С. В. Кортунов Национальная идентичность как ресурс развития

Вид материала

Документы

Содержание Мифологема национальной идеи Россия как «слоеный пирог» Ценности и императив модернизации Первое. Небесное выше земного. Второе Соблазн особого пути Европейский вектор: неизбежность и пределы Традиция и Современность: поиски синтеза

Подобный материал:

• Тема: «Создание образа и имиджа учебного заведения», 63.54kb.
• Всероссийская научно-практическая конференция Федерализм как ресурс развития российской, 47.55kb.
• Новикова М. В. Национальная идентичность и проблемы этноэтики, 146.16kb.
• Программа развития моу «Гимназия №1 г. Владивостока» «Современная гимназическая библиотека, 725.2kb.
• Русская Национальная Идея, как ключевой элемент Концепции национального развития России., 636.54kb.
• За пределами «идентичности», 595.2kb.
• В. В. Кортунов Культурология: учебное пособие, 1369.54kb.
• Глобализация и национальная идентичность, 269.63kb.
• Уважаемые студенты и аспиранты дгту!, 5.54kb.
• Городская студенческая конференция «Культура как ресурс развития территории» еаси,, 47.7kb.

С.В.Кортунов

Национальная идентичность как ресурс развития¹

Российские национальные ценности - источник конкурентоспособности России в ХХI веке


Поиск России в начале ХХI века своей национальной идентичности и, соответственно, определение национальной стратегии развития осложняется происходящими в мире противоречивыми процессами глобализации. Размывая институт национального государства, глобализация создает угрозу поражения центрального идентификационного ядра, хранящего наиболее устоявшиеся, накапливающиеся порой тысячелетиями, и потому наиболее прочные представления различных этнонациональных общностей о себе самих.

Сохранение и укрепление этого ядра, как представляется, и составляет важнейшую задачу национальной безопасности, поскольку национальная идентичность является ее сущностной основой и одновременно важнейшим ресурсом развития, инновационной модернизации и конкурентоспособности в ХХI веке.

Для многих стран это означает уже не только выбор адекватной конкурентоспособной стратегии развития, но и превращается в вопрос национального выживания. Перспективы такого выживания напрямую зависят от прочности или рыхлости сложившихся национальных идентичностей, их бескомпромиссности и жесткости, невосприимчивости к новому, или, напротив, их гибкости, способности к адаптивному изменению, обновлению без утраты культурных идентификационных ядер. Глобализация, стремящаяся перемолоть национальную идентичность, растворить ее в глобальных процессах – это, таким образом, своего рода квалификационный турнир для таких ядер.

Такие государства, как СССР, Югославия, Чехословакия распались во многом именно потому, что их культурно-цивилизационные идентичности оказались неконкурентоспособными (хотя в каждом из этих случаев были и другие, особые причины для дезинтеграции). В конце ХХ века по этой же причине на грани распада оказалась Российская Федерация. Сегодня «на прочность» уже испытывается, казалось бы, вполне конкурентоспособный Китай (сепаратизм Тибета). Завтра под ударом могут оказаться и другие, внешне вполне успешные, конкурентоспособные и устойчивые государственные образования. Так, многие отечественные и зарубежные мыслители предрекают распад США.²

Утрата национальной идентичности ведет, как показывает мировая практика, к потере не только национальных ценностных ориентиров, но и значительной части национального суверенитета государств. Это, в свою очередь, означает отказ от собственных национальных интересов, неспособность этих государств к самостоятельной как внутренней, так и внешней политике. И напротив, четкое самоопределение, твердая опора на национальные идентификационные коды, открывает возможность проводить свой собственный внутри- и внешнеполитический курс в мировых делах, основанный на глубоко осознанных и четко сформулированных национальных интересах.

В условиях повсеместного и всеобъемлющего кризиса национальной идентичности каждое государство, даже из числа тех, которые добровольно и сознательно передают значительную часть своего национального суверенитета более мощным государствам и межгосударственным объединениям, делает все возможное для его преодоления. Поскольку идентичность является важным структурным компонентом конкурентоспособности национальных государств, то она сама вовлекается в водоворот всемирной конкуренции. Идет «битва идентичностей». В этой конкурентной борьбе пощады не дают никому. И выигрывают те государства, чья идентичность имеет большую историческую, культурную, этническую и политическую глубину и силу. Государства, слабые в этом отношении, вынуждены лишь наблюдать, как их национальные идентичности неизбежно растворяются в процессах глобализации.

«Весь ХХI век, - констатируют Е.Ясин и М.Снеговая, - будет периодом взимопроникновения, сотрудничества и конкуренции универсальных и традиционных ценностей различных культур на основе выяснения их сравнительных преимуществ и совместимости на почве разных стран и цивилизаций, с синтезом традиционных и заимствованных институтов с целью создания наиболее благоприятных условий для инноваций. Это будут сложные, порой конфликтные процессы. Преимущество останется за теми, кто продемонстрирует более высокую адаптивность. Институциональные изменения – внутреннее дело каждой страны. Тем более это касается изменений культурных; если институты еще могут быть, хотя бы отчасти, результатом политики государства, то культура в целом – это сдвиги в представлениях, установках, ценностях миллионов людей, происходящие медленно и, как правило, спонтанно».³

В связи с этим возникает два фундаментальных вопроса: являются ли национальные идентификационные ядра России конкурентоспособными в ХХI веке и если нет, то возможна ли их адаптация применительно к потребностям инновационного развития, переход к которому является главной предпосылкой обеспечения конкурентоспособности нашей страны?

На этот счет есть две точки зрения – консервативная и либеральная. Консервативная в наиболее четкой форме представлена А.Кончаловским, который свое предисловие к русскому изданию книги Л.Харрисона «Кто процветает?» озаглавил так: «Культура – это судьба». Разъясняя свою позицию, А.Кончаловский, в частности утверждает: «История показывает, что все попытки изменить культуру посредством политической воли оканчивались неудачей. Это постулат…Культура всегда влияет на политическую систему и изменяет ее согласно своим представлениям о нормах… Политическая система не способна оказать влияние на культуру…Какую идеологию ни внедряй в России, она примет формы, соответствующие русской культуре. А это культура крестьянская, общинная и православная…Культуру невозможно уничтожить, это означало бы поголовное уничтожение народа».⁴

Таким образом, консерваторы даже не считают нужным отвечать на вопрос о том, являются ли культурные идентификационные ядра России конкурентоспособными, констатируя, что они адаптации не поддаются.

Иную позицию занимают отечественные либералы, которых в данном вопросе представляет Е.Ясин. Полагая консервативный подход капитулянтским, они утверждают, что российские культурные ценности во многом неконкурентоспособны применительно к инновационному развитию. При этом такие ценности в принципе могут быть трансформированы, хотя и не слишком быстро. За образец предлагается взять доказавшие свою эффективность европейские ценности, которые не слишком отличаются от российских. Либералы ссылаются на опыт ряда стран, которым это удалось, в частности на опыт Испании.⁵

Позиция автора в данном вопросе более близка к взглядам Е.Ясина, хотя полностью с ними и не совпадает.


Мифологема национальной идеи


Проблематика национальной идентичности России тесно связана с ее историческим опытом и наработанными в ходе этого опыта национальными ценностями, «вечными» национальными интересами. В русской философии все это принято называть национальной идеей.

Проблема состоит в том, что эта ключевая идея до сих пор не осознана, а потому и не сформулирована. Правда, в 1996 г. первый Президент РФ Б.Ельцин дал указание одному из своих помощников в течение одного года разработать «новую национальную идею» России. В соответствии с этим поручением, была создана многочисленная группа историков, социологов и философов, которые за приличное вознаграждение и хорошие казенные харчи почти безвылазно заседали и совещались в одной из самых престижных резиденций Президента (санаторий «Волынское» - по иронии судьбы т.н. «ближняя дача Сталина»). Эти эксперты перелопатили многотомную литературу, провели бесчисленные опросы общественного мнения, издали несколько брошюр. Однако тем дело и кончилось. Попытка разработать национальную идею «сверху», по политическому заказу государственной власти с треском провалилась. И не удивительно. С таким же успехом власть могла бы приказать экспертам сформулировать «общую теорию всего», смысл жизни человека или ответить на извечный вопрос: «быть или не быть?». Впрочем, Б.Ельцин ни год спустя после создания экспертной группы, ни позже, да и вообще никогда не вспоминал об этом своем весьма странном поручении.

Тем не менее, некоторая польза от него была: своим заказом Президент РФ стимулировал русскую мысль, и целый ряд маститых политологов изложили на страницах газет и журналов свои представления о возможной новой русской идее. Остановимся лишь на самом развернутом и завершенном обзоре, который сделал философ И.Чубайс (не путать с его братом – А.Чубайсом) в книге «От русской идеи – к идее новой России». Его книга интересна тем, что написана с позиций умеренных (отчасти консервативных) демократических ценностей и убеждений, которые доминируют в российском обществе в последние двадцать лет.

Суть его концепции состоит в том, что в истории нашей страны было три государства: Российская империя, СССР и постсоветская демократическая Россия. Национальная идея Российской империи включала три ключевые ценности: собирание земель, которое перешло затем в территориальную экспансию, православие и общинный коллективизм.

К концу ХIХ – началу ХХ вв. все три ценности оказались в кризисе. Экспансия себя исчерпала, и расширение России прекратилось. В кризисном состоянии оказалось и православие, как и христианство в целом. В связи с развитием сельскохозяйственной техники и появлением химических удобрений и вообще новых агроприемов, значительно повысивших продуктивность сельского труда, устарела и община, которая ранее была способом выживания; уже Столыпин начинает расселение общин на хутора, т.е. с коллективного на индивидуальные (семейные) хозяйства. Россия, однако, не пошла по пути реформы традиционной системы ценностей, а полностью отбросила ее, т.е. пошла революционным путем, взяв на вооружение новейшую на тот исторический момент коммунистическую идею. На этой идее был построен СССР, который просуществовал, однако, лишь 73 года.

Новая Россия, по мнению И.Чубайса, должна взять за основу своего существования новую национальную идею, базирующуюся, также как и дооктябрьская идея, на трех ценностях: обустройство имеющейся территории (вместо экспансии); православие в новейшей версии – толерантное в отношении других конфессий и ведущее активный диалог с католическим Римом (в противовес православию как государственной идеологии, враждебной Ватикану и подавляющей другие конфессии на территории страны); и индивидуализм в профессионально-производственной деятельности при сохранении элементов коллективизма в бытовых повседневных вопросах.⁶

Идеи И.Чубайса представляются вполне разумными. Однако для России, честно говоря, слабоватыми. По существу такая версия новой национальной идеи и в самом деле означает «конец истории»: ведь если история кончается в России, то кончается и Всемирная история. Это возможный, но маловероятный вариант, ибо трудно поверить, что слово России в истории уже позади и отныне она будет довольствоваться лишь обустройством территории и экуменизмом, а русский человек перейдет на стандарты западного индивидуализма. В известном смысле это означало бы историческую капитуляцию России, ее признание, что всю свою историю (а не только в советский период) она шла по ложному пути и теперь готова смириться со своим не каким-то временным и частичным, но тотальным поражением.

Кроме того, И.Чубайс недооценивает, что все три упоминаемые им ценности русской идеи времен Российской империи (собирание земель, православие и соборность) органически спаяны намертво, сцементированы единым историческим замыслом, самим тысячелетним историческим развитием России.

В том-то и состоит задача, стоящая в современной национальной повестке дня, чтобы разгадать этот замысел, сформулировать русский исторический проект современным языком, языком ХХI века. И.Чубайс же делает попытку расчленить русскую идею, ограничить ее неким набором прагматических задач. Но сама идея при этом ускользает. Расчленение идеи ни на сантиметр не приближает нас к ее осмыслению.

Здесь, вероятно, требуется иной подход. Вопрос о национальной идентичности России лежит не только и не столько в плоскости современной политики, сколько в плоскости ее истории и культуры (и здесь позиции А.Кончаловского и Е.Ясина сходятся), т.е. тех самых культурных идентификационных кодов, о которых говорилось выше. Возможно, только с этих позиций, т.е. с позиций вековых национальных интересов и задач, удастся ответить на кардинальные вопросы текущей внутренней жизни страны.

Применение такого подхода, возможно, внесло бы большую ясность в современную интерпретацию русской идеи, что, в свою очередь, позволило бы сформулировать новейшую версию национальной общероссийской идеологии. Такой идеологии в России не было - ни до, ни после Октябрьской революции. Можно сказать, что до революции основные подходы к ней лишь начали нащупывать представители русского религиозно-философского Ренессанса. Но задача эта по существу не только не была выполнена, она даже не была четко сформулирована. Ведь недостаточно провозгласить, как это сделал в 2004 г. В.Путин, что «национальная идея России – это ее конкурентоспособность». Важно доказать, что это действительно так. Но этого пока наша власть сделать не может

Сейчас сложилась ситуация, когда отсутствие национальной идеи впервые в истории России чревато полным исчезновением страны с политической карты мира. И напротив, средством преодоления общенационального кризиса может стать новая интегристская идея. Да и для подлинного общенационального согласия необходима общенациональная мировоззренческая основа. Если это так, и в национальной идеологии действительно имеется общественная потребность, то, несмотря ни на что, она будет создана. Никто, вероятно, не будет спорить, что ее основой могла бы стать идеология возрождения Великой России как процветающей и цивилизованной, свободной и ответственной мировой державы первого ранга, живущей в согласии с самой собой и с окружающим ее миром. Однако сегодня подобные формулировки недостаточны. Они воспринимаются обществом как общие слова, не решающие задачу национальной идентичности и даже не ставящие ее в национальную повестку дня.

Правда, в 2007 году власти при горячем участии "Единой России" вновь принялись за формирование общероссийской идентичности (цивилизационной, политической, гражданской). Опорой здесь служили ключевые слова: сильная Россия, великая Россия, российская цивилизация, российская история, российские традиции, российское государство, российская нация, национальные ценности. Но на практике действия власти сводились и сводятся скорее не к поиску национальной идеи, а к созданию информационного продукта, адресованного обществу и способного обеспечить функционирование государственной власти в тех рамках, которые для нее являются оптимальными. Причем в представлении партийных идеологов реальность формируется словами говорящего. Стоит, к примеру, В. Путину или Д.Медведеву публично сказать: "российская нация объединилась", - как это тут же станет реальностью.

Между тем в программных документах "Единой России" с понятием идентичности существует немалая путаница. Используются термины: российская идентичность и российские идентичности, русская нация и российская нация. О сплочении российского народа говорится то в прошедшем, то в будущем времени. Надо ли говорить, что к интересам и запросам самого российского общества все эти путаные документы и декларации имеют весьма отдаленное отношение.


Россия как «слоеный пирог»


Хотя кризис национальной идентичности в условиях глобализации коснулся практически всех крупных государств, особо острый и болезненный характер он приобрел в России. Дело в том, что именно в тот момент, когда глобализация начала свое триумфальное шествие по планете, беспощадно и безжалостно уничтожая основы национальной идентичности различных, казалось бы, состоявшихся на века стран мира, Россия сознательно отказалась от советской идентичности, с которой она жила на протяжении 73-х лет, что, собственно, и разрушило СССР. Тем самым она сама себя поставила перед сложнейшим и мучительным выбором самоопределения. Поначалу «демократы» первой волны вознамерились объявить orbi et urbi, что Российская Федерация, выломившаяся из СССР, является, мол, совершенно «новым демократическим государством», своего рода антиподом СССР («СССР наоборот»).

Такая позиция была унаследована от большевиков, которые Советскую Россию также в 1917 г. объявили «новым пролетарским государством», сбросившим с себя оковы не только Российской империи, но и тысячелетней русской истории и государственности. Но если большевики стояли на этой позиции 73 года, то наши «демократы» не удержались на своей и нескольких месяцев. Очень скоро стало ясно, что начать историю «с чистого листа» РФ просто не может, ввиду прежде всего полного отсутствия собственного нового исторического проекта. Ведь нельзя же было таковым считать «интеграцию в мировое сообщество». Кроме того, новые «друзья» (из этого же «мирового сообщества») демократической России поспешили ей напомнить о целом наборе исторических долгов, включая долги в прямом, т.е. материальном смысле этого слова. А долги эти касались как СССР, так и Российской империи.

Кроме того, Россия, унаследовав от бывшего СССР членство в «ядерном клубе», место в составе постоянных членов Совета Безопасности ООН, в ряде других международных организаций, а также обязательства по важнейшим международным договорам и соглашениям, была вынуждена признать себя международно-правовым субъектом, продолжающим СССР.

Наконец, высшему политическому руководству страны, равно как и политическому классу в целом, через некоторое время стало очевидно и следующее: если новая Россия отрекается от собственной истории (включая ее советский период), то она автоматически перестает быть субъектом мировой истории. Вообще. Навсегда! В строгом смысле слова в этом случае она теряет право называть себя «Россией».

Думается, что это (осознанное или неосознанное) понимание правящей элиты привело к ряду решений, возрождающих государственную символику дооктябрьской России – российский герб с двуглавым орлом, Андреевский флаг (хотя, как известно, это был флаг русского торгового флота), гимн на музыку М.Глинки (на которую никто так и не смог написать слова), название парламента – Государственная Дума вместо Верховного Совета, институт губернаторов (который был почему-то совмещен с французским институтом мэров), городских управ, суда присяжных и т.д. и т.п. Что касается института президента, то он, как известно, был заимствован у США еще в период позднего СССР М.С.Горбачевым. Наряду с этими нововведениями у Вооруженных Сил новой России оставался советский красный флаг с серпом и молотом; пятиконечные звезды, введенные большевиками (в частности, Л.Троцким), оставались на погонах военнослужащих и на башнях Кремля, а второй Президент РФ В.Путин возродил советский гимн на музыку Александрова и слова С.Михалкова. Руководство спецслужб РФ продолжало чтить «славные чекистские традиции», а памятники большевиков продолжали «украшать» центральные улицы (названные также именами большевиков) российских городов.

В результате уже к середине 90-х гг. ХХ века Российская Федерация погрузилась в постмодернистскую эстетику. Ее идентичность оказалась не просто размытой, но пораженной эклектическим соединением трудносовместимых друг с другом идентичностей: дооктябрьской, советской и новой, «демократической». При этом российское общество оказалось полностью расколотым, что и проявлялось периодически с 1991 по 2008 г. в ходе всех выборных кампаний. Неудивительно и то, что российское руководство за эти годы не смогло четко сформулировать ни адекватную стратегию развития, ни современную стратегию национальной безопасности, ни национальные интересы, ни приоритеты внутренней и внешней политики. Все попытки это сделать неизменно наталкивались на нерешенную задачу самоидентификации, неспособность ответить на элементарные вопросы – «кто мы?», «откуда мы?», «куда мы идем?».

А коль скоро это так, то Россия по-прежнему не может сделать геополитический выбор во внешней политике: кто ее главный союзник и партнер? Является ли она частью Большой Европы, и тогда ее главный вектор движения – евроатлантические страны и структуры, - или же она претендует стать самостоятельным центром силы, и тогда она следует «многовекторной» дипломатии и постулатам «многополюсного мира»? Такой выбор не только не сделан. Не просматривается никаких признаков серьезного поиска и даже размышления на эту тему. Объективному наблюдателю видно следующее.

Первое. Идентичность старой (дооктябрьской России) в общем-то умерла: она была сметена катком русской революции и русским коммунизмом; хотя эта идентичность сегодня «прорастает» в некоторых аспектах сквозь советский период истории – в виде русских архетипов, православных традиций, стереотипов внешнеполитического мышления, атрибутов российской государственности и т.д.

Второе. Советская идентичность еще далеко не утрачена, что проявляется и в ностальгии народа по советским временам, и в частичном возрождении советской государственной символики, в известном отторжении ценностей капитализма (особенно «дикого»), насаждаемого нашими либерал-реформаторами методами «шоковой терапии» т.д.

Третье. Наряду с этим у российского общества имеется претензия на построение нового, современного государства и интеграцию страны в мировое сообщество в качестве равноправного партнера. В цивилизационном плане общество «тянется» к наиболее развитым странам, имеющим высокий уровень жизни наряду с развитыми демократическими институтами и сильным государством, гарантирующим своим гражданам индивидуальные свободы и частную собственность. В обществе в целом – и это чрезвычайно важно – имеется понимание, что только этот путь дает возможность для успешной национальной модернизации.

И все же для того, чтобы такая модернизация состоялась, необходимо преодолеть кризис идентичности. А в России он носит неизмеримо более тяжелый характер, чем, например, в США, поскольку он порожден неизмеримо более длительным сроком существования российской цивилизации. «Груз истории» у России на порядок тяжелее, чем у США.

Другая проблема России состоит в том, что ее идентичность никогда не была собственно национальной. Она была наднациональной – сначала имперской, а затем советской. Естественно, что после распада СССР РСФСР, и затем РФ не могли в одночасье сформировать национальную идентичность, поскольку население этого самого большого осколка СССР не представляло собой нацию в западном смысле этого слова.

Россия всегда представляла «мир миров», цивилизационное единство культурного многообразия. Наполнение этого единства менялось, но отечественная культура никогда не была ни мононациональной, ни этнически ориентированной. Интегрирующими факторами на разных этапах исторического развития выступали политический, религиозный и идеологический. Россия всегда была не только поликультурной, но и наднациональной по составу государственной общностью. И потому категория «национального» остается неопределенным и многозначным.

Обширные пространства страны, требующие значительных усилий для их освоения в сложных природных, географических и геополитических условиях, этническое многообразие, особенности национального характера – все это предопределяло в качестве национального интереса всемерное укрепление государства как организующего начала, призванного обеспечить территориальную целостность и внешнюю безопасность и выработать адекватные формы сосуществования различных национально-этнических, религиозных и культурных общностей. Вот почему исторически сложившиеся национальные интересы России стали преимущественно интересами государственными. Не случайно Петр Великий, провозгласив создание Российской империи, объявил служение Отечеству смыслом жизни каждого ее подданного. В силу специфики исторического развития страны государственные интересы, таким образом, как правило, ставились выше интересов личности и общества, что и предопределило, помимо всего прочего, «имперский» характер российского государства.

Конечно, долгосрочные интересы России, как и США, да и любой страны, направлены на сохранение своей самобытности в мировом сообществе, обеспечение национальной безопасности, политического суверенитета, устойчивого демократического развития. Их суть сводится к трем содержательным блокам: процветание народа, защита и обустройство территории его проживания, сохранение и развитие национальной культуры. Но этим сходство и заканчивается. Если Америка могла себе позволить такую «роскошь» как определение идентичности через «американскую мечту», т.е. корпус либеральных ценностей, то Россия была вынуждена определять свою идентичность через «русскую идею», представляющую концепт служения, служения своей стране, народу, человечеству, Богу. Российская национальная идентичность имеет намного больше измерений, чем американская. Например, имперское, которое США и не снилось.

Более того, если американская идентичность сложилась в течение не более 100 лет и продолжает оставаться почти неизменной до сегодняшнего дня, то российская только на протяжении ХХ века радикально менялась дважды. Если же взять всю историю России, то можно увидеть, как одна идентичность неоднократно наслаивалась на другую, при этом прорастая сквозь нее так, что новая идентичность «мутировала», испытывая к тому же воздействие других культур и цивилизаций в силу того, что Россия находилась с ними в непосредственном соседстве (в США проходил аналогичный процесс, но в гораздо менее болезненной форме – через иммиграцию).

В результате национальная идентичность России представляет собой не «плавильный котел» (как в США), а своего рода «слоеный пирог», ни один из слоев которого российской цивилизацией полностью не отторгнут. Это следующие слои (они же измерения идентичности):

- православный (религиозный);

- коммунистический (идеологический);

- либеральный (аксиологический);

- евразийский (геополитический или территориальный);

- культурный (европейский);

- национальный (этнический);

- имперский;

- технологический (модернизационный).

При этом, пытаясь самоопределиться в начале XXI века, Россия, как представляется, делает сразу несколько выборов:

- между интеграцией в европейскую цивилизацию и стремлением сохранить собственную самобытную российскую цивилизацию;

- между империей и национальным государством;

- между относительной изоляцией и полной открытостью;

-между экономическим и политическим либерализмом и ценностями патерналистского государства;

- между индивидуализмом и коллективизмом (соборностью);

- между мобилизационным и инновационным типом развития (модернизацией);

- между построением политической («граждане РФ» или «россияне») и имперской нации.

В каждом из этих случаев выбор весьма не прост и не является делом нескольких лет, даже десятилетий. Сложность самоопределения по этим вопросам подтвердил, в частности телевизионный проект РТР 2008 г. "Имя Россия", в котором наша власть предприняла очередную попытку повлиять на формирование национальной идентичности или, как минимум, зафиксировать общественные настроения по этому вопросу.

Результаты всероссийского (телефонного, смс, интернет) голосования "Имя Россия. Исторический выбор 2008" по версии РТР оказались следующими:

• Александр Невский
  
• Петр Столыпин
  
• Иосиф Сталин
  
• Александр Пушкин
  
• Петр I
  
• Владимир Ленин
  
• Федор Достоевский
  
• Александр Суворов
  
• Дмитрий Менделеев
  
• Иван IV Грозный
  
• Екатерина II
  
• Александр II
  

Интересно, что опросы общественного мнения "Левады-центра" опровергают результаты голосования "Имя Россия". По данным "Левады-центра", в списке "Имен России" устойчиво лидируют Петр I и Александр Пушкин. После того, как РТР во время проекта "раскрутил" Александра Невского, в опросах "Левады-центра" он попал на третье место. А Петр Столыпин никогда не входил, по опросам того же "Левады-центра", даже в первую десятку. Если же говорить об общих тенденциях, то социологи отметили понижение рейтингов символов советских (хотя позиции И.Сталина по-прежнему очень высоки) и подъем имперских символов. Но неизменно - по всем социологическим опросам - больше всего в России доверяют Президенту, церкви и армии.⁷