Линия. Прерывистая
| Вид материала | Документы |
- Тезаурус по информационному обществу, 2285.12kb.
- Стохастическая линия как инновационная содержательно-методическая линия в курсе математики, 113.16kb.
- Производимая нами данная линия является самым передовым оборудованием для производства, 80.85kb.
- Учебно-методическая линия по технологии (техническому труду) для 5-8 классов общеобразовательных, 46.17kb.
- Технологическая линия по переработке сильнозагрязненных отходов полиэтиленовой и полипропиленовой, 183.92kb.
- Косметические препараты для лица голубая линия «аквавиталь» aquavital blue range, 2993.61kb.
- Л. С. Выготский Проблема культурного развития ребенка Л. С. Выготский. Проблема культурного, 263.11kb.
- Загородная поездка в мемориальный комплекс «Хатынь». Поездка в историко-культурный, 20.89kb.
- Инструкция по настройке услуги idphone на софтфон ZoIPre для компьютеров с ос windows, 116.48kb.
- Темы рефератов Виды изобразительных искусств. Средства создания художественного образа., 13.91kb.
Перелом
Говорили мне раньше, предупреждали, что бесполезно что-либо планировать в таком святом месте, как Дивеево. Ангелы здесь водят людей. Ранним утром стоим со Степаном в очереди на исповедь. Единственный священник и не меньше сотни исповедников. Шансов исповедаться у нас почти нет. Вчера вечером, когда нас буквально вытолкнули из собора, исповедь у нас уже сорвалась. Первыми заняли очередь. Но неожиданно открыли доступ к образу «Умиление», и пока мы прикладывались, священник принял полсотни людей и ушел.
Я мысленно взываю сейчас к преподобному Серафиму, Степан же неотрывно смотрит на «Умиление» и тихонько шепчет молитву Богородице. Перед нами целая толпа народа. Входит еще одна группа людей и пристраивается почему-то параллельно с нами, потихоньку оттесняя нас от аналоя.
Вдруг меня под локоть берут чьи-то сильные руки и влекут в сторону, я автоматически цепляюсь за Степана так, один за другим, мы первыми оказываемся у второго аналоя. А священник, выдернувший нас из толпы, стоит, опираясь рукой на аналой, и улыбается нам. Если я исповедуюсь недолго и на удивление дежурно, то Степан мой, стоя на коленях, рыдает, как дитя. Священник нагибается к нему, накрыв епитрахилью, и говорит, говорит с ним… Но, слава Богу, они, кажется, оба довольны исповедью, и мы отходим в левый придел поближе к мощам батюшки Серафима. Здесь собралась сотня, не меньше, причастников.
Сейчас мне принимать Святые Дары. Через несколько минут встречать и принимать в «доме моем» Творца и Вседержителя всего и всех, а там, внутри дома моего темно и холодно. Вот так, Дмитрий Сергеевич, показывается тебе твоя «великодержавная» серая немочь. Американец целует землю, Русь святую прозревая духом, горит покаянным огнем, а ты как глыба гранита, будто каменюка замороженная… Как ты там называл отошедших от Православия? Что, даже и произносить этого словечка не хочешь? Это не потому ли, что на сегодня это твоя характеристика? Господи, прости меня, прах и пепел, возомнивший себя чем-то стоящим! Никто я пред Твоим явлением, пред Судом Твоим, пред величием Твоим, пред всесовершенным Совершенством Твоим. Прости меня, Господи, грязь подножную, недостойную Тебя!..
Меня стучат по спине и женским голоском спрашивают, сколько времени. Нас предупреждали насчет колдунов, которых так и тянет к святым местам. Разумеется, я на вопрос не отвечаю, часто-часто повторяя спасительное имя Господа. Тогда та же рука долбит Степана по спине, и тот же ласковый голосок интересуется, нет ли у нас в машине свободного места, потому что ее благословили ехать в Киевскую Лавру. Степан бледнеет, но, уткнувшись в пол, стоит, как каменный, только шевелит губами. Не добившись от нас ничего, женщина по очереди пристает к другим. Кто-то не выдерживает и сгоряча резко отвечает этого ей только и надо. Вокруг скандала народ волнуется… Ох, сколько темной нечисти она успевает напустить в мятущиеся души людей, снявших покров смирения… «Не суди…»
Молодая плечистая мамаша держит на руках годовалого мальчика, рядом стоят его старшие брат с сестричкой, которые по очереди касаются то ручки малыша, то ножки и улыбаются ему. Малыш вертит головой, рассматривая окружающих, взгляд его по кругу доходит до скандалистов он открывает в пол-лица рот с розовым языком и четырьмя зубиками, закрывает глаза и принимается истошно орать на одной ноте: «А-а-а-а-а-а…. (мать деловито размашисто крестит малыша и отдельно его распахнутый ротик) …а-ап!» в ту же секунду замолкает малыш и, как ни в чем не бывало, продолжает глазеть на людей.
Но вот и Чаша сверкает в руках священника над нами, над суетой, над всем. Две тени из скандального угла уносятся прочь, а мы все, как один, падаем ниц Христос «нас ради человек и нашего ради спасения» сошел с Небес. Встаем. Сначала с одной стороны раздается истошный визг. Потом краем глаза вижу, как с другой стороны падает пожилая женщина, ее подхватывают молодые мужчины, она сначала гавкает, как цепной пес, а потом густым хриплым басом кричит: «Товарищ Ленин, спасите! Христос по мою душу пришел!». Женщина разбрасывает крепких парней, ее хватают за руки и прижимают к полу. Но она изворачивается и, раскидав всех в стороны, с истошными воплями выбегает из храма.
В это время перед нами две монахини держат за руки девушку, она повизгивает и вырывается, но к Чаше подходит. В какой-то невидимой внутренней борьбе, передергиваясь всем телом, сама открывает рот, принимает Святые дары и сразу обмякает. Теперь только одна монахиня поддерживает ее под руку и ведет к столу с теплотой. Мокрое от слез, красное лицо девушки поворачивается ко мне и я узнаю Лену, очаровательную собеседницу у камина в доме Доктора. Она, не видя никого вокруг, с опущенными глазами проходит мимо. Дивны дела Твои, Господи!
Причащаемся и мы. Степан стоит рядом на благодарственной молитве с носовым платком в руке. Мой взгляд снова устремлен к «Умилению». Глаза Пресвятой Богородицы кротко прикрыты, но материнская мягкая улыбка так и согревает дивный светлый лик, и тепло это вливается в самую глубину сердца. И батюшка Серафим с большой иконы одобрительно взирает на нас: «Христос воскресе, радости мои! Отныне вы дети мои до конца времен».
Из храма идем во временное свое пристанище. Заворачиваем в магазинчик, набираем еды и с пакетами в руках входим на второй этаж дома. Здесь за чайным столом всегда кто-нибудь сидит. Увидев нас, женщина отодвигается в угол, освобождая нам место. Выкладываем снедь и предлагаем соседям присоединиться. Кроме женщины за столом папа с трехлетним сыном на руках. Мужчина приветливо здоровается и желает нам Ангела хранителя за трапезой. Сынок просит соку, Степан придвигает ему на выбор несколько разнокалиберных пакетов. Папа благодарит и спрашивает, откуда мы. Узнав, что из Москвы, просит подать записки на Афонское подворье. Мы киваем, и он, аккуратно вырвав из тетрадки листок, тут же за столом пишет имена.
На вид мужчине лет сорок, красив, одет со вкусом, но одежда заметно поношена. Заглядывает на секунду к нам с женской половины молодая женщина с девочкой на руках, шепчет что-то ему на ухо и скрывается за дверью. Видимо, жена его. И тоже красавица. Только что-то в этой семье не так. Выглядят вполне благополучно, молодые и красивые, но болезненно-бледные и необычайно тихие. Я беру записки, в которых рядом с каждым именем приписано «болящ.» и отношу в комнату, определяю в рюкзак. Беру его с собой в столовую и ставлю в ноги, достаю оттуда столовые приборы.
Степан уже соорудил мне сэндвич с паштетом. Женщина разливает чай и рассказывает:
Забрали моего Павлика в армию и направили в Чечню. Тогда испугалась я очень. Не дай Бог, что с ним случится, я не переживу. Плакала все, ревела… А соседка и направила меня к батюшке нашему посоветоваться. Я раньше в церковь ходила только свечку поставить, да и то раз в год по великим праздникам. Батюшка посоветовал сюда ехать. Приехала на три денечка, а живу четвертый месяц. Ехала, думала, как же там без меня хозяйство, куры, корова. Ничего, все управилось. Зато здесь молюсь за Павлушку, и на сердце такое спокойствие, будто сынок мой рядом со мной, а не на войне. Из деревни соседка переслала письмо его военное, так он сообщает, что у него все хорошо, жив-здоров, мол, не волнуйтесь. А я теперь и не волнуюсь даже. Работаю на послушании в трапезной, в собор хожу, на Канавку Царицы Небесной, да все молюсь батюшке Серафиму, как отцу родному. Он все и устраивает.
А мы второй раз приезжаем, вступает мужчина. Почти всех родных похоронили… Мы из зоны Чернобыля… Там одни верующие и выжили. Если бы не вера, и нас бы уже не было, нам сказали, что мы приняли пятикратную смертельную дозу радиации.
Мужчина печально улыбается, как бы извиняясь. Мальчик на его коленях с наслаждением пьет сок через соломинку. Красивый мальчик, только бледный и не по-детски тихий и серьезный.
Пьем чай, жуем бутерброды, друг за другом ухаживаем. У каждого своя боль, своя судьба, но хорошо нам здесь. Это невозможно объяснить, но нам… удивительно хорошо, случайным и незнакомым людям, из разных сторон призванным сюда и посаженным за одним столом. А тут и Степан разговорился.
А я русский, но приехал из Америки. Здесь снова становлюсь русским. Чувствую, как корни мои в эту землю врастают. Я сейчас смотрю на вас, и вы мне все, как родные. Впервые вижу вас, а мне хочется умереть за вас. Нет… это словами не скажешь. Я просто вас люблю. Простите…
Мальчик перелезает к Степану на колени и доверчиво обнимает его. Американец прижимает его к груди и бережно гладит, гладит белые пушистые детские волосы.
Там, в Америке, мне было плохо. Все только и говорят, что о деньгах. Чуть в сторону от этой темы и стоп. Они превращаются в глухих. И все бы, вроде, хорошо там у меня: дом, жена красивая, карьера а на душе тяжело. Только здесь и отошел немного, задышал полной грудью. Вы сами не знаете, как это хорошо жить в России.
А кем вы работаете? спрашивает женщина.
Архитектором. Дело в том, что живу я в Майами, а там это престижно. Есть такое направление в архитектуре, как арт-дизайн. Это оформление фасадов яркими такими цветами. Платят за это много. Через тестя я добился заказа на отделку станций монорельсовой дороги и нескольких престижных зданий, и нам, троим сотрудникам, удалось меньше, чем за год стать миллионерами. Только все это… не интересно. Они там рай на земле пытаются построить. Все занимаются развлечением, вкусным питанием, красивой одеждой. Все украшают, разрисовывают, цветы везде… А в результате получается Содом. Больше трех четвертей населения цветные. Их бизнес наркотики, контрабанда, преступность. Белые держатся вокруг гомосексуальной мафии. В общем, новый Содом…
Да, это уж лучше в нищете, только не в Содоме жить, кивает женщина. Не ровен час, огненной серой, как старый Содом, Господь зальет. Ты уж, милый, если русский, то и живи тут. Здесь каждое деревце, каждая травинка все родное. Дома и смерть красна. Где еще спасаться-то, если не в России.
Вы знаете, дорогие мои, здесь, на этой святой земле я это понял. И решил для себя абсолютно, что останусь жить здесь, дома, в России.
Я готов развить эту тему. Мне нужно так много сказать, объяснить, но… В этот миг внутри моего рюкзака приглушенно дребезжит телефон. Каким ненужным и неуместным кажется мне этот звук из другой жизни, из того мира. Однако он продолжает существовать и назойливо требует моего участия.
У вас все хорошо? звучит искаженный помехами голос Доктора.
Да, так хорошо, как сейчас, признаться давно не было.
Как наш объект, как Стив?
Врастает в новую жизнь всем сердцем. Он молодец. Он гораздо лучше нас всех.
Ты вот что, Дима… В моей жизни так много было глупости и предательств. Оказывается, самое трудное в жизни это не деньги заработать, не власть над людьми заиметь при наличии каких-то минимальных качеств это сможет почти любой. Теперь я понял, что самое главное это иметь рядом честного человека, на которого можно положиться, которому можно доверить спину. А с этим у нас большая проблема. Что-то с людьми происходит нехорошее. За тысячу долларов любой, вчера еще частный парень, может родного брата предать. Стыдно признаться, Дмитрий Сергеевич, я без «Кольта» и охраны в сортир не хожу. Ты, Димка, у меня один…
Может, ты преувеличиваешь, Филипп Борисович?
Нет. Один. Такой слабый и такой несокрушимый… Это мне еще понимать – не понять… Теперь слушай. Мне очень нужно это тебе сказать прямо сейчас. Ты потерпи меня еще немного. Я на тебя возлагаю все мои надежды. Очень и очень многое. Я знаю, тебе что-то покажется ненужным, многое тебе придется менять и перекраивать на свой лад это твое право. Пока я буду рядом, я тебе буду только помогать, абсолютно доверяясь во всем. Я положу под твои ноги всех врагов…
Вот этого не надо!
Ладно. Ладно… Сейчас от меня что-нибудь нужно?
Пожалуй. Отмени все силовые заготовки по Степану. Все решается мирным путем. Еще неплохо передать мне Игоря в помощь. И еще ты обещал Лену от прежней жизни оградить, то есть от возможных осложнений с той стороны. Так вот она уже порвала. Следующий Игорь, имей ввиду.
Что у вас происходит?
Война. За спасение души человека. Без пальбы и треска, тихая и почти незаметная. Только здесь на нашей стороне такие силы, что враг смят и позорно бежит, сломя голову.
Почему там нет меня? Дима, почему все это прошло мимо?
Приезжай. Брось все и приезжай.
Так просто… Нет, Дмитрий Сергеевич, кажется, в этот последний экспресс я уже опоздал.
Это твои слова.
Так я заканчиваю. Еще раз прошу тебя понять. На тебя у меня вся надежда.
Отбой. Гудки. Тишина.
И этого прорвало. Что-то будет…
На вечерней службе встречаем Лену. Это уже не прежняя роскошная, обворожительная женщина, играющая некую порочную роль. В этом новом качестве Лена, должно быть, похожа на ту юную, чистую девочку-подростка, которая еще не знала страшного и ответственного выбора: согласиться на сладкий грех или с горечью воздержаться. Она сейчас, будто опалена огнем, уничтожившим всю нажитую нечистоту. По всему видно, что это состояние для нее как возвращение в невинное детство, только через печальный опыт жестоких мучительных страданий. Но, тем дороже бесценный опыт, тем крепче будет ее воля к спасению, к удержанию в себе благодати, которая куплена немалой ценой. Поэтому она сейчас таинственно недоступна, и словно, светится изнутри.
Лена только кивает, потупив глаза, и сообщает, что у нее все хорошо. Она решила здесь пожить, сколько получится. За ней тут приглядывают, помогают, появились подруги. Так что волноваться за нее не надо. Мне кажется, что встреча со мной тягостна для нее. Возможно, я невольно напоминаю ей прежнюю жизнь, с которой она порвала.
А как твоя мама? спрашиваю. Ты говорила, она болеет.
Здесь решаются все проблемы. Насчет мамы мне тоже обещали помочь. Я ее сюда привезу, ее усталое лицо озаряется улыбкой. Пресвятая Богородица все устроит. Все!
Спасайся, сестренка.
Спаси тебя Господи, шепчет она. Прости меня, пожалуйста.
Чуть позже выходим из собора и видим сидящего на лавочке полковника Игоря. Он приглашает нас пройтись и поговорить.
Когда я убил первого человека, начинает он свой рассказ, во мне ничего даже не дрогнуло. Знаете, как говорится, первый это всегда испытание. «Мой первый» был такой мразью!.. Даже посмертный оскал его как у волка. Дальше в разных странах пришлось работать, и там всякие бывали объекты, но все такие же волки в человеческом обличье. Вернулся в страну и не узнал ее: все другое, люди закрылись, почернели. Среди вчерашних советских людей вдруг замечаю одного за другим тысячи, сотни тысяч волчьих морд с оскаленной пастью. Изучаю жизнь и вдруг понимаю, что в стране полнейший беспредел. Кто денег урвал, тот и хозяин, тот и творит, что хочет. Однажды в сороковом магазине при мне один такой в золотой цепи оттолкнул старушку, та упала и заплакала. От беспомощности, от нищеты, оттого, что никто даже руки ей не подал. Я подскочил к ней, поставил на ноги и сунул в карман денег. Потом часа два выслеживал ее обидчика. В переулке его подловил, когда тот из машины вышел. Прижал к стене и спрашиваю, кто дал тебе право беспомощных обижать? Он в ответ мне — только мат и угрозы. Когда я к его жирному горлу клинок прижал, он сразу крутость растерял, деньги стал мне предлагать. Вижу это уже не человек, это волк, враг. Одно движение клинка и нет его. Последние слова его сплошная ругань, тьфу… А потом оказалось, что этот подонок был из новых русских… ментов. Ко мне пришли большие люди и предложили выбор: тюрьму или работать также, но по их списку и за очень приличные деньги. Я одно попросил, чтобы мне давали для изучения дело объекта, чтобы не подсунули мне какого хорошего человека под заказ.
Интересно, что же было в деле Стива?
Разное… Например, связи с «голубой» мафией. Получал же он заказы на монорельсовые станции, рестораны. А кто их там распределяет?
В общем, надували тебя, как хотели, господин профессионал. А все потому, что тебе враг нужен. Они тебе врагов и пекли, как блины. Им это дело привычное. А своего собственного убийцу за внешними заботами ты и не приметил. А он раз от разу в тебе сил набирал, рос, как на дрожжах. Душу твою изводил потихоньку. Да так потихоньку, что за резкими своими порывами ты этого и не замечал.
А что со мной здесь происходит? Почему все мои «объекты» как живые передо мной скачут?
Душа твоя просыпается и требует очищения. Батюшка Серафим помогает тебе врага твоего невидимого побороть. Это будет посложней, чем людей Божиих жизни лишать.
Каких Божиих?..
Именно так! Каждого человека Господь создавал и каждого любит, каким бы он не был. И только Сам Творец волен судить и наказывать людей.
Это что же получается преступники будут гулять на свободе, а я за них свечки ставить?
Знаешь, брат Игорь, не надо пытаться решать вселенские задачи. Это все от гордыни. Сейчас для тебя главное это со своим внутренним врагом справиться. А уж очистишься покаянием и благодатью, тогда Господь откроет тебе твой путь. И даст все необходимое для новой жизни.