Geum.ru

Книге, и оказалось что-ни­будь такое, что против моего ожидания может кого-либо обидеть, то не найдется в ней по крайней мере ничего, сказанного со злым умыслом

Вид материалаЗакон
Подобный материал:
1   ...   45   46   47   48   49   50   51   52   53
ГЛАВА XVIII О двойной службе


Один из основных принципов монархии состоит в том, что подчинение военной власти лица должно соединяться с подчи­нением и его гражданской юрисдикции. Поэтому и капитуля­рий Людовика Благочестивого от 815 года ставит рядом воен­ную власть графа и его гражданскую юрисдикцию по отноше­нию к свободным людям, поэтому и суды графа, водившего на войну свободных людей, носили название судов свободных людей, отсюда, несомненно, ведет свое начало то правило, что только на суде самого графа, а не его чиновников могли раз­бираться вопросы о свободе. Точно так же графы не водили на войну вассалов епископов и аббатов, потому что они не под­лежали его гражданской юрисдикции, не водили они на войну и подвассалов левдов, поэтому в глоссарии английских зако­нов значится, что те, кого саксы называли copies, у норманнов назывались графами и товарищами (comptes, compagnons), так как они делились с королем судебными штрафами, по­этому мы видим во все времена, что обязанность всякого вас­сала в отношении его сеньора состояла в том, чтобы ходить с ним на войну и судить своих пэров в его суде.


Одна из причин, почему право чинить суд соединялось с правом водить на войну, заключалась в том, что тот, кто водил на войну, взыскивал в то же время казенные пошлины, состоявшие в некоторых повинностях по поставке подвод сво­бодными людьми и в известных судебных пошлинах, о кото­рых я скажу ниже.


Сеньоры имели право суда в своем феоде на том же самом основании, на котором графы имели его в своем графстве, говоря точнее, в своих изменениях, происходивших в разные времена, графства следовали изменениям, которые происходили в феодах: графства и феоды управлялись по одному общему плану и на основании одних и тех же понятий. Одним словом, графы в своих графствах были левдами, а левды в своих владениях были графами.


Мнение, что графы — это судебные чины, а герцоги — чины военные, было ошибочным, и те и другие были одинаково и военными и гражданскими чинами. Вся разница состояла в том, что герцогу было подчинено несколько графов, хотя некоторые графы не подчинялись никакому герцогу, как мы узнаем из хроники Фредегара.


Могут подумать, что правление у франков было в то время крайне суровым, так как в одних и тех же руках соединялась власть военная, гражданская и даже фискальная, что состав­ляет, как я уже говорил в предыдущих книгах, один из отли­чительных признаков деспотизма.


Но не следует думать, что графы решали дела одни и чи­нили суд, подобно турецким пашам, они разбирали дела в своего рода судебных заседаниях, ассизах, на которые при­зывались нотабли.


Чтобы дать ясное представление о том, что говорится о суде в формулах, законах варваров и капитуляриях, я скажу, что обязанности графа, гравиона и сотника были одни и те же, что судьями, рахимбургами и эшевенами Боши под разными именами одни и те же лица, это были помощники графа, обык­новенно в числе семи. Но так как требовалось не менее две­надцати человек для вынесения приговора, граф пополнял недостающее число нотаблями.


Кому бы ни принадлежало право суда — королю, графу, гравиону, сотнику, сеньорам или духовенству,— они никогда не судили одни. Обычай этот, вышедший из германских лесов, удержался и после того, как феоды приняли новую форму.


Что касается фискальной власти, то она была такого рода, что граф не мог ею злоупотреблять. Повинности, уплачивае­мые государю свободными людьми, были чрезвычайно просты и, как я уже сказал, состояли только в поставке некоторых подвод для определенных общественных нужд, относительно же судебных пошлин существовали законы, предупреждавшие злоупотребления.

ГЛАВА XIX О композициях у варварских народов


Так как более или менее углубленное понимание нашего государственного права невозможно без основательного знания законов и нравов германских народов, то я несколько оста­новлюсь на исследовании этих нравов и законов.


Судя по Тациту, германцы знали только два преступления, каравшиеся смертной казнью, они вешали изменников и то­пили трусов, это считалось у них единственными преступле­ниями общественного характера. Если человек причинял вред другому, то за обиженного или понесшего ущерб вступались его родственники, и вражда прекращалась удовлетворением. Удовлетворение это принадлежало обиженному, если он мог получить его, а также его родственникам, если оскорбление или обида были нанесены всем им вообще или когда вслед­ствие смерти обиженного или понесшего ущерб удовлетворе­ние переходило к ним по праву.


Судя по тому, что говорит Тацит, удовлетворение это со­вершалось по обоюдному соглашению между сторонами. По­этому в законах варваров оно и носит название композиции, т. е. соглашения, сделки.


Только у одних фризов, насколько мне известно, закон предоставлял враждующим семьям полную свободу в удо­влетворении их природных страстей, не стесняемые никаким политическим или гражданским законом, они могли по произ­волу предаваться мести до получения полного удовлетворения. Но и этот закон был смягчен: было постановлено, что тот, смерти которого добивались, может иметь мир в своем доме, на пути в церковь и из церкви, а равно по дороге от места суда.


Компиляторы салических законов приводят древний обы­чай франков, по которому человек, вырывший мертвое тело с целью ограбления, изгонялся из общества, пока родствен­ники умершего не давали согласия на его возвращение, а так как до получения этого согласия воспрещалось всем и каждому и даже жене виновного давать ему хлеба и пускать его в дом, то такой изгнанник находился в отношении к другим и дру­гие люди находились в отношении к нему в первобытном состоянии, пока таковое не прекращалось посредством компо­зиции.


Вместе с тем мы видим, что мудрые люди у различных варварских народов пришли к мысли о том, чтобы самим со­вершать то, что так медленно и с такими опасностями доста­лось путем взаимного соглашения сторон. Они обратили вни­мание на установление справедливой композиции в пользу потерпевшего вред или оскорбление. Все законы варваров представляют в этом отношении удивительную точность, в них проводится тонкое различие между отдельными случаями и тщательно взвешиваются все обстоятельства. Закон ставит себя в положение обиженного и требует для него такого удо­влетворения, какого он сам потребовал бы по зрелом раз­мышлении,


Благодаря введению этих законов германские народы вы­шли из того первобытного состояния, в котором они, невиди­мому, находились еще во время Тацита.


Ротарь в законе лангобардов объявляет, что он увеличил размер штрафов, налагаемых древним обычаем за нанесение ран, чтобы раненый получил удовлетворение и могла прекра­титься неприязнь. Действительно, после того как этот перво­начально бедный народ обогатился при покорении Италии, прежние размеры штрафов оказались ничтожными и прими­рения прекратились. Я не сомневаюсь в том, что то же сооб­ражение побудило предводителей и других победоносных на­родов к. составлению различных законодательных кодексов, сохранившихся по настоящее время.


Основной композицией был штраф, который убийца упла­чивал родственникам убитого. Различие в сословном положе­нии соответствующим образом отражалось на размерах штрафа. Так, например, по закону англов за смерть эделинга полагалось шестьсот солидов композиции, за свободного чело­века— двести, а за крепостного — тридцать. Таким образом, высокая композиция, которой оплачивалась жизнь человека, составляла одно из важнейших его преимуществ, потому что у народов, склонных к насилиям, она возвышала его личность и обеспечивала большую безопасность.


В этом убеждает нас закон баварцев: он перечисляет имена баварских семейств, получавших двойную композицию, по­тому что они были первыми после Агилольфингов. Агилоль-финги были герцогского рода, и из них избирались герцоги, они получали композицию, вчетверо превышавшую обычную. Композиция за жизнь герцога превосходила на одну треть ту, которая полагалась Агилольфингам. «Так как он герцог, — го­ворит закон,— ему воздается большая честь, чем его родствен­никам».


Все эти композиции были установлены в денежной форме. Но так как народы эти имели мало денег — в особенности пока они жили в Германии,— то можно было уплачивать штраф скотом, хлебом, домашней утварью, оружием, соба­ками, ловчими птицами, землями и пр. Часто закон определял даже цену этим вещам, и это объясняет, каким образом при столь малом количестве денег у них могло быть так много денежных штрафов.


Итак, эти законы старались со всей точностью разграни­чить различные роды вины, оскорблений и преступлений, чтобы всякий мог точным образом определить меру понесенного им убытка или оскорбления и следуемого ему вознаграждения, главное же, чтобы никто не рассчитывал на получение боль­шего.


С этой точки зрения понятно, что тот, кто мстил, после того как получил удовлетворение, совершал большое преступ­ление. Преступление это носило не только частный, но и обще­ственный характер: это было пренебрежение самим законом, и законодатели не оставили его без наказания.


Было еще другое преступление, которое считалось особенно опасным в то время, когда эти народы, получив гражданское управление, отчасти утратили дух независимости, а короли стремились дать государству лучший порядок управления. Преступление это заключалось в нежелании давать удовлетво­рение и в нежелании получать его. Мы находим в разных ко­дексах варваров/что законодатели обязывали к тому и Дру­гому. Действительно, кто отказывался от получения удовлет­ворения, тот хотел тем самым сохранить за собой право мести, а кто отказывался дать его, тот оставлял обиженному его право мести. В этом отношении мудрые люди исправили гер­манские установления, которые призывали, но не обязывали к уплате композиции.


Я только что упомянул о тексте салического закона, кото­рым законодатель предоставлял на усмотрение обиженного принимать или не принимать удовлетворение, это тот самый закон, который воспрещал человеку, ограбившему труп, всякие сношения с людьми, пока родственники умершего, полу­чив композицию, не испросят провинившемуся разрешения снова жить среди людей. Почтение к священным предметам сделало то, что составители салических законов в этом случае не коснулись древнего обычая.


Было бы несправедливо определять композицию в пользу родственников вора, убитого в момент совершения кражи, или родственников жены, отосланной мужем после развода по при­чине нарушения ею супружеской верности. Закон баварцев не устанавливал композиции в подобных случаях и наказывал родственников, если они пытались мстить за обиду.


В кодексах варваров нередко приходится встречать компо­зиции за действия непроизвольные. Закон лангобардов почти всегда носил разумный характер: он требовал в таком случае, чтобы размер композиции предоставлялся великоду­шию платящего и чтобы родственники после этого не смели мстить ему.


Хлотарь II издал очень мудрый закон, воспрещавший обокраденному получать композицию втайне и без постанов­ления судьи. Мы сейчас увидим мотивы этого закона.

ГЛАВА XX О том, что впоследствии называли судом сеньора


Кроме композиции, которую проходилось платить родствен­никам за убийство, убытки и оскорбления, нужно было еще платить известную пошлину, которая в кодексах варваров но­сит название fredum. Мне придется много говорить о ней, чтобы дать о ней некоторое понятие, я скажу, что она была вознаграждением за покровительство, оказываемое против права мести. И в настоящее время на шведском языке слово fred означает мир.


У этих буйных народов чинить суд — значило не более как оказывать защиту обидчику против мести со стороны оби­женного, чтобы заставить этого последнего принять следуемое ему удовлетворение, таким образом, у германцев в противо­положность всем другим народам суд существовал для ограж­дения преступника со стороны лица, от него пострадавшего.


Законы варваров представляют случаи, когда требование этого fredum было обязательно. В тех же случаях, когда род­ственники не могли мстить, fredum не взималось. И действи­тельно, где не было мести, там не могло быть и права на по­кровительство против мести. Так, по закону лангобардов тот, кто случайно убивал свободного человека, уплачивал соот­ветствующую композицию, но не платил fredum: невольное убийство исключало право родственников на мщение. Так, по закону рипуариев, если человек был убит куском дерева или каким-либо предметом, сделанным руками человека, этот пред­мет или этот кусок дерева рассматривались как виновники смерти, и родственники убитого брали их для своего употреб­ления, но не могли требовать fredum.


Точно так же, если человека убивало животное, тот же закон определял композицию без fredum, потому что родствен­ники убитого не несли обиды.


Наконец, по салическому закону, если совершал проступок ребенок, не достигший двенадцатилетнего возраста, то с него взималась композиция без fredum, так как он не мог еще но­сить оружия и, следовательно, не отвечал условию, при кото­ром потерпевшая сторона или родственники могли требовать мести.


Виновный платил fredum за свое спокойствие и безопас­ность, которых он лишился по собственной вине и которые мог вернуть через покровительство закона, но ребенок не лишался безопасности: он не был взрослым человеком и потому не мог быть исключен из человеческого общества.


Fredum было местной пошлиной в пользу судьи данного округа. Но закон рипуариев запрещал ему взыскивать fredum


самому, он требовал, чтобы сторона, в пользу которой решено было дело, получила эту пошлину и представила в казну, чтобы мир, как говорит закон, оставался вечным среди ри­пуариев.


Размер fredum соответствовал значению оказываемого по­кровительства, так, fredum за покровительство, оказываемое королю, было выше fredum за покровительство, оказываемое графу и другим судьям.


Я уже вижу начатки суда сеньоров. Феоды, как видно из бесчисленного множества памятников, составляли обширные территории. Я уже доказал, что короли не брали ничего с зе­мель, доставшихся по разделу франкам, еще менее притязаний могли они предъявлять на какие-либо сборы с феодов. Те, кто их получил, имели самые широкие права пользования ими и извлекали из них все плоды и все доходы, а так как один из наиболее значительных доходов составляли судебные пош­лины (freda), взимаемые по обычаям франков, то и выходило, что тот, кто имел феод, имел также право суда в нем, право это проявлялось в получении композиции в пользу родствен­ников и пошлин в пользу сеньора. Оно было не чем иным, как правом взыскивать законные композиции и требовать закон­ные пошлины.


О том, что феоды действительно пользовались этим пра­вом, свидетельствуют формулы, заключающие в себе закреп­ление или передачу феода в вечное владение левду или вер­ному, или же предоставление привилегий церквам, владею­щим феодами. То же доказывается бесчисленным множеством грамот, в которых судьям или чиновникам короля запре­щается въезжать на чужие территории для совершения каких бы то ни было судебных действий и для взыскания каких бы то ни было судебных доходов. Когда королевские судьи уже не могли более ничего взыскивать в каком-либо округе, они в него не въезжали, отправление их обязанностей переходило к тем, под чьей властью оставался этот округ.


Королевским судьям воспрещается обязывать стороны представлять поручительство в том, что они явятся на суд, следовательно, делать это мог тот, кто владел территорией. Посланные короля не могли требовать постоя, оно и понятно, так как на них не лежало более никаких обязанностей.


Итак, суд в старых и новых феодах составлял право, неот­делимое от самого феода, право на доход, составлявшее часть самого феода. Во все времена на него так и смотрели, откуда произошло правило, что право суда во Франции есть право вотчинное.


Некоторые полагали, что право суда возникло в результате освобождения королями и сеньорами своих крепостных. Но не


одни германские народы и те, которые от них произошли, освободили своих рабов, и в то же время только они одни учредили вотчинный суд. Кроме того, мы видим из формул Маркульфа, что и свободные люди первое время зависели от этих судов. Следовательно, крепостные были подведомственны этим судам, потому что находились на данной территории, но они не могли дать начало феодам, потому что сами были частью феода.


Другие избрали еще более краткий путь: сеньоры насиль­ственно присвоили себе право суда, сказали они,— и этим все было сказано. Но разве одни только народы германского происхождения захватили права государей? История доста­точно убедительно доказывает нам, что и другие народы пося­гали на своих государей, но мы еще не видим, чтобы это слу­жило поводом к возникновению так называемого суда сеньора. Происхождение его следует поэтому искать в обычаях герман­цев.


Здесь я предлагаю познакомиться с мнением Луазо о том, какими способами сеньоры постепенно развили и захватили в свои руки различные судебные права. Из того, что он гово­рит, следовало бы заключить, что это был самый хитрый на свете народ, что они крали не так, как грабят воины, но так, как обкрадывают друг друга сельские судьи и прокуроры, можно подумать, что эти воины во всех отдельных провинциях королевства и в столь многих королевствах выработали одну общую систему политики. Луазо заставляет их рассуждать подобно тому, как он сам рассуждает у себя в кабинете.


Повторяю: если суд не был принадлежностью феода, то почему мы видим повсюду, что обязанности, соединенные? с владением феодом, состояли в службе королю или сеньору в их судах и в их войнах?

ГЛАВА XXI О территориальном церковном суде


Церкви приобрели весьма значительное имущество. Мы знаем, что короли давали им обширные поместья, т. е. обшир­ные феоды, и находим с самого начала в этих владениях осо­бые суды. Откуда могла получить свое начало столь необы­чайная привилегия? Она была в природе самого предмета. Церковное имущество имело эту привилегию, потому что оно не было лишено ее. Церкви давали недвижимое имущество, оставляя за ним те же права, которые оно имело бы, если бы досталось левду. Поэтому владение им обязывало к той же службе, на которую государство получило бы право, если бы отдало его мирянину.


Таким образом, церкви имели право на своей территории требовать уплаты композиций и взыскивать fredum, а так как неизбежным последствием этих прав было еще другое право, по которому королевским чиновникам запрещалось въезжать на чужую территорию для взыскания этих freda и совер­шать на ней какие бы то ни было судебные действия, то право духовенства на производство суда в пределах его тер­ритории получило на языке формул, грамот и капитуляриев наименование иммунитета.


Закон рипуариев запрещает церковным вольноотпущенным собираться для производства суда где-либо, кроме церкви, в которой они получали свободу. Следовательно, церкви имели право суда даже над свободными людьми и созывали свои судебные заседания с первых времен монархии.


Я нахожу в жизнеописаниях святых, что Хлодвиг дал одному благочестивому человеку власть над территорией пло­щадью в шесть лье, причем освободил ее от чьей бы то ни было юрисдикции. Я думаю, что это вымысел, но вымысел очень древний. В данном случае как действительность, так и вымыслы отражают нравы и законы того времени, нас же интересуют здесь именно эти нравы и законы.


Хлотарь II приказал епископам и крупным сеньорам,' имевшим земли в отдаленных странах, избрать на ме­стах лиц, которые должны чинить суд и получать доходы от этого.


Тот же государь разграничивает компетенцию своих чи­новников и церковных судей. Капитулярий Карла Великого от 802 года указывает епископам и аббатам, какие именно качества должны иметь назначаемые ими судебные чиновники. Другой капитулярий того же государя запрещает королевским чиновникам вмешиваться в суд над людьми, обрабатываю­щими земли духовенства, если только эти люди не укрылись в церковных владениях обманным образом с целью уклониться от общественных повинностей. Собравшиеся в Реймсе епи­скопы объявили, что иммунитет церквей распространяется на их вассалов. Капитулярий Карла Великого от 806 года предо­ставляет церквам право уголовного и гражданского суда над всеми обитателями их территории. Наконец, капитулярий Карла Лысого разграничивает судебные права короля, сеньо­ров и церквей. На этом я и покончу с вопросом о церковном суде.

ГЛАВА ХХII О том, что порядок судебной юрисдикции установился еще до конца второй династии


Утверждали, будто в период смут при второй династии вассалы могли присвоить себе право суда в своих феодах. Те, кто так говорил, предпочли обобщение исследованию, конечно, легче было сказать, что вассалы вовсе не владели, чем устано­вить, каким образом они владели. Но право суда не было результатом захвата: оно ведет свое начало от древнейших установлений, а не от их распада.


«Кто убьет свободного человека,— говорится в законе ба­варцев,— тот уплатит композицию его родственникам, если та­ковые окажутся, если же их не будет, то — герцогу или тому, кому убитый препоручил себя во время своей жизни». Известно, что значило препоручать себя за получение бене­фиция.


«Тот, у кого похитили раба,— говорит закон аллеманов,— отправится к государю, которому подчинен похититель, чтобы получить следуемую композицию».


«Если сотник,— говорится в декрете Хильдеберта,— найдет вора не в своей, а в чужой сотне или в области наших верных, и не изгонит его оттуда, то он будет считаться виновным вместо вора или же должен будет очистить себя присягой». Из этого следует, что существовала разница между областью сотников и областью верных.


Этот декрет Хильдеберта служит объяснением постановле­ния Хлотаря от того же года, вынесенного по такому же слу­чаю и при тех же обстоятельствах, и отличается от первого только способом выражения. Постановление называет in truste то, что в декрете носит наименование in terminis fidelium no-strorum. Биньон и Дюканж, полагавшие, что in truste озна­чало владение другого короля, впали в этом случае в заблу­ждение.


В одном постановлении короля Италии Пипина, которое предназначалось столько же для франков, сколько для ланго­бардов, государь этот, определив наказание графам и дру­гим королевским чиновникам за нарушение обязанностей при отправлении правосудия или за проволочку в решении дел, предписывает, чтобы в тех случаях, когда франк или ланго­бард, имея феод, не станет чинить суда, судья того округа, к которому он принадлежит, временно отстранял его от распо­ряжения феодом и на этот срок отправлял в нем суд сам или через поверенного.


Один из капитуляриев Карла Великого доказывает нам, что короли не повсеместно взимали fredum. Из другого капи­тулярия того же государя видно, что в то время уже суще­ствовали правила феодальных отношений и феодальные суды. Далее, капитулярий Людовика Благочестивого постановляет, что в тех случаях, когда владелец феода сам не чинит суда или препятствует в том другим, обращающиеся к нему за пра­восудием могут жить постоем в его доме, пока не последует решение их дела. Укажу еще на два капитулярия Карла Лы­сого: один от 861 года, в котором мы находим установление частных юрисдикции с их судьями и чиновниками, другой от 864 года, в котором государь этот различает собственные вла­дения от владений частных лиц.


Мы вовсе не знаем первоначальной уступки феодов, по­тому что феоды произошли от известного нам раздела земель между победителями. Поэтому нельзя доказать на основании первоначальных договоров, что право суда было с самого на­чала соединено с феодом. Но если в формулах, подтверждаю­щих право на эти феоды или закрепляющих их за владель­цами на вечные времена, мы находим, как было сказано, что они уже имели право суда, то необходимо признать, что это право суда принадлежало феоду по самой его природе и было одной из важнейших его прерогатив.


Мы имеем больше памятников, указывающих на введение вотчинного церковного суда на церковной территории, чем памятников, свидетельствующих о действии того же вотчин­ного суда в бенефициях или феодах левдов или верных. Это объясняется двумя причинами: во-первых, большая часть до­шедших до нас памятников была собрана и сохранена мона­хами в интересах их монастырей, во-вторых, церковные владе­ния, образовавшиеся путем особых уступок и, так сказать, наперекор установленному порядку, предполагали существова­ние соответствующих документов, тогда как уступка земель левдам, как следствие общего политического строя, делала не­нужным получение, а тем более сохранение специальных доку­ментов. Часто даже случалось, что короли довольствовались при этом простой формой передачи посредством скипетра, как это можно видеть в жизнеописании св. Мавра.


Но третья формула Маркульфа служит для нас достаточ­ным доказательством того, что привилегия иммунитета, а сле­довательно, и суда была общей для представителей церкви и мирян, так как она была установлена для тех и других. То же следует сказать и об узаконении Хлотаря II.