§ жизнь, сочинения и духовный облик

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6

§ 3. СОЦИАЛЬНАЯ ФАЗА ЭВОЛЮЦИИ

Спенсеровская философия эволюции с ее вселенским разма- хом все-таки создавалась с исходной оглядкой на социальный мир и для решения социологических проблем. Описание общих эволюционных законов движения от гомогенности к гетерогенности, от простых к сложных формам организации и к локальной специализации форм в неорганическом и органическом мирах, конечно, не объясняло особых механизмов социокультурной эволюции, но давало первые ориентировочные характеристики самоподдерживающемуся и необратимому во времени процессу развития общественных форм как одного из типов "открытых" систем, взаимодействующих со сложной средой и включающих астрономические сгущения, биологические организмы и т.д.

Спенсер выделял три фазы "большой эволюции": неорганическую, органическую и надорганическую (или сверхорганическую), до неразличимости плавно переходящие друг в друга. Однако каждая фаза на определенной ступени зрелости приобретает новое качество сложности и не сводится к другой. Социальная эволюция — часть надорганической эволюции, которая подразумевает взаимодействие многих особей, скоординированную коллективную деятельность, по своим последствиям превышающую возможности любых индивидуальных действий. Поначалу социальное вырастает из простого сложения индивидуальных усилий, но потом, по мере роста размеров и сложности обществ, приобретает собственный характер. Социальная эволюция своим размахом, количеством вовлеченных в процесс индивидуальных организмов, уровнем сложности, темпом изменений и важностью следствий превосходит все другие встречающиеся в природе формы надорганической эволюции [5, т.1, с. 4]. "Порядки естественных явлений, представляемых обществом" [9, с. 11], — более сложные системы, чем изучаемые в биологии, ибо они в известном смысле организмы организмов, "сверхорганизмы". Предмет социологии — это "изучение эволюции (развития) в ее наиболее сложной форме" [9, с. 379].

"Чувствующие элементы" сверхорганизма — люди, — в качестве членов общества также приобретают новые свойства по сравнению с людьми как представителями биологического вида.

233

Человек лишь постепенно становился подлинно "общественным животным". Новый надорганический порядок социальных явлений изменял и изменяет в процессе социализации первоначальную "антиобщественную" (изображаемую в духе Гоббса) природу человека, несмотря на зачатки общественности еще в животном царстве. Главными предметами изучения в социологии должны быть рост, развитие, строение и отправления общественного агрегата, как они порождены взаимными действиями отдельных личностей, природа которых отчасти похожа на природу людей вообще, отчасти — на природу родственных племен и отчасти совершенно исключительна" [9, с. 50].

Общие эволюционные принципы, примененные к наблюдаемым изменениям социальных структур и форм деятельности, открывают в них определенный порядок развития, порядок сосуществования и хронологической последовательности социальных явлений и тем самым дают первые грубые ориентиры исторической (или "генетической", анализирующей зарождение явлений) социологии. «Многие факты доказывают, — пишет Спенсер в "Основаниях социологии", — что социальная эволюция составляет часть большой эволюции, эволюции вообще. Подобно любым развивающимся агрегатам, общества обнаруживают интеграцию как благодаря простому увеличению массы, так и объединению и рекомбинации масс. Развитие от однородности (гомогенности) к разнородности (гетерогенности) подтверждается многочисленными примерами перехода от простого племени, похожего во всех своих частях, к цивилизованной нации, полной образцов структурного и функционального несходства. С прогрессом интеграции и разнородности растет связность. Мы видим вначале разделенную, рассеянную кочевую группу, не удерживаемую никакими связями, затем — племя с его частями, связанными подчинением предводителю, политическое объединение племен под водительством вождя с подчиненными вождями и т.д., вплоть до цивилизованной нации, достаточно крепко связанной, чтобы просуществовать тысячу и более лет. Одновременно увеличивается определенность. Сперва социальная организация расплывчата. Дальнейшее, развитие приносит устойчивые установления, которые, обретая стабильность, также становятся более конкретными, а сферы их приложения к разным видам действий и все институты — поначалу беспорядочно смешанные — постепенно разделяются, одновременно яснее отличаясь друг от друга своей внутренней структурой. Таким образом, во всех отношениях выполняется формула эволюции: налицо прогресс в направлении большего размера обществ, их связности,

234

многообразия и определенности» [14, т. 2, с. 584-585]*. Эта формула приложима ко всем социальным и культурным явлениям: "Возрастание общества, как в отношении его численности, так и прочности, сопровождается возрастанием разнородности его политической и экономической организации. То же самое относится ко всем надорганическим продуктам — языку, науке, искусству и литературе" [7, с. 613].

§ 4. СОЦИОЛОГИЯ И ТЕЛЕОЛОГИЯ: ЭВОЛЮЦИЯ И ПРОГРЕСС

Русский философ С.Н.Булгаков утверждал, что "теория прогресса является для механического миропонимания теодицеей, без которой не может, очевидно, человек обойтись. Рядом с понятием эволюции, бесцельного и бессмысленного развития, создается понятие прогресса, эволюции телеологической, в которой причинность и постепенное раскрытие цели этой эволюции совпадают до полного отождествления... Оба учения — о механической эволюции и о прогрессе, — как бы они ни разнились по своим выводам, — соединены между собою необходимой внутренней если не логической, то психологической связью" [1, с. 269]. Это наблюдение целиком верно, например, для Конта, у которого принцип эволюции построен на принципе целесообразности в разнообразных произвольных формулировках и насквозь проникнут моралистическим долженствованием, утопическим прожектерством. Менее очевидно, но тоже верно это и для Спенсера.

В зрелом периоде своего творчества он старался уйти от распространенного предрассудка, будто всякая телеология подразумевает сравнение социальных институтов (для оценки "прогресса") только по моральным критериям ("лучшие" и "худшие" общества в моральном смысле) и вводил нравственно нейтральные мерила сложности строения и организации, эффективности (экономической, власти) и т.п. Основное спенсеровское понятие прогресса как дифференцированных изменений в направлении все большей разнородности и от простых к сложным формам — не моралистическое, а морфологическое, подобное условной лестнице "низших" и "высших" (высокоорганизованных) организмов в биологии. Эта направляющая тенденция перехода социальных систем от меньшей к большей разнородности является, в силу органического сцепления их элементов, внутренней, а не просто результа

* Цитата дана и переводе автора. Старый русский перевод [см.: 5, т.1, с. 374].

235

том отбора в определенных условиях среды, хотя они тоже влияют на процесс. В таком понимании эволюция и прогресс — синонимы и указанное направление и есть "цель" эволюции-прогресса. Предпочтение термина "эволюция" Спенсер объяснял в "Автобиографии" просто желанием избавиться от слишком узкого "антропоцентрического значения" слова "прогресс", тогда как "эволюция" говорит о необходимости вышеописанного хода изменений во всех областях действительности и разных классах явлений. Но потребности очистить этот термин от любых "телеологических выводов" он, по его словам, не испытывал.

Данное направление надорганической социальной эволюции отражено в спенсеровской классификации обществ по степени их сложности: простые, сложные, двойной, тройной и т.д. сложности [5, т. 1, с. 343]. В "малом простом агрегате" все его части похожи друг на друга, люди непосредственно сотрудничают между собой для достижения одинаковых для всех, жестко закрепленных групповых целей; управляющего центра нет или он рудиментарен. Это — ранний аналог "односегментной" организации с механической солидарностью" по Дюркгейму. Такой агрегат — простейшая система без подсистем или группа, в которой не удается различить никаких расходящихся между собой подгрупп. В сложном обществе его члены входят в него опосредованно, как элементы простых агрегатов со своими "координирующими центрами", в свою очередь подчиненными одному центру того или иного "более обширного" агрегата. В еще более сложных обществах количество посредствующих звеньев, уровней и подсистем соответственно нарастает.

Даже такая спонтанная (не допускающая какого-либо персонифицированного агента) и идеологически нейтральная целесообразность возникновения и эволюции высокосложных общественных систем таила в себе опасность произвольного хронологического упорядочения социальных институтов и продуктов культуры в однолинейную схему прогрессивного исторического развития. Последователям Спенсера легко было сделать вывод, что более ранние социальные явления и факты обязательно должны быть и наиболее примитивными, бесформенными и слабосвязанными между собой, а все позднейшие определенно отличаться возрастающей дифференцированностью и взаимозависимостью. Если развитие всех обществ идет в одном направлении и с имманентной необходимостью, то можно предположить универсальность некоторых основных стадий (или фаз) развития. Имманентность означала, что очередность этих стадий в общем неизменна и малозависима

236

от внешних (внесистемных) факторов (природной среды, завоеваний, искусственно навязанного или заимствованного законодательства и т.д.). Все эти факторы могли создать условия, благоприятствующие или тормозящие развитие, изменить его темп, но "перескочить" через промежуточные ступени на высший уровень сложности не дано ни одному обществу.

В теоретических декларациях Спенсер безусловно боролся с идеей такого однолинейного прогресса, которую обычно связывают с эволюционизмом XIX в. Подобно неоэволюционистам нашего века Спенсер представлял социальную эволюцию не как один глобальный процесс, а как совокупность дивергентных, особенных, относительно автономных процессов, включая процессы регрессивного упрощения организации некоторых сообществ и институтов. Так, он недвусмысленно критиковал "серьезную ошибку" Конта, "будто различные формы общества, представляемые дикими и цивилизованными племенами на всем земном шаре, составляют лишь различные ступени одной и той же формы; между тем как истина заключается скорее в том, что социальные типы, подобно типам индивидуальных организмов, не образуют известного ряда, но распределяются только на расходящиеся и разветвляющиеся группы" [9, с. 321]. И еще более определенно в связи с понятием приспособления к "несметному множеству" переменных условий: "Эволюция не предполагает непременно находящегося повсюду в действии скрытого стремления к совершенствованию. Мы не видим однообразного восхождения от низшей к высшей форме; наблюдаются лишь отдельные случаи возникновения форм, которые, в силу их большей приспособленности к более сложным условиям, оказываются способными к более продолжительной и разнородной жизни" [5, т. 2, с. 706].

Однако исследовательскую практику Спенсера можно упрекнуть в излишнем доверии к своим эволюционным генерализациям, в таком доверии, что научная их проверка на бесконечных примерах и аналогиях часто оказывалась всего лишь процедурной формальностью. Как заметил выдающийся русский экономист Н.Д. Кондратьев, главная черта эмпирических обобщений Спенсера о динамике общественной жизни все же та, что они являются только "мастерской" иллюстрацией его формулы эволюции: "Бесконечное число обобщений Спенсера о дифференциации и интеграции обществ по плану его закона эволюции можно считать индукцией per enumerationen simplicem, но никак не настоящей индукцией. Поэтому между его философским законом эволюции и эмпирическими законами развития общества и организма остается логическая пропасть. Первая система мысли логически держится не на конкретных данных второй, а на тех посылках, из которых Спенсер исходит дедуктивно" [2,

237

с. 32], Спенсер, несмотря на свой "агностицизм" (определение соратника Дарвина Т.Хаксли), так и не смог смириться с тем, что никакая социологическая теория не в состоянии дать несводимые к трюизмам универсальные законы, годные в смысле конкретно-практических предсказаний для всех времен и народов, и не удержался от попыток в атом направлении. С современной точки зрения (в русле "общей теории систем" и т.п.) его "всеобщие" принципы дифференциации и интеграции, вероятно, лучше всего толковать как первичные, формальные эвристические указания, без поверки конкретной историей данного явления работающие вхолостую.

Уместно напомнить здесь, что по мнению большинства исследователей "логики науки" телеологические объяснения являются совершенно законными даже в естественных науках (пример — дарвиновское "приспособление"), но отличаются от причинных объяснений тем, что ото как бы обратный метод по сути единого принципа познания. При телеологических объяснениях (к которым относятся и функционалистские) идут обратным путем от следствий к причинам, а поскольку каждое сложное следствие допускает вероятностную множественность причин, то такие объяснения отличаются неопределенностью и многозначностью предполагаемых ими связей. Телеологическое объяснение редко является окончательным и чаще служит эвристическим принципом для предварительного объединения с виду разрозненных явлений в одну группу. Телеологическую точку зрения как таковую не следует смешивать с оценкой социально-исторических явлений. И телеологизм Спенсера в вышеописанной основной трактовке им эволюции был идеологически нейтрален, не содержал какой-либо субъективной оценки, за исключением того ключевого значения, которое придавалось эволюционным процессам дифференциации и интеграции как общемировым.

Но в построениях Спенсера можно обнаружить и другую, "перфекционистскую" телеологию, включавшую в себя явное отнесение к определенной этической системе ценностей и общественному идеалу. Именно эта телеология позволила К. Попперу уверенно причислить Спенсера к историцистам, т.е. к социальным философам, убежденным в существовании объективных законов развития истории, но основе открытия которых можно предсказывать пути исторического развития человечества. Основной прием "историцистской моральной теории", приверженцем которой, по Попперу, был Спенсер, — это "приспособить систему ценностей таким образом, чтобы она сообразовывалась с надвигающимися переменами. Сделав это, мы придем к форме оптимизма, который может иметь оправдание, ибо в таком случае любое изменение обязательно будет изменением к лучшему, если судить о нем, исходя из данной системы ценностей" [4, с, 78].

Яснее всего критикуемый Поппером подход выражен в первой из крупных работ Спенсера "Социальной статике" (1850), где, по его же свидетельству в "Aвтoбиографии", идеальное мо

238

ральное состояние отождествлялось с полным приспособлением организмов к требованиям условий их жизни, чему сопутствовала уверенность в постепенном переформировании человеческой природы в будущем, дабы соответствовать этим требованиям. Целью человечества объявлялось достижение истинно "социального" (общественного) состояния, при котором люди гармонично удовлетворяли бы свои потребности. Это "социальное состояние" требует, чтобы каждый имел лишь такие потребности, кои могут быть удовлетворены без нарушения способности других людей к достижению подобной удовлетворенности. Положение, при котором некоторые люди удовлетворяют свои потребности за счет других, остающихся неудовлетворенными, Спенсер называл состоянием неприспособленности.

В отличие от вышеописанного крена в имманентизм при трактовке "прогресса" от однородности и простоты к сложности и разнообразию, в названной работе, а также и в "Основаниях этики" Спенсер стоит на позициях крайнего "адаптационизма": приспособления внутренних отношений к внешним, постепенного приспособления человека в моральной сфере к общественной среде. "Основной принцип жизни", стремление к достижению полной адаптации путем ступенчатых модификаций данной системы, распространяется и на человека в физическом и психическом его измерениях. В первом томе "Оснований этики" Спенсер писал: "Сообразно законам эволюции вообще и законам организации в частности, происходил и происходит прогресс в приспособлении человечества к социальному состоянию, причем человечество изменяется в направлении к такому идеальному согласию". И "предельным человеком является такой человек, у которого этот процесс дошел до такой ступени, что создалось соответствие между всеми способностями его природы и всеми требованиями его жизни в обществе" [цит. по: 3, с. 77].

При таком подходе история человечества есть, безусловно, прогрессивный процесс совершенствования, направленный к определенной цели — идеальному общественному состоянию (оно же — состояние "достигнутого совершенства"). "Цивилизация" в "Социальной статике" означала всего лишь адаптацию, которая уже наступила. Спенсер допускал даже возможность системы абсолютной этики, регулирующей "поведение человека вполне приспособленного в обществе вполне развившемся" [там же].

Русский правовед и философ П.И. Новгородцев убедительно показал, что эта идея конечной общественной гармонии и "утопический оптимизм этики противоречат общим утверждениям философии Спенсера; "Философское поня

239

тие вечного движения, в котором эволюция сменяется диссолюцией, совершенно исключает этический принцип абсолютного приспособления" [3, с. 78]. Поддержание этой гармонии и согласованного общения предполагает такую власть человека над естественными условиями жизни, которую нельзя назвать иначе, как всемогуществом разума и прозрения" [3, с. 82].

Новгородцев указал и на ошибочное, расширительное по сравнению с биологическим трансформизмом Дарвина и др., толкование Спенсером "приспособления". У биологов приспособление объясняет только сохранение уже появившихся признаков, но отнюдь не их первоначальное возникновение. Дарвиновская теория естественного отбора принимала те же описанные Спенсером факты безграничной производительности и бесконечной изменчивости и дифференциации просто как исходные данные, как материал для действия "сита" естественного отбора, но не бралась объяснять (если не считать поздних уступок Дарвина ламаркизму) само это творчество природы. В сущности, теория Дарвина объясняет не "происхождение видов" (как говорит название его главной работы), не появление видоизменений (которые могут упрощаться или усложняться, быть полезными или вредными), а только сохранение и закрепление отбором (выживание) новых приспособлений, новых полезных признаков из числа уже появившихся по неизвестным причинам. И если, как Спенсер-адаптационист, "некоторые историки-социологи предполагают, что понятие перехода форм под влиянием приспособления общества к своеобразной среде объясняет все в социальной эволюции, то здесь совершается ошибка, в которой главные теоретики биологического трансформизма неповинны" [3, с. 83-84], Сторонники "творческой эволюции" (в духе Бергсона или др.) сказали бы, что приспособление в лучшем случае может, да и то задним числом, объяснить пассивное самосохранение какого-то социокультурного новообразования (обычая, правила поведения и т.п.) в ответ на воздействия, идущие извне, но не его саморазвитие как выражение активного сопротивления им изнутри, импульса к самоутверждению данного социального института.

К тому же, как мы видели, Спенсер нарушал то правило использования понятия "приспособление" (адаптация) в объяснениях, которое предписывает, чтобы адаптационистские рассуждения основывались только на существующих, а не на возможных будущих обстоятельствах. Аргументация от будущего полностью "нефальсифицируема" (в смысле Поппера), ибо всегда можно сказать, что если, мол, сейчас не удается обнаружить приспособительной пользы данной черты общества, то она еще будет полезной, когда соответствующие условия возникнут в будущем. Собственно этот запрещенный прием и сделал возможной ту историцистскую теорию морали" Спенсера, которую критиковал Поппер.

После "Социальной статики" Спенсер развивал концепцию приспособления в разных направлениях, но так и не избавился от элементов прогрессистского перфекционизма в ней. Имманентизм

240

основной его трактовки эволюции в категориях развития уровней сложности и адаптационизм сочетаются в его концепции "социального организма" (см. § 5 наст. главы) как целостной конечной системы, функционирующей в определенных условиях среды. При этом оба подхода, соединенные вместе, взаимно влияют и ограничивают друг друга.

"Среда" у Спенсера — широкое понятие, включающее природные условия (первичная человеческая среда), преобразованный совместной деятельностью людей мир природы и социальнокультурное окружение, состоящее из надличностных традиций, обычаев, привычек, обрядов, а также других социальных организмов-систем и организаций. Рост значения вторичных, социокультурных элементов среды тоже является одним из критериев прогрессивного хода эволюции. Одна из спенсеровских рабочих моделей эволюционного процесса — это изображение его как результата взаимодействия двух высокосложных систем: социального организма и его среды. Изучение этого взаимодействия многое объясняет в возникновении и эволюции человеческих социальных организаций, но окончательное выяснение естественного порядка социальных явлений требует соотнесения все с теми же универсальными законами эволюции.

Возникновение этих новых качеств человека под влиянием культурной среды развитого общества — один из подпроцессов эволюции. Но и это изменение человеческой природы согласуется с общими законами эволюции. Проявлением вселенских процессов дифференциации и интеграции в обществе является "тенденция к индивидуализации", соединенная с одновременным ростом взаимозависимости индивидов. Прогресс, таким образом, движется в направлении как обособления индивидов, использующих возрастающее разнообразие возможностей для выбора личной сферы деятельности в соответствии со своими склонностями, так и единства общества, скрепляемого все более сложными связями для удовлетворения общественных потребностей. Это двойственное движение возможно благодаря соблюдению принципа "равной свободы", согласно которому свобода каждого ограничена стремлениями других к такой же свободе.

Интересно, что общественный идеал атеиста Спенсера формально соответствует здесь критерию идеального бытия ("полная свобода составных частей — в совершенном единстве целого") у нашего религиозного мыслителя B.C. Соловьева (1889), не говоря уже о К.Н. Леонтьеве с его "единством в разнообразии".

241

Итак, Спенсер вводит еще один рабочий вариант трактовки социальной эволюции: эволюционное исследование человеческой природы в континууме от дообщественного первобытного человека до полностью социализированного цивилизованного человека, и еще один критерий прогресса: развитие личности и индивидуальной свободы в связи с ростом дифференциации и разнообразия общественной жизни.

Естественными ограничителями темпа прогресса в этом направлении оказываются медленный, требующий многих поколений процесс изменения человеческой природы (прогресс общества обогнать его не может) и вытекающая из общих эволюционных законов невозможность перескакивать через уровни сложности, органичные для данных конкретных обществ. Отсюда — постоянные предостережения Спенсера, что "никакое учение и никакая политика не могут ускорить процесс социального развития выше известной нормы, которая ограничена скоростью органических изменений в человеческих существах", и что сознательным вмешательством извне в естественный процесс эволюции, "поддерживая благоприятные условия можно достигнуть только того, чтобы общественный прогресс не встречал лишних остановок; но политика, следующая ошибочным понятиям, может приносить чрезвычайный вред, расстраивая, искажая и останавливая ход прогрессивного развития" [9, с. 403-404].

Обратим внимание еще на одно противоречие. С одной стороны, Спенсер постоянно говорит о нерациональности человеческой природы, о внеразумности эволюции, о спонтанности, независимости ее хода от индивидуальной и коллективной воли, исходит из общей метафизической посылки, что у истоков эволюционных преобразований лежит причина, выходящая за пределы нашего знания и воображения, ясно понимает "положительную сложность социальных явлений и проистекающую из этого трансцендентную невозможность положиться на какие-нибудь заранее вычисленные результаты" [9, с. 18]. В этом качестве либерал Спенсер иногда неожиданно сближается с консервативной мыслью начала XIX в. ("традиционалистами") в умалении важности прогрессивных усилий людей, сознательного законодательного формирования общественной морали и правил поведения по сравнению со значением сохраненных эволюцией обычаев, нравов, предрассудков, часто темных по происхождению и загадочных по функциям.

С другой стороны, для тех же сложнейших естественных и самоупорядочивающихся процессов приспособления к "трансцендентно" большому числу конкретных фактов и обстоятельств, превосходящему способности управления, восприятия и осознания любым индивидуальным (и коллективным) разумом, Спенсер полагал возможным заранее знать благоприятные последствия этих

242

процессов для судеб общества, прилагать к ним однозначную личную мерку справедливости и т.п. Вероятно, это и давало повод Дарвину говорить о том, что спенсеровская эволюция для него чересчур разумна, и Новгородцеву (см. выше) о скрытой предпосылке "всемогущества разума" у Спенсера.

Спенсер со своей склонностью к обозримым, конечным эмпирическим и утилитаристским решениям не сумел достаточно последовательно провести принципиальный взгляд на эволюцию разных порядков человеческого сотрудничества как на процессы "приспособления к неизвестному" (Ф.Хайек), к непредвиденным событиям, к случайным обстоятельствам, которые непредсказуемы. "... Эволюционная теория в принципе не может позволить нам рационально прогнозировать и контролировать будущую эволюцию. Самое большее, на что она способна, — это показать, каким образом у сложно организованных структур вырабатываются способы корректировки, ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей природе, неизбежно остаются непредсказуемыми" [10, с, 48]. Мнимая разумная предсказуемость эволюции, быть может, следует уже из некоторых ее онтологических характеристик у Спенсера как простого количественного перераспределения первичных элементов, что связано с ложной позитивистской тенденцией "вывести все изменяющееся ив неизменного" (С.Л.Франк).

Спенсер, видимо, чувствовал свои противоречия и потому прибегал еще к одному нейтральному мерилу "прогресса", допускавшему любые средства и направления изменения для достижения предполагаемой цели. Это критерий роста численности населения (см. § 6 наст. главы), максимально близкий и к дарвиновскому показателю жизнеспособности вида — плодовитости, и к мысли Адама Смита, что "самый бесспорный показатель процветания любой страны — увеличение числа ее жителей". Данный критерий подразумевает, что у общественной эволюции нет иной цели, кроме продолжения жизни людей, что жизнь — самоцель.

Все рассмотренные выше измерения прогресса никогда не были приведены Спенсером к бесспорному логическому единству. Поэтому вслед за Новгородцевым и другими правильнее говорить о "совокупности учений Спенсера об эволюции", а не об одной эволюционной теории.

Blog

§ жизнь, сочинения и духовный облик

§ 3. СОЦИАЛЬНАЯ ФАЗА ЭВОЛЮЦИИ

§ 4. СОЦИОЛОГИЯ И ТЕЛЕОЛОГИЯ: ЭВОЛЮЦИЯ И ПРОГРЕСС