Geum.ru

Общая характеристика работы

Вид материалаДокументы

Содержание


2. Становление и развитие уголовно-правового института причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   ...   17

2. СТАНОВЛЕНИЕ И РАЗВИТИЕ УГОЛОВНО-ПРАВОВОГО ИНСТИТУТА ПРИЧИНЕНИЯ ВРЕДА ПРИ ЗАДЕРЖАНИИ ЛИЦА, СОВЕРШИВШЕГО ПРЕСТУПЛЕНИЕ

2.1. Институт причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, в отечественном уголовном праве




Уголовное судопроизводство невозможно без специального института непосредственного реагирования на обнаруженное преступление, его пресечение. Рассматриваемый правовой институт во все времена являлся действенным средством борьбы с преступностью.

Понятие «задержания лица, совершившего преступное деяние» науке уголовного права известно давно. В древнейших памятниках русского права - договорах с греками при князе Олеге (911 г.) и князе Игоре (945 г.) указывается, что хозяин имел право убить вора в случае, когда он схвачен на месте преступления, если тот оказывал сопротивление. Если же вор не оказывал какого-либо сопротивления, то хозяин мог только связать его [107, с. 54]. Иными словами, собственник мог лишить жизни только сопротивляющегося вора, простая его поимка на месте кражи права на убийство не предоставляла.

В «Русской правде» фиксируются сходные положения, не дозволяющие убивать связанного вора, который не мог угрожать опасностью и убийство которого в силу этого было излишним. Вот что пишется по этому поводу в ст. 38 переводного издания «Русской правды»: «Если убьют вора на своем дворе или у хлева, то так тому и быть; если же додержали (его) до рассвета, то отвести его на княжий двор; а если же его убьют и люди видели (его) связанным, то платить за него» [112, с. 84]. Итак, согласно ст. 38 «Русской правды», убить преступника можно было только ночью, на месте преступления, при условии его сопротивления, воспрепятствования связыванию. Аналогичные по характеру положения содержались и в других источниках русского права того времени [13, с. 143]. В более позднем договоре Смоленского князя Мстислава Давидовича с немецкими городами (1229 г.) содержится, напротив, безграничное право хозяина вещи по отношению к вору, на данную вещь посягнувшему. В ст. 32 названного договора говорится: «Который Роусинъ или Латинскый имать татя, надъ темь емоу своя въля, камь его хочеть, тамъ дежить» [131, с. 207]. Буквальный смысл этой нормы - наделение хозяина правом полного распоряжения вором, пойманным на месте преступления (убить, обратить в рабство, освободить от уголовного взыскания и т. п.).

Следует отметить, что, по мнению М.Ф. Владимирского-Буданова, данные положения значительно расходятся с постановлениями договора Олега и «Русской правды», а также духом русского законодательства [17, с. 105]. Поэтому, скорее всего, они подразумевают ограничительные условия осуществления указанного в договоре права. Таким образом, уже на ранних этапах правовой регламентации очерчиваются границы противодействия по отношению к посягающим на жизненно важные интересы лицам, их задержания и доставления в соответствующие места. При этом прослеживается идея соразмерности мер, направленных против преступника, как в момент нападения (преступления), так и после него с точки зрения особенностей противоправного посягательства, поведения участвовавшего в нем лица.

До недавнего времени порядок применения института причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, регулировался по аналогии с необходимой обороной. Указания на право необходимой обороны содержались еще в Судебнике короля Казимира Ягайловича (1468 г.) [10] и Статуте Великого княжества Литовского 1529 г. [128]. Вполне определено это право в Статуте Великого княжества Литовского 1588 г. [129]. Например, в артикуле 24 Статута указано: «Когда бы также кто кого в суд призвал о причинении ему ран, а тот позванный, признавая те раны, утверждал бы, что их причинил, находясь в обороне из-за начала тем раненым драки, тогда он при заявлении своем на суде и при свидетельстве людей посторонних, которые при этом деле были и все видели, имеет ближайшее право присягнуть о том, что сделал он это вынужденно, находясь в обороне, и начинал драку тот раненый. А после принесения присяги от выплаты навязки свободен будет…» [129, с. 432]. Прямое указание на необходимую оборону содержится и в статье 62 Статута 1588 г., из содержания которой следует, что момент поимки «злодея утекаючего» и является моментом окончания состояния необходимой обороны. Все это свидетельствует о том, что в Статуте 1588 г. институт необходимой обороны получил «особую теоретическую разработку» [27, с. 22].

В России о необходимой обороне впервые упоминают памятники XVII века [35], заимствуя это понятие из Статута Великого княжества Литовского 1588 г. [129]. Однако в Соборном уложении 1649 г., являвшемся основным законом вплоть до первой половины XIX в., право необходимой обороны понималось очень широко: можно было защищать себя и других от всякого незаконного нападения; способы защиты были почти ничем не ограничены [30]. Уложение 1845 г. и его новые редакции (1866, 1885 гг.) не внесли существенных изменений в содержание обстоятельств, исключающих преступность деяния, отодвинув тем самым решение вопроса о самостоятельной правовой природе действий по задержанию преступника на неопределенное время. Решениями высших судебных инстанций «признавались ненаказуемыми различные случаи насильственных действий в отношении правонарушителей, в том числе предпринявших бегство или сопротивление» [1, с. 12]. В рассматриваемый период времени, несмотря на отсутствие общих уголовно-правовых норм, декларирующих законность определенного «самоуправства», судебной практикой признавались правомерными действия по причинению вреда здоровью преступника с целью воспрепятствования его бегству, сокрытию или уничтожению им следов преступления и т. п.

Обращая внимание на данное противоречие, ученые-правоведы того времени подчеркивали необходимость введения в уголовное законодательство соответствующих юридических оснований признания ненаказуемости указанных действий [106, с. 303; 131, с. 198-199].

В конце XIX – начале XX века многие зарубежные уголовные кодексы, в том числе русское уголовное законодательство (статья 44 Уголовного уложения 1903 г.), содержали положения о необходимой обороне, а наука уголовного права рассматривала задержание преступника в тесной связи с этим институтом. В настоящее время состояние необходимой обороны предусмотрено во всех уголовных законодательствах различных правовых систем. Это говорит о том, что «данный институт – закономерное и устойчивое проявление в области защиты самого человека» [20, с. 207].

Действия по задержанию преступника регламентировались законодательно начиная с 1922 г. в Уголовных кодексах РСФСР [160] и УССР [165], затем регулировались несколькими Постановлениями Пленума Верховного суда СССР [81; 82]. В Уголовном кодексе РСФСР, принятом в 1922 г., кроме того, предусматривалась уголовная ответственность за превышение мер, необходимых для задержания преступника. В дальнейшем институт причинения вреда преступнику при его задержании необоснованно был исключен из уголовного законодательства и регламентировался по аналогии с необходимой обороной. Именно такая позиция законодателя была закреплена в Уголовных кодексах БССР и РСФСР 1960 г. [150; 161].

Единственной правовой основой, обуславливающей правомерность причинения вреда лицу, совершившему преступление, действовавшей на территории нашей республики до 1 января 2001 г., являлся Указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г. «Об усилении ответственности за хулиганство» [87]. Действие нормативного акта уже не существующей страны на тот момент было допустимо и правомерно в соответствии с Законом Республики Беларусь от 14 ноября 1991 г. «О внесении дополнений и изменений в Закон Республики Беларусь «Об основных принципах народовластия в Республике Беларусь» [75]. В статье 1 этого закона установлено, что в случае отсутствия соответствующих актов законодательства Республики Беларусь, в дальнейшем до их принятия либо иного решения высших органов государственной власти или управления Республики Беларусь в соответствии с их компетенцией на территории Республики Беларусь действует законодательство СССР. Статья 15 упомянутого Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июля 1966 г., помещенная в главу 3 «Иные меры ответственности за нарушение общественного порядка», была изложена в следующей редакции: «Действия граждан, направленные на пресечение преступных посягательств и задержание преступника, являются в соответствии с законодательством Союза ССР и союзных республик правомерными и не влекут уголовной или иной ответственности, даже если этими действиями вынужденно был причинен вред преступнику. Если лицу, в целях пресечения его хулиганских или других преступных действий, были причинены телесные повреждения, то лечение этого лица производится за его счет» [87]. Из содержания статьи видно, что для своего времени она ознаменовала решительный шаг правительства в борьбе с преступностью. С позиции сегодняшних правовых знаний статья не лишена недостатков, так как в ней смешиваются два самостоятельных института - необходимая оборона и задержание преступника. Видимо, поэтому многие годы в нашей стране причинение вреда преступнику при его задержании расценивалось по правилам необходимой обороны.

Несмотря на попытки законодателя урегулировать вопросы, связанные с задержанием лица, совершившего преступление, среди ученых и правоприменителей отсутствовало единое мнение о квалификации превышения пределов причинения вреда преступнику при его задержании. В Уголовных кодексах большинства союзных республик также не существовало какой-либо регламентации действий граждан по задержанию преступника. Уголовный кодекс УзССР [162] и Уголовный кодекс УССР [163], хотя и характеризовали указанные действия соответствующими признаками, все же приравнивали их к необходимой обороне. Только Уголовный кодекс ЭССР [167] был дополнен в 1970 г. ст. 13 (1), в которой указывалось, что «не является преступлением действие, подпадающее под признаки деяния, предусмотренного настоящим Кодексом, направленное на задержание преступника, даже если этим действием вынужденно был причинен вред преступнику». Таким образом, УК ЭССР рассматривал действия по задержанию преступника уже в качестве самостоятельного обстоятельства, исключающего общественную опасность и противоправность деяния, наряду с необходимой обороной и крайней необходимостью. Но опять-таки Особенная часть УК ЭССР каких-либо положений об ответственности за превышение пределов причинения вреда при задержании преступника не содержала, что свидетельствовало о его несовершенстве, половинчатости и непоследовательности.

Все эти вопросы пытался решить Пленум Верховного Суда СССР - сначала в постановлении от 4 декабря 1969 г. «О практике применения судами законодательства о необходимой обороне» [82], а затем в постановлении от 16 августа 1984 г. «О применении судами законодательства, обеспечивающего право на необходимую оборону от общественно опасных посягательств» [83].

В п. 5 первого из названных постановлений указывалось, что «действия граждан по задержанию преступника, в целях пресечения его преступного посягательства или предпринятые непосредственно после посягательства для доставления преступника в соответствующие органы власти, должны рассматриваться судами как совершенные в состоянии необходимой обороны. Уголовная ответственность за причинение вреда преступнику в указанных случаях может наступить лишь при условии, если действия, причинившие вред преступнику, не являлись необходимыми для его задержания, явно не соответствовали характеру и опасности посягательства и обстановке задержания» [116, с. 74]. Несколько шире были сформулированы эти положения в п. 3 постановления от 16 августа 1984 г.: «Действия народных дружинников и других граждан, выполнявших общественный долг по поддержанию правопорядка и причинивших вред лицу в связи с пресечением его общественно опасного посягательства и задержанием или доставлением посягавшего непосредственно после посягательства в соответствующие органы власти, должны рассматриваться как совершенные в состоянии необходимой обороны. Уголовная ответственность за причинение вреда задержанному может наступить лишь при условии, если такие действия не являлись необходимыми для задержания, явно не соответствовали характеру и опасности посягательства. В этих случаях содеянное, в зависимости от конкретных обстоятельств, должно квалифицироваться как совершенное при превышении пределов необходимой обороны либо на общих основаниях» [83, с. 9].

Очевидно, что в приведенных постановлениях Пленума Верховного Суда СССР нет ответа на большинство ранее поставленных вопросов. Как правильно отмечает И.С. Тишкевич, «не мог Пленум заменить законодателя и дать указания по вопросам, подлежащим законодательному урегулированию» [135, с.112]. Таким образом, имело место применение закона по аналогии, поскольку задержание преступника не тождественно необходимой обороне, так как правомерность этих действий имеет различные основания (при необходимой обороне - пресечение совершаемого посягательства, а при задержании преступника - обеспечение неотвратимости ответственности), требует самостоятельной правовой регламентации данного института как особого обстоятельства, исключающего преступность деяния.

2 июля 1991 г. общесоюзный парламент принял один из своих последних законодательных актов - новые Основы уголовного законодательства [94], которые были призваны заменить Основы 1958 г. [93], но в связи с последовавшим вскоре распадом Союза ССР так и не вступили в силу. Однако это событие заслуживает внимания и объективной оценки, так как был расширен круг обстоятельств, исключающих преступность деяния, за счет, например, отнесения к ним оправданного профессионального и хозяйственного риска. Кроме того, Основы уголовного законодательства Союза ССР и республик предусматривали задержание лица, совершившего преступление, в качестве самостоятельного вида правомерного, социально полезного поведения. В ст. 25 Основ 1991 г. говорилось: «Не является преступлением действие, хотя и подпадающее под признаки деяния, предусмотренного уголовным законом, но направленное на задержание лица в момент или непосредственно после совершения им преступления в целях передачи задержанного органам власти, если при этом не было допущено явного несоответствия мер задержания характеру и степени общественной опасности содеянного и обстоятельствам задержания». Следовательно:

1) Рассматриваемый вид правомерного, социально полезного поведения представлял собой действие, по своим внешним признакам напоминающее деяние, предусмотренное уголовным законом.

2) Его правомерность и общественная полезность объяснялась тем, что оно направлено на задержание лица, совершившего преступление, в целях передачи его органам власти.

3) Оно имело место в момент или непосредственного после совершения задерживаемым преступления, но всегда, в конечном итоге, после окончания или пресечения совершаемого им преступного посягательства.

Анализируя ст. 25 Основ 1991 г., необходимо отметить положительные черты законодательного определения задержания лица, совершившего преступление. В частности, указание на правомерность задержания именно «в момент или непосредственно после совершения» задерживаемым преступления, что подтверждает очевидность причастности задерживаемого к совершению преступления. Четко обозначена в данном определении цель задержания, что имеет большое значение для отграничения этого обстоятельства от самочинной расправы. Вместе с тем, в ст. 25 Основ 1991 г. не было уделено должного внимания обоснованности причинения вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании, что являлось, на наш взгляд, недостатком рассматриваемого определения. Последующие законодательные изменения и дополнения, внесенные в УК БССР 1960 г., ничего нового в вопрос о самостоятельном существовании института причинения вреда лицу, совершившему преступление, не внесли.

Однако причинение вреда преступнику, препятствующему задержанию и доставлению в органы власти после совершения преступления, с точки зрения современной теории уголовного права нельзя рассматривать как разновидность необходимой обороны хотя бы потому, что состояние необходимой обороны устраняется с прекращением общественно опасного посягательства. Поэтому меры, предпринимаемые против лица, совершившего преступление и пытающегося уклониться от уголовной ответственности, составляют самостоятельное обстоятельство, исключающее преступность содеянного. В связи с этим в 1996 г. в УК Российской Федерации [159] в главе 8 «Обстоятельства, исключающие преступность деяния» были закреплены положения, связанные с причинением вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст. 38).

После неоднократных предложений, поступавших в последние годы [68, с. 30-36], в новый Уголовный кодекс нашей республики, введенный в действие с 1 января 2001 г., также внесено указанное обстоятельство.

В ст. 35 УК Республики Беларусь впервые в истории белорусского уголовного законодательства были сформулированы признаки задержания преступника в качестве самостоятельного обстоятельства, исключающего преступность деяния: «Не является преступлением причинение вреда лицу, совершившему преступление, при его задержании для передачи органам власти и пресечения возможности совершения им новых преступлений, когда оно пытается или может скрыться от следствия и суда, если иными средствами задержать такое лицо не представлялось возможным и при этом не было допущено превышения необходимых для этого мер» [154]. Отметим, что уголовный закон применяет формулировку задержание «лица, совершившего преступление», а не задержание преступника, что обусловлено, прежде всего, провозглашенным конституционным принципом презумпции невиновности, согласно которому «Никто не может быть признан виновным в преступлении, если его вина не будет в предусмотренном законом порядке доказана и установлена вступившим в законную силу приговором суда» [46, с. 54].

В нормативных актах, принятых после введения в силу нового Уголовного кодекса, институт причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, в полной мере учитывается наряду с другими обстоятельствами, исключающими преступность деяния. Так, в ч. 1 ст. 26 Закона Республики Беларусь от 13.11.2001 № 61-З «Об оружии» указано: «Оружие применяется по целевому назначению. Оно также может быть применено для защиты жизни, здоровья, прав и законных интересов лица, интересов общества и государства, то есть в состоянии необходимой обороны или крайней необходимости, а равно при задержании лица, совершившего преступление» [86, с. 14].

Таким образом, только с принятием нового УК 1999 г. институт причинения вреда при задержании лица, совершившего преступление, получил свое самостоятельное законодательное закрепление. Долгое время до этого правомерность действий граждан при задержании преступника оценивалась по аналогии с необходимой обороной. Исторический экскурс отечественного законодательства, касающегося вопросов причинения вреда при задержании преступника, позволяет проследить основные пути развития и становления соответствующих правовых норм. Накопленный в прошлом опыт правового регулирования задержания преступника - необходимая основа и ориентир для современных разработок этой проблемы.