могут довести». Это было покаяние и обвинение... Но оно и не прошло так: на минуту все, даже сонные и забитые, отпря­нули, испугавшись зловещего голоса. Все были изумлены, большинство оскорблено, человек десять громко и горячо рукоплескали автору» /22, с.290—291/.

В острых идейных спорах, вызванных «Письмом», отта­чивались и складывались позиции западников и славяно­филов в России. И западников, и славянофилов тревожила одна проблема — судьба России. У этих направлений была одна логика, один метод, одни и те же заслуги и слабости. Расхождения между ними имели место при определении, что понимать под социальным развитием и каким образом оно должно происходить. Так, западники стояли за насильственное внедрение общечеловеческих социальных форм, а славянофилы выступали за естественный процесс эволюции культуры, происходящей благодаря духовному самооп­ределению народа в тесной связи с национальными ценностями и традициями.

Основными представителями западников являлись: Т.Н. ГРАНОВСКИЙ (1813—1855), В.Г. БЕЛИНСКИЙ (1811—1848), А.И. ГЕРЦЕН (1812—1870), Н.Г. ЧЕРНЫШЕВ­СКИЙ (1828—1889) и др. Они признавали необходимым развитие России по западноевропейскому пути; выступали за ликвидацию крепостничества; считали, что крестьян­ская революция — единственное средство достижения справедливых идеалов, а крестьянская община — основа будущего социалистического общества в России; говорили о том, что в России возможен переход к социализму, минуя капитализм; подчеркивали единство мировой истории и ее закономерный характер и др.

В середине XIX века многие передовые люди России проповедовали утопический взгляд, суть которого заклю­чалась в том, что Россия может перейти к социализму через преобразование общины с ее коллективистской сущностью. Герценым были разработаны теоретические основы народнической концепции социализма и путей его достижения в России. В русских крестьянах Герцен видел «истинных но­сителей социализма, прирожденных коммунистов, в проти­воположность рабочим стареющего, загнивающего европейского Запада, которым приходится лишь искусственно вымучивать из себя социализм» /88, с.543/. В даль­нейшем эти взгляды Герцена заимствовал М.А. Бакунин, а у Бакунина — П.Н. Ткачев.

Славянофилами являлись И.В. КИРЕЕВСКИЙ (1806—1856), А.С. ХОМЯКОВ (1804—1860), К.С. АКСАКОВ (1817—1860) и др. Основными их идеями были: отрицатель­ное отношение к петровским реформам; идеализация пат­риархального быта; отрицательное отношение к революции; отрицание государственности и элементы анархизма; выдвижение религиозно-философских концеп­ций; подчеркивание особой роли духовной, религиозной детерминации социального поведения людей.

Славянофилы выступали за самобытной путь историче­ского развития России, который принципиально отличает­ся от западноевропейского пути. Они идеализировали старую, допетровскую Русь. Считали, что она была гармо­ничным обществом, в котором не было внутренних потря­сений. По их мнению, Петр I произвольно нарушил органичное развитие России. Это привело к тому, что госу­дарство встало над народом, дворянство и интеллигенция односторонне усвоили внешнюю и бытовую западноевропейскую культуру, совершенно оторвались от своего народа и своей самобытной культуры. Славянофилы призывали интеллигенцию изучать народную жизнь, ее быт, культуру и язык, чтобы сблизиться с народом.

Они считали, что государство является естественной формой организации жизни людей для Запада, так как за­падное общество создано в результате завоеваний и наси­лия, поэтому там необходимы юридические нормы и конституция. А в России конституция, по их мнению, была не нужна, так как в основе русского общества изначально лежит соборность.

Свое учение о власти они строили, исходя из органиче­ского единства царя и народа, считая, что вся полнота вла­сти принадлежит народу, но он не любит ее и поэтому отдает царю, чем снимает с себя грех властвования, а в задачу царя входит сохранение порядка в обществе. Они считали, что самодержавие — зло, но зло необходимое. Самодержавие, по их мнению, создает сам народ, а не система порабощает народ. Самодержавие представлялось им как государствен­ность безгосударственного народа и означало, что для само­держца власть — это долг, обязанность и тяжкий крест, а не привилегия.

Их интересовало такое устройство русского общества, в основе которого лежат соборность и вера. Соборность пони­малась ими как живое и цельное единство, собранное воедино духом любви, а не внешнее единство общества и не механическое соединение его независимых частей. Русский народ, а из него состоит реальное общество, самобытен и религиозен. Народ живет в соответствии и по законам пра­вославия и не любит властвовать и власть. Для него глав­ными ценностями выступают духовные, а не политические свободы. Именно на это опирались славянофилы при рас­смотрении предлагаемого ими государственного устройст­ва. В то же время они считали, что государство само по себе — это зло, так как основано на насилии, разъединении, бездуховности и лукавстве.

По своей сущности русский народ безгосударственен. Проведенные Петром преобразования навязали ему эту форму общественного устройства, что привело к наруше­нию духовного единства, так как между народом и царем встало чиновничество, препятствуя их органическому об­щению.

У славянофилов полностью отсутствовала (центральная для христианства) идея личности, которая поглощена у них коллективным субъектом общества — общиной. Общину же они считали исконно русской, самобытной формой об­щественного устройства. Интересно, что это центральное положение славянофилов позднее заимствовали анархи­сты, народники, революционеры-демократы.

Важный для русской социологии вопрос о социальном прогрессе славянофилы решали следующим образом. Соци­альный идеал — это община, а так как она находится не впереди исторического развития (община уже существова­ла в допетровские времена), то они отрицательно относи­лись к социальному прогрессу.

Идеи Константина Дмитриевича КАВЕЛИНА (1818—1885) стали как бы итогом предсоциологического этапа со­циальной мысли в России. К.Д. Кавелин — выходец из старого дворянского рода, историк, юрист, философ, пуб­лицист.

Для него было характерно желание преодолеть недостат­ки, имеющиеся в течениях западничества и славянофиль­ства, и заложить основы новой социальной науки. Он отмечал, что после того как эпоха преобразований, вызван­ная реформами Петра I, стала клониться к концу, «появи­лось у нас противоположение русского европейскому, желание думать, действовать и чувствовать национально, народно или во что бы то ни стало по-европейски. Требование самостоятельности и требование лучшего, которые на­шли представителей в этих двух крайностях, прежде сли­тых воедино, теперь распались и стали враждебны. Серединой между ними было уже бессмыслие и апатия. Таким образом, настоящий смысл эпохи реформ был поте­рян и забыт. Ее начали безусловно порицать или безусловно хвалить, но с важными недоразумениями и натяжками с обеих сторон, потому что ее подводили под известные, од­носторонние точки зрения, которым она никак не поддава­лась. В наше время этот дуализм, признак едва зарождавшейся в нас умственной и нравственной жизни, начинает исчезать и становится прошедшим. Его сменяет мысль о человеке и его требованиях. Что эпоха преобразо­ваний сделала в практической жизни, то теперь происходит у нас в области мысли и науки. Непереступаемые границы между прошедшим и настоящим, русским и иностранным разрушаются; открывается широкое воззрение, не стесня­емое никакими предрассудками, прирожденными или вы­думанными ненавистями» /44, стб.64/. Сформулирован­ные им идеи стали центральными для социологии в России.

В своих широких социологических обобщениях он стре­мился использовать идею права. Подход к праву как норме, за которой стоят определенные социальные отношения, прослеживается на всех этапах его деятельности. На протя­жении всей творческой деятельности его привлекали соц­иологические и сравнительно—исторические аспекты права.

Основу его размышлений составлял поиск социальных форм, позволяющих органично сочетать общечеловеческое и национально—самобытное, при этом главенствующим ос­тавалось последнее. Он считал, что внутреннее развитие русской истории всегда оставалось самостоятельным, даже во время и после реформ Петра I. «Исчерпавши все свои исключительно национальные элементы,— подчеркивал Кавелин,— мы вышли в жизнь общечеловеческую, остава­ясь тем же, чем были и прежде,— русскими славянами. У нас не было начала личности: древняя русская жизнь его создала; с XVIII века оно стало действовать и развиваться. Оттого-то мы так тесно и сблизились с Европой; ибо совер­шенно другим путем она к этому времени вышла к одной цели с нами. Развивши начало личности донельзя, во всех его исторических, тесных, исключительных определениях, она стремилась дать в гражданском обществе простор человеку, и пересоздавала это общество. В ней наступал тоже новый порядок вещей, противоположный прежнему, исто­рическому, в тесном смысле национальному. А у нас вместе с началом личности человек прямо выступил на сцену ис­торического действования, потому что личность в древней России не существовала и, следовательно, не имела ника­ких исторических определений. Того и другого не должно забывать, говоря о заимствовании и реформах России в XVIII веке: мы заимствовали у Европы не ее исключительно национальные элементы; тогда они уже исчезли или исче­зали. И у ней и у нас речь шла тогда о человеке; сознательно или бессознательно — это все равно. Большая развитость, высшая степень образования, большая сознательность была причиной, что мы стали учиться у ней, а не она у нас. Но это не изменяет ничего в сущности. Европа боролась и бо­рется с резко, угловато развившимися историческими определениями человека; мы боролись и боремся с отсутствием в гражданском быту всякой мысли о человеке. Там человек давно живет и много жил, хотя и под односторонними исто­рическими формами; у нас он вовсе не жил и только начал жить в XVIII века. Итак, вся разница только в предыдущих исторических данных, но цель, задача, стремления, даль­нейший путь один» /44, стб.65—66/.

Ему принадлежит разработка новой теории историче­ского развития русской гражданственности. Данная теория, вопреки славянофилам, выводила весь русский обществен­ный и государственный быт из кровнородового, патриар­хального, а не из общинного и отводила особо важную роль в истории русского народа реформам Петра Великого /44, 45/. Эта теория позднее стала основой историко-юридической школы в России.

При рассмотрении сельской общины в России в его взгля­дах сочетались как идеи государственной школы, которые представляли общину институтом, созданным государст­вом в фискальных целях, так и идеи славянофилов о вели­кой роли общины, которая является реальной альтернативой развитию капитализма в России. Кавелин считал, что оптимальным является разумное сочетание об­щинного землевладения, которое препятствует переходу земли в руки частных землевладельцев, с личной поземель­ной собственностью крестьянина, которая в свою очередь позволяет избежать пролетаризации и нищеты крестьян­ских масс /96, с.31 /. Судя по всему, он предполагал, что со временем наиболее богатые крестьяне будут выходит из общины и переселяться в города, а самая бедная, неимущая часть останется в общине, что оградит ее от бродяжничест­ва, нищеты и будет гарантировать ей работу. Хотя он и придавал большое значение общинному устройству кресть­янства, все же далеко не так идеализировал общину, как славянофилы и Герцен.

Его интересовала и проблема прогресса. Кавелин выдви­гал свою точку зрения по этому вопросу. Прогресс в России, по его мнению, это внутреннее саморазвитие личности, ее культуры. Только там, где есть развитая личность, возмо­жен прогресс. Именно развитая личность — основа обще­ственного развития. Он считал, что личность, появившаяся в древней Руси, это только грубая и неразвитая форма, не имеющая никакого содержания. Кавелин указывал: «Она была совершенно неразвита, не имела никакого содержа­ния. Итак, оно должно было быть принято извне; лицо должно было начать мыслить и действовать под чужим вли­янием» /44, стб.57—58/. Таким образом, необходимое на­полнение она могла получить только извне, в данном случае из Западной Европы, где оно было наиболее развито.

Русский народ исторически вынужден был жить в таких внешних обстоятельствах, которые на целые века делали невозможным его развитие из самого себя. Рассматривая среду обитания русского народа, Кавелин писал: «...нравст­венная и умственная сторона в ней дремала. Единственным путем развития культуры Великороссии,— путем околь­ным и чрезвычайно длинным,— было постепенное, так ска­зать, всасывание в себя образовательных элементов извне, из других стран, более образованных. Наша подражательность, обезьянничание, наша падкость к новому и чужому, наша способность принимать всевозможные виды и образы ставятся нам в укор; но такая восприимчивость и впечатли­тельность, выработанная в нас, правда, до виртуозности, доказывают только отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным способом, который оставался,— впитыванием, вдыханием в себя образовательных элементов извне. Эти внешние вли­яния чрезвычайно медленно оседали в народе и продолжали жадно восприниматься отовсюду, до тех пор, пока почва не напиталась ими и не народилась для самостоятельного, нравственного и духовного развития» /45, стб.623—624/.

Эту великую миссию соединения в личности содержания и формы, по его мнению, и выполнил Петр I своими рефор­мами. Он выступал против идей Достоевского и других о том, что русскому народу изначально была присуща высо­кая нравственность.

Огромное влияние на развитие русской социологии так­же оказала идея социализма, получившая в России особое звучание и оригинальное развитие. К этой идее впервые обратились славянофилы, которые связывали с ней надеж­ды на лучшую форму организации общественной жизни, мечтали об историческом устройстве сельской и ремеслен­ной промышленности на основе сочетания христианской идеи с потребностями материального существования.

Таким образом, на предсоциологическом этапе русская социальная мысль сформулировала программное поле соц­иологических исследований, выдвинула ряд основных воп­росов, которые необходимо было решить, и заложила основы социальной методологии. Все сказанное наглядно показывает, что во второй половине XIX века в России рядом с социальной философией зарождается и начинает бурно развиваться русская социологическая мысль.

2. ПРЕДПОСЫЛКИ ВОЗНИКНОВЕНИЯ СОЦИОЛОГИИ В РОССИИ

История социологии России XIX — начала XX веков — это часть общемировой социологической науки. Необходи­мо отметить особенность развития социологии в России и ее одностороннюю связь с наукой Запада, т.к. деятельность русских социологов была практически неизвестна западным ученым. В 1916 г. Н.И. Кареев писал: «То, что делается в России по части науки и философии, кроме, пожалуй, естествознания, остается большей частью неизвестным или очень мало известным на Западе». Но это не означало, что все русские социологи были незнакомы Западу. В основном благодаря личному общению на Западе узнавали о научной жизни в России. Там хорошо были известны длительное время жившие и печатавшие свои работы в Европе Е.В. Де Роберти, Я.А. Новиков. Интересен случай, когда одна из работ Де Роберти была издана в России в переводе с фран­цузского языка. Хорошо известен был и М.М. Ковалевский.

Русские социологи находились в лучшем положении по сравнению с западными социологами. Они имели возмож­ность ознакомиться с достижениями европейской мысли. Ведь все основные работы известных западных социологов, несмотря на цензуру, переводились на русский язык и из­давались в России с серьезными научными комментариями. Благодаря систематическому ознакомлению с мировым опытом и развитием социологической науки в мире соц­иологи в России достигли больших успехов. Но несмотря на то, что на развитие социологии в России повлияли различ­ные течения западной социологии, она все же выдвинула ряд оригинальных теорий, которые во многом были обус­ловлены своеобразием развития российского общества. В ряде случаев русские социологи шагнули дальше западных, часто они даже предугадывали то, что позднее повторили западные социологи. Они раньше всех начали обсуждать проблемы, которые довольно быстро стали принимать меж­национальный характер и превращались в темы первых международных конгрессов.

Процессы, которые происходили в первую очередь в эко­номической сфере и потребовавшие в связи с этим знания об обществе как целостной взаимосвязанной системе, стали основной причиной возникновения социологии в России. Социология этого периода теоретически выражала в раз­личной форме требования буржуазного изменения, рефор­мирования существующих в России порядков. Поэтому ее появление в России после реформы 1861 г. является не слу­чайным, а вполне закономерным, так как в это время на­чался интенсивный переход от феодального общества к капиталистическому, с его процессами индустриализации и урбанизации, изменением структуры общества, делаю­щий невозможным и устаревшие идеи и идеалы дорефор­менного времени.

Стимулирующим фактором для развития социологии в России оказалось усложнение социальной структуры рус­ского общества. Произошел бурный рост городских сосло­вий; которые до реформы были совсем незаметны на фоне крестьянства и дворянства. Развитие капитализма также привело к увеличению и усложнению состава городского населения, появилась масса новых профессий, возросла мо­бильность населения, что приводило к ломке старых куль­турных стандартов.

Все эти изменения способствовали усилению интереса разных слоев русского общества к социальным проблемам. Русские интеллигенты стремились помочь угнетенному на­роду. Ответом на вопрос: «Что считать наиболее важным для блага народа?» стали главные теоретические достижения социологической мысли в России.

В середине XIX века русское общество стояло перед не­обходимостью коренных изменений в политической и эко­номической сферах. Потребность в этом осталась и после реформ 60-х годов — отмены крепостного права, реформы земств и судебной реформы, так как все проведенные ре­формы, кроме последней, были непоследовательны, нере­шительны и компромиссны. Россия по-прежнему оставалась сословным бюрократически-дворянским госу­дарством. Она не стала, как этого желали многие, ни демок­ратической, ни конституционной страной. Поэтому произошло колоссальное оживление общественной жизни. В России в 60—70-е годы впервые в истории на общественно политическую сцену выступило общественное мнение. Одни призывали к продолжению реформ, к их радикализации, а другие — к восстанию и слому всей системы вообще. С этого времени в России стало открыто звучать требование широкой общественности о необходимости прогресса обще­ства.

Во второй половине XIX в. Россия стремительно перехо­дила на рельсы новой, индустриальной цивилизации, что привело к обострению старых и выявлению массы новых социальных проблем.

С помощью старой социальной философии эти проблемы решить было невозможно. Возникла необходимость в появ­лении нового более точного знания. И вызванная реальной обстановкой того времени интеллектуальная потребность в ориентации на научно-рационалистическое объяснение социальных процессов в их связи с общественным целым, желание точного понимания жизни привели к развитию социологии в России в традициях позитивизма. Русские социологи-позитивисты нашли признание и известность во всем мире.

Необходимо также отметить и естественнонаучные предпосылки возникновения теоретической социологии. В 30—40-е годы XIX века на первый план развития науки выходят химия и биология. Среди открытий того времени, сделанных в области изучения живой природы, в первую очередь, следует отметить создание клеточной теории. В 1838—1839 гг. ее выдвинули, обосновали и развили немец­кие ученые Теодор Шванн (1810—1882) и Маттиас Якоб Шлейден (1804—1881). С помощью их исследований было доказано единство строения животных и растений и сделан вывод, что «существует общий принцип развития для самых различных элементарных частей организма и что этим принципом развития является клеткообразование» /168, с.306—307/. Благодаря этому стало возможным объяснение роста и развития живых существ, а также доказана тесная связь обоих царств органической природы, т.к. законы раз­вития растений и животных были тождественны. Этим была разрушена метафизическая перегородка, которая разделя­ла до этого обе области живой природы. Открытие клеточ­ной теории оказало огромное влияние на развитие всех разделов биологии, а особенно медицины.

Большое значение имело также появление эволюцион­ного учения великого естествоиспытателя-новатора Чар­льза Роберта ДАРВИНА (1809—1882). Историческое значение исследований Дарвина заключалось в том, что он опроверг господствующие в то время в биологии религиоз­но-идеалистические представления о «творческих актах», а также метафизические учения Линнея и Кювье, в основе которых лежало представление о живой природе, разных видах растений и животных как всегда постоянных и неиз­меняемых.

Дарвин же установил и доказал, что биологические виды изменяются, что между видами существует преемствен­ность, а возникающие в природе уклонения в видовых при­знаках наследуются. В результате своих исследований он пришел к выводу, что в естественных условиях новые виды происходят и изменяются путем естественного отбора, вы­живают наиболее приспособленные к данным условиях жизни. Завершением дарвинской эволюционной теории бы­ло установление биологических закономерностей проис­хождения человека и общего предка человека и современной человекообразной обезьяны. Своим учением он доказал, что современная живая природа, все биологи­ческие виды, в том числе и человек, появились в результате закономерного процесса постепенного развития, который длился миллионы лет.

Объективное значение великих открытий естествозна­ния первой половины и середины XIX века заключалось в раскрытии всеобщей связи явлений природы. Они доказывали, что как в живой, так и в неживой природе происходит развитие и превращение разнообразных форм движущейся материи. Великие открытия естествознания послужили ес­тественнонаучной основой для создания нового, диалектико-материалистического мировоззрения в середине XIX века основоположниками марксизма. Данные открытия легли также в основу созданного О. Контом, Г. Спенсером и Э. Дюркгеймом учения об обществе, основанного на прин­ципах биологии.

Временные рамки существования русской немарксист­ской социологии невелики: 60-е годы прошлого века — пер­вая четверть нынешнего. Несмотря на это, можно определить ряд специфических черт, которые позволяют выделить ее как самостоятельное направление мировой социологической мысли. Это антропологизм, т.е. интерес к человеческой жизни, историофичность — она отталкива­ется от конкретной русской действительности при построе­нии отвлеченных общественных теорий, ее интересуют будущее предназначение, смысл России. Также для нее характерна синтетичность при познании общества как жи­вого целого. Специфично и то, что до начала XX века соц­иологией в России занимались в основном революционеры, литераторы, критики, педагоги, общественные деятели и почти никогда — профессора университетов. Отмеченное своеобразие можно считать символичным, ведь оно показы­вает, что у народа России существовало страстное желание проникнуть в сущность человека и общества.


II. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ