Вторжение и гибель космогуалов
| Вид материала | Документы |
- Братья Словяне, 2399.99kb.
- И. Ю. Сундиев Террористическое вторжение: криминологические и социально-политические, 1642.85kb.
- План: Политическая ситуация в Азербайджане в начале XIII в. Вторжение монголов в Азербайджан., 145.41kb.
- Вторжение На рассвете 22 июня 1941 года фашистская Германия, вероломно напав на ссср,, 267.22kb.
- Русский натюрморт начала 20 ого века, 104.79kb.
- Русская культура XIV – первой половины XV веков, 37.03kb.
- Событие, 117.59kb.
- Понятие истории античности, 94.22kb.
- Контрольная работа по теме «Монголо-татарское нашествие и вторжение на Русь крестоносцев», 34.4kb.
- Лекция 1: Кто я или легко ли быть молодым?, 184.78kb.
Вадим Розин
ВТОРЖЕНИЕ И ГИБЕЛЬ КОСМОГУАЛОВ
ФИЛОСОФСКИЙ РОМАН О БЕСЕДАХ,
СНОВИДЕНИЯХ И ТВОРЧЕСТВЕ
МАРКА ВАДИМОВА
(ЭЛЕКТРОННЫЙ ВАРИАНТ)
МОСКВА
2007
От автора
В последние десятилетия прошлого века сложился новый жанр научной литературы. Внешне он даже и не похож на научную, поскольку чаще всего речь идет о романах. Содержанием этих необычных романов является главным образом научные и философские проблемы, а также история творчества и жизненного пути их авторов. Предлагаемая автором книга относится именно к этой категории: и наука и роман, похожа на автобиографическое повествование, но не автобиография. В этом плане, конечно, речь идет не о простом романе, а новом жанре, сочетающим в себе художественную форму и научный дискурс. Более того, такой жанр дает определенные преимущества в сравнении с чисто научными построениями. В романах типа «Маятник Фуко» Умберто Эко или «Шопенгауэр как лекарство» Ирвина Ялома автор может более точно и адекватно излагать свои научные или философские идеи, поскольку свободен, от необходимости доказывать свои положения, и более свободен в плане ограничений реальности. С этой точки зрения, хотя речь в таких романах вроде бы идет о рефлексии опыта автора, на самом деле – это скорее теоретический конструкт, созданный всего лишь с опорой на авторский опыт с целью решить проблемы, которые волнуют автора.
Прежде чем опубликовать эту книгу, я прочел некоторые ее главы своим друзьям. И был смущен, поняв, что они отождествляют Марка Вадимова со мной. Разве автор и герой - это одно и то же? Конечно, рассказывая о духовных поисках Вадимова, я невольно реализовал и некоторые свои потребности, например, лучше осознал ряд этапов своего творческого пути и отдельные значимые для себя переживания. Но при этом я везде старался не переходить границы вымысла, не настолько забывался, чтобы спутать Вадима Розина с Марком Вадимовым. Мои слушатели в подтверждение своей версии ссылаются на то, что я приписал Марку Вадимову собственные работы. Да, не отпираюсь. Но разве автор не вправе вкладывать в уста героя собственные мысли? Михаил Бахтин, обсуждая особенности характера романтического героя, в частности, пишет: "Романтизм является формой бесконечного героя: рефлекс автора над героем вносится вовнутрь героя и перестраивает его, герой отнимает у автора все его трансгредиентные определения для себя, для своего саморазвития и самоопределения, которое вследствие этого становится бесконечным. Паралелльно этому происходит разрушение граней между культурными областями (идея цельного человека). Здесь зародыши юродства и иронии".
Если я и осуществлял плагиат, то по отношению к самому себе. А это уже что-то новенькое. Нет и еще раз нет - я не Марк Вадимов. Так может показаться лишь какому-нибудь поклоннику постмодернизма с их извращенными идеями бесконечного текста, невозможности нащупать означаемое, относительности интерпретируемого и интерпретирующего. Ведь, в конце концов, не Марк Вадимов пишет обо мне, а я о нем. Хотя конечно, я знаком с точкой зрения Мираба Мамардашвили, утверждающего, что в лоне романа впервые рождается и проходит некий путь творческая личность автора. Как, неужели до этого романа у меня не было личности? Я надеюсь, читатель все же сможет развести в разные стороны автора и героя этой книги. Но если, тем не менее, у кого-то это не получится, придется согласиться с подобным пониманием, как одним из возможных. Известно, судьей может быть только читатель.
Первые семь глав книги посвящены обсуждению природы сновидений, символических форм жизни, эзотерического опыта, танаталогических переживаний. Со слов одного из героев, Черного пересказывается история о вторжении на землю инопланетных существ – космогуалов, которые поработили людей и питаются их психоизлучениями, но одновременно, что парадоксально, способствуют их развитию и творчеству. Через всю книгу проходят воспоминания главного героя о своей жизни, учителях, мыслителей и просто ярких личностей, оказавших на него влияние. Не скрывает автор и необычные события, свиделем которых он был (так Марк Вадимов путешествовал во времени, общался с космогуалами, а также с самим собой из будущего).
Во второй части книги, начиная от седьмой главы, речь идет об исследовании мышления. Что такое современное мышление, когда оно возникло, как человек мыслит, решая личные и социальные проблемы - вот вопросы много лет занимавшие Марка Вадимова. Здесь описан важный период жизни нашего героя, завершающего построение учения о мышлении. Проникнуть в тайну мышления Вадимову помогают не только встречи и беседы с великими мыслителями прошлого и настоящего, начиная с Платона и Аристотеля, кончая Хайдеггером, Мамардашвили (в книге Машвили) и Щедровицким (Капицкий), но и общение Марка с космогуалами, проникшими в подсознание творцов нашей цивилизации. Параллельно Вадимов продолжает размышлять над своей жизнью и обдумывает волнующие современников проблемы, а также возможность достижения в будущем бессмертия человека. И в этой части книги у кого-то могут возникнуть законные подозрения: а не являются ли идеи Вадимова плагиатом, уж очень представления о философии и жизни Вадимова похожи на авторские? Впрочем, опять же предоставим самому читателю судить и рядить.
Глава первая.
1.
Марк Вадимов задумал новую необычную работу из двух книг. Первая должна была больше касаться психологических и эзотерических проблем, а вторая целиком посвящена проблемам исследования мышления. Некоторые завистливые коллеги считали Вадимова графоманом, но большинство его уважали и ценили за скромность и талант, хотя последний они разглядели не сразу. Но талант в области философии, вероятно, не такая вещь, которая легко бросается в глаза. Работа со скрипом, но пошла, ведь речь шла о необычном жанре.
Года два тому назад Марк решил, ему уже есть, что сказать философской общественности. Вышли несколько его книг, за которые было не стыдно, и худо-бедно он мог предложить научной общественности ряд новых идей. Однако на дворе набирала силу эпоха постмодерна, когда никто никого не читал, а если и читал, то, как правило, мало что мог понять из прочитанного, поскольку научная коммуникация распалась, и каждый автор, как Вадимов написал в одной статье, «рыл свою траншею, не поднимая головы». Марк задумался и стал размышлять, а каким образом в этой ситуации он мог бы донести до читателя свои мысли и идеи. Вспомнил, как он сам анализировал других авторов. Старался реконструировать культурную ситуацию, в которой они создавали свои произведения, а также их жизненное кредо. Нельзя ли, подумал он, применить этот подход к себе самому? Ведь, что не хватает читателю, чтобы последний мог понять новое философское произведение? Читатель не знает, чем был озабочен, озадачен автор, не знает автора, не видел, как автор шел к своих идеям, путался, сбивался с пути, возвращался назад, чтобы снова искать решение и, в конце концов, найти его. Почему бы, подумал Марк, не рассказать читателю о своих поисках, не приложить к научным идеям рассказ о жизни их творца.
Однако легче это сказать, чем сделать. Нужно было найти форму, в которой данный замысел можно было реализовать. Вадимов стал размышлять. Изложить сначала свои философские концепции, а затем рассказать, как он к ним пришел? Рассказать о себе в контексте философского поиска? Марк перебирал вариант за вариантом, но не мог ни на чем остановиться. Наконец, после месяца мучений, он решил, что напишет философский роман, где будет все это, а также некий сюжет, где будет он сам, но как герой, будут все те, кто оказал на него влияние (его учителя, соратники, друзья, любимые), но тоже как герои романа. Вадимов приступил к реализации замысла, однако, работа шла медленно, поскольку отвлекали самые разные неотложные дела. Одним из них была встреча с корреспондентом методологического альманаха "Кентавр", Вячеславом Роговым, которого Марк немного знал. В данном случае Рогов хотел взять у Марка интервью. По телефону он сказал.
- Я знаю, у вас вышли две интересные книги: одна о психологии сновидений, другая - размышление о природе смерти. И вот подумал: нашим читателям было бы интересно узнать, как Вы пришли к своим идеям. Может быть, и Вам интересно рассказать о кухне собственного творчества? Кроме того, мы задумали создать отдельную рубрику - "Творческий путь ученого". Все в редакции сошлись на том, что было бы неплохо начать с Вас.
Вадимов согласился на серию бесед и пригласил Рогова к себе домой. Повесив трубку, он стал вспоминать и незаметно для себя увлекся.
2.
Сколько Марк себя помнил, а помнил он себя непрерывно, начиная с 4-го - 5-го класса школы, его всегда интересовали две темы - сновидение и смерть. В пятом классе он впервые пережил страх перед смертью. Однажды, ночью Марк проснулся и ясно представил себе, что умрет, все будут жить, а его не будет. Вадимов и сейчас помнил, как его сердце сжалось от страха, а к горлу подступила удушливая волна. Позднее он понял, что охватившее его чувство была тоска. Страх и тоска - вот первые его впечатления от смерти. Потом было много и других. Вадимов вспомнил, что этому первому переживанию смерти предшествовало другое, о котором он совершенно забыл.
Кажется, в третьем классе на перемене легковая машина сбила на улице соседа Марка по парте, переехала ему живот. Вадимов подбежал, когда его друг еще был жив, без сознания он умирал. С ужасом Марк видел, как жизнь буквально покидает тело, куда-то уходит, и по мере ее истечения глаза мальчика закатываются, освобождая белое пространство яблока. Вадимов заново пережил страх, который он испытал тогда при виде смерти, и заново сквозь этот страх всплыл неожиданный вопрос - куда уходит жизнь. Поверить, что жизнь кончается, превращается в «ничто», Вадимов не мог и тогда и теперь.
Хорошо помнил Вадимов и свои детские сны. Вот он идет по длинному темному коридору и слышит за своей спиной лай собаки. Марк бежит от нее изо всех сил и прячется в какой-то низкий шкаф. Другой сон был обычный, детский. Марк стоит на подоконнике дома и вдруг неожиданно срывается и падает вниз. Его сердце замирает, сжимается, но, не долетев до земли, Марк в холодном поту просыпается в кровати.
Очень рано, опять же где-то в пятом шестом классе Вадимов начал анализировать свои переживания, он спрашивал себя, что обозначают его сны. Но ответа, естественно, не находил.
Читал Вадимов в школе много, запоем. Жил не обычной дворовой жизнью послевоенной Москвы, где дрались, играли в лапту, жестку или на деньги в пристенок, а книгами. Прочитав в восьмом классе роман Джека Лондона "Мартин Иден", долго думал о самоубийстве так понравившегося ему героя. Было непонятно, почему Мартин предпочел расстаться с жизнью, усилием воли задержав инстинктивное желание всплыть на поверхность океана. Но роман навеял представление о смерти как акте свободного выбора. В смерти героя было что-то романтическое. Вообще романтическое мироощущение у Вадимова стало формироваться довольно рано, причем отчасти на почве размышлений о смерти и сновидениях.
Последние два года школы Вадимов учился не в Москве, а в приморском городке Анапа, где стояла военная часть отца. После Москвы с ее обезличенными, запыленными, асфальтовыми дворами и улицами Анапа поразила Вадимова человеческим масштабом и природой. Особенно он полюбил море, даже зимнее и в шторм. Море напоминало Марку живое таинственное существо, оно простиралось до горизонта, дышало, невольно внушало возвышенные мысли. Марк почти физически чувствовал море. Прочтя несколько лет спустя роман Станислав Лема "Солярис", Вадимов окончательно утвердился в эзотерическом отношении к морю, как ни странно, это отношение спокойно уживалось с его рационализмом; противоречие временами, заставляющее Вадимова задумываться.
3.
В Анапе на Марка огромное влияние оказал учитель литературы Валентин Максимович. История этого близорукого, погруженного в себя молодого человека была такова. Валентина растила и воспитывала мать, учительница местной школы. Жили они в маленьком сибирском городке. В седьмом классе Валентин бросил школу, ему было не до учебы, целыми днями он читал книги (В этом отношении учитель и Марк были очень похожи). Через два года мать со слезами на глазах сказала:
- Валентин, что будет, твои друзья в этом году кончают школу, а ты?
Валентин словно проснулся. За пол года он самостоятельно прошел весь школьный материал и экстерном с отличием сдал экзамены за десятый класс. Через год он приехал в Москву, легко поступил в педагогический институт, где блестяще учился, был сталинским стипендиатом. Но наивен он был донельзя, особенно в человеческих отношениях. Этим ловко воспользовалась его однокурсница, уложив его в свою кровать и сделав от него ребенка.
Именно с этой женой, грубой и лживой женщиной, Валентин Максимович приехал преподавать в Анапу. Однако в школе у него не заладилось, не сложились нормальные отношения с педагогическим коллективом. Провинциальные учителя считали Валентина снобом и столичной штучкой. Единственно, с кем Валентин Максимович сошелся, был Марк. Долгими вечерами они гуляли на берегу моря или сидели в маленькой комнате Валентина Максимовича. Учитель рассказывал своему ученику, который был горд доверием, о своих поисках в области... теоретической физики и философии.
Дело в том, что хотя Валентин Максимович был блестящим преподавателем литературы, позднее Вадимов уже не встречал таких учителей, сам Валентин считал, что неправильно выбрал профессию. Уже на четвертом курсе педагогического института он стал самостоятельно изучать высшую математику и теоретическую физику, а затем и философию. Вадимов отдавал себе отчет, какое влияние на него оказал его учитель. Именно с легкой руки Валентина Максимовича в душе Вадимова зародился интерес к высокой науке и философии.
Жена Валентина Максимовича постоянно устраивала мужу скандалы, потом истерично требовала прощения; один раз из соседней комнаты Марк видел, как она, всхлипывая, ползала перед Валентином на коленях.
Через год после окончания школы уже в Москве Вадимов узнал, что Валентин Максимович развелся с женой и тут же женился на своей выпускнице Тане Масловской. Спустя несколько месяцев он уехал на Урал с молодой женой. Масловскую Марк хорошо знал, она училась на класс ниже, и, по мнению Марка, была не на много умнее и лучше первой жены Валентина Максимовича. Поэтому не удивительно, что через год второй брак Валентина Максимовича тоже распался. Но уже родился ребенок. Дальше пошло-поехало.
Валентин Максимович вернулся в Анапу. Назад в школу его не взяли, исходя из моральных соображений. Он преподавал в станицах, воспитывал сына, получал алименты от первой жены и платил второй. Вероятно, к этому же времени относятся первые признаки болезни Валентина. Когда после второго курса института Вадимов заехал летом в Анапу и пришел навестить своего учителя, тот жил вместе с сыном в совершенно голой комнате. Он боялся первой жены, скрываясь от нее, а в творческом плане развивал какие-то странные идеи по поводу сущности материи. Уже тогда Марк заподозрил неладное и поэтому не удивился, узнав позднее, что Валентину был поставлен диагноз - вялотекущая шизофрения. Общий их друг Ростислав еще до войны с Чечней изредка навещал Валентина в Грозном и как-то рассказал Вадимову случайно услышанный им разговор. Сидя за письменным столом, Валентин глядел в зеркало и говорил:
- Я гений, гений, ах, какой я гений! Даже страшно подумать, но никто этого не понимает.
После войны в Чечне Вадимов окончательно потерял след своего первого учителя.
4.
Окончив школу, Вадимов вернулся в Москву. Сдавал экзамены в МИФИ, не зная, что поступление в этот вуз предполагает специальную подготовку, поэтому провалился, и пошел работать на завод слесарем. Готовился снова поступать в институт, писал стихи и романтические рассказы. Работал в три смены и однажды, направляясь ночью на работу, увидел черта.
С улыбкой Марк стал вспоминать эту историю, хотя тогда, конечно, ему было не до смеха. Марк работал под Москвой на станции Долгопрудная, снимал койку в еврейской семье, куда его устроил дедушка по материнской линии. В комнате кроме Вадимова жили еще трое мужчин, метеорологи, приехавшие на курсы по переподготовке. Их сон был расстроен раз и навсегда по причине профессионального образа жизни. Ночью они просыпались, зажигали свет, разговаривали о жизни и так курили, что из-за дыма папирос не было видно лампочки.
Вероятно, Марк переутомился, уже несколько дней он не просыпался от полностью заведенного большого будильника, точнее просыпался ровно через пять минут после звонка. В таком состоянии, еще не совсем проснувшись, он пошел в час ночи на работу. Было совершенно темно. Когда Вадимов стал переходить линию электрички, то увидел, как от станции отошел поезд. Его прожектора мощно разрезали темноту, и вдруг Марк обомлел. В свете фар электрички значительно быстрее, чем она двигалась, бежал черт. Он был огромный, метров 5-6, весь черный с длинным хвостом. У Вадимова от страха остановилось сердце, он стоял как вкопанный. Черт добежал до ближайшего ажурного столба, на котором висели провода электропередачи, мгновенно вскарабкался по нему и пропал в темноте. Марк до сих пор помнил, что с ним творилось. Не верить своим глазам он не мог, Вадимов видел черта так же отчетливо, как окружающую темноту или электричку. Также отчетливо он помнил свой страх. И поверить в увиденное Марк тоже не мог: чертей не существует, в бога он не верил никогда. Поступил Марк, как теперь он понимал, весьма мудро. Точнее поступил не он, а вероятно сработал механизм самосохранения: чтобы не "поехала крыша", Марк просто отложил в сторону до лучших времен все, что с ним случилось. Он не стал объяснять, почему видел черта, но и не стал отрицать этот факт. Позднее, лет через тридцать, когда Вадимов построил собственную теорию сновидения, ему стало понятно, что с ним произошло той далекой ночью.
В армии Марк испытал еще одно сильное переживание. К этому времени у него открылась язва желудка, которую армейские врачи до поры до времени не признавали. Кажется еще в карантине очень рано, часов в пять утра, их везли на машинах на полигон. Проходили учения. У Марка сильно болел желудок. Дорога была ужасная, подбрасывало так, что переворачивались внутренности. Небо совершенно прозрачное и по-утреннему бледное. Очень высоко летели несколько эскадрилей реактивных самолетов, казавшихся игрушечными. За ними тянулись маленькие белые шлейфы. Неожиданно эти белые шлейфы превратились в небольшие радуги. Все небо загорелось, расцвеченное сотнями одинаковых семицветных красок. Зрелище было потрясающим и каким-то мистическим.
Служил Вадимов тяжело, армейская жизнь с ее тупой дисциплиной и отсутствием свободного времени доводили до отчаяния. Все было чуждо и холодно, холодно в переносном и прямом смыслах - на душе, в казарме, на улице, где их легко одевали, чтобы закалять. Позднее, читая Николая Бердяева, Вадимов понял, что уже в армии он ставил свою личность выше "рода", инстинктивно восставая против власти большинства. Впрочем, солдаты, служившие вместе с Вадимовым в одном взводе, его уважали, особенно после одного случая. Взвод был не обычный, а учебный, готовил сержантов. Годовую программу сжали до семи месяцев. Молодые солдаты с нагрузкой не справлялись, и вот младшие командиры стали их тероризировать. Одних клали на землю и заставляли отжиматься до потери сознания, других загоняли под танки в грязь, а некоторых просто били. Марка не трогали, вероятно, потому, что учился он лучше всех, да и просто не решались. Однажды он сказал своему командиру: «если тронешь, убью», и сказано это было так, что тот сразу поверил. С остальными особо не церемонились. Атмосфера во взводе накалялась, вот-вот что-нибудь могло случиться, как это по слухам произошло два года назад, когда курсанты чуть не убили своих младших командиров. До этого, к счастью, не дошло.
К Марку, как комсоргу взвода, обратились трое курсантов и попросили что-нибудь предпринять, от греха подальше. Он пошел к комсоргу батальона посоветоваться, а тот сразу же доложил о случившимся комбату. В результате командиров взвода и Вадимова по тревоге вызвали к командиру, а дальше последовали санкции. Все командиры взвода получили выговор с занесением в личное дело. Они настолько рассвирепели, что решили стереть Марка в порошок, соблюдая, однако, форму. За малейшие нарушения или видимость таковых его посылали в наряд вне очереди. В результате Марк стал спать ровно через день; чаще по закону его наказывать было невозможно. Одну ночь он спал, а следующую работал на кухне или стоял в наряде. Сильно болел желудок, язва набирала силу, и не спать означало физически погибнуть. Марк понял, что дальше он так не выдержит, и объявил своим командирам войну.
Его единственным оружием было образование. Дело в том, что все командиры взводов читали лекции курсантам - по электротехнике, по боевой части, тактике, политике. И все на удивление были менее знающими, чем Марк. Если раньше Вадимов тактично не замечал огрехов преподавания, то теперь в ответ на каждую ошибку командира он буквально кричал на весь класс - "неверно", "Вы ошибаетесь", "ну и ну, просто смешно". Командиры злились, краснели, приказывали Марку после каждого перерыва надеть противогаз и бежать километровый круг. Но ему терять было нечего: Марк продолжал прессинг, не пропуская ни одной ошибки. Курсанты, затаив дыхание, следили за поединком, авторитет командиров упал до самой низкой отметки. Они сдались. Вадимова оставили в покое, помогло и то, что в это время он по успеваемости вышел на первое место в батальоне.
К удивлению Вадимова снов в армии он почти не видел. Часто ему хотелось увидеть какой-нибудь сон из прежней жизни, но, увы. Уставали все так, что засыпали, едва голова касалась подушки. Спали без сновидений. Зато в конце службы, когда Марка наконец поместили в госпиталь с язвой желудка, потребовавшей немедленной операции (к счастью обошлось), он смог наблюдать снохождение - сомнамбулизм.
В их палате лежал щуплый парень, который, не просыпаясь, ходил по ночам. Почему-то сам Марк чаще всего к этому моменту просыпался. И вот однажды он увидел как Саша, кажется, так звали лунатика, направился прямо в проход между койками и столом; на сей раз, проход загораживала оставленная кем-то табуретка. Интересно, подумал Марк, наткнется ли Саша на табуретку, ведь обычно проход был свободен. Саша, действительно наткнулся на табуретку, но, едва коснувшись ее, стал протискиваться между ней и кроватью, обходить. В эту же ночь Саша встал второй раз, походил по коридору и неожиданно поднялся на подоконник, стараясь открыть большую форточку. За черным окном шел дождь со снегом, а Марк где-то читал, что от холода лунатики могут проснуться. Поэтому вместе с приятелем, здоровенным парнем, борцом первого разряда, они подскочили к любителю ночных прогулок и с большим трудом, что их очень удивило, стащили его с подоконника. Несмотря на настоящую борьбу, Саша не проснулся, только стал быстро и тяжело дышать сквозь зубы. Он сел на кровать, потом быстро лег и спокойно спал до утра. Утром Саша обычно ничего не помнил.