Geum.ru

В. А. Гуторов Голлизм и современная Россия: утрата или обретение традиции? (современные политические процессы и ценности образовательной политики). Исследование

Вид материалаИсследование
Подобный материал:
1   2   3

То же самое можно сказать об интеграции женщин в общественную жизнь и производство путем обеспечения равенства полов. Проваленный парламентом IV Республики в 1956 г. закон о легализации контрацептивов был переработан правительством де Голля и принят в 1967 г. В течение десяти лет был преобразован гражданский кодекс. Это позволило в дальнейшем не только «переплавить» французскую семью, обеспечив равенство супругов, но и создать уже после ухода генерала с политической сцены Комитет женского труда. В 1963 г. был реализован план создания предпосылок для единой системы школьного образования.

Не менее впечатляющими выглядели и реформы де Голля по реорганизации армии и обороны. Гигантская программа перевооружения Франции стала основой для новой военной политики. Абсолютным приоритетом стала разработка национальной ядерной стратегии, обеспечившей независимость страны от американского «ядерного зонтика» со всеми вытекающими из этого последствиями. 13 февраля 1960 г. была взорвана первая атомная бомба, в августе 1968 г. были проведены первые испытания термоядерного оружия. Концентрация исследований в области атомной энергии в национальном Центре ядерных исследований открыла в дальнейшем путь к созданию программы строительства атомных электростанций. Выход Франции в 1966 г. из военной организации НАТО и разработка стратегии ядерной обороны «по всем азимутам» сопровождались реорганизацией и сокращением вооруженных сил и созданием профессиональной армии (575 000 в 1968 г. вместо 1 150 000 в начале V Республики).

Сам характер реформ опровергает тезис об анахронизме деголлевской политики. Сторонники этого тезиса усматривали ретроградные тенденции в постоянно выдвигаемой де Голлем идее национальной независимости. В эпоху экономической и военной интеграции западноевропейских стран на основе единой с США и Великобританией оборонной стратегии, выход Франции из НАТО и деголлевская политика «пустого кресла», сеявшая беспорядок и смуту в рамках европейского Сообщества, вызывали негативную реакцию, приводившую к неадекватному выводу о химерической природе голлистской концепции нации.

Эта концепция внушала подозрения и по другой весьма существенной причине. Закончившийся кровавой бойней германский эксперимент с созданием «третьего рейха» по-прежнему стоял у всех перед глазами, компроментируя и само понятие «нация», и любую попытку разрабатывать политику в направлении поиска модернизированного варианта национализма. Например, большинству западногерманских политиков возврат в сообщество развитых государств представлялся только в виде наднационального решения. Выбор нации в качестве высшей политической ценности был для немцев невозможен хотя бы потому, что страна была разделена между двумя враждебными блоками, и в случае возникновения новой войны немцам пришлось бы стрелять друг в друга не во имя национальной идеи, но во имя свободы, с одной стороны, и социализма, с другой.

Какими бы обоснованными ни казались предрассудки зарубежных наблюдателей относительно европейской политики де Голля и ее идеологического обоснования, они не могут поколебать убежденность самих французов в том, что последствия этой политики для их страны были в высшей степени позитивными и, следовательно, реалистичными. Она позволила большинству французов обрести новое национальное сознание и интегрироваться в обновленное государство и гражданское общество. Стремление де Голля укрепить позиции Франции в Европе, превратить ее в лидера неприсоединившихся стран и стран «третьего мира» представляется глубоко реалистичным и в свете современных политических перспектив. Поэтому не случайно бывший канцлер ФРГ Гельмут Шмидт настаивал на том, что представленный де Голлем в начале 1960-х гг. проект европейской интеграции «от Атлантики до Урала» был отнюдь не визионерским, но, наоборот, по своей прозорливости и реалистичности опережал свое время. Настаивая на укреплении позиций Франции в Европе в интересах самих европейцев, де Голль отстаивал идею автономии западноевропейской политики по отношению к амбициозной политике сверхдержав. Сам факт, что исходной посылкой деголлевской политики была идея нации, нисколько не опровергает ее интернациональных ориентаций и свидетельствует о творческой переработке наследия французской революции.

Современная французская национальная идея сформировалась в дореволюционный период на основе слияния понятий «народ», «отечество» с понятием «нация», отражавшем настроения и интересы растущего «третьего сословия». дворянства и духовенства,Направленная против двух высших сословий эта идея стала орудием политической борьбы и позднее была переосмыслена Нация». Этаидеологами революции в рамках концепции «Государство концепция рассматривала нацию как сообщество граждан, объединенных волей и действием в борьбе за свободу и против деспотизма.

Многие элементы этой концепции, равно как и традиции революционного радикализма, нашли отражение в деголлевской версии «синкретического национализма». В ее основе лежала идея объединения французов на высшем по сравнению с партийной принадлежностью уровне. Эта идея, конечно, не принадлежала самому де Голлю. Она постоянно использовалась как политический лозунг и левыми, и правыми (даже ультра-правыми). Де Голля побуждали обратиться к ней многие обстоятельства, в том числе трудности осуществления программы модернизации, сильные позиции левых сил в этот период, некоторые точки соприкосновения в его идеях с идеями французских левых.

Понятие «левый» во французской мысли не имеет оттенка принадлежности к одной определенной идеологии и не обозначает совокупность политических партий, но, скорее, выражает чувство принадлежности к определенному течению, идейным предпочтениям. Главной характеристикой французской левой является ее эгалитарная, антидинастическая, антиэлитарная и даже антирасистская направленность, т.е. система представлений, согласно которой происхождение, семейная или социальная принадлежность не создают ни превосходства, ни заслуг, они не могут принижать или возвышать человека. Ценность человека в обществе определяется только его личными поступками. Отсюда ведет свое происхождение вера левых в социальную солидарность и равенство в противоположность правым, всегда отстаивавшим справедливость неравенства и социальных привилегий в качестве фундаментальных, природных законов.

Другой характеристикой левых, которая тесно связана с первой, является убежденность в том, что государство должно играть роль главного регулятора в общественной жизни. Это убеждение левых было основным пунктом их расхождений с либералами, хотя по многим вопросам государственного управления экономикой позиции либералов и социалистов нередко сближались.

Принадлежа по своему происхождению, религиозным убеждениям, военной профессии и семейным связям к давней французской традиции антикапиталистической правой, де Голль в течение всей жизни сохранял сильное недоверие к крупным собственникам, которые в своем стремлении к личному обогащению постоянно смешивали деньги и государственную власть. По этому поводу о нем рассказывались многочисленные анекдоты. В этом недоверии собственно и коренятся его идеи о первенстве политики над экономикой, о предпочтительной роли публичных социальных служб и планирования. Де Голль верил, что его идеи национальной солидарности и возрождения Франции помогут преодолеть столь ненавистные ему партийные расколы в обществе.

Существуют многочисленные свидетельства того, что и во время изгнания в Лондоне, и в Алжире, и в Париже после 1944 г. и 1958 г. он охотно работал с приемлемыми для него людьми, не обращая внимания на их политические предпочтения. Такая ориентация также способствовала синтезу нередко противоположных традиций в голлистской мысли. Как справедливо отмечал П.-М. Куто, «де Голль распылил категории, в этом он беспримерно уникален: правые и левые, Республика и Монархия, президентский режим и режим парламентский, национализм и интернационализм... — все эти традиционные оппозиции политики растворились в нем, равно как и спор Древних и Новых: будучи верным традиции, он беспрестанно ее обновлял, всю целиком и, прежде всего, свой стиль и политическое содержание... В стиле генерала де Голля, когда он был главой свободной Франции, главой правительства или государства, находят возвышенность и дистанцию, умеренность и терпение, твердость в соблюдении принципов и волю предоставлять свободу всему остальному, фигуру суверена, который действует вместе с большинством своих предшественников и непосредственно возобновляет связь с дореволюционной традицией».

Именно поэтому любые попытки навешивать на деятельность де Голля какие-либо идеологические ярлыки, по-видимому, всегда будут обречены на неудачу. В его идеях, экономической политике, политической практике дирижистские методы (т.е. идея доминирующей роли государства в социальной жизни, которая не имеет, однако, ничего общего ни с французским дирижизмом ультра-правых образца 1920-х гг., ни с обвинениями де Голля в «фашизации», выдвинутыми некоторыми теоретиками французской компартии) вполне уживались с экономическим либерализмом и модернизированным консерватизмом.

Хорошим примером консервативного модернизма может считаться разработка де Голлем и его 1962 гг. проекта аграрной реформы, призванногосторонниками в 1960 преодолеть традиционную консервативную косность французского крестьянства. Обосновывая новую программу, голлистская ежедневная газета «Насьон» дала следующую, на наш взгляд, классическую формулировку всей голлистской политики, которую вполне можно рассматривать в контексте формирования оригинальной французской версии либерального консерватизма: «Необходимо сделать выбор: или пытаться укреплять стену изжитого консерватизма и видеть, как восходящие молодые поколения сносят иллюзорный оплот, или идти в соответствии с духом прогресса и принять необходимые реформы, чтобы окончательно утвердить определенную, характерную для Запада форму свободы, эксплуатации сельскохозяйственных угодий так, как крестьяне ее понимают».

Разумеется, невозможно утверждать, что политический режим, сложившийся в годы правления де Голля, в точности отражал его идеи и планы, а сам он неизменно занимал положение абсолютно нейтрального арбитра, находящегося вне партийных разногласий. Ему не удалось ни преодолеть влияния политических партий, которые играли гораздо большую роль, чем он желал, ни искушения идентифицировать свою политику с правым голлистским парламентским большинством, хотя неголлистские правые и левые постоянно объединялись против него и в парламенте, и в период президентских выборов, невольно помогая ему сохранять имидж внепартийного главы государства.

Однако партийная система V Республики мало напоминала политические режимы, которые ей предшествовали, способствуя, по мнению многих политологов, эволюции французского полупрезидентского режима в направлении британской политической модели, которая предполагала сильную исполнительную власть, поддерживаемую дисциплинированным парламентским большинством. В этот период исчезли многочисленные слабые, недисциплинированные партии и возникла двухполюсная (биполярная) партийная система, в рамках которой соперничали коалиции правых и левых партий при ведущей роли правительственной партии. После стабилизации голлистской системы (с 1962 г.) доминирующее положение занимали четыре партии (после 1988 г. их число увеличилось до пяти). Сохраняли свое влияние и небольшие политические партии, получавшие в целом на выборах около 5% голосов избирателей.

Сам характер нового режима способствовал возникновению феномена «президентиализации» крупных политических партий, лидеры которых постоянно рассматривали себя в роли потенциальных претендентов на президентское кресло. В этом коренится причина распространения тенденции к «всеядности» (принцип, который во Франции называют attrape-tous, т.е. «хватай всех») в поиске и заманивании будущих сторонников.

Речь, таким образом, может идти о глубокой трансформации французской партийной системы, начавшейся при де Голле и продолжающей эволюционировать и в наши дни. При всем отрицательном отношении де Голля к партийным склокам (перечисление его высказываний по этому поводу может занять много страниц), борьбу с которыми он воспринимал по аналогии с борьбой централизованного государства с феодальными кланами, он, конечно, не ставил перед собой цели уничтожения партий как таковых, стремясь исключительно к достижению в обществе стабильного политического равновесия внутри новой, преобразованной им политической системы.

Ее преемственность и стабильность хорошо засвидетельствованы всеми преемниками генерала на президентском посту. Например, Жорж Помпиду, первоначально рассматривавший достигнутое равновесие как исключительное, вызванное как обстановкой алжирского кризиса, так и самой личностью де Голля, резко изменил свое мнение, став президентом. Ж. Помпиду отмечал в своей инаугурационной речи 10 июля 1969 г.: «Будучи высшим главой исполнительной власти, стражем и гарантом Конституции, он [президент] в свете своих двойных полномочий облечен правом давать фундаментальные импульсы, определять существенные направления, обеспечивать и контролировать добротное функционирование ветвей публичной власти... Такая концепция соответствует первенству главы государства, которое ведет происхождение от врученного ему национального мандата и которое он поддерживает в силу своего долга».

Преемник Помпиду, лидер независимых республиканцев Валери Жискар д'Эстен, прежде неоднократно критиковавший де Голля за «единоличное использование власти», следующим образом комментировал его мемуары: «Я прочел комментарии, которые генерал де Голль делает в своих мемуарах относительно способов назначения президента Республики: он указывает совершенно ясно, что после президента, который облечен тем, что является постоянным и существенным, исполнительной властью в нашей Республике наделен премьер-министр, занимающийся повседневными проблемами. Следовательно, он не может действовать и никогда не будет действовать таким образом, чтобы власть передавалась от президента Республики к премьер-министру. Помимо всего прочего, это означало бы появление двух форм политической власти в нашей стране, и можно ли представить хотя бы на мгновение развитие французской политики, если бы Франция оказалась бы вынужденной следовать одновременно по двум политическим линиям».

И, наконец, социалист Франсуа Миттеран, когда-то один из наиболее последовательных 1988 гг. наполитических оппонентов и критиков де Голля, пережив в 1986 посту президента период диархии, когда пост премьера занимал лидер голлистов и будущий президент Жак Ширак, сумел сохранить равновесие в этом сложном политическом сосуществовании только опираясь, по собственному признанию, на букву конституции, строго определяющей первенство президентской власти в разграничении исполнительных отмечал он в своем «Письме ко всемполномочий. «Интерес демократии, как и интерес Франции, заключается в том, чтобыфранцузам», Президент, избранный на всеобщих выборах, был одновременно ответственным лицом и арбитром. Он ответствен за путь, по которому следует Нация, когда ее безопасность и ее место в мире ставятся под вопрос. Он ответствен за магистральные ориентации внешней политики и обороны страны».

Уже после первого избрания В. Путина президентом сравнение положения современной России с той ситуацией, которая сложилась во Франции накануне прихода де Голля к власти, стало конъюнктурной модой и доходным промыслом для поверхностно образованных журналистов и легкомысленных политиков. Однако для таких сравнений пока еще слишком мало оснований. В России не существует гражданского общества, слишком велики размеры экономической катастрофы, слишком очевидно отсутствие политической воли у новой элиты, необходимой для того, чтобы пойти по пути синтеза традиционных российских монархических ценностей с принципами новой республиканской государственности. Этот синтез не может осуществиться по какому-то искусственному проекту, он возможен только в процессе целенаправленного искоренения феодальных традиций, как старых, так и новых, в борьбе с которыми развивал свои реформы де Голль.

В настоящее время груз старых номенклатурных традиций в России настолько велик, что на Западе возникла и активно пропагандируется концепция нового российского феодализма, авторы которой нередко очень удачно описывают то состояние, в котором оказалось российское государство в последнее десятилетие ХХ в. Во второй половине 1990-х гг. основные элементы этой концепции были следующим образом обобщены В. Шляпентохом. Как в Западной Европе тысячелетней давности, в сегодняшней России границы между публичной и частной сферами либо размыты, либо вообще не существуют. Власть и собственность настолько переплетены, что их часто невозможно отделить друг от друга. Подобно средневековым баронам, российские бюрократы на всех уровнях иерархии используют свою политическую власть для осуществления контроля над собственностью, в то время как богачи обменивают деньги на власть для того, чтобы контролировать политические решения. Соответственно, личные связи играют зачастую гораздо большую роль, чем связи, основанные на формальном положении людей в политических, социальных и экономических структурах. Это означает, что наиболее могущественными людьми в стране являются не государственные деятели, избираемые на выборах, но близкие друзья президента (или короля, если мы обратимся к прошлому).

Одна их последних обобщающих попыток подвести итоги дискуссии о новом российском феодализме содержится в работах английского политолога Д. Лестера, выделившего следующие его элементы:

• Абсолютное преобладание частных интересов над публичными не только на уровне обыденной жизни, но особенно в предпочтениях и поведении государственных служащих (от бюрократов до политиков).

• Тесное переплетение собственности и власти. Во многих случаях целые области превращаются в обширные феодальные фьефы на условиях личного держания.

• Постоянно усиливающееся преобладание личных связей, основанных на все более формальных (или институализированных) отношениях в политической, социальной и экономической сферах. Типичным выражением этих связей становится понятие «крыша». Если отношения «вассалитета» преобладают на уровне самих правителей, на нижних ступенях социальной лестницы наиболее типичными становятся отношения патронажа и клиентелы, являющиеся, как свидетельствует опыт европейского средневековья, не выражением анархии, но, наоборот, выражением стремления к установлению определенного порядка.

• Всеобщее господство бартера на всех уровнях общества (от производственых коллективов до сферы государственного управления).

• Рост насилия, заставляющий людей все больше полагаться на собственные силы вплоть до создания личных армий теми, кто обладает достаточными для этого средствами. Естественно, эта тенденция усиливает отношения между «лордами» и «баронами» по принципу предоставления защиты (крыши) более слабым со стороны более могущественных.

• «Провинциализация» страны, резкое уменьшение тенденции к интеграции во всех сферах.

• Неспособность достичь компромисса и согласия в политической сфере, поскольку в результате усиления интриг ставки в борьбе за власть часто оказываются очень высокими.

• Политические партии и ассоциации все больше становятся орудием частных интересов и продвижения отдельных политиков, а не формой представительства и артикуляции интересов.

• Формирование «государства в государстве» в высших эшелонах власти как средство обеспечения безопасности и личного благосостояния.

Борьба с этими явлениям на данном этапе российской истории отличается преимущественно прагматическим характером, связанным с выстраиванием новой «вертикали власти». При всей серьезности первичных результатов, достигнутых в ходе преодоления сепаратистских тенденций, эта борьба пока не сопровождается глубоким теоретическим синтезом и не имеет «программных параметров», которые были изначально свойственны деголлевской политике.

По иронии истории новый президент начал свою политическую карьеру как раз с того момента, на котором закончилась в 1969 г. карьера генерала де Голля, с борьбы за преобразование верхней палаты парламента, в которой новые феодальные бароны всегда чувствовали себя чрезвычайно комфортно.

Быть может, именно с взятия первого феодального оплота, за которым последовала начальная стадия конфронтации президента с некогда всемогущими олигархами, для России открывается путь, по которому пошли все развитые, цивилизованные страны, путь либерального консерватизма? Жизнь покажет.


Литература

1. Бунин И. Окаянные дни. М., 1991.

2. Французская Республика. Конституция и законодательные акты. М., 1989.

3. Avril P. La V-e République, histoire politique et constitutionnelle. PUF, 1987.

4. Bernard P. L'Etat républicain au service de la France. Paris, 1988.

5. Bruneteau B. Mutation politique et mutation agricole: le gaullisme et la révolution silencieuse des paysans // De Gaulle en son siècle. 3. Moderniser la France. Paris, 1992.

6. Chapsal J. La vie politique sous la V-e République. PUF, 1984.

7. Couteaux P.-M. De Gaulle et la tradition capétienne // De Gaulle en son siècle. 2. La République. Paris, 1992.

8. Debré J.-L. Les idées constitutionnelles du général de Gaulle. Paris, 1974.

9. Debré J.-L. La constitution de la V-e République. PUF, 1975.

10. Decherf D. L'Institution de la Monarchie dans l'esprit de la V-e République. Paris, 1979.

11. de Gaulle Charle Mémoires d'espoir. tome I, 1958-1962, tome II, 1962. Plon, 1971.

12. de Gaulle Charle Discours et Messages. T. II-V, Plon, 1970.

13. de Gaulle Charle Lettres, Notes et Carnets. Tomes VII et suivants. Plon, 1983-1986.

14. De Gaulle en son siècle. 2. La République. Plon, 1992.

15. De Gaulle en son siècle. 3. Moderniser la France. Plon, 1992.

16. Giscard d'Estaing V. Démocratie française. Paris, 1976.

17. Goguel F., Grosser A. La politique en France. A. Colin, 1984.

18. Lester J. Feudalism`s Revenge: The Inverse Dialectics of Time in Russia // Contemporary Politics. 1998. Vol. 4. No. 2.

19. Luchaire F., Maus D. Documents pour servir à l'histoire de l'élaboration de la Constitution du 4 octobre 1958. I. Paris, La Documentation française, 1987.

20. Mitterand F. Ma part de vérité. Paris, 1969.

21. Mitterand F. Politique. T. I-II. Paris, 1977 et 1981.

22. Pompidou G. Pour rétablir une vérité. Paris, 1982.

23. Pompidou G. Entretiens et Discours, 1968-1974. Plon, 1975.

24. Portelli H. La politique en France sous la V-e République. Nouvelle édition revue et augmentée. Paris, 1989.

25. de Saint-Robert Ph. Les septennats interrompus. Paris, 1977.

26. Shlapentokh V. Early Feudalism – The Best Parallel for Contemporary Russia // Europe-Asia Studies. Formerly Soviet Studies. 1996, Vol. 48. No. 3. P. 393-397.

27. Sur S. La vie politique en France sous la V-e République. Montchrestien, 1982.

28. Weber M. Deutschlands künftige Staatsform // Weber M. Gesammelte politische Schriften. Hrsg. von Johannes Winckelmann. Tübingen, 1958.