Петр Иосифович Капица. Вморе погасли огни Воснове этой документальной повести лежат записи, которые вел Петр Капица, служивший на Балтийском флоте в пору блокады Ленинграда. Вкниге рассказ

Вид материала

Содержание

Подобный материал:

1 ... 10 11 12 13 14 15 16 17 ... 40

Вылазка в Ленинград

29 сентября. Для многотиражки необходимы клише. Без них у газеты

непривлекательный вид. Кронштадтская типография клише не изготовляет,

за ними надо отправляться в Ленинград. А это не легкое путешествие.

Хотя залив между Ленинградом и Кронштадтом наш, все же продвигаться по

нему так же опасно, как и на передовой. Немецкие снаряды достают

всюду.

Стоит на фарватере показаться кораблю, как через несколько минут

над ним появляются самолеты или рвутся снаряды. Поэтому в светлое

время мало кто пробирается в Ленинград, разве только на быстроходных

катерах, по которым немцы редко стреляют, так как попасть в юркий

катер трудно - он ведь может покинуть фарватер и маневрировать где

угодно.

Вчера в Ленинград отправлялся штабной катер. Я напросился в

пассажиры. Мы вышли на рассвете по северному фарватеру. Минут через

десять попали под артиллерийский обстрел, но очень ловко улизнули из

опасной зоны. В Неву вошли без всяких приключений.

В Ленинграде, несмотря на обстрелы и налеты авиации, на улицах

людно. Мужчины и женщины стоят в очередях у закусочных, столовых,

пивных и у газетных киосков.

Многие женщины выглядят нарядными, точно они собрались на бал или в

театр. Мне навстречу попалась бывшая сослуживица по Дому книги. На ней

элегантный темный костюм и удивительно белая кофточка с кружевным

воротничком. Любопытствуя, я спросил:

- Что случилось, почему ленинградки вдруг стали франтихами?

Она объяснила по-своему:

- Никакие не франтихи. Просто не хотим остаться в затрапезном. А то

некоторые берегли, берегли, приходят на свою улицу, а вместо дома

развалины. Так что лучше быть нарядной.

Я побывал дома на канале Грибоедова. В квартире пусто. Окна

раскрыты настежь. Может быть, поэтому все стекла целы. Как мы были

наивны, наклеивая на них бумажные полоски. Для взрывной волны они не

помеха.

Я зашел к соседу - товарищу по перу. Он каким-то чудом оказался

дома, расхаживал в халате. Сосед выглядел так, словно он перенес очень

тяжелую болезнь: исхудал, оброс щетиной, в углах рта залегли морщинки.

Оказывается, он попал в писательский взвод ополчения, чуть не

оказался в окружении, но благополучно вышел из него, пешком добрался

до окраины города и в трамвае вернулся домой.

- Немцы от нас в километре были, - сказал он. - С моим зрением,

правда, не разглядишь, да я еще очки разбил. Но другие ясно видели,

как фрицы перебегали.

В углу его комнаты стояла давно не чищенная, заржавленная винтовка.

- А где теперь ваша воинская часть? - спросил я. Он ответить не

мог.

- Многие из наших дошли до трамвайной остановки и поехали по домам.

Наверное, повестки пришлют.

Он, оказывается, не знал ни воинского устава, ни того, как нужно

обращаться с винтовкой.

Неужели и другие подразделения ополченческой дивизии имели столь

необученных и не приспособленных к окопной жизни людей? Разве таким

выстоять против дисциплинированных, вымуштрованных и натренированных

убийц, против танков и самоходных орудий?

Я посоветовал соседу немедля отправляться с винтовкой в военкомат и

сказать, что он только что вышел из окружения и разыскивает свою

часть, иначе, если нарвется на формалиста, его обвинят в дезертирстве.

У соседа от волнения выступили на лбу и носу капельки пота. Ему и в

голову не приходило, что можно сделать такой несправедливый вывод. Не

мог же он воевать с разбитыми стеклами очков!

Я, видно, слишком зло высмеял его доводы, потому что ополченец

мгновенно посерьезнел и пообещал сегодня же вычистить винтовку и

сходить в военкомат. Если там будут люди разумные, то его используют в

газете. К штыковым атакам он явно не приспособлен.

Два дня назад нелепо погиб ленинградский прозаик Иван Молчанов,

написавший роман "Крестьяне". Это был человек отчаянной смелости.

Где-то под Ленинградом он остановил бегущих бойцов, пристыдил их и сам

повел в атаку. Атака оказалась успешной, она помогла закрепиться

другим ротам. За это Молчанова представили к награде. На радостях он

угостил своих однополчан водкой и поехал на легковой машине по городу.

На Литейном проспекте машина с ходу врезалась в чугунный столб.

Молчанов получил сотрясение мозга и, не приходя в сознание, скончался.

Глупейшая смерть!

Из Ленинграда не хочется уезжать. Так бы и стоял у гранитного

парапета и без конца любовался городом! Но война вскоре напомнила о

себе: со всех сторон одновременно заголосили сирены.

Еще днем, получив клише, я договорился со старшиной кронштадтского

рейдового катера, что в двадцать часов он захватит меня у набережной

Красного флота. Но остаться у парапета мне не позволили настойчивые

дежурные соседнего дома. Они требовали, чтобы я укрылся в

бомбоубежище.

Спорить с ними не стоило, так как еще не было и девятнадцати часов.

Я прошел во двор и остановился у входа в подвал. Сюда сбегались

женщины с ребятишками, ковыляли старики с заветным портфелем или

саквояжем. В них обычно хранились ценности и документы.

В подвал забираться не хотелось, я стал к стене и закурил. На меня

сразу же зашикала дворничиха:

- Брось! Фриц увидит. Курить нельзя.

Пришлось папиросу скрыть в кулаке и курить как на передовой.

Зенитная пальба началась чуть раньше бомбежки.

Все загромыхало вокруг, и в стеклах верхних окон домов замелькали

отражения разноцветных вспышек. Какая-то старуха, став на колени

посреди двора и воздев руки к небу, принялась громко молиться. А когда

грохот усилился, она не выдержала: поднялась и стремглав бросилась в

бомбоубежище. И вот в такой, казалось, неподходящий момент вдруг

раздался дружный хохот.

- Что, бабуся, и на бога не понадеялась? - спросил парень в рабочей

куртке.

- Да разве при таком грохоте он услышит! - добавил другой.

И все вновь громко засмеялись.

Катер подошел в условленное время. Прямо с парапета я перебрался на

палубу, и мы помчались вниз по Неве. Спускаться в каюту не хотелось, я

остался стоять у мостика.

Вода в Неве, без отражений бликов городских огней, казалась

мертвой, похожей на деготь. Дома высились как дикие скалы в широком

ущелье, ни одного золотистого огонька. Только кое-где голубоватое

сияние одиноких синих лампочек. Густая, вязкая тьма навалилась на

город. Отсветы пожаров не окрашивали облаков, а запах гари все же

ощущался.

В заливе вода засеребрилась. Видно, где-то за облаками сияла луна и

ее процеженный свет отражался в море.

Катер шел северным фарватером. Старшина, стоявший у штурвала, все

время был начеку: следил за южным берегом - не появится ли луч

прожектора.

Неужели мы не прогоним гитлеровцев из Петергофа и Стрельны? Нельзя

их оставлять на южном берегу, прямой наводкой будут расстреливать.

Особенно достанется крупным кораблям. Для них существует только один

путь - Морской канал. Залив вокруг мелководен, корабли с большой

осадкой не проведешь. Значит, все время придется рисковать, идти в

узости канала под огнем. Не плаванье, а гроб с музыкой!

- Воздух! - выкрикнул впередсмотрящий.

Самолета он не видел, а уловил нарастающее нытье моторов.

Я тоже стал смотреть вверх, прислушиваясь к звуку, напоминавшему

противное зудение бормашины.

В небе над заливом облака рассеялись. Крупная красновато-оранжевая

луна как бы глядела на нас сквозь кисею. Море она не освещала. Может

быть, поэтому самолет-разведчик нас не приметил и принялся

обстреливать из пулеметов баржу с аэростатчиками, стоявшую посреди

залива.

Сверху стремились трассирующие пули. Казалось, что осыпается

звездная пыль, хотя сами звезды не проглядывались.

В темном небе осветился аэростат. Он вдруг вспыхнул и, теряя

контуры, стал падать...

Где-то заработала скорострельная пушка и быстро замолкла. Вдруг,

чихнув два раза, заглох мотор нашего катера.

- Что-нибудь серьезное? - спросил я у старшины.

- Шут его знает! - ответил тот. - Вот не на месте забарахлил!

Может, бензин с водой? Надо бы поглядеть, но лампочку включишь - с

берега заметят. Вытаскивай брезент! - приказал он механику.

Развернув брезент, катерники накрыли им моторный отсек; светя

лампочкой, стали копаться в механизме. Меня попросили наблюдать за

морем.

Я поднялся на мостик дрейфующего катера, стал всматриваться в

темноту. Вблизи не было ни барж, ни кораблей. А на далеком берегу

взлетали время от времени ракеты.

Прошло минут двадцать... полчаса, а катерники, чертыхаясь,

продолжали возиться с мотором. С севера сперва задувал едва ощутимый

ветер, но через час он стал пронизывающим. Появились барашки. Катер

заметно гнало к берегу. Мы прошли мимо вехи, поставленной на отмели,

вскоре она оказалась позади, а затем - совсем растворилась во тьме. Я

сказал об этом старшине. Тот поглядел в сторону Стрельны и заключил:

- До берега далеко, ветром не скоро пригонит. Управимся!

И он опять забрался под брезент помогать мотористам.

Я продрог на мостике, пришлось спуститься и искать укрытия от

ветра.

Неожиданно на берегу запрыгали огоньки. Донесся гул частых

выстрелов и довольно близких разрывов. Видно, какое-то судно появилось

в Морском канале и немцы принялись его обстреливать.

Напрягая зрение, я стал вглядываться в волны, но обстреливаемого

судна не увидел, а то, что удалось разглядеть во тьме, не обрадовало.

Снаряды рвались довольно близко от нас.

Я опять вызвал старшину катера и посоветовал бросить якорь.

- А у нас такого якоря, чтобы в заливе стоять, не имеется, -

ответил он. - Да и во время обстрела лучше дрейфовать. Фрицам к волне

и ветру не приспособиться, промажут.

Я прислушивался к тому, как катерники под брезентом звякали

железом, злился на них, но ничем не мог помочь.

Прошло, наверное, еще минут тридцать, а то и сорок, наконец мотор

перестал чихать, застучал ровно и бесперебойно.

В Кронштадт мы пришли глубокой ночью. В Кроншлоте я очутился только

утром. И здесь почувствовал себя таким утомленным, словно совершил

опасное многодневное путешествие.

Blog

Содержание

Вылазка в Ленинград