Лучших школьных сочинений

Вид материала

Литература

Содержание «свеча горела на столе, свеча Сочинения по зарубежной литературе Образ дон жуана в комедии ж. б. мольера «дон жуан» А. С. Пушкин Концепция личности в раннем творчестве дж. лондона Рецензия на прочитанную книгу. дж. лондон «морской волк» Рецензия на произведение ф. грильпарцера «праматерь» в переводе а. блока Я хочу рассказать вам о книге дж. р. р. толкина «властелин колец» Я хочу рассказать о книге дж. хеллера «поправка-22» Рецензия на книгу р. желязны 4ночь в тоскливом октябре»

Подобный материал:

• О конкурсе школьных сочинений риа новости, 18.11kb.
• Положение о проведении окружного конкурса школьных сочинений «На страже родных рубежей», 34.71kb.
• Конкурс школьных сочинений «Учитель! Пред именем твоим…», 96.74kb.
• 10000 самых лучших сочинений. Самый полный сборник. Все классы. Все темы, 20.17kb.
• Из детских сочинений про СССР, 63.33kb.
• Конкурс сочинений, 117.24kb.
• Конкурс сочинений, 34.72kb.
• Приказ №1108 г. Петропавловск-Камчатский «27» сентября 2010 г. Опроведении краевого, 67.17kb.
• Республиканский конкурс сочинений «Как мы провели лето в Удмуртии», 71.46kb.
• Методические рекомендации по проведению информационно-разъяснительной работы по Всероссийской, 708.05kb.

проснулся с чистой и ясной головой. С этого дня он стал совсем другим; жестко следуя принципам, он

539

вел Рутению вперед. Как сказал в одной из хроник летописец, «с того дня началась Власть Разума».

А вскоре в том мире, о котором я рассказал, началась Эпоха Распада. Одно за другим гибли государства: одни раскалывались с грохотом, другие умирали после долгой болезни. И лишь Рутении и власти разума было суждено пережить их и остаться в веках. На­всегда!

«СВЕЧА ГОРЕЛА НА СТОЛЕ, СВЕЧА ГОРЕЛА...»

Б. Пастернак

Свеча горела на столе, Свеча горела одиноко... —

пропела девушка. Она тихо переступила через порог дома и задума­лась. Опустевший дом, поблекли занавески на окнах, вся комната в черном цвете. Катерина думала о своем любимом, ушедшем на вой­ну, без него дом стал мрачным, каким-то неуютным, и заходить в него было боязно. Катя зашла в переднюю и зажгла свечу. Огонек стал разгораться, и отблески лучей стали двигаться по стенам. Ка­тя заплакала. А если она не увидит его больше? А что, если он бу­дет сильно изранен и не сможет выжить? Эти мысли пугали ее. Она подумала: «Как я буду жить без негр?» Катя не заметила, как за­снула.

На улице была осень. Черные мрачные тучи пересекали небо, время от времени моросил мелкий осенний дождь, листья с деревь­ев уже облетели и теперь, подгоняемые ветром, с шорохом неслись по дороге. Птиц тоже не было слышно. Многие из них уже улете­ли, а те, кто остался, скрылись от непогоды в лесу. Ни одного зве­рька не было слышно и видно. Было похоже, будто природа сочув­ствовала Катерине.

Проснувшись утром, Катя увидела, что солнце скрыто за обла­ками, и утро казалось от этого серым. Все утопало в сизом утрен­нем тумане. Катерина оделась и пошла за водой к колодцу. Идя по дороге, она заметила, что кто-то шевелится в кусте шиповника. Когда она подошла поближе, то увидела, что это была маленькая птичка, которая, видимо, хотела укрыться в кусте, но запуталась перьями в нем и сломала себе крыло. Катерина вынула птицу и от­несла ее домой. Она начала лечить ее.

Проснувшись рано утром, она выглянула в окно. Солнце еще не встало, но каким прекрасным казалось ей это утро. Катя пригото­вила себе завтрак, поев, она вышла на улицу и тихо пошла к реке. Когда Катя вернулась домой, птицы не было. Она подумала, что это «хороший знак». Катерина представила, что вместо птицы был ее возлюбленный Алексей, Ей почему-то стало легко на душе, ведь она верила, что Алексей жив.

Так пролетело несколько месяцев. Однажды днем она вышла на улицу и увидела Алексея. Сначала ей показалось, что это был не Алеша, а призрак, но, когда она почувствовала его объятия и поце­луи, она не могла поверить своему счастью. Алексей стал рассказы­вать, что происходило с ним на поле боя. Одна из его историй в точности повторяла судьбу той птички, которую спасла Катя. Вре-

540 I

мя прошло быстро, и они не заметили, как наступил вечер. Катери­на и Алексей проговорили всю ночь.

Конечно, у людей судьбы разные. Может быть, если бы Катя не спасла ту птицу, все было бы по-другому. Но, к счастью, этого не произошло. Алексей и Катерина зажили счастливо, а любовь их стала крепче.

СОЧИНЕНИЯ ПО ЗАРУБЕЖНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

* ПОУЧАТЬ РАЗВЛЕКАЯ». ПРИНЦИПЫ КОМИЧЕСКОГО У Ж. Б. МОЛЬЕРА (На примере комедии «Тартюф»)

Комедия едва ли не самый трудный жанр литературы. О приро­де комического эффекта размышляли философы древности и новей­шие теоретики искусства, но никто еще не дал исчерпывающего объяснения. Английский драматург Сомерсет Моэм заявил, что «в отношении комедии выдвигать требование реалистичности едва ли разумно. Комедия — искусственный жанр, в ней уместна только видимость реальности. Смеха следует добиваться ради смеха».

Мольер, создатель национальной французской комедии, пере­шагнувший рубежи своего времени и границы своей страны, клас­сик мировой литературы, всем своим творчеством опровергает та­кой взгляд на комедию.

Его комедия прежде всего умна, более того, она философична. Она вызывает смех зрителя, но это «не смех ради смеха», это смех во имя решения огромной важности нравственных и социальных проблем. «Смех часто бывает великим посредником в деле отличе­ния истины от лжи», — писал В. Г. Белинский. Именно такой был смех Мольера. Театр Мольера, в сущности, великая школа, где дра­матург, смеясь и балагуря, поучает зрителя веселым шутливым языком, ставя перед ним глубочайшие политические, обществен­ные, философские, нравственные проблемы.

Имя Тартюфа известно людям мира. Даже те, кто никогда не читал комедии Мольера и не видел ее на сцене, не раз слышали это имя и, может быть, сами произносили. Оно вошло в мировой рече­вой обиход как всеобщее нарицание лицемерия во всех его прояв­лениях, подлости и развращенности под маской благопристойно­сти, показного, лживого благочестия, всякой неискренности, фаль­ши. Мы постоянно встречаем это имя в качестве нарицания лице­мерия в художественной, политической, публицистической литера­туре.

Драматург основательно обдумал все детали сценического во­площения лицемера. На сцене Тартюф появляется не сразу, а лишь в третьем акте. В течение двух актов зритель готовится к лицезре­нию негодяя. Зритель напряженно ждет этого момента, ибо только о Тартюфе идет речь на сцене, о нем спорят: одни клянут его, дру­гие, наоборот, хвалят. Это метод работы Мольера. Таков классици­стический театр. Луч прожектора направлен в одну точку, на одну заранее взятую черту характера, все остальное за пределом этого яркого луча остается в тени. Весь человеческий характер не

541

вырисовывается в целом, ибо это не входит в задачи автора, зато

наибольшей выпуклости достигает главенствующая черта.

Мольер помнит главный принцип своей эстетической програм­мы: поучать, развлекая. Он смешит зрителя, прибегает иногда к приемам обнаженной клоунады (полон комического эффекта диа­лог между Оргоном и служанкой Дориной).

Сущность проповедей Тартюфа предстает зрителю в комических признаниях простоватого Оргона, когда он с благочестивым востор­гом рассказывает о своих чувствах, порождаемых проповедями Тартюфа, и ему невдомек, что чувства эти бесчеловечны по сущест­ву:

Кто следует ему, вкушает мир блаженный, И мерзость для него — все твари во вселенной, Я становлюсь другим от этих с ним бесед; Он всех примет во мне стирает след И делает меня чужим всему на свете...

Реплика Клеанта, с ужасом слушающего восторженные речи Оргона, обманутого, ослепленного «благочестием» Тартюфа, полна глубочайшей иронии: «Как человечно то, что он преподает!»

Тартюф покорил Оргона своим мнимым благочестием, показ­ным самоунижением — давним оружием монахов-лицемеров. Не обходится здесь и без фарсового (внешнего) комизма. Таков, напри­мер, рассказ о подвижничестве Тартюфа:

Намедни он себя жестоко упрекал

За то, что изловил блоху, когда молился,

И, щелкая ее, не в меру горячился.

Мольер помнил мудрое правило: уничтожать противников, под­нимая их на смех.

Обманщик, негодяй торжествует. На его стороне право, закон,

но нежданно-негаданно Тартюфа настигает карающая рука коро­ля, «чей острый взор пронзает все сердца и не обманется искусст­вом подлеца». Однако развязка комедии настолько неожиданна и так мало реальна, что хоть и утешает зрителя, искренне желаю­щего видеть порок наказанным, а добродетель торжествующей, но и дает скептическим умам пищу для сомнений: возможна ли та­кая развязка, не типичнее ли иное, а именно торжество лицеме­ра.

Мольер ратует за умеренность. Он враг крайностей. Эта гумани­стическая идея особенно разительна в свете решительного осужде­ния подлеца Тартюфа и им проповедуемой противоестественной мо­рали. Оргон переходит от одной крайности к другой: от слепой, не терпящей никаких сомнений веры в достоинство человека к столь же слепой недоверчивости ко всем.

Нет, больше нет порядочных людей:

От них я в ужасе готов бежать повсюду, —

заключает Оргон, разуверившийся в Тартюфе. Его разубеждает

Клеант — рупор идей автора: нельзя по одному подлецу судить о всех.

542

Как странно, право же, устроен человек! Разумным мы его не видим и вовек; Пределы разума ему тесней темницы; Он силится во всем переступить границы, —

негодует Клеант. Умеренность, естественность, здравый взгляд на вещи, гуманная терпимость к слабостям человека и нетерпимость ко всему, что портит жизнь человека, — вот нравственная филосо­фия Мольера.

ОБРАЗ ДОН ЖУАНА В КОМЕДИИ Ж. Б. МОЛЬЕРА «ДОН ЖУАН»

Более ста вариантов образа Дон Жуана знает мировое искусство. Крупнейшие мастера, гениальные поэты, композиторы, художники участвовали в создании блестящей галереи портретов пылкого, бес­печного испанца, покорителя и соблазнителя женских сердец.

У них разные лица, но одно имя — знаменитое, ставшее нари­цательным имя Дон Жуана. Среди них откровенный циник, обман­щик, злодей-насильник Дон Хуан Тирсо де Молина, прототип всех будущих Дон Жуанов, Среди них женственно прекрасный, детски простодушный, пылкий герой поэмы Байрона «Дон Жуан», всегда влюбленный в красоту, всегда готовый откликнуться на любовь женщины; беспечный гуляка, прожигатель жизни, дерзостно силь­ный и красноречивый обольститель — пушкинский Дон Жуан, сре­ди них и герой драмы Леси Украинки Дон Жуан, покоренный жен­щиной.

Драматург писал комедию торопливо, чтобы вывести свою труп­пу из состояния временного бездействия. Он увлекался заманчивой перспективой создать широкую картину столь знакомого ему ха­рактера. Мольер первый дал образу широкое реалистическое обоб­щение и некое философское осмысление. Недостаточно видеть в ко­медии Мольера только сатиру на распутство или только сатиру на дворянство. Значение ее гораздо шире.

В комедии два героя — Дон Жуан и его слуга Сганарель. Сгана-рель отнюдь не только слуга-наперсник, ловкий пройдоха, плут, преданный интересам хозяина, как повелось представлять слугу в комедийном театре со времен Плавта. Сганарель — слуга-философ, носитель народной мудрости, здравого смысла, трезвого отношения к вещам. Его философские дебаты с хозяином полны значения при всей их комедийности.

Образ Дон Жуана противоречив. Дон Жуан сочетает в себе и хо­рошие, и дурные качества. Для драматургии Мольера это столь не­свойственно, что поставило в тупик многих толкователей его твор­ческих замыслов. Более того, образ Дон Жуана не статичен, он дан в развитии, и это также выводит его за рамки классицистического театра.

Зритель первоначально знакомится с Дон Жуаном по характе­ристике его слуги Сганареля. Он — «величайший злодей», он — «собака, черт, турок, еретик, не верующий ни в рай, ни в ад», «оборотень», «эпикурейская свинья», «Сарданапал». В чем же основной порок Дон Жуана? У него самое «непоседливое» на свете

543

сердце; он ветрен, женолюбив, все женщины мира кажутся ему красавицами, каждой он хочет обладать. Но... «Я каждой выдаю почет и поклонение, к которым нас обязывает природа... будь у ме­ня десять тысяч сердец, я бы отдал их все», — рассуждает Дон Жу­ан.

Дон Жуан зажег во многих женщинах (донья Эльвира, кресть­янка Шарлотта) пламенную любовь. Им он клялся в вечной верно­сти. Лгал ли он? Нет. Когда Дон Жуан говорил о любви, он дейст­вительно любил, говорил вполне искренне и сам верил каждому своему слову. Его можно обвинить в ветреном самообольщении, в жестокой беспечности к судьбе другого человека, но отнюдь не в преднамеренном обмане. Прошли первые восторги, и Дон Жуану уже скучно, его влекут другие цветы, а их так много на белом све­те!

Дон Жуан храбр. Храбрость была всегда благородна. Заслышав в лесу крики, он спешит на помощь пострадавшим, рискуя жизнью ради незнакомого ему человека, подвергшегося нападению разбой­ников. «Мой господин прямо сумасшедший: кидается в опасность без всякой для себя надобности», — добродушно, не без известного восхищения ворчит Сганарель.

В первых четырех актах комедии Дон Жуан смел и дерзок, и, что особенно важно, он откровенен. Но с ним произошло необыкно­венное, он вдруг переродился: «Я отрекся от всех своих заблужде­ний: я уже не тот, что был вчера вечером, и небо внезапно произве­ло во мне перемену, которая удивит весь мир: оно озарило мою ду­шу, мои глаза прозрели, и я с ужасом взираю теперь на долгое ослепление, в котором находился; и на преступное беспутство жиз­ни, которую вел».

Отец в слезах приветствует раскаявшегося блудного сына, в вос­торге и Сганарель. Но перерождение Дон Жуана иного свойства: он решил зло посмеяться над людьми, надеть маску Тартюфа и в ней снискать себе их благоволение. «Лицемерие — модный порок», — заявляет он.

И Дон Жуан стал святошей — он стал неуязвим. И теперь он поистине мерзок. Честнейший Сганарель смущен преображением хозяина: «Сударь, что за дьявольский тон у вас появился! Это хуже всего, что было, и вы мне нравились больше, каким были раньше». Теперь Дон Жуан стал действительно отрицательным лицом и мо­жет и должен быть наказан. Появляется традиционная фигура Ка­менного гостя. Гром и молния обрушиваются на Дон Жуана, раз­верзается земля и поглощает великого грешника. Но не священ­ным трепетом объяты зрители, устрашенные карой небесной: они смеются весело и беззаботно.

Итак, на кого же писал сатиру Мольер? Думается, что образ Дон Жуана стал своеобразным дополнением к образу Тартюфа, рас­крытием того же образа в ином плане. «Дон Жуан» Мольера вызы­вал и до сих пор вызывает горячие споры. Существуют самые раз­личные толкования мыслей и поступков героя, ибо он сам был про­тиворечив.

544

МЕФИСТОФЕЛЬ И ФАУСТ (По поэме И. В. Гете «Фауст»)

«Фауст» — величайшее созда­ние поэтического духа.

А. С. Пушкин

Гете работал над «Фаустом» более шестидесяти лет. Образ вели­кого искателя истины взволновал его еще в юности и сопутствовал ему до конца жизни.

Произведение Гете написано в форме трагедии. Правда, оно да­леко выходит за пределы тех возможностей, какие имеет сцена. Это скорее диалогизированная эпическая поэма, глубочайшая по своему философскому содержанию, многообъемлющая по широте отображения жизни.

В философии Гете идея диалектического единства противопо­ложностей является, пожалуй, одной из главных идей. В борьбе противоречий создается гармония мира, в столкновении идей — ис­тина. Поэт постоянно напоминает нам об этом. (Во времена Гете, как известно, создавалась диалектика Гегеля.) Два героя произве­дения немецкого поэта — Фауст и Мефистофель — наглядно демон­стрируют это диалектическое родство положительного и отрицате­льного начал.

Рожденный суеверной народной фантазией, образ Мефи в произведении Гете воплощает в себе дух отрицания и ния.

Мефистофель много разрушает и уничтожает, но он уничтожить основное — жизнь.

Бороться иногда мне не хватает сил, —

Ведь скольких я уже сгубил,

А жизнь течет себе широкою рекою...

В сущности, он тоже созидает, но через отрицание: *

Частица силы я,

Желавшей вечно зла, творившей лишь благое.




Н. Г. Чернышевский оставил глубокомысленные суждения этом персонаже: «Отрицание, скептицизм необходимы как возбуждение деятельности, которая без того заснула именно скептицизмом утверждаются истинные убеждения», му в споре Фауста и Мефистофеля, а они постоянно спорят, всегда видеть некое взаимное пополнение единой идеи, всегда за Фауста и против Мефистофеля. Чаще всего он мудро знает правоту и того и другого.

Вкладывая в свои образы высокие философские иносказания, Гете отнюдь не забывает о художественной конкретности образа. Фауст и Мефистофель наделены определенными человеческими чертами, поэт обрисовал своеобразие их характеров, Фауст — не­удовлетворенный, мятущийся, «бурный гений», страстный, гото­вый горячо любить и сильно ненавидеть, он способен заблуждаться и совершать трагические ошибки. Натура горячая и энергичная, он очень чувствителен, его сердце легко ранить, иногда он

545

эгоистичен по неведению и всегда бескорыстен, отзывчив, челове­чен. Фауст Гете не скучает. Он ищет. Ум его в постоянных сомне­ниях и тревогах. Фауст — это жажда постижения, вулканическая энергия познания. Фауст и Мефистофель — антиподы. Первый жаждет, второй насыщен; первый алчен, второй сыт по горло, пер­вый рвется «за пределы», второй знает, что там нет'ничего, там пу­стота, и Мефистофель играет с Фаустом, как с неразумным мальчи­ком, смотря на все его порывы, как на капризы, и весело им пота­кает — ведь у него, Мефистофеля, договор с самим Богом.

Мефистофель уравновешен, страсти и сомнения не волнуют его грудь. Он глядит на мир без ненависти и любви, он презирает его. В его колких репликах много печальной правды. Это отнюдь не тип злодея. Он издевается над гуманным Фаустом, губящим Маргари­ту, но в его насмешках звучит правда, горькая даже для него — ду­ха тьмы и разрушения. Это тип человека, утомленного долгим со­зерцанием зла и разуверившегося в хороших началах мира. Он не похож на Сатану Мильтона. Тот страдает. В его груди — пламень. Он сожалеет о потерянном Эдеме и ненавидит Бога. Он жаждет ме­сти и непреклонен, горд и свободолюбив. Свобода для него дороже Эдема. Мефистофель не похож и на лермонтовского Демона. Тот устал от вечности. Ему холодно в просторах Вселенной. Он хочет любви простой, человеческой. Он готов положить к ногам смертной девушки и вечность, и все свое могущество. Но оно бессильно перед непритязательным сердцем смертной девушки. Вечность и беско­нечность ничтожны в сравнении с кратким как миг счастьем смерт­ного. И он, лермонтовский Демон, печален.

Мефистофель Гете подчас добрый малый. Он не страдает, ибо не верит ни в добро, ни в зло, ни в счастье. Он видит несовершенство мира и знает, что оно — вечно, что никакими потугами его не пере­делать. Ему смешон человек, который при всем своем ничтожестве пытается что-то исправить в мире. Ему забавны эти потуги челове­ка, он смеется. Смех этот снисходительный. Так смеемся мы, когда ребенок сердится на бурю. Мефистофель даже жалеет человека, по­лагая, что источник всех его страданий — та самая искра Божья, которая влечет его, человека, к идеалу и совершенству, недостижи­мому, как это ясно ему, Мефистофелю.

Мефистофель умен. Сколько иронии, издевательства над лож­ной ученостью, тщеславием людским в его разговоре со студентом, принявшим его за Фауста!

Теория, мой друг, суха, Но зеленеет жизни древо.

Он разоблачает лжеучения («спешат явленья обездушить»), иро­нически поучает юнца: «Держитесь слово, «Бессодержательную речь всегда легко в слова облечь», «Спасительная голословность из­бавит вас от всех невзгод», «В того невольно верят все, кто больше всех самонадеян» и т. д. Попутно Гете устами Мефистофеля осуж­дает и консерватизм юридических основ общества, когда законы — «как груз наследственной болезни». Вот такими предстают главные герои Гете. Поэт выбрал и переработал многовековую легенду о докторе Фаусте и переработал ее по-своему, на свой философский и

546

художественный манер. Все произведение раскрывает эстетические взгляды Гете, которые и подтверждаются с помощью диалектично-сти образов Фауста и Мефистофеля. Уже «Пролог на небесах» рас­крыл философию автора, его взгляды на человека, общество, при­роду.

Поэма Гете напоминает гигантскую симфонию, через которую проходит, варьируясь, то затихая, то набирая силу, по пути под­хватывая новые мотивы, сливаясь с ними, затухая и возгораясь снова и снова, единая тема — Человек, Общество, Природа. В «Прологе на небесах» идет речь именно о нравственной стойкости человека, о его способности противостоять низменным инстинктам. Все эти проблемы и решает Гете с помощью диалектического един­ства противоположностей — Фауста и Мефистофеля.

КОНЦЕПЦИЯ ЛИЧНОСТИ В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ ДЖ. ЛОНДОНА

Первый период творческого пути Лондона — это девяностые го­ды XIX века, когда писатель выходит на дорогу большого искусст­ва как автор рассказов об Аляске. В этих рассказах явственно на­метилась тяга к героической теме, свойственная писателю вообще. На данном этапе подвиг представлялся Лондону прежде всего выра­жением несокрушимой физической и духовной силы, естественно присущей могучей личности, утверждающей себя в упорной борьбе и с силами природы, и с людьми. Однако пафос северных рассказов Лондона, поражающих своими величественными пейзажами, цель­ными характерами, открытыми ситуациями, не в борьбе за золото, а в борьбе за человеческие души: человек, совесть которого не за­мерзает даже тогда, когда термометр показывает пятьдесят граду­сов ниже нуля, — вот подлинный герой ранних рассказов Джека Лондона. Высокие законы дружбы, чистой любви, самоотверженно­сти вознесены писателем над грубой преступной суматохбй обога­щения, о которой он пишет чаще всего с отвращением. Но было бы неверно видеть и острых противоречий Лондона, сказавшихся в его ранних рассказах (сильное влияние философии, которую он впиты­вал, пробираясь трудным путем самоучки от одного модного авто­ритета к другому, от Спенсера к Ницше, толкало писателя в раз­ные стороны).

Вслед за Спенсером Лондон был подчас склонен считать рабочий класс «дном человечества», куда всех неудачников и «слабых» сталкивают «сильные», путем «естественного отбора» пробившиеся к ключевым позициям жизни, к богатству и власти. Подкрепляя эту точку зрения философией Ницше, писатель считал, что мир — страшная и непрекращающаяся схватка сильных со слабыми, в ко­торой обязательно и всегда побеждает сильный. Надо только стать сильным, подмять под себя других, тех, кто слабее, — уж такова их участь. Увлечению подобными идеями способствовало и влия­ние Киплинга (Лондон высоко ценил мастерство этого писателя). Отзвуки подобных взглядов дают себя знать в таком рассказе Лон­дона, как «Сын Волка». Его герой — бесстрашный американец, уводящий индейскую девушку из вигвама ее отцов, побеждает ин-

547

дейцев в силу того, что он существо якобы «высшего порядка*. В рассказе индейцы называются «племенем Воронов». Конечно, и во­рон — смелый охотник и хищник, но куда же ему до волка! Так в символике названий раскрываются «предрассудки* Лондона.

Однако герои лучших его произведений оказываются братьями в минуту беды, верными друзьями в час подвига, делят честно и последнюю корку, и горсть золотого песка, и смерть, которую они умеют встретить бестрепетно. Корни мужества героев Лондона ухо­дят в народные представления о человеческом благородстве, в на­родную этику. Она воскресает для Лондона на диком Севере, где, как в древние времена, человек и природа сталкиваются один на один в тяжелом, утомительном поединке.

Северные рассказы отражают и эволюцию взглядов Лондона. Так, например, все отчетливее звучит в них осуждение стяжатель­ства, все определеннее проступает мысль о том, что человек стано­вится зверем не только в тех случаях, когда ему приходится боро­ться за свою жизнь, но чаще, когда он ослеплен блеском золота. В северных рассказах нарастает и значение индейской темы. Если в ранних рассказах индейцы — это клан «воронов», оттесненных и ограбленных белыми «волками», то постепенно в эпопее Лондона индейцы как бы выпрямляются, их благородные, цельные характе­ры противостоят хищности и вероломству белых стяжателей. Из несчастливцев, безропотно принимающих свою трагическую судь­бу, индейцы становятся воинами, мужественно пытающимися от­стоять былую свободу или отомстить белым пришельцам. Об этом повествует рассказ «Лига стариково. Появляются рассказы, цели­ком посвященные жизни индейцев Севера.

Последним произведением раннего творчества Лондона можно считать роман «Морской волк» (1904). Сам Лондон настаивал на том, что за внешними чертами приключенческой романтики в «Морском волке» надо увидеть идейную сущность романа — борьбу против ницшеанства, критику того самого воинствующего индиви­дуализма, который был присущ молодому Лондону. Капитан Вульф Ларсен, «сильный человек» в ницшеанском понимании этого сло­ва, установивший на своем судне тиранический режим, терпит пол­ное моральное поражение, расплачиваясь жизнью за свои поступ­ки, продиктованные ницшеанским презрением к другим людям, слепой верой в себя как в исключительную личность.

Уже в ранних своих произведениях Лондон предстает перед на­ми как фигура, ищущая пути изображения человека. Многое мож­но объяснить в творчестве писателя, принять на веру или, напро­тив, отказаться. Вывод предоставляется сделать самому читателю; искусство молодого Лондона таково, что читатель должен пройти до конца по дороге, только намеченной для него автором.

РЕЦЕНЗИЯ НА ПРОЧИТАННУЮ КНИГУ. ДЖ. ЛОНДОН «МОРСКОЙ ВОЛК»

Одно из последних произведений, которое я прочитал в свобод­ное от занятий время, был роман великого американского писателя Джека Лондона «Морской волк». Раньше я уже был знаком со мно-

548

гими произведениями этого автора. Мною были прочитаны такие его романы, как «Зов предков», *Белый клык», «Смок Белью», а также большое количество рассказов.

Сейчас, как мне кажется, без Джека Лондона невозможно пред­ставить себе литературу нашего столетия, а значит, он сказал в ли­тературе свое слово, над которым время оказалось не властно. И это слово было услышано и современниками, и потомками.

Как я позже узнал, Джек Лондон считал себя социалистом, но его позицию никто не назвал бы последовательной. Он не представ­лял себе всей сложности развертывающихся в общественной жизни процессов. И рядом с книгами Маркса на его столе лежали сочине­ния Ницше, которые он проглатывал залпом, завороженный кра­сочными, романтическими пассажами, в которых немецкий мыс­литель прославлял «бунтаря по природе», бросающего вызов дряб­лому, анемичному, «плебейскому» миру, где всевластен «стадный инстинкт толпы».

Но клондайкские впечатления Джека Лондона, ведь писатель большую часть своей жизни провел на Аляске, не могли не распо­ложить его к такой философии, и он тщетно пытался примирить ее с фундаментальными положениями научного социализма.

Следы этой внутренней борьбы явственны во многих произведе­ниях Джека Лондона, включая и один из его лучших романов «Морской волк», написанный в 1904 году.

В этом произведении рассказывается о молодом интеллигентном человеке Хэмфри Ван-Вейдене, который после кораблекрушения, чтобы добраться до материка, был вынужден плыть на другом ко­рабле в окружении невоспитанного и вульгарного экипажа.

Я думаю, что Джек Лондон вложил в эту книгу всю свою лю­бовь к морской стихии. Его пейзажи поражают читателя мастерст­вом их описания, а также правдивостью и великолепием: *...а тем временем шхуна «Призрак», покачиваясь, ныряя, взбираясь на движущиеся водяные валы и скатываясь в бурлящие пропасти, прокладывала себе путь все дальше и дальше — к самому сердцу Тихого океана. Я слышал, как над морем бушует ветер. Его при­глушенный вой долетал и сюда».

Мне кажется, что «Морской волк» — роман очень необычный, и необычность эта заключается в том, что здесь почти нет диалогов, а вместо них автор через размышления героев показывает читателю, какие мысли, переживания и «споры» живут в их душах: «Я при­сматривался к людям, собравшимся на палубе, — их было два­дцать человек. Мое любопытство было простительно, так как мне предстояло, по-видимому, не одну неделю, а быть может, и не один месяц провести вместе с этими людьми в этом крошечном плавучем мирке».

И хотя главным героем романа является Хэмфри Ван-Вейден, я думаю, что большее внимание автор здесь уделяет другому персона­жу — капитану шхуны «Призрак». Волк Ларсен — характер чрез­вычайно сложный, по-своему сильный и цельный, и такой персо­наж приличествовал драме, а не сатирическому шаржу: «Возле лю­ка расхаживал взад и вперед, сердито жуя сигару, тот самый чело­век, случайному взгляду которого я был обязан своим спасением.

549

Ростом он был, вероятно, пяти футов и десяти дюймов, быть мо­жет, десяти с половиной, но не это бросалось мне прежде всего в глаза, — я сразу почувствовал его силу. Это был человек атлетиче­ского сложения, с широкими плечами и грудью, но я не назвал бы его тяжеловесным. В нем была какая-то жилистая, упругая сила, и она придавала этому огромному человеку некоторое сходство с го­риллой...»

Роман, я полагаю, был начат блистательно. Но он «сломался» где-то в середине. Едва рассказчик, Хэмфри Ван-Вейден, сбежал с «Призрака», пустившись в шлюпке вместе с поэтессой Мод в рис­кованное плавание, завершившееся на необитаемом острове, нача­лось действие совсем иной книги-робинзонады "влюбленных, кото­рым «и рай в шалаше». Джеку Лондону не изменило мастерство: морские пейзажи были все так же великолепны, приключенческая интрига развертывалась по-прежнему стремительно. Однако исчез­ло главное — философский поединок, который Лондон устами по­вествователя вел с Ларсеном в начале романа.

Как я узнал, за несколько дней до смерти Джек Лондон занес в блокнот: «Морской волк» развенчивает ницшеанскую философию, а этого не заметили даже социалисты*. Творчески писатель еще не был готов вывести на сцену героя-социалиста, Ларсену противосто­ял в романе либерально настроенный интеллигент Ван-Вейден, и капитан «Призрака» не раз и не два опровергал его умозрительные аргументы жестокими истинами, почерпнутыми из практической жизни,

И все-таки мне показалось, что никогда еще Лондону не удава­лось «вылепить» столь яркий и непростой характер, как характер Ларсена в этой книге: «Он крепко стоял на ногах, ступал твердо и уверенно. Все было полно решимости и казалось проявлением из­быточной, бьющей через край силы. Но эта внешняя сила казалась лишь отголоском другой, еще более грозной силы, которая притаи­лась и дремала в нем, но могла в любой миг пробудиться подобно ярости льва».

Всем строением своей философии и всеми своими поступками Ларсен старается разрушить тот ореол святости и неприкосновен­ности, каким в сознании «прекраснодушных» интеллигентов вроде Хэмфри увенчано понятие «человеческая жизнь». С его точки зре­ния, «жизнь — это просто торжествующее свинство», и Ларсен умеет находить аргументы в поддержку своей идеи.

Сила этих аргументов в том, что понятие «жизнь» для Ларсена обладает не отвлеченным, а реальным, практическим содержанием. Жизнь — это изнурительная борьба за кусок хлеба, безработица, трущобы и бесправие.

Ларсен отождествляет понятие «жизнь» с понятием «буржуаз­ная цивилизация», и после этого ему не так уж трудно доказать ее порочность. Аргументированно спорить с «волком» мог бы только человек, понимающий «природу» общественных отношений. У Хэмфри этого нет, и он вынужден во всех спорах повторять одно и то же: «...ценность жизни в ней самой, и она не терпит насилия над собой». Аргумент, конечно, бесспорный, но, несмотря на это, Хэмфри непросто отражать все новые и новые доводы Ларсена, и

550

он с ужасом замечает, что такая убийственная логика способна по­работить и его.

Варварские порядки, заведенные Ларсеном на шхуне, его жесто­кое глумление над матросами, его бескрайний цинизм, за которы­ми, я думаю, скрываются мучительно переживаемая им духовная опустошенность и одиночество, — все это логические следствия ис­поведуемой капитаном «Призрака» философии «вседозволенно­сти». Мне кажется, что Волк Ларсен — трагический герой, потому что сама эта философия явилась во многом естественным результа­том его изломанной жизни. И, несмотря на все варварские поступ­ки, совершенные этим человеком, мне искренне жаль его самого и его загубленную жизнь.

В целом эта книга произвела на меня огромное эмоциональное впечатление. Особенно надолго «останется» в моей памяти капитан шхуны «Призрак» — Волк Ларсен. Я был просто поражен поведе­нием этого героя, который, несмотря на все препятствия, остался верен своим убеждениям.

Вообще роман «Морской волк» произведение очень непростое. Только лишь после прочтения всей книги я понял, что автор здесь затрагивает огромное количество «вечных» проблем и споров. Я ду­маю, что Джек Лондон был отнесен к классикам для юношества слишком поспешно. Он намного сложнее — художественный та­лант писателя был без преувеличения щедрым, помогая ему подня­ться над всей эпохой и шагнуть к читателю сегодняшнего дня.

Учить справедливости и стойкости в испытаниях — одна из бла­городных задач искусства. Этой задаче и служили книги Джека Лондона, и в каждом, кто их читал, остается отблеск их света.

РЕЦЕНЗИЯ НА ПРОИЗВЕДЕНИЕ Ф. ГРИЛЬПАРЦЕРА «ПРАМАТЕРЬ» В ПЕРЕВОДЕ А. БЛОКА

Передо мной лежит весьма интересное произведение Ф. Гриль-парцера «Праматерь». Мне очень хочется отметить издательство,

выпустившие эту замечательную книгу. Данная книга из собрания сочинений А. Блока. Она выпущена литературным издательством «Художественная литературная» в 1981 году. Выбранное мною произведение является драмой в пяти частях.

Несмотря на то что в драме довольно мало действующих лиц (это иногда сказывается на содержании), она читается на одном ды­хании. По сути своей, произведение очень глубоко проникает в ду­ши, и читатель тоже переживает те чувства, что и герои. Я неза­метно подошла к действующим лицам. Теперь о них можно немно­го рассказать.

В древнем замке живут отец с дочерью: граф Зденко фон Боро-тин и Берта. Они потомки старинного богатого рода. Граф под ко­нец жизни думает о будущем своей дочери. Он ради нее готов по­жертвовать всем, что у него есть. Берта же полностью слушается своего отца. Сердце ее очень доброе. Кажется, что она своей любо­вью готова охватить мир. Она не сможет понять свое отношение к разбойникам. Графиня то осуждает, то жалеет их. Берта никак не может понять, как можно убивать ни в чем не повинных людей.

551

Над родом графов фон Боротин тяготеет проклятие. Его вопло­щением в драме выступает Праматерь. Праматерь — это дух родо­начальницы рода. Когда-то она изменила своему мужу и была им убита. Орудие убийства — кинжал. Он висит на стене под ее порт­ретом. Праматерь очень похожа на Берту. Она (Праматерь) должна бродить по замку до тех пор, пока не умрет последний представи­тель рода.

У Берты есть жених Яромир. Это очень противоречивый и слож­ный образ. Он разрывается'между своей возлюбленной и разбойни­ками. Ему не суждено быть с Бертой, так как они родные брат и се­стра, но об этом никто не знает, кроме старого разбойника Болесла­ва.

Огромное влияние на читателя оказывает гнетущая атмосфера замка и его окрестностей. В дреме невозможно распознать, где ночь, а где день. Мне кажется, что в месте происшествий сплошная ночь, так как она у меня ассоциируется с предвестьем беды. Я бы сказала, что причиной всех бед является сам замок. Он своей тем­нотой, своим давлением и призраками доводит людей до сумасше­ствия. Для усиления гнетущего впечатления автор использует обычные природные стихии. Во дворе замка ураганный ветер, в са­мом здании гуляет сильнейший сквозняк. Очень большое смысло­вое значение имеет и то, что Яромир убивает отца тем кинжалом, каким много лет назад его предок убил свою супругу. Каждый чи­татель понимает этот отрывок по-своему.

Драма эта написана в духе романтизма, шиллеровским языком. Так писали поэты в Германии. Немецкий романтизм наиболее сильный в мире. Недаром многие переводили произведения этого периода на свои языки. В России наиболее ярким писателем-пере­водчиком является Василий Андреевич Жуковский. Теперь, почти через сто лет, А. Блок доказал, что имеет право стоять рядом с Жу­ковским. Пусть это и один перевод Блока романтического произве­дения, но это поистине великий перевод. Автор сумел полностью переложить красоту драмы на русский язык. Меня это произведе­ние поразило своей силой и оригинальностью. «Праматерь» можно читать бесконечно и каждый раз находить что-то новое. Ее нельзя отнести к произведениям-однодневкам, о которых лет через десять никто и не вспомнит.

Очень интересно охарактеризовал сам А. Блок свой перевод. По­эт поставил «Праматерь» на одном уровне с произведениями Гете, Шиллера и других. По его словам, это произведение до того волну­ет душу, что «на лбу может появиться еще одна морщина». Драма отражает состояние души юного Грильпарцера, считающего, что от судьбы не убежать. А. Блок писал о своем переводе: «Это — гени­альная, предостерегающая трагедия — произведение не великой, но задумчивой и измученной души». В переводе Блока произведе­ние было поставлено на сцене в 1908 году в Драматическом театре Комиссаржевской, которая сама через год играла роль Берты в Мо­скве.

Некоторые могут поинтересоваться, почему я решила, что эту драму можно назвать современной. Есть люди, которые считают, что если произведение написано сто или двести лет назад, то его

552

современным назвать нельзя. Такие люди мыслят довольно однобо­ко. Сейчас для нас актуальны произведения прошлого столетия или мы их просто читаем. В наше время некоторые люди интере­суются легендами о потусторонних существах. В этой драме они могут много найти для себя интересного: тень женщины и призра­ки. Для многих интересно изучать образы, искать сходства и раз­личия между ними. Драма может понравиться и подросткам, увле­кающимся романтизмом. Сейчас таких очень много. Их всегда тя­нет на что-то необычное, на то, над чем можно еще и поразмыс­лить, а не только читать ради развлечения. Перевод будет интере­сен еще и тем, кто уверен в неизбежности рока. В драме ясно по­казано, как события развиваются неизменно по «плану» и неиз­бежно ведут к тому, что предначертано судьбой героям. Здесь че­ловек, даже его призрак, не может противостоять своему предна­чертанию. Праматерь пытается оградить Яромира от смерти, но ее усердия тщетны, так как герой все равно погибает. И наконец, драма «Праматерь» является культурным памятником, а памят­ник не может быть устаревшим, пока его помнит хоть один чело­век на земле.

Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ ВАМ О КНИГЕ ДЖ. Р. Р. ТОЛКИНА «ВЛАСТЕЛИН КОЛЕЦ»

В начале этого века в Англии профессор Оксфордского универ­ситета Джон Толкин выпустил в свет книгу, не похожую на" все произведения английской литературы того времени. Вслед за «Хоб-битом» не замедлило последовать продолжение. Эпопея «Властелин Колец» произвела настоящий фурор.

На первый взгляд это просто сказка, но ее с удовольствием чи­тают не только дети, но и взрослые. Наибольшим успехом она по­льзуется у молодежи. И это не случайно: подростки — уже не дети, еще не взрослые — наиболее ранимы при столкновении с реальной жизнью. Они быстро устают от повседневности, им труднее разо­браться, где правда, где ложь. А эта книга повествует об извечной битве Добра и Зла, разделенных четкой границей. Языком валлий­ских легенд, ирландских и исландских саг рассказывается о храб­рых воинах, прекрасных феях, эльфах. И подросток, и взрослый находит в ней свою мечту, оставшуюся с детства.

Книга состоит из трех летописей. В первой рассказывается о том, как маленький, незаметный хоббит решился возложить на се­бя непосильное бремя: уничтожить Кольцо Всевластия и тем са­мым спасти все Средиземье от господства Тьмы. Эта готовность пойти навстречу опасности самому, когда рядом есть столько добле­стных рыцарей, проявивших себя не в одном бою, подкупает не только во Фродо, но и в его спутниках, безоговорочно последовав­ших за другом. «Надо идти, а как же! Только со мной. Либо и я пойду, либо никто не пойдет», — говорит своему хозяину Сэм, на­мекая на то, что не отпустит его одного в такое опасное путешест­вие. Ведь как гласит вторая летопись, самую трудную и опасную часть пути им пришлось пройти вдвоем, что невольно вызывает . уважение к представителям маленького и смешного народца —

553

хоббитов. Вторая летопись также включает в себя подробный рас­сказ о предательстве главы Белого Совета — Сарумана. Автор не­двусмысленно заявляет, что победа добра в мире и в человеческой душе зависит только от человека. Все герои книги один за другим отказываются от Кольца, которое могло бы принести безраздель­ную власть над миром любому из них. Только Саруман и Боромир поддаются искушению, за что и расплачиваются своей гибелью. Однако, в отличие от хорошо обдуманного предательства Сарумана, порыв Боромира был минутный, и, умирая, он говорит: «Я хотел отнять Кольцо у Фродо. Я раскаиваюсь. Это — расплата». Он пони­мает, что неограниченная власть погубила бы его, сделала бы злым, жестоким и жадным. В душе храброго воина добро победило зло.

Третья летопись рассказывает о Великой Битве и, конечно, име­ет счастливый конец: Кольцо Всевластия исчезает в недрах Роко­вой Горы, с криком рассыпается в прах Черный Властелин, и коро­лева эльфов сплои своих чар рушит его замок.

Победа над Тьмой наполняет сердце читателя радостью, гордо­стью за героев и, главное, желанием творить добро уже здесь, в на­шем мире. Привлекает во «Властелине Колец» также какая-то не­досказанность, свойственная старым сказаниям, которая оставляет читателю возможность додумать что-то самому, дать волю вообра­жению. Древние легенды, которые рассказывают герои друг другу на протяжении всей книги, нашли живой отклик среди молодежи. Многие из них положены на музыку, сочинены новые песни на те­му скандинавских мифов.

Книга обрела множество поклонников не только в Англии, но и во всем мире, в том числе в Россия. Невероятная популярность «Властелина Колец* говорит о том, что уход от серости реальной жизни в мир добрых сказок необходим, чтобы поддерживать в лю­дях веру в добрые, светлые начала и помочь найти их в самих себе.

Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ О КНИГЕ ДЖ. ХЕЛЛЕРА «ПОПРАВКА-22»

Этот роман впервые увидел свет в 1961 году. Действие его про­исходит во время второй мировой войны на острове, лежащем близ Италии, на котором базируется американский авиационный бом­бардировочный полк. Пересказать это произведение почти невоз­можно: никаких более или менее активных действий в нем не опи­сывается, и нарушена хронологическая последовательность собы­тий. Да и не нужно пересказывать. Главная задача автора, наско­лько я ее понял, — показать комизм жизни, чего бы страшного в ней ни произошло, и глупость людей, И хотя это произведение фан­тастика, взаимоотношения между людьми, их до смешного глупое поведение мало чем расходятся с реальностью.

Чем меня поразила эта книга? Своим слогом, своей компози­цией: автор пишет так запутанно, что роман почти невозможно чи­тать. (Я столько раз боролся с искушением поставить его на полку. Но не жалею, что не поставил.) И еще: автор на протяжении всего романа несколько раз возвращается к одному событию и каждый

554

раз рассказывает о нем как бы впервые. Это придает роману осо­бый оттенок. Эта книга меня поразила глуповатым поведением ге­роев, такими же их диалогами, похожими на те, что имеют место в нашей действительности. Не один раз я видел подобную сцену:

• Как только я уйду, ты порвешь мой адрес на мелкие кусочки
  и выкинешь в сточную канаву.
  
• Ни за что! — ответил он и, как только она скрылась за уг­
  лом, порвал адрес на мелкие кусочки и выкинул в сточную канаву.
  

Или слышал что-то подобное: «Каждый сам должен выбирать Бога, в которого ему не верить о. И подобных примеров из этой книги можно привести еще много. Смеяться можно так же много и над многим. Каждый герой этого произведения уникален и в то же время глуп.

Ни один, наверно, читатель не поймет всего, что написано в ро­мане. Один из героев, например, как-то умудряется покупать кури­ные яйца по семь, а продавать по пять центов за штуку, при этом делая себе прибыль.

Эта книга не из тех, что быстро забываются. Я ее волей-неволей вспоминаю почти каждый день, так как очень часто поведение лю­дей напоминает поведение ее героев, хотя поведение последних не­льзя воспринимать без улыбки.

Есть книги, читая которые человек отдыхает, расслабляется. Таких произведений большинство (фантастика, любовные романы и т. д.). Но существуют и такие, которые требуют от читателя «на­пряжения ума» («Война и мир» Толстого, «Преступление и наказа­ние» Достоевского). «Поправку-22» (сейчас ее чаще можно встре­тить под названием «Уловка-22») сложно отнести к какому-либо типу литературы из двух названных выше. По смыслу ее можно от­нести к первому типу, по композиции — ко второму.

Чем ближе читатель «подходит» к концу этого романа, тем ре­же у него появляется улыбка и тем быстрее он перелистывает стра­ницы: хронологическая последовательность постепенно восстанав­ливается, а юмора становится меньше, хотя до конца он так и не иссякнет. Юмор становится другим, «черным».

Роман «Поправка-22» Джозефа Хеллера признан мировым ше­девром литературы. И я с этим согласен.

РЕЦЕНЗИЯ НА КНИГУ Р. ЖЕЛЯЗНЫ 4НОЧЬ В ТОСКЛИВОМ ОКТЯБРЕ»

Последний роман Роджера Желязны, вышедший в 1993 году, незадолго до смерти автора, вызвал много критических откликов. Отношение к роману «Ночь в тоскливом октябре» было самым раз­нообразным: от восторга до полного неприятия.

Действие романа происходит в течение октября и заканчивается в День Всех святых. Повествование ведется от лица сторожевого пса Нюха, который помогает своему хозяину, так называемому «Закрывающему», в борьбе с «Открывающими». «Открывающие» стараются вернуть на землю Старых Богов, а «Закрывающие», на­против, стараются закрыть дорогу. Во время подготовки к решаю­щей схватке в Хэллоуин Джек, хозяин Нюха, влюбляется в одну из

555

«Открывающих», а она — в него. Оба они до конца остаются верны своей цели — открыть или закрыть путь Старым Богам, но тот, кто проиграет в схватке, должен погибнуть. «Закрывающие» выигры­вают сражение. Дорога Старым Богам закрыта, но для Джека побе­да достается слишком дорогой ценой.

В романе были использованы герои А. Конан Доила, М. Шелли, Г. Ф. Лавкрафта, Б. Стокера и многих других известных писате­лей, что вызвало множество обвинений в плагиате в адрес Желяз-ны.

Однако, по-моему, герои романа Желязны совсем не те, что бы­ли в произведениях вышеперечисленных писателей. Желязны взял лишь имена и стереотипы, которые вписывались в ткань его рома­на, и вырисовал характеры героев по-своему.

Глубина психологических образов и захватывающий сюжет со­существуют здесь без всякого ущерба друг для друга.

«Ночь в тоскливом октябре», по-моему, стала воплощением все­го творчества Роджера Желязны. Здесь затронуты практически все проблемы, интересовавшие Желязны: любовь, долг, честь, дружба, Бог, отчаяние, выбор, — почти все аспекты жизни.

Герои у Желязны выписаны удивительно живо, они опроверга­ют мнение о том, что в жанре фантастики все герои плоские и нере­альные. С героями этого романа словно общаешься живьем.

Небольшая доля юмора и элементов фэнтези, фантастической сказки, делают роман особенно захватывающим; от него невозмож­но оторваться, не дочитав до конца.

Конечно, проблема противоборства любви и долга не нова, одна­ко Желязны напоминает нам о том, что и в современном мире, где почти утеряно понятие «честь», нужно стараться выполнять свой долг, причем делает это в ненавязчивой, легкой форме.

Многие люди не считают фантастику литературой, однако, если кто-нибудь из них захочет пересмотреть свою точку зрения, им можно посоветовать почитать Роджера Желязны, а особенно «Ночь в тоскливом октябре».

СОДЕРЖАНИЕ

А. А. Ахматова 3

Б. Л. Пастернак 17

А. П. Платонов. 31

Е. И. Замятин 38

М. А. Булгаков 49

А. Н. Толстой 132

А. А. Фадеев 134

М. А. Шолохов 145

А. Т. Твардовский 159

А. И. Солженицын 169

Обзорные темы по произведениям русской литературы XX века . 192

Рецензии на произведения художественной литературы 292

Рецензии на художественные кинофильмы и спектакли 465

Сочинения на свободную тему 495

Сочинения по зарубежной литературе 541