М. Шрейн, «Эрика», редактору

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 ... 34

— Напрасно надеетесь, начальник. Она другую дорогу найдет.

— Какой взгляд! Она меня прожгла насквозь. Вот черт! Зачем мне жениться? Я еще не нагулялся,— с досадой воскликнул Николай.

Джамбулат сказал:

— Забудь ее, начальник. Несерьезно это. Девочка сиротой в приюте росла. Живет в своем мире. Жамал говорит, она ничего не знает. Совсем ничего. Как с луны свалилась. Поехали назад. Тебе, начальник, на почту надо, телеграмму невесте давать. Или лучше сначала поедем к моим родственникам и позавтракаем?

— Хорошо,— согласился Николай. Но юная красавица уже поселилась в его голове. — Я найду ее, — сказал он себе — Джамбулат поможет.

* * *

Эрика здорово нашалила. Ей хотелось показать этим всадникам, на что она способна. И пролетая мимо них на своем Марсе, она действительно посмотрела на них с вызовом и превосходством. Теперь ей было стыдно. Как нехорошо. “Что они обо мне подумают? Но все получилось так неожиданно. Как ОН на меня смотрел! Какие у него глаза! Интересно, кто это? Надо будет попросить Жамал, чтобы она выведала у брата. Да, но он старый. Нет, не старый, а мужественный”,— поправила себя Эрика. Она обогнула холм с другой стороны и поскакала назад к конюшне. Поставила Марса в стойло, обтерла его сухой тряпкой, насыпала овса и затем зашла за перегородку, помылась и переоделась. И что бы она дальше ни делала, у нее из головы не выходил голубоглазый мужчина в широкой фетровой шляпе. Она пошла к матери, позавтракала, невпопад отвечая на вопросы брата. Мать с удивлением посмотрела на нее. Все еще занятая своими мыслями, Эрика сказала матери: “Пойду куплю открытки. Надо же всех поздравить с майским праздником” — и пошла на почту. На площадке у почты к телеграфному столбу была привязана лошадь. Эрика ее сразу узнала и с удивлением оглянулась, потом быстро вошла в вечно темный коридор почты. Дверь открылась, и она столкнулась с мужчиной, буквально попав в его объятия. Эрика испуганно вывернулась и жалобно сказала:

— Извините, пожалуйста, я нечаянно.

— Это я должен извиниться,— ответили ей в темноте. Это был Николай.

Он вышел, остановился и оглянулся на дверь почты. Потом подошел к лошади и начал возиться с уздечкой, ожидая когда незнакомка выйдет. Ее серебряный голос все еще звучал у него в ушах. “Извините, пожалуйста, извините, пожалуйста...” “Что у меня за приключения сегодня!? — подумал взволнованно и тут же выругал себя.— Какой же я бабник!” Но остался ждать незнакомку. Он еще чувствовал прикосновение ее рук к своей груди. Николай отошел от лошади, чтобы его не было видно из окна почты.

Эрика, красная от смущения, подошла к окошку продавца и купила три открытки. Она хотела тут же уйти, но женское чутье подсказывало ей, что ОН непременно ждет ее на улице. Она посмотрела в окно. Лошадь все еще стояла на том же месте. “Может, это совсем не его лошадь,— подумала она.— Мало ли какой проезжий кочевник привязал ее там. И что я возомнила себе!”

Эрика прошла через темный коридор и вышла на улицу. Развернула открытки и стала разглядывать их. Кто-то преградил ей дорогу:

— Простите, меня, — услышала она тот же голос. Она вздрогнула, подняла глаза. Он ее тоже узнал. Это Он, — поняла Эрика. Ей стало стыдно за свою... утреннюю выходку.

“Это она, юная амазонка, тот же газовый...” Теперь он уже не мог ее упустить:

— Простите, пожалуйста, я здесь приезжий. Я проголодался. Где у вас столовая? — спросил Николай первое, что пришло ему в голову. Эрика смутилась и быстро отвела глаза:

— Идите в ту сторону,— показала она рукой, недовольная собой.

— Значит, нам с вами по пути? — спросил он.

— Нет, я домой иду,— сказала Эрика как можно спокойнее, хотя сердечко ее билось сильней, чем прежде.

— А где вы живете? — продолжал Николай, не в силах оторвать глаз от ее лица.

Эрика молчала.

— Почему вы молчите? Я знаю. Я умею читать мысли. Хотите, я скажу, как вас зовут? Вас зовут Ирина, а живете вы в общежитии обувной фабрики. Правильно?

— Это вам Джамбулат сказал,— тихо ответила Эрика. Тропинка раздвоилась.— Вам налево, мне направо,— сказала она и повернулась, чтобы уйти.

Но Николай взял ее за руку:

— Мне, значит, в одну сторону, а вам в другую? И мы никогда больше не увидимся?

Эрика попыталась вырвать руку, но Николай сжал ее крепче.

— Отпустите руку, кто-нибудь увидит,— сказала она испуганно.

— В этом городке держать девушку за руку преступление? — спросил он с удивлением.

— Я не знаю, но это нехорошо. Мало ли что про меня скажут!

— Ирина, как вы думаете, это судьба свела нас с вами — дважды в один день? — спросил он, ласково заглядывая ей в лицо. Эрика молча пыталась выдернуть руку.

— Хорошо,— сказал он,— я отпущу вас, но обещайте мне, что мы увидимся. Можно, сегодня вечером я зайду за вами в общежитие?

— Нет! — испуганно выкрикнула Эрика.

— Да кто это вас так запугал? — удивился Николай. — Так где же мы увидимся? Я хочу увидеть вас еще раз. Может, завтра здесь, у дверей почты? Когда почта закрывается? Почему вы молчите? Пожалуйста, или я приду в общежитие,— пригрозил Николай.

— Нет, не в общежитие! Я приду сюда в десять вечера, только на две минуты. Будет не очень светло, и меня никто не увидит, — испуганно проговорила Эрика.

— Хорошо. Я вас буду ждать, Ирина. — сказал Николай и быстро пошел к оставленной им лошади. В груди у него все пело.

Эрика завернула за угол, присела у сдвоенного телеграфного столба и стала оттуда наблюдать, ожидая не оглянется ли он. Николай ловко вскочил на лошадь и, оглянувшись еще раз в ее сторону, поскакал в друге направление.

“Обманщик, столовая ему нужна, — с нежностью подумала Эрика о незнакомце.— Интересно, как же его зовут?” Она так была взволнована этой встречей, что просто не могла сейчас идти ни в общежитие, ни к матери. Ей хотелось побыть одной, восстановить в памяти их встречу и весь разговор. Он назначил ей свидание, и она согласилась, даже не зная его имени. Это судьба свела их сегодня — два раза за один день. Он так сказал. Эрика уже знала, что он — тот единственный, которого она рисовала в своем воображении с самого детства. Но никто не должен знать об этом. Она решила про себя: “Я пойду на свидание, но встреча эта будет последней. Пусть у меня будет с ним хотя бы одно свидание. Потом — снова серая обыденная жизнь. Но Он навсегда останется в моем сердце. Вернее, я его оставлю там навсегда”.

За ужином Эрика была рассеянной, и мать спросила:

— Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего. У меня немного болит голова. Я просто хочу пораньше лечь спать. — ответила дочь.

— Эрика,— мать посмотрела ей в глаза,— мы же договорились: ты от меня ничего не скрываешь. Правда?

— Правда, мама. Все в порядке. Мне нечего сказать тебе,— заверила ее Эрика. И подумала: “Надо научиться получше скрывать свои мысли”.

Сегодняшние события вызвали у нее бурю чувств. Она была в полном смятении, не в силах разобраться в том, что происходит, не то чтобы рассказать кому-нибудь, даже матери. Сейчас Эрика хотела только уединения, чтобы снова и снова вспоминать, как это было. Ей было даже себе стыдно признаться, что в темном коридоре почты ей хотелось положить ему голову на грудь. А может, она так и сделала?

Какое счастье — первое свидание! Теперь и у нее свидание. С Иваном не в счет. С такими мыслями Эрика заснула. А наутро проснулась счастливой и влюбленной. Все в ней пело и радовалось. Она прибежала на конюшню на рассвете, как всегда оседлала Марса, прижалась к нему и сказала: “Марс, я его сегодня увижу! У меня сегодня свидание!” Она проскакала верхом не меньше десяти километров, и встречный ветер не мог охладить ее разгоряченного лица. “Но почему мне стыдно? Почему я это скрываю? И кого же тогда не стыдно полюбить?”— спрашивала себя Эрика.

На фабрике она торопила минуты и часы.

По мере того как приближался час свидания, сомнения все больше одолевали ее. “Зачем я иду? Он взрослый человек, ему просто скучно, и он не знает, как много он для меня значит. Сегодня мы встретимся, а завтра уже ничего не будет. Зачем я его встретила? А может, не пойти? Нет, тогда он будет искать меня в общежитии. Меня обвинят в связях со взрослыми мужчинами”,— со страхом подумала Эрика. Когда же подошло время, решила: “Имею право пойти на свидание хотя бы один раз к тому человеку, который мне уже сейчас дорог. Ведь больше я его никогда не увижу. Он здесь чужой и скоро уедет”.

Время между сумерками и светом, прозванное кем-то “между волком и собакой” вполне устраивало Эрику. В окнах уже загорелся свет. “Всезнающие и всевидящие тетки не смогут меня увидеть и строить догадки, куда я на ночь глядя ухожу”, подумала она, завернула за угол и окольным путем пошла к почте. ОН ее уже ждал. Сердце ее бешено заколотилось.

* * *

Николай не спал всю ночь. Перед его мысленным взором раз за разом вставала картина: черноглазая красавица с золотыми волосами проносится мимо него на коне. Или же она виделась ему у почты, робкая, с испуганным лицом. Взгляд ее говорил: “Я вас боюсь, потому что вы мне нравитесь”. Или он чувствовал ее в своих объятиях, такую хрупкую и недоступную. Ему тогда показалось на мгновение, что она положила свою голову ему на грудь. Или только показалось? Но было же мгновение! Он терялся в догадках.

Потеряв счет женщинам и изрядно устав от них, он решил жениться. И вдруг здесь, в глуши, он встречает существо, совершенно отличное от всех тех, кого он до сих пор знал. Николай понимал, что поступает легкомысленно, но привычка искать встреч с женщинами, если они ему нравятся, брала свое. Он хотел этого свидания, как никогда в жизни.

Николай стоял за выступом стены и наблюдал, как она идет в туфельках, в коротком модном платьице под названием “колокол”. Сердце его забилось. Он любовался тем, как высоко она держит голову, и удивлялся, откуда у этой фабричной девочки столько достоинства? Он вышел ей навстречу. Эрика смутилась, но не так, как вчера. Личико ее было серьезно. Она тихо сказала:

— Я пришла потому, что обещала. Но мы не должны больше встречаться. Я не хочу хитрить с вами. Вы мне не сказали, как вас зовут. Но это не имеет значение. Я боюсь...

— Чего же вы боитесь? — тихо спросил ее Николай.

Эрика уже справилась с собой:

— Я боюсь себя. Вы мне очень нравитесь. Я признаюсь в этом сразу и хочу, чтобы вы знали: эта наша встреча последняя. Вам все равно. Вы приехали и уехали. А мне здесь оставаться. Я всю жизнь ждала встречи... с таким человеком, как вы, и я вас встретила. Это уже счастье. Я запомню это свидание, и оно будет мне светить в моем сером будущем. Пусть останется только хорошее, а ничего плохого не будет.

Николая растрогала откровенность юной девушки, фактически это было объяснение в любви. Но в какой форме!

— И еще, чтобы вы знали — я не русская, немка.

“Она явно отшивает меня любым путем”,— подумал Николай и улыбнулся. Это делало его свидание с ней еще романтичней.

Эрика, увидела еле заметную улыбку на его лице, и добавила:

— Что бы я ни думала и как бы вы мне ни нравились, глупости совершать, как другие девчонки, я не буду. Вам лучше пойти в общежитие для взрослых. Они там встречаются с такими, как вы.

Николай молчал. Чем больше она говорила, тем больше он восхищался ею. И поскольку он молчал, она посмотрела ему в лицо. Глаза их встретились. Она тут же отвела взгляд в сторону. Ее глаза сказали ему: “Откажись от меня и уйди, потому что я не в силах этого сделать”. Он понял ее чувства и молча взял ее за руку. Эрика не сопротивлялась. Зачем? Это же в последний раз. Только пальчики ее подрагивали. Ей стало очень грустно, хотелось плакать. “Я Его еще не нашла, но уже потеряла”, — обреченно подумала она.

— А сегодня мы можем погулять один час до темноты? — спросил Николай.

— Да, — тихо ответила Эрика.

Они пошли вдвоем по пыльной дороге окраины. Яркая луна озаряла их силуэты.

— Меня зовут Николай,— сказал он и стал рассказывать ей о своей работе, о тайге, об охоте, животных и растительности. Потом увидел, что она ежится, снял пиджак и набросил ей на плечи.

Минуты расставания приближались.

— У нас это последнее свидание, и мы больше никогда не встретимся? — спросил он и заглянул ей в лицо.

— Да,— тихо ответила Эрика.

— Тогда можно, я тебя поцелую?

— Нет! — испугалась Эрика.

Николай привлек ее к себе и поцеловал в губы. Он уже знал, что не оставит эту девочку никогда и сделает все, чтобы она была с ним рядом всегда.

Эрика убежала, унося на губах его поцелуй. “Ну вот, я все теперь знаю! И больше ничего не надо. Это счастье”,— говорила она себе, пробегая сквозь строй молодежи у дверей общежития и машинально открывая ключом дверь.

Утром Эрика как всегда пришла на конюшню. Вчерашнее свидание с Николаем она выбросила из головы, как прекрасный сон, который, увы, закончился. Она гнала Марса привычной дорогой навстречу восходящему солнцу и вдруг заметила впереди себя всадника. Марс несся все вперед. Эрика приблизилась, разглядела всадника и узнала его. “Нет! — сказала она себе.— Я не хочу его видеть. Надо поворачивать назад. Это добром не кончится”. Но кобыла под всадником призывно заржала, и конь понес Эрику ей навстречу. Марс поравнялся с кобылой и остановился как вкопанный. Она со слезами на глазах сказала Николаю:

— Это конь. Он почему-то не послушался меня. Я не хотела.

— Доброе утро, Ирина. Я ждал вас здесь. Вы могли догадаться вчера, что мне совсем не хочется с вами прощаться. — тихо сказал Николай.

Эрика вспомнила вчерашний поцелуй и покраснела. Он спрыгнул на землю и протянул ей руки.

— Пусть лошади попасутся полчаса.

— Я сама,— сказала Эрика, пытаясь спрыгнуть, но Николай подхватил ее на руки и поставил на землю. Эрика совсем растерялась.

— Так вы хотели от меня ускакать? Даже животные тянутся друг к другу. Посмотрите как красиво. Какой полной жизнью живет степь. Наши лошади уже касаются головами друг друга, птицы летают парами... — Он смотрел на Эрику при свете утренней зари и думал: “Господи! Это надо же создать такую красоту!”

Эрика смутилась под его взглядом.

— Мне нужно ехать, — решительно сказала она.

— Я хочу тебя увидеть вновь. Завтра утром, здесь. Можно мне приехать? — спросил Николай, заглядывая ей в лицо.

Эрика по-прежнему не смотрела на него, но тихо ответила:

— Конечно. Земля общая, приезжайте.

С этого дня Эрика преобразилась. Она расцвела, и улыбка не сходила с ее лица. Она не шла, а летела как на крыльях, на нее оглядывались. Люди говорили про нее: “Какая красавица!” А мать не понимала, что происходит с дочерью. Адель видела, что девочка влюблена. Но в кого? Мари наблюдала за Эрикой на фабрике. Окна ее квартиры выходили во двор общежития. На горизонте не было ни одного достойного парня. Она ни с кем вместе не появлялась, вовремя приходила к матери обедать и на занятия, вовремя ложилась спать в общежитии. И потому обе дамы, посовещавшись, решили: “На девочку так благодатно влияет возраст. Все-таки 17 лет. Кому не хотелось петь в этом возрасте?”

* * *

Гедеминовы платили Наде прилично. Все было бы хорошо, но при ней никто не говорил по-русски. Приходили гости, она подавала на стол, и все говорили на басурманском французском. Любопытная Надя иногда даже жалела, что не понимает французского. Она слышала, как жена Гедеминова учит Эрику немецкому языку, и это ее оскорбляло еще больше. Она думала: “Умные люди, а не понимают, что немецкий язык — самый плохой язык, да еще девчонку обучают”. Была бы воля Нади — она запретила бы этот язык, чтобы его забыли раз и навсегда. Ей также было непонятно, почему Адель и художник с женой по воскресеньям ходят в церковь. На верующих такое гонение. Адель Гедеминова ей нравилась, поэтому она решила поговорить с ней. Однажды она спросила:

— Зачем вы ходите в церковь? Ну, верьте себе в Бога, как я. Никто и не узнает. А вы такие хорошие люди и не понимаете, как лучше. Все смеются над вами.

Но в ответ услышала:

— Надя, я иду в больницу. Смотрите, чтобы Альберт вовремя поел, и покормите Эрику, когда она придет с работы.

— А почему вы ее зовете Эрикой? Она же Ирина,— удивилась Надя.

— Ирина — это ее русское имя. А нам нравится имя Эрика, ее собственное,— ответила Адель.

Вечером Надя навестила приятельницу Нюру.

— Как твои дела? Чего не заходишь? — спросила она ее.

— А когда? У меня постоялец. Вдруг понадоблюсь,— ответила Нюра.

— Ну, понадобилась? — ехидно спросила Надя.

— Ну да! Он из Москвы, начальник. На таких, как я, и не смотрит.

— Старый, что ли?

— Молодой! Двадцать восемь лет. Я паспорт видела.

— Ну, подумаешь, разница в восемь лет,— сказала Надя и добавила: — Нам с тобой только по тридцать шесть. Или забыла?

Вчера пришла к нему геологиня. Экспедиция, значит уже работает, а она приехала в лабораторию, привезла какие-то... ну, забыла, а, керн. И зашла к начальнику. А может, он ее вызвал. Смотрю я в щель двери, а она лезет в нему обниматься. Он ее отталкивает, а она спрашивает: “Что с тобой, Коля?” А он ей в ответ: “Все, Тамара! Мало ли что было между нами. Забудь все”. Она обиделась и говорит: “Это потому, что ты женишься? И думаешь, лучшую выбрал? Думаешь, она будет сидеть в московской квартире и шесть месяцев ждать тебя из экспедиции. Смотри, а то приедешь случайно среди сезона в Москву, как бы там другого не обнаружил”. А он ей: “Это не твое дело. Ты приехала работать, или мне тебя другой заменить?” Та в слезы и говорит: “Мы с тобой столько лет вместе. Я думала, что ты счастлив со мной. А ты, как был гулящим, так и остался. Кто тебе еще все прощать будет? Так и поверю, что не будешь жене изменять”. Он разозлился и выставил ее за дверь. Сказал: “Придешь, когда успокоишься, у меня много работы”. Я еле успела отскочить от двери. А у тебя что?

— Ты же знаешь, с фабрики я рассчиталась, домработницей у Гедеминовых работаю теперь.

— У этого бывшего заключенного князя? За что воевали? Как был барин, так и остался. Откуда он берет деньги, чтобы домработницу нанимать?

— Он много дома работает. У него заказы, что-то все точит на станке. К нему приходят важные люди. Заказывают и обувь модельную, и какие-то портсигары. Он и мебель делает сейчас из красного дерева. Ему из Карелии березу поездом, багажом прислали. Ох, и красиво делает. Меня в мастерскую не пускают. Он сам там убирает. А ключ с собой носит. Девчонку эту смазливую, Ирину Рен, Гедеминова учит немецкому языку. Эрикой они ее кличут.

— Она ж сама немка. Чего ж не знает свой язык? — с презрением спросила Нюра.

— Да, выходит, не знает. Приютская, забыла язык. А я и слушать его не могу. Правда, говорят они на немецком не так, как в кино или как говорят по радио наши. Там все лают. А эти мягко говорят, почти “р” не слышно. Не рычат, значит. Но очень отрывисто. Мы против ихнего прямо как поем.

— А вдовец-то как поживает? Может, ты уже к нему бегаешь? — с подозрением спросила Нюра.

— Ну что ты! Я как раз хотела тебе рассказать о нем. Он как выпьет, так просто сумасшедшим делается. Сам с собой разговаривает. А вчера зеркало разбил. Я сразу к щели, а он говорит: “Я тебе покажу, как из-за зеркала выглядывать. Воскреснешь — снова придушу!”

— Врешь! — шепотом произнесла Нюра.— Неужели по пьянке придушил? А говорил — от сердца умерла. Про него всякое бывшие заключенные говорят. Ну, давай, рассказывай!

— Еще он ходит по комнате и все грозит: “Ну князек, ну князек, погоди, придет мой час. Я не забыл! Ничего не забыл! Я тебе припомню свою хромоту. Скоро узнаешь!”

— Это он про Гедеминова, что ли? — удивилась Нюра.— Значит, это князь его в гражданскую войну покалечил?

— Может, и про него. Только Гедеминов с ним и не разговаривает. А Попов по пьянке ему угрожает. А чего он пьет, не понятно.

— А бабы у него нет? — осторожно спросила Нюра.

— Пока не водит. Но смотрит только на молодых. Все девушек разглядывает. А может, он уже совсем негодный, старый? Старые всегда смотрят на девушек. Думают, сойдутся с девушкой и полноценными станут. Да — еще. Как выпьет, то все говорит: не была она мне дочь, не была. Как вроде спорит с кем.

— А этот сапожник, князь, он как — разговаривает с тобой?

— Какое там разговаривает? Скажи лучше, когда он не работает. За столом и то что-то чертит. Знаешь, они дом строят и все будут жить под одной крышей. Ну, художник с женой... И еще какие-то городские — скульптор, архитектор. А я буду там работать.

— Чего это ты решила, что они тебя возьмут? — удивилась Нюра.— Может, и не возьмут.

— А кто будет большой дом убирать? Своих они берегут. Адель-то теперь барствует. Врачом работает. Ей ручки пачкать нельзя. А мне в радость. У них интересно. Да, чуть не забыла сказать. Умора! Дьякон ко мне клеится. Я ему говорю: “Верующая, а в церковь не хожу. Так что не пара мы с тобой”.

— А он?! — в нетерпении спросила Нюра.

— Он говорит: “Это у тебя затмение. Оно пройдет”. Еще говорит: “Тебе не надо будет день и ночь лоб бить, прощение за грехи просить, один только раз за все тридцать шесть лет. Бог простит. Церкви фанатики не нужны. А ты женщина хорошая, есть в тебе Бог”.

— Молодой он или старый?

— То-то что молодой. На шесть лет моложе меня.

— Думай, подружка, сама. А одной вековать страшно. Уже сейчас мы никому не нужны. Но дьяк... — И вдруг увидела своего постояльца. — Смотри, он идет!

Надя ахнула:

— Вот мужчина так мужчина! Долго он еще у тебя пробудет? Может, придумаем день рождения и его пригласим? — предложила Надя и добавила: — С таким даже посидеть рядом счастье.

Но Нюра отвергла ее предложение:

— Не выдумывай. Он вечерами все время что-то пишет, слышала я, докторскую диссертацию. Видишь, ему некогда. Ладно, уходи. А то он меня попросил, пока он здесь будет, чтобы шума не было.

Blog

М. Шрейн, «Эрика», редактору