Москва Смысл 2001
| Вид материала | Документы |
| Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии Проклятие профессии |
- 2001 Утвержден Минтопэнерго России, 1942.6kb.
- Пособие для логопедов Москва 2001 бек 74. 3 Удк 371. 927, 514.36kb.
- Целевая программа правительства москвы " развитие единой образовательной информационной, 432.71kb.
- Для поколения всеобщей интернетизации чтение потеряло смысл, 38.78kb.
- Золотом Кубке Европы семинар, 18.18kb.
- Об административных правонарушениях, 28099.94kb.
- Об административных правонарушениях, 27974.85kb.
- Полный курс Джек Швагер Москва 2001, 2909.89kb.
- Концепции, проблемы, 1204.14kb.
- Идентификационных структур в современной под редакцией Т. Г. Стефаненко россии., 889.1kb.
502
Проклятие профессии
Поражение
503
спросила мая
- Ну как у вас?
жена.
- Сегодня все решается-
- Ни пуха, Рудик, — как всегда,
сказала она мне.
Это было три дня назад, в день девятой партии. Точно такой же диалог — слово в слово — мог состояться и сегодня. Опять все решается, но даже ничьей мы не можем себе позволить. Ту партию надо было выигрывать и нельзя было проиграть. Сегодня — только выигрывать! Вот такая разница в том и этом предстартовых состояниях.
И эта последняя ночь. Мы — в креслах, напротив друг друга. Тихо беседуем о разном, как будто ничего серьезного не предстоит нам завтра, уже — сегодня.
- Будем ложиться? — ке в первый раз вставляю я эту
реплику в наш разговор.
- Нет, посидим еще, — снова говорит он.
И вдруг я понял (а вернее — почувствовал), что он: ждет от меня иного, иных слов, совсем о другом. И смело (будто что-то подтолкнуло меня) спрашиваю о том, о чем не решался заговорить s эти полтора года.
— Анатолий Евгеньевич, а с первой женой не встреча
етесь?
Он внимательно посмотрел мне в лицо и спокойно произнес:
— С Ирой?.. Нет.
Опустил голову, и я не прерывал его.
- Я не виню ее, — снова заговорил он, — она просто
не выдержала этой дикой жизни. Признаться, тогда я бе
зумно переживал, но сейчас...
- Совсем не встречаетесь?
Он снова скользнул взглядом и ответил:
- Очень редко, и только из-за сына. Ну, еще на работу
ее устраивал. Она раньше не хотела учиться, а после на
шего развода вдруг всполошилась, поступила в институт и
закончила.
- Может быть, Вам хотела что-то доказать?
- Может быть.
Снова молчим, но мне показалось, что как-то свободнее он сидел в своем кресле.
— Анатолий Евгеньевич, в своей книге Вы писали, что
когда скончался отец, Вы поняли, что остались совершен
но один.
Он не поднял голову, а продолжал смотреть перед собой. Потом сказал:
— Да, это так. У нас с ним были замечательные отно
шения. Я ему всем обязан. И еще — Семе Фурману. Он
тоже умер в марте, четырнадцать лет без него.
И стал вставать. Сказал:
- Попьем что-нибудь?
- Я достану, сидите.
Наливаем в стаканы минеральную воду и молча выпиваем.
— Анатолий Евгеньевич, в последних Ваших турнирах
я понял, какая ужасная вещь — шахматы. Как я рад, что
мой сын бросил их.
— Конечно, — без раздумий согласился он.
И продолжил чуть позже:
- Просто опасная для психики вещь. Если не иметь
внутренних сил к сопротивлению, то дело может закон
читься дурдомом. Шахматы — это ловушка. Они сильнее
человека, их тайну все равно не разгадать. А человек не
может поверить в это, не может согласиться... с пораже
нием, и подчас готов положить на плаху и талант, и здоро
вье, а некоторые — и жизнь.
- Анатолий Евгеньевич, пора.
- Да, пора.
* * *
Я перекрестил его — спящего — и вышел. Шел к себе и одна мысль была во мне: «Пусть он победит сегодня! Я очень хочу этого! Я давно так не хотел победы моего спортсмена! »
И наш последний сеанс. Последние слова и последние аккорды нашей музыки. Сегодня он — в кресле. Глаза закрыты. Я смотрю на часы и говорю:
— Анатолий Евгеньевич, пора!
504
Проклятие профессии
Поражение
505
Он медленно открывает глаза и... продолжает сидеть. И смотрит куда-то вдаль, а я молчу и не могу оторвать от его глаз своих. Совсем не то ожидал я увидеть в них сегодня. Но было другое — не отблеск его железной воли и концентрация, а совсем другое — что-то глубоко личное, человечное.Я сажусь в первый ряд, смотрю на него и криком в мое сознание врываются слова: «Любите нас! Любите всех нас, добывающих свой хлеб в бою, вдали от родного дома!»
* * *
Когда я слышу: «В жизни надо все познать!*, у меня в ответ на это готово категорическое «нет!» Есть столько в жизни такого, чего я не хотел бы больше познавать, а многое из того, что познано, забыть бы навсегда как кошмарный сон.
Я не хочу больше знать поражения, быть с ним лицом
к лицу!
* * *
Почему я так тяжело пережил это поражение? (долгое «закрытие» только началось, и у меня должно хватить времени досказать все то, что не успел в своих ежедневных записях, в своем дневнике).
Нет, поражение не было неожиданным для меня, а значит не сам результат тому причиной. А что же? Удар по самолюбию и самооценке? Тоже — нет. Я знаю, что делал все, что мог и решил все основные задачи, которые ставили передо мной мой спортсмен и ситуации в матче. Что же касается самолюбия, то оценки других людей давно мало волнуют меня. Главное для меня — не разочаровать, не обидеть, не огорчить нескольких людей на Земле и в земле.
...Почему же?
В памяти проносится все, чего уже не забыть: наши кроссы, сеансы, беседы, секунды прощания перед началом партии, — все пережито вместе! А может быть, слишком близким человеком стал твой спортсмен для тебя, как было не раз?
«Нет, — подумав, отвечаю я себе, — не поэтому».
А что же?.. Пожалуй, я впервые так угнетен случившимся. И, кажется, приходит ответ — потому что впервые так близко (буквально в упор) я разглядел великую человеческую трагедию — поражение, и не просто поражение, а поражение чемпиона! Впервые Анатолий Карлов проиграл не Каспарову!
Я помню, как тяжело переживал он свое поражение в их втором матче, как не быстро он примирился с тем, что в мире есть еще один (!) человек, который занял столь же высокое место в мировой классификации, как и он. Их стало двое, и со временем он смирился с этим. И помогло ему смириться понимание того, что сохранялось исключительное положение этих двоих в мире шахмат. Они шли вдвоем, явно впереди всех остальных, по той дороге.
И вот новый удар судьбы, вероятно, даже более тяжелый, чем предыдущий. Может быть только сегодня, впервые за последние двадцать лет, Анатолий Карпов оглянулся назад и увидел, что все изменилось, и целая толпа тех, от кого он был всегда далеко и кого всегда побеждал, настигает его. Было ощущение, что судьба мстит человеку за его... победы, данные ему ей же. «Я тебя породил, я тебя и убью», — слышу я слова Тараса Бульбы к своему сыну.
А не долги ли свои таким образом платит человек за подарки судьбы, за тот самый фарт, на который он молится всегда, когда в самом себе до конца не уверен. И теперь судьба мстит за поражения всех тех, кто так же страдал, как он сегодня. А если так, то не грех ли — любая победа человека над другим человеком? И не следует ли задуматься всем тем, кто благословляет других на этот путь к победе, поводырям слепых, выводящим их на ту дорогу и обещающим им, что они никогда ни о чем не пожалеют в конце своего пути? И мне — в том числе! Не ждет ли и нас в конце нашего пути то же самое — месть провидения? Месть за обман!
«Обманутые!» Это слово услышал я от своего товарища по команде, хорошего боксера Анатолия Чукова, когда мы встретились спустя много лет. Он успел за это время уйти из бокса и из спорта вообще, на общих основаниях
.
506
Проклятие профессии
Поражение
507
(то есть без чьей-либо помощи) поступить и окончить медицинский институт, стать известным хирургом, то есть сам прошел еще один круг жизненного ада — а как иначе определить поиск человеком своего места на Земле? Это была его плата за свои победы. Может быть — не самая большая плата, и удалось ему это, потому что он нашел в себе силы вовремя сделать «шаг назад». Его уход из бокса был неожиданным для всех, он мог еще успешно выступать лет пять, не меньше.— Тебе не кажется, что мы все — обманутые? — ска
зал он мне на прощание.
И снова я увидел ту дорогу, и иначе, другими глазами посмотрел на всех «наших», кого мы любим, как любим спорт, и... обманываем?
— Но я не жалею. Не чувствую себя обделенным в ]
жизни, — сказал мне Виктор Корчной, и надеюсь, что и
Анатолий Карпов ответит так же.
«Но есть ведь и те, кто замыкает эту колонну?» — опять не дают мне побыть одному, но я уже привык к моим мстителям и всегда готов к их вторжению в мои разборки с самим собой. И так же привык к тому, что появляются они всегда в свое время, когда я, выстраивая свою очередную концепцию, хочу что-нибудь выгадать и обмануть себя. И сейчас я вынужден вновь согласиться. Да, те, кого гроссмейстер Полугаевский называет ненормальными, а гроссмейстер Карпов сумасшедшими — и есть обманутые! Их заманили на эту дорогу, а они (их организм) не выдержали ее невзгод, тех же нагрузок (даже — не поражений), вовремя не ушли, успев полюбить свое дело навсегда, и другой дороги для них в жизни уже нет.
■
* * *
Все-таки хочу до конца додумать, может быть — до сути, ту свою гипотезу о поражении и окончательном развале личности, чего, признаться, боюсь и пока, как и Лев Полугаевский, стараюсь делать все, чтобы этого не допустить как можно дольше.
«Последний бастион» — вот что хотел бы я знать! Что в нашей личности рушится (или разваливается) послед-
ним? Что является основой всего остального, из чего состоит личность человека? Вот что надо определить и вот что надо создавать человеку с раннего детства и по возможности сохранять, укреплять и оберегать потом в течение всей жизни как самое ценное в себе — до самого своего финиша!
И это (пока не знаю что, но чувствую, что оно — основа всего) совершенно не зависит ни от других людей, ни от сопутствующих жизни обстоятельств, и ни от того, что заложено в человеке природой. Оно формируется в человеке им самим, и знает об этом только он, и только он понимает истинную его ценность. С мыслями об этом человек засыпает и просыпается, не расставаясь с ними и во сне.
Это то (мысль отыскала тропинку к нужному ответу), что человек думает о себе сам, как оценивает самого себя как личность!
Сейчас я вынужден обратиться к помощи науки и использовать суховатый, но точный по содержанию термин — самооценка! Именно на нее, как на свою главную опору, опирается (я вновь сознательно допускаю тавтологию — да, «опирается на опору») все другое в личности человека! Что бы ни происходило с человеком и кем бы он ни был, он всегда хочет уважать себя, быть о себе высокого мнения! Сам — о себе!
Вы скажете:
- Масса людей о себе высокого мнения, хотя это мне
ние не имеет основания.
- Это совсем другое, — отвечу я вам. Это придуман
ный, искусственный «образ», тоже форма психологичес
кой защиты тех, кто проиграл свое сражение и сейчас за
ботится об одном: чтобы это не зафиксировали другие.
А истинная самооценка — это иное. Это то, что нарабатывает человек с младенчества, постоянно умоляя своим взглядом маму и папу говорить ему ласковые и добрые слова. И это первые моменты, улучшающие его каждодневное состояние, мнение о первых днях и месяцах его жизни и — о себе самом!
А затем в играх, когда он изображает себя мамой или папой, а позже — Наполеоном или Пеле, он снова — пусть
508
Проклятие профессии
Поражение
509
в иллюзорном мире — наращивает свою самооценку. И позлее, уже в настоящих сражениях, неважно где — во дворе, в школе, в пионерлагере — бьется за то же самое ежедневно и ежечасно! Победы — настоящие, а не придуманные — нужны ему теперь! И часто он и путь избирает именно тот, где повысить свою самооценку больше шансов. Как Анатолий Карпов, избравший шахматы. В одиннадцать лет он имел сильный первый разряд, и где еще он так часто слышал бы слово «молодец!»? Нигде, разве что от отца.Самооценка «бродит» в человеке по каждой клетке его организма, и по всем закоулкам его сознания и подсознания.
Данный феномен имеет свое положительное значение. Оно в том, что человек всегда активен, готов много работать и совершенствоваться в своей профессии. Но негатив имеет место тоже. Он — в том, что человек, все более погружаясь в доминанту собственной самооценки, приобретает ряд личностных особенностей, таких как ранимость, болезненное отношение к любому мнению о себе, несовпадающему с желаемым, неспособность посмотреть на себя с нужной долей критичности.
Столь беспокойная жизнь ждет каждого, кто ставит перед собой обязательную цель сформировать как можно более высокую самооценку, кто хочет быть в жизни победителем! Мы все, работающие с человеком, явно недооцениваем то, что всегда скрывалось и скрывается им от чужих глаз. Недооцениваем, может быть, оттого, что не знали и не знаем сейчас, как подступиться к этой тайне жизни внутреннего мира человека. На примере Анатолия Карпова я вижу, что самооценка является на сегодняшний день главной ценностью жизни его личности (и, кстати, главным оружием в борьбе с его сущностью, его «последним (!) бастионом»). Она — его самооценка — столь могуча, что отдельные поражения, и даже такие, как в матчах с Кас-паровым, были способны лишь потрясти его личность, но не разрушить ее! Самооценка лежит в основе его уверенности по отношению к любым стоящим перед ним задачам, а также ко всем окружающим его людям — родным, друзь-
ям, конкурентам. Вот почему каждая неудача переживается таким человеком как сильнейший удар по его самооценке и уверенности, по стабильности его положения в окружающем мире. Вот почему так неистово стремится он всегда к реваншу!
Только что он выиграл турнир в Мадриде. Представляю, с каким упорством он вел борьбу и, выиграв пять стартовых партий (пять из пяти!), восстанавливал свою самооценку. И как облегченно вздохнул, став прежним в своих собственных глазах, снова нужным самому себе!
Мы всегда оцениваем не то, что должно оцениваться в первую очередь. Допустим, ребенок не обиделся на нас за критику (это только его эмоциональная оценка того, что случилось с ним, это только его переживание). А главное в другом — у него снизилась самооценка! Каждая наша нужная и ненужная критика — это всегда удар по его еще не окрепшей самооценке. Как же мы вредим своим детям и своим ученикам! А может быть, вредили еще раньше, когда свой умоляющий взгляд еще не умеющего говорить ребенка (первые просьбы) натыкался на сердитый взгляд усталой матери или окрик отца? Не тогда ли еще были посеяны семена отрицательной мотивации — в форме боязни заплакать, внутреннего неосознанного неудовлетворения, потухшей улыбки и любой другой эмоции радости.
А многим ли от этого ребенка отличается взрослый человек? Передо мной «Советский спорт» от 22 мая 1992 года. Интервью с хоккеистом сборной страны Николаем Борщевским, и почти в каждом своем ответе он касается переживаний, связанных с его самооценкой (так не опора ли это?):
«Требуется как минимум характер, чтобы не разувериться в собственных силах, не махнуть на себя рукой. Приличных игроков немало на этом сломалось... Когда тебе вместо совета дельного такого наорут (это об игре сборной на чемпионате мира), что уши в трубочку сворачиваются... В "Спартаке" избавился от одного из самых назойливых комплексов — боязни ошибиться. В "Динамо" подленькая эта, трусливая мыслишка засела
510
Проклятие профессии
Поражение
511
в подсознание глубоко. Сейчас мол, не дай Бог ошибусь, и поминай как звали основу, на скамейку враз определят... Что толку, если подойдут ко мне и станут кричать во все горло. Я и сам знаю, где ошибся, и самому от этого тошно. От криков грубых только лишний раз мандражировать начинаешь».Сколько раз я слышал от спортсменов эти слова: «Теряю уверенность». А она не сама по себе уменьшается. Она — зеркало самооценки и ее производная, а сниженная самооценка отражается на том, что спортсмен называет уверенностью, проявляясь, например, в недооценке себя и, наоборот, в переоценке соперника и трудности стоящей перед ним задачи.
Да, Карпов прав, нужны мощные внутренние силы сопротивления, а искать и находить их человек должен в основном сам. Помочь ему в этом практически невозможно. И герой — тот, кто после заниженных оценок, полученных от родителей и школьных учителей, и всех переживаний, пришедшихся на его долю, все равно смог (!) подняться в своей самооценке! Кто заслужил своим трудом право на казалось бы совсем обычные слова: «Я верю в себя!»
Я готов преклоняться перед таким человеком!
Я посмотрел на сцену, куда пригласили участников утихшего сражения, и вгляделся в лицо «нашего шефа». Он хорошо держался, только глаза были совсем другие. И тут же я выругал себя — о чем пишу, когда думать надо совсем о другом. Б три часа ночи отходит поезд, нам еще предстоит (сразу после банкета) собрание группы, и надо быть готовым выслушать кое-что от других и ответить им, если будет необходимость. А еще важнее другое — что сказать на прощание Анатолию Евгеньевичу? Прощание ли это навсегда? Все может быть. И, кто знает, не исключено, что наша группа доживает свои последние часы. Станиславский утверждал, что любой театр умирает каждые пять лет. Жену, как уверяет один американский психолог, необходимо менять через семь лет. Тренер (как я установил) способен с одним и тем же коллективом людей удачно работать не более трех лет»
точнее, двух с половиной .— все начинает рушиться в последние полгода. Так что у нас еще есть запас времени, хотя сейчас (и с этим согласился сидящий со мной рядом Михаил Яковлевич) нам лучше быстрее разъехаться.
Что же вижу я в эти минуты в глазах своего спортсмена? Нет — не страдание, а скорее — растерянность, недоумение и вопрос, и кто-то должен ответить на него. Вероятно я, как самый старший по возрасту. Но что сегодня я могу ответить? Что сказать на прощание?
Да, и этот матч дал мне многое для анализа. Нечто новое для себя я разглядел совсем близко. Похожее я пережил уже однажды, когда начал работать в медицине и так же вблизи видел людей, отчаянно сопротивлявшихся смертельным болезням, но одного желания жить было недостаточно. Какой хрупкой является человеческая жизнь, и какое, оказывается, обычное дело — уход из нее. Правда, здесь, в спорте, я видел нечто другое. Удары судьбы обрушивались не на организм, а на личность. Я видел, как эти удары сотрясали личность великого чемпиона, человека, привыкшего к другому — к победе и славе, и потому заставляли его истинно страдать после каждого из них.
Что же отвечу я на вопрос, словно застывший сейчас в его глазах?
Слову «конец» не должно быть места в лексиконе психолога, как и слову «согласие». Спортсмен может многое простить своему психологу, но не это. Психолог всегда должен быть в оппозиции ко всему, что не зовет к сопротивлению! К сопротивлению неудаче! Только это спортсмен должен находить в глазах тех, кто готов быть с ним рядом и в такую тяжелую минуту! Пусть впереди расставание, и даже — навсегда, но в прощальном взгляде должно быть то же, что было всегда: «Я в тебя верю!»
Помнишь, ты всегда с этих слов начинал свою работу с человеком?
Я в тебя верю!
Это твой пароль! Первый пароль! Первый и последний! Последний?
512
Проклятие профессии
Поражение
513
■
Все сидели в напряженных позах, опустив головы. Ждали обвинений, выяснения отношений, и может быть — приговора.
Но ничего этого не было. Был монолог одного человека и моя короткая ответная фраза в конце, я не готовил ее — клянусь, она выплеснулась сама — захотелось сказать ему именно эти слова.
Он оглядел всех нас, рассевшихся по углам, и начал:
— Не будем ничего обсуждать. Все ясно и так. Во всем,
что случилось, виноват только один человек, и этот чело
век уже наказан. Я играл плохо и виню только себя. Сей
час впервые мне дано время подумать и на все это посмот
реть со стороны.
Возникла пауза, и я сразу поднял глаза и увидел, что он опустил голову и размышлял. Все сейчас смотрели на него. И ждали. Все понимали, что сказано не все. Не сказано одинаково важное для всех. И ждали.
Время шло, и я посмотрел на часы. Было ровно два, и нас с тренером ожидало такси. Я поднял голову — он смотрел на меня и кивнул, дал понять, что все помнит. И продолжил:
— Всем нам дано время подумать. Рудольф Максимо
вич, мы хорошо работали в Марокко, но, вероятно, две
недели — это мало. Миша, мы, конечно, провалили чер
ный цвет, да и белыми ничем не озадачили их. Так что
работать надо иначе.
И опять сделал паузу и опустил голову, но на секунду.
— Ну и я, конечно, должен пересмотреть многое в сво
ей жизни, и я постараюсь это сделать. Повторяю, время у
нас есть.
Он оглядел всех нас. И в этот момент у меня вырвались эти слова:
— Анатолий Евгеньевич, мы все благодарны Вам за
полную отдачу. Вы великий боец!
Ночной поезд, совершенно пустой и оттого легкий, трясет нас, двоих из команды Карпова, в эту предпразд-
ничную ночь на пути из Линареса в Мадрид, к нашему самолету.
Михаил Яковлевич спит. Я бы рад был присоединиться к нему, но знаю, что не уснуть в таком состоянии, в каком нахожусь сейчас. Потому и не пытаюсь, а вынимаю пухлую папку, набитую исписанными листами, и вчитываюсь в них. И снова ощущение, что я на перепутье, как и тогда в Лионе, но смотрю вперед другими глазами и теперь, после этого матча, лучше вижу что ждет путника на каждой из дорог.
«По первой пойдешь...* Это и есть та, которую именовал я «шагом назад», и которая все чаще манила меня в последние годы обещанием спокойной жизни. Еще ее можно назвать «дорогой протеста» — протеста личности, озабоченной в первую очередь не будущей победой, а проблемой самосохранения своего организма, и ради ее решения готовой этой победой пожертвовать. По этой дороге идут все те, кто оказался способным своевременно сделать шаг назад и сделать его сознательно. Это тоже победа личности, но не героя!
«По второй пойдешь...» Что же будет с тобой, если и дальше пойдешь ты по этой дороге? Что стало с теми безумцами, бежавшими кросс в новогоднюю ночь 1991 года, когда я долго смотрел им вслед и желал им победы? Пришла ли она к ним?
Эту дорогу можно тоже определить как «дорогу протеста», но совсем иного по своей сути — протеста личности против слабости и здравого расчета, против измены своей мечте и высшей цели. «Дорогой любви» — и так можно назвать ее, — к тому, что любишь, и без чего жизни себе не представляешь!
Но здесь — и об этом нельзя умолчать — путника может ожидать расплата за все то, что не учел он в момент выбора данного пути, не рассчитав данных ему природой сил, того же таланта. И где-то в середине пути может произойти непоправимое — «протест организма» против той жизни, которую навязала ему его личность. Вехи «протеста» известны: невроз — психоз — и та «ненормальность», о которой упоминалось на этих страницах не раз.
17 Р. Загайнов
514
Проклятие профессии
Сегодня Анатолий Карпов дал нам понять, что он — тот же и изменяться не собирается. И шага назад не будет, а будут только раздумья в пути.
Он не спросил нас прямо — хотим ли мы идти с ним вместе по этой дороге, готовы ли дать ему сегодня ответ? Но если не хотим или не готовы (и это он дал нам понять), он продолжает свой путь. Один. Без нас.
Что же отвечу я ему на его предложение? Что чувствую я сейчас и о чем думаю? Почему стою я на том же перепутье, но без тяжелого чувства необходимости жизненного выбора? Почему думаю не о будущем, не* о том, что ждет меня впереди, а совсем о другом, о том, что мешает мне в настоящем, что мешало мне в этом матче?
Я вновь склоняюсь над своим дневником, и вновь оживает все пережитое здесь. Но другие вопросы, не те, что в Лионе, задаю себе сейчас: «Прав ли я был и как мог так ошибиться? Когда же закончится путь моих ошибок, моего несовершенства?»
Если совершенствование — цель человеческой жизни, сколько же мне еще предстоит пройти, чтобы увидеть конец этой дороги? Я бы хотел пройти ее до конца.
Линарес, 1992
■ ■ ■
■
..■■
: с ■
■ ■
В контракте было оговорено, что основных тайн нашей совместной работы разглашать я не вправе. Вот почему в представленном на этих страницах материале есть только то, что можно отнести к «неосновным тайнам», раскрытие которых, я полагаю, не принесет ущерба спортсмену.