Ступничество церковной иерархии, в основе которого лежит искажение христианского учения о самодержавной царской власти и гражданских обязанностях верноподданных

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4

Толкование на 13-ю главу стих 1-й Послания апостола Павла к Римлянам

Стих 1: « Всякая душа да будет покорна высшим властям. Ибо нет власти не от Бога; существующие власти от Бога установлены».

Толкование блаженного Феофилакта Болгарского: «Предлагает апостол это увещание с целью показать, что Евангелие учит не измене или неповиновению начальству, но благородному образу мыслей и повиновению. Что ты говоришь? Неужели всякий начальник поставлен Богом? – Не то говорю я, – отвечает. У меня теперь слово не о каждом начальнике в особенности, но о самом начальстве. Что есть начальства, что одни начальствуют, а другие подчинены, и что нет смешения между высшими и низшими, это я называю делом премудрости Божией. Ибо не сказал: нет начальника, но сказал «нет власти не от Бога». Поэтому говорю, рассуждает о самом предмете, начальстве. Подобно сему, когда премудрый говорит: «от Господа сочетавается жена мужеви» (Притч. 19: 14), высказывает не то, что Бог соединяет каждого вступающего в брак, но то, что Брак установлен Богом. Итак, все власти, какие б ни взял на рассмотрение, отца ли над сыном, мужа над женой, все ли прочие, даже те, которые существуют между животными, например, пчёлами, журавлями, рыбами, – все установлены Богом. ^²⁶

Как будет показано ниже, революционная иерархия даёт иные комментарии на данное изречение апостола Павла, которые не соответствуют вышеприведённому церковному толкованию, при этом самочинное правление богоборческих режимов называет «властью от Бога». К таковым, по сути антихристианским и беззаконным правительствам ^²⁷, иерархия призывает относить наставительные слова Господни и апостольские, касающиеся почитания верховной власти.

Отражение догматов царского и государственного права в исторической практике Православной Кафолической Восточной Церкви ^²⁸

В исторической практике Православной Кафолической Восточной Церкви (и в первую очередь в Византии) императоры обеспечивали согласованность государственного и церковного законодательств. Они созывали Вселенские и Поместные соборы, а также следили за их деятельностью, утверждали их постановления и председательствовали на них. Православные самодержцы издавали постановления об открытии новых епархий и назначали епископов на вакантные церковные кафедры, награждали архиереев высшими церковными наградами, осуществляли внешний контроль за духовенством (в частности, следя за его благочестием). К ним, как к высшим судебным инстанциям, обращались осужденные по церковным делам. Императоры иногда вносили радикальные изменения в существующее церковное устройство, возводя отдельные области в положение автокефальных епархий(то есть независимых от центральной церковной власти) и т.д. В области вероучения императоры издавали, помимо соборов, церковные законы и наблюдали за исполнением церковных норм, издавали указы о повсеместном употреблении на богослужениях некоторых православных гимнов (например, «Единородный Сыне и Слове Божий», «Трисвятое»).

Кроме этого, в практике Восточной церкви само царское звание считалось особым чином церковной иерархии: цари зачастую назывались «внешними епископами» церкви. Помазанники Божьи (так именовались цари в Священном Писании: например, в I книге Царств) принимали определенное участие в церковном богослужении. Таинство миропомазания, совершаемое над императорами, уподоблявшее их Христу, открывало перед ними определенные церковные преимущества. В дни венчания на царство они входили в алтарь через открытые «царские врата», называемые так согласно русской традиции, потому, что во время богослужения через них исходит Царь Славы, то есть Христос. (Кроме царей, в определенные моменты богослужения «царскими вратами» могли входить архиереи и священники, даже дьяконы не могли пересекать их). Во время литургии цари в алтаре причащались в одно время со священнослужителями и, как и те, непосредственно из Святой Чаши. Следовательно, по церковным полномочиям цари занимали особое место – выше низшего клира и даже монашества, и почти в одном ряду со священнослужителями. В византийской традиции участие императоров в службах было еще более широким, что давало основание говорить о них, как о священниках.

Церковная власть царя распространялась на область церковно-правительственного управления (юрисдикции), на охрану вероучения и соблюдение церковного благочиния. Она также давала право самодержцу, как помазаннику Божьему, принимать определенное участие в православном богослужении. О церковной власти православного самодержца говорилось в богослужебных книгах и обрядах Православной церкви, а также в «Основных законах» Российской империи. В богослужебном чине коронования и миропомазания на царство император благословлялся Богом не только как глава государства, но – главным образом – как носитель теократического, церковного служения.

Искажение христианского учения о государственной власти

обновленческой иерархией

В дореволюционном катехизисе на вопрос о том, кто же заступает для нас место родителей, в ответе значится: «Государь и отечество, потому, что государство есть великое семейство, в котором Государь есть отец, а подданные – это дети Государя и отечества», а также предписывается такая любовь к Государю и отечеству, которая предполагает готовность «положить за них жизнь свою»^²⁹. Там же говориться о начальниках гражданских, которые назначаются царём и о тех, которым «Государь вверяет охранение и защищение общественной безопасности», то есть о начальниках военных.

Сразу после событий февраля 1917 года (насильственного отречения царя Николая II от власти) священноначалие РПЦ внесло изменения, которые исказили православную догматику. Вопреки учению Церкви о Промысле Божием (как и христианскому учению о царской власти) антимонархический переворот и падение самодержавия стали преподноситься иерархией как «действия Промысла Божиего», «волей Божией» и «освобождением Церкви Христовой от векового рабства», самовластие же толпы стало преподаваться как «власть от Бога». Управление российским государством, по мнению церковных реформаторов, предполагалось не через Помазанника Божиего, а с помощью «всех классов общества», всем народом «в лице избранных им представителей» и даже напрямую Царём Небесным, Вседержителем. Высказывались ложные мысли о том, что учение Церкви Христовой о власти «не есть догмат спасения», что Церковь Христова всегда молилась за государственную власть «без рассуждения» о форме, содержании этой власти. Что Церковь Христова, вопреки Божественному Откровению, «не связана неразрывно с определенной формой государственного правления», что к народным, а не Божьим избранникам «должны мы относить наставительные слова Господни и апостольские» относительно почитания верховной власти. Монархическая форма правления, само слово «монарх» стали считаться иерархами «устаревшими», возношение молитвословий за Помазанника Божьего преследовалось, молитвы же за масонское Временное правительство были объявлены «в порядке вещей». В исправленной (справедливо будет сказать – в искривленной) формуле молитвы о государственной власти, масонское Временное правительство кощунственно объявлялось «благоверным». А ведь в русской Православной Церкви до революции Благоверными, то есть исповедующими истинную веру, именовались члены Императорской семьи.^³⁰

В телеграмме с распоряжением первенствующего члена Св. Синода митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского)6 марта 1917 г. было объявлено ^³¹: «Моления следует возносить за Богохранимую Державу Российскую, Благоверное Временное Правительство ея».В обращении к духовенству епархии епископа Костромского и Галичского Евгения (Бережкова) 6 марта 1917 года заявлено ^³²: «Свершился великий переворот в Отечестве нашем: пала Императорская власть. Таковы судьбы Промысла Божия!»^³³ Из речи епископа Астраханского и Енотаевского Митрофана (Краснопольского) во Владимирском соборе Астрахани в «День свободы», 10 марта 1917 г., после прочтения Высочайших «Актов» от 2 и 3 марта 1917 г.^³⁴: «...Прочитанными актами установлено новое Правительство в России, и обязанность всех граждан повиноваться ему, ибо «несть власть, аще не от Бога, и сущия власти от Бога учинены суть» [Рим. 13: 1]». Из обращения к благочинным епархии епископа Енисейского и Красноярского Никона (Бессонова) 10 марта 1917 г.^³⁵: «Я полагаю, что в России должна быть РЕСПУБЛИКА ^³⁶ (так выделено в оригинале – сост.), но не демократическая, а общая, – вообще республика; в управлении участвуют ВСЕ (так выделено в оригинале – сост.) классы, а не одни «пролетарии». Из проповеди епископа Уфимского и Мензелинского Андрея (князя Ухтомского) в Казанском соборе Петрограда 12 марта 1917 г.^³⁷: «…Мы не имеем теперь царя земного, пусть же Царь Небесный царствует над нами. Самодержец погиб и погиб безвозвратно; но вместо самодержца пусть великий Вседержитель царствует над нами». Из речи епископа Енисейского и Красноярского Никона (Бессонова) на собрании кадетской партии12 марта 1917 г.^³⁸: «Господа, я - за Российскую республику. Нет, нет - не надо нам больше никакого монарха. Самое слово «монарх» теперь для нас странно».^³⁹Из обращения к пастырям и пастве архиепископа Херсонского и Одесского Назария (Кириллова), первая половина марта 1917 г.^⁴⁰: «Ничто [не совершается] без воли Божией, и то, что совершилось в Державе Российской, есть воля Божия - святая и благая».

Из открытого письма епископам Российской Церкви епископа Переславского Иннокентия (Фигуровского), начальника Российской духовной миссии в Пекине от 24 марта 1917г.^⁴¹: «Братски приветствую Вас, Владыко, с сугубым праздником – Воскресения Христова и обновления государственной жизни России. Церковь Христова в свободной Державе Российской ныне освободилась от векового рабства…». Из проповеди епископа Алатырского Назария (Андреева), викария Симбирской епархии, в Алатырском Свято-Троицком монастыре 25 марта 1917 г.^⁴²: «Церковь всегда молилась за власть, не входя в рассуждение о том, будет ли эта власть монархическая, конституционная или республиканская».

Из выступления архиепископа Новгородского и Старорусского Арсения (Стадницкого) на пастырском собрании в Новгороде 26 марта 1917 г.^⁴³: «Мы уже приносим молитвы за Временное правительство. И это в порядке вещей».Из воззвания епископа Вологодского и Тотемского Александра (Трапицына), духовенства Вологды к православной пастве 15 апреля 1917г. ^⁴⁴: «Совершилась воля Божия… В жизни каждого народа бывают такие моменты, когда старые формы государственной жизни, как не отвечающие современным требованиям, рушатся и заменяются новыми. Церковь не связана неразрывно с определенной формой государственного правления». Резолюция епископа Оренбургского и Тургайского Мефодия (Герасимова) на письме Оренбургского уездного гражданского комитета 17 апреля 1917 г.^⁴⁵: «Принять решительные меры против священников, продолжающих поминать царских лиц»…Из письма архиепископу Новгородскому и Старорусскому Арсению (Стадницкому) архиепископа Никона (Рождественского), бывшего Вологодского 28 апреля 1917 г.^⁴⁶: «дело не наше: какую хотят [власть, ту пусть и] выбирают. Насильно нельзя навязывать. Это - не догмат спасения».^⁴⁷ Из послания к пастве епископа Омского и Павлодарского Сильвестра (Ольшевского) от 11 мая 1917 г.^⁴⁸: «События великие совершились в нашем отечестве. Произошел государственный переворот, появился у нас новый строй общественной и государственной жизни. Столетия возглавляли наше отечество цари самодержавные, а теперь нет у нас царя. Во главе государственного управления стоят ныне представители из народа. Как должен отнестись ко всему происшедшему верующий христианин? Где найти ему надежное объяснение? При нынешних условиях жизни самодержавному царю невозможно было успешно управлять столь великим государством. Нужно было, чтобы сам народ, в лице избранных им представителей, принял участие в управлении. С падением самодержавной царской власти власть верховная возвратилась к народу.^⁴⁹ Пока народ определит новые способы государственного управления, тяжкий долг управления государством восприняли на себя наши народные представители. К ним ныне мы относить должны наставительные слова Господни и апостольские относительно почитания верховной власти. Мы все должны почитать нынешнее наше Правительство и слушаться за совесть». ^⁵⁰

Для сравнения можно заметить, что в личной между собой переписке иерархи называли царскую власть «лучшею из всех форм» правления, тем самым тайно признавая её Богоустановленность, а новое правительство называли «антихристовым». Так, например, в письме архиепископу Новгородскому и Старорусскому Арсению (Стадницкому) викария Могилевской епархии епископа Гомельского Варлаама (Ряшенцева) 1 июля 1917 г. приведено следующее мнение о Временном правительстве ^⁵¹: «Какое же оно - благоверное? Оно - антихристово, гибельное для народа и всех».Из письма архиепископу Новгородскому и Старорусскому Арсению (Стадницкому) архиепископа Никона (Рождественского), бывшего Вологодского 28 апреля 1917 г. ^⁵²: «Возлюбленный о Господе Владыко … Меня занимает вопрос: должна ли Церковь сказать своим чадам, какая форма правления государством наилучшая, более идеальная, согласная со словом Божиим? Конечно, с оговоркой, что как деньги бывают и золотые, и серебряные, и медные, и бумажные - все деньги, а по существу-то ведь не одно и то же. Церковь жила и при республиках, и при деспотах, и при языческой власти... Мне думается, что было бы грешно не сказать, что монархия – лучшая из всех форм».

Искажающие православное учение о Божественном происхождении государственной власти идеи озвучивались в богословских статьях и церковных изданиях. Так, в статье члена Госсовета, профессора богословия, протоиерея Тимофея Буткевича «Православная церковь и государственный переворот» от 14 мая 1917 г. написано ^⁵³: «Церковь – институт благодати и нравственности; государство – дело рассудка и права; источник первого сверхъестественный, второго – естественный» ^⁵⁴ (Церковный вестник, Пг., 1917, № 9-17, с. 182).

Утверждение антихристианского догмата «всякая власть от Бога»

в официальном вероучении Московского патриархата

Позже сторонники лжедогмата «всякая власть от Бога» закрепили свои принципы в официальных документах Московского патриархата. Так, в послании Патриарха Московского и всея России Тихона (Белавина) к православному клиру и мирянам от 25 .09. 1919 года установление формы государственного правления было названо «не делом Церкви», которую возглавляет Господь Иисус Христос, а «самого народа» и сделано заявление, что будто б Церковь Христова «не связывает себя ни с каким определённым образом правления»^⁵⁵. Избранный на поместном антимонархическом ^⁵⁶ соборе в 1917-1918 гг. патриарх Тихон стремился разными способами «отмежевать Церковь от царизма»,^⁵⁷ в том числе с помощью искажения догматики, отрицания канонического значения царской власти.

Например, в августе 1923 года в своём воззвании к верующим Патриарх заявил, что «Церковь признаёт и поддерживает Советскую власть, ибо нет власти не от Бога».^⁵⁸ А ранее, в указе патриарха Тихона и соединённого присутствия Священного Синода и Высшего Церковного Совета № 347 от 22.04. (05.05. по старому стилю) 1922 года восстановление монархии признано актом, «не выражающим официального голоса Русской Православной Церкви», «не имеющим церковно-канонического значения».^⁵⁹ Высшие церковные иерархи заявили обязательным условием соблюдение законов государственной власти Российской Республики. При этом её антимонархический, антирелигиозный политический строй они хотели бы сделать «основой для внешнего строительства церковной жизни»,^⁶⁰ призывали верующий народ «не питать надежд на возвращение монархического строя»,^⁶¹ « без боязни погрешить против Святой веры, подчиняться Советской власти не за страх, за совесть» путём установки «чистых и искренних отношений».^⁶² Уже после смерти Патриарха Тихона, его последователи в так называемом «Соловецком послании» 1927 года оправдывали антимонархическую деятельность и лояльность иерархии к богоборцам тем, что Господь наш, Иисус Христос, «не оставил завета влиять на изменение форм»^⁶³ государственной власти. Они заявляли: «Уже много раз Православная Церковь, сначала в лице покойного Патриарха Тихона, а потом в лице его заместителей, пыталась в официальных обращениях к Правительству рассеять окутывавшую её атмосферу недоверия».^⁶⁴ И далее: «Но с течением времени, когда сложилась определённая (то есть богоборческая – сост.) форма гражданской власти, Патриарх Тихон заявил в своём воззвании к пастве о лояльности в отношении к советскому правительству.

До конца своей жизни Патриарх оставался верен этому акту… Патриарх Тихон осудил политические (антисоветские – сост.) выступления зарубежных епископов, сделанные ими от лица Церкви».^⁶⁵ Они повторяли ложные утверждения своих предшественников 10-ти летней давности о том, что будто бы «Церковь, после порабощения в течение многих веков царской империей, снова обрела свои настоящие, апостольские традиции на Всероссийском соборе 1917-1918 гг.»^⁶⁶ На самом деле собор 1917-18 годов был антимонархический. Из воспоминаний очевидицы событий, княгини Н. В. Урусовой ^⁶⁷: «К сожалению, в собрании всех высших сил православного русского духовенства (в большинстве высших не в силе Духа, а только в чинах иерархии, к великому горю и погибели России) царил всё тот же страх: страх перед надвигающейся страшной катастрофой. За немногими исключениями, все боялись открыто исповедовать своё мнение по тем вопросам, где нужно было громить, предупреждать и открывать глаза в то время ещё в большинстве верующему в Бога и любившему своего земного царя народу. Собор этого не сделал! Я плакала, видя гибель России благодаря такой деятельности Собора».

Вот ещё одно подтверждение «каноничности» Московского собора: «Собор 1917-1918 гг. сделал Святейшему Патриарху поручение, в изъятие из правил, единолично (то есть антиканонично – сост.) назначить себе приемников или заместителей на случай экстренных обстоятельств». ^⁶⁸Один из таких приемников в Декларации 1927 года наставлял, как нужно относиться к новейшей власти: «Мы помним свой долг быть гражданами Союза (ССР – сост.) не только из страха, но и по совести, как учил Апостол (Рим. 13: 5).

В отношении монархистов эта Декларация гласила: «Теперь, когда наша Патриархия, исполняя волю почившего Патриарха, решительно и бесповоротно становится на путь лояльности, людям указанного настроения придётся или переломить себя, оставив свои политические симпатии дома … или не мешать нам, устранившись временно от дела».^⁶⁹

Наследники деяний антимонархического собора 1917-1918 годов впоследствии пытались оправдать не только февральскую смуту 1917-го года, но и октябрьский большевистский переворот. Вот, к примеру, слова митрополита Таллинского и Эстонского Алексия (впоследствии патриарха Московского и всея Руси Алексия II), произнесенные им в докладе «О миротворческой деятельности Русской Православной Церкви» на «Поместном Соборе Русской Православной Церкви 30 мая – 2 июня 1971 года»^⁷⁰: «...С горечью вспоминаем тот факт, что многие иерархи Русской Православной Церкви и часть ее клира не поняли исторической обусловленности Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года в нашей стране, в совершении которой участвовали и верующие массы нашего народа, не поняли эпохальности этой революции, освободившей народы нашей Родины от капиталистического рабства для свободного развития и открывшей новый период в истории человечества… Мы за преобразование социальных структур, угнетающих народы, не позволяющих им свободно развиваться, за преобразование, включающее, если требуется, и революционные пути низвержения существующих режимов порабощения».

Революционный Синод 7-го, 8-го и 18-го марта 1917 года издал реформаторские определения (№ 1223 ^⁷¹, № 1226 ^⁷², № 1599 ^⁷³) и постановил «комиссии по исправлению богослужебных книг произвести соответственно с происшедшею переменою в государственном управлении изменения в богослужебных чинах и молитвословиях», то есть попросту вычеркнуть ^⁷⁴ из богослужебных текстов всё, что связано с царской властью.^⁷⁵ О высоком богословском авторитете богослужебных текстов современный иерарх Московского патриархата митрополит Волоколамский (до 07.05.2003 г. - епископ Подольский) Илларион (Алфеев)^⁷⁶ пишет ^⁷⁷: «На мой взгляд, богослужебные тексты обладают для православного христианина неоспоримым богословским и учительным авторитетом. По своей догматической безупречности они следуют сразу же за Священным Писанием. Будучи не просто творениями выдающихся богословов и поэтов, но и частью молитвенного опыта людей, достигших святости и обожения, богослужебные тексты по своему богословскому авторитету стоят, как думаю, даже выше творений Отцов Церкви. Ибо не все в творениях Отцов имеет равную ценность и не все получило общецерковное признание. Богослужебные тексты, напротив, признаны всей Церковью в качестве «правила веры», ибо в течение многих веков читались и пелись повсеместно в православных храмах: все ошибочное и чужое, что могло бы вкрасться в них по недоразумению, недосмотру, было отсеяно самим Церковным Преданием; осталось лишь чистое и безупречное богословие, облеченное в поэтические формы церковных гимнов... Если в понимании какого-то догмата усматривается расхождение между, с одной стороны, тем или иным богословским авторитетом, а с другой - богослужебными текстами, склонен отдавать предпочтение последним. И если учебник догматического богословия содержит взгляды, отличные от содержащегося в богослужебных текстах, то исправлять надо не эти тексты, а тот учебник. Тем менее допустимым я считаю исправление богослужебных текстов в угоду современным нормам «политической корректности». По пути такого исправления давно пошли многие протестантские общины».

Однако история свидетельствует, что, одновременно с ликвидацией монархического государственного строя, на опасный путь «исправления» богослужебных текстов встали так же и российские архиереи… Усилия наших иерархов с самого начала церковных реформ направлены таким образом не на защиту православной догматики, а в угоду требованиям «политической корректности» революционного периода, который, к сожалению, продолжается в России и в наши дни ^⁷⁸.

В результате этих изменений богослужебных текстов в них были допущены догматические искажения церковного вероучения о Промысле Божием и о власти помазанников Божиих – государей-императоров, которые затем перекочевали во все современные учебники догматического богословия ^⁷⁹. К сожалению, учебники по догматическому богословию исправлять никто не собирается, потому что современных церковных иерархов и богословов Московского патриархата искажения церковного вероучения не смущают.

Как мы убеждаемся, они на словах могут рассуждать о несомненном авторитете православных богослужебных текстов весьма красноречиво, допуская в теории возможность их «исправления». И на практике мы видим, что современные архиереи-обновленцы, как, впрочем, и их предшественники, продолжают «благословлять» возглашение на ектеньях искривлённой (с 1917 года) формулы молитвы «о властях».

Московским патриархатом так же был изменён «Пространный христианский катихизис православной кафолической восточной Церкви» в части нравственного приложения догмата о царской власти, исполнения пятой заповеди Господней, данной Моисею. Текст, в котором ранее упоминалось о Государе Императоре как о личности, отредактировали и подменили канонические тезисы обезличенными понятиями. В обновленческих редакциях катихизиса Государь теперь либо вовсе не упоминается, либо заменён размытым безличностным нововведением, таким как государственная власть – без чёткой характеристики сущности власти... Вместо почтения к Государю введены новые понятия о почтении к государственной власти ^⁸⁰ и о почтении к властям предержащим ^⁸¹, без указания на то, что почтение и почитание, согласно Священного Писания, может, должно быть только к монарху (или монархии, исполняющей функции удерживающего ^⁸² в мире зло) и к тем, кому он поручает соучастие в управлении государством.

Blog