Е. Н., Репина Н. А., 1997 деньги фиаско экономических объяснений Второе издание

Вид материала

Документы

Содержание На политзанятии Итого! Бойцы молчат. Он повторяет Угадывание экономических образов Чуроведческий подход к проблемам экономики

Подобный материал:

• Головин Е. Сентиментальное бешенство рок-н-ролла. (Второе издание, исправленное и дополненное), 1970.65kb.
• Открытое общество и его враги. Том I. Чары Платона, 8727.87kb.
• Всероссийский заочный финансово-экономический институт, 32.83kb.
• Всероссийский заочный финансово-экономический институт, 46.75kb.
• Вопросы для подготовки к экзамену (зачету) по дисциплине, 45.47kb.
• В. П. Грузинов, В. Д. Грибов экономика предприятия издание второе, дополненное, 2824.54kb.
• Oxford University Press Inc, Нью Йорк: в 1982 году первое издание, в 1989 году второе, 5204.22kb.
• Спрос на деньги, 427.17kb.
• С. Б. Борисов Человек. Текст Культура Социогуманитарные исследования Издание второе,, 7455.38kb.
• Кравцовa Г. И. Деньги, кредит, банки, 6679.79kb.

Одушевление коллективов


На политзанятии:

– Иванов! Что такое Родина?

– ?

– Родина, Иванов, это твоя мать.

– Петров! Повтори

– Родина – это мать Иванова!


Старшина выкликает бойцов по ведомости и объявляет о сумме вознаграждения. По окончании списка кричит:

– Итого!

Бойцы молчат. Он повторяет:

– Итого!

Один из солдат отвечает:

– Нет такого, товарищ старшина.

– А жаль, большая сумма причитается...


Из армейских анекдотов


Для названия группы людей есть такие слова, как народ, общество, класс, партия, коллектив... Об общих чертах в поведении или состоянии людей из той или иной группы может быть сказано как о поведении или состоянии группы, коллектива. Например: народ голодает или толпа заволновалась. О коллективе часто говорят такими же словами, что и о человеке. То есть речь может идти об интересах народа и потребностях общества, о страданиях рабочего класса и о дружбе между народами. Но из такого разговора вовсе не следует, что коллективы – это существа, способные радоваться, страдать и общаться наподобие людей. Тем не менее, широко распространены рассуждения о группах людей, особенно о больших группах, таких как народ, общество, как об одушевленных существах, как о субъектах. Причем о существах и субъектах более высокого ранга, чем отдельный, даже самый выдающийся человек.


"Народ, народные массы – социальная общность...; творец истории, ведущая сила коренных общественных преобразований. Народ – подлинный субъект истории; его деятельность создает преемственность в поступательном развитии общества. Место и роль народа в истории впервые раскрыл марксизм-ленинизм, устранивший один из главных пороков идеалистической социологии, которая игнорировала решающую роль народа в общественном развитии, приписывая ее выдающимся личностям (см. В. И. Ленин, ПСС, т. 26, с. 58)" (Философский энциклопедический словарь. – М.: Сов. Энциклопедия, 1983, с. 395).


"Давно уже существовало и теперь еще существует страшное суеверие, сделавшее людям едва ли не больше вреда, чем самые ужасные религиозные суеверия. И это-то суеверие всеми своими силами и всем своим усердием поддерживает так называемая наука. Суеверие это совершенно подобно суевериям религиозным: оно состоит в утверждении того, что, кроме обязанностей человека к человеку, есть еще более важные обязанности к воображаемому существу. Для богословия воображаемое существо это есть бог, а для политических наук воображаемое существо это есть государство." (Л. Н. Толстой. Не могу молчать. С.198).


Фундаментальные понятия экономической науки: собственность, социальный, монополия, государство и само слово экономика, не держат смысл. Такие важные категории, как товары, услуги, деньги, а также купля-продажа и мена неправомерно противопоставляются, а другие – ценность и стоимость, наоборот, отождествляются. Метафоры типа потребности общества, народное хозяйство и рыночный механизм, понимаются буквально.


При таком словоупотреблении невозможны логичные рассуждения и, соответственно, точные выводы. Любое утверждение может быть "доказано" или "опровергнуто". Это свидетельствует о глубоком кризисе экономической науки


Итак, анализ современного языка, на котором разъясняются феномены человеческого общения, свидетельствует о крайней ненадежности таких разъяснений. Здесь черное может быть названо белым, а белое – черным. А лишь этого уже достаточно, чтобы "доказать" или "опровергнуть" любое утверждение. Однако экономисты любят "доказывать" далеко не все, а лишь те утверждения, из которых следует их огромная управленческая, организаторская значимость в жизни людей. Причем управлять и организовывать они собираются исключительно в крупных масштабах: в масштабах мира, страны, на худой конец, в масштабах региона или города.

Г л а в а 3.

УГАДЫВАНИЕ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОБРАЗОВ


...невразумительное понятие "общество".


Ф. А. фон Хайек


Трудно заставить человека понять что-то, если заработок его обеспечивается непониманием этого.


Синклер


Несмотря на всю чудовищность языка, за "социально-экономическими" высказываниями можно разглядеть смутные образы. То есть эти высказывания не всегда тарабарщина и заумь. Иногда за ними скрывается некоторый смысл. Правда экономисты не склонны прояснять смысл своих теорий, неосознанно чувствуя всю их непрочность. Придется нам самим по отдельным осмысленным фразам, спрятанным под многотомием тривиальных или неряшливых высказываний, восстанавливать их образ, их картину мира.


Ученые экономисты, как мы уже поняли, неохотно берутся за решение проблем эффективности домашнего хозяйства или предприятия. Их привлекают масштабные задачи. Но вот неприятность: дефицитные ресурсы, которыми экономисты собираются по-хозяйски распорядиться, обычно принадлежат разным людям. Чтобы преодолеть эту неприятность экономисты намекают на то, что они служат гораздо более важному существу, чем отдельный человек. Это существо может называться Человечеством, Народом, Обществом, Отечеством, Державой, Россией, Экономикой, Экономической системой, Территорией, Регионом, Отраслью, Городом...


У этого существа много общего с человеком. Оно, как человек, имеет цели, интересы, желания, потребности. Оно, как человек, имеет ресурсы, средства, возможности для достижения целей и удовлетворения желаний, потребностей. Оно, как человек, испытывает нехватку, дефицит возможностей.


"Человек ограничен в своих возможностях. Ограничены его физические и интеллектуальные способности. Ограничено время, которое он может уделить тому или иному занятию. Ограничены средства, которые он мог бы использовать для достижения желанной цели. А мир так богат и многообразен.


И не только человек – все общество, даже если рассматривать его в планетарном масштабе, ограничено в своем стремлении к свободе, счастью, благополучию. И хотя за тысячелетия своей истории люди существенно раздвинули рамки этих ограничений, но и сегодня, как и в любой момент прошлого и будущего, постоянная недостаточность наличных ресурсов – главное и весьма жесткое условие, накладываемое объективной реальностью на размеры общественного и личного благосо-стояния и возможности их роста" (В. М. Гальперин, С. М. Игнатьев, В. И. Моргунов. Микроэкономика. С.13).


Вот на службу Обществу в распределении его ограниченных ресурсов и намекают экономисты. Этому Исполину готовы помогать экономисты в разрешении трех (по некоторым подсчетам – четырех) коренных экономических проблем.


"Любое общество, является ли оно полностью коллективизированным коммунистическим государством, племенем обитателей южных морей, капиталистической индустриальной нацией, семейством робинзонов или состоит только из одного Робинзона Крузо – и даже можно добавить, если это просто рой пчел, – должно тем или иным путем решить три коренные взаимосвязанные проблемы:


1. Что должно производиться, то есть какие из взаимно исключающих друг друга товаров и услуг должны быть произведены и в каком количестве?


2. Как будут производиться товары, то есть кем, с помощью каких ресурсов и какой технологии они должны быть произведены?


3. Для кого предназначаются производимые товары, то есть кто должен располагать этими товарами и услугами и извлекать из них пользу? Или, иными словами, как должен распределяться валовой национальный продукт между отдельными индивидуумами и семьями?


Эти три вопроса – основные и общие для всех хозяйств. Но разные экономические системы пытаются по-разному решать их" (П. Самуэльсон. Экономика., с.34).


Конечно, экономисты помнят, что Общество состоит из людей. Но люди у них лишь кирпичики, звенья, члены, клеточки Общества, винтики Хозяйственного Механизма, Экономической Системы или Общественного Производства. Только Общество они удостаивают чести называться системой, целым. Человек у них лишь часть этого целого, лишь член Общества. Интересы отдельного человека – это, конечно, очень важно, но их следует учитывать лишь в той мере, в которой они не противоречат интересам Общества.


Если Общество у экономистов – это все сверхсущество, то Экономика, Экономическая Система, Общественное Производство, Народное Хозяйство, Хозяйственный Механизм – это лишь материальная основа Общества, его тело, его плоть.


У материалиста Маркса Экономика (плоть) составляет основу, базис Общества и определяет его надстройку – дух. Но по-настоящему этот дух прорезается лишь после того, как до Общества доходит вся ограниченность капиталистической плоти. Общество силами Труда революционно преобразует свою основу. Лишь после освобождения от оков Капитала начинается подлинная история Общества. Только ликвидировав "частную собственность", Общество сможет сознательно контролировать свою Экономику. Анархии слепого функционирования плоти приходит конец.


Представители экономикс не столь радикальны. Они против революционных преобразований капиталистической Экономики. Да, тело без духа слепо. Но духу незачем постоянно вмешиваться в телесные, плотские, экономические процессы, если они протекают как капиталистические, рыночные процессы. Капиталистическая Экономика на удивление эффективная система. Предоставленная сама себе, она обычно достигает наилучших для Общества результатов. Только в тех случаях, когда автоматизм рыночной Экономики дает сбои, есть основание для сознательного вмешательства Общества в тонкую саморегуляцию своей плоти.


Подавляющее большинство экономистов, особенно после экспериментов с коммунизмом и фашизмом, считает, что в интересах Общества предоставить людям некоторую свободу в ремеслах и торговле, поскольку торгующие люди, преследуя собственные интересы, будут автоматически служить интересам Общества. Однако полностью полагаться на автоматизм рынка Обществу ни в коем случае нельзя. Торговля (рынок) – хороший, но далеко не идеальный механизм распределения ограниченных ресурсов Общества. У рынка бывают сбои, провалы, фиаско, которые оборачиваются потерями для Общества. Рынок не сразу приводит к оптимальным решениям: он нащупывает их слепо, путем проб и ошибок, что также приводит к потерям для Общества. Вот как описывает проблему рыночных коммуникаций лауреат Нобелевской премии по экономике Василий Леонтьев:


"... экономическая теория не только формулирует проблему, но и объясняет, каким образом она решается или, по крайней мере, может быть решена с помощью механизма конкурентных цен, то есть процесса проб и ошибок, который автоматически устанавливает равновесие на любом рынке. На отдельных рынках и при определенных обстоятельствах этот механизм действительно работает. Но, учитывая недостаток надежной информации, на которой основываются прогнозы, многие представители делового мира осознали, что игра проб и ошибок вместо желаемого состояния стабильного равновесия приводит к просчетам в размещении ресурсов, недоиспользованию производственных мощностей и безработице. Это означает потери в заработной плате, прибыли, налогах, которые обязательно порождают социальное беспокойство и обостряют политические конфликты" (Леонтьев. В. Экономические эссе. С. 395-396).


Описанные несовершенства рынка побуждают Общество к сознательному вмешательству в обменные процессы, которые происходят между его людьми-клетками. Степень сознательного вмешательства Общества в обмены между людьми – предмет острых дискуссий между экономистами разных школ. Но усомниться в необходимости такого вмешательства, тем более посмеяться над нелепым мифом об Обществе, экономисты пока не могут. Трудно расставаться с мифом, который отводит тебе столь важную роль. С мифом, который поднимает тебя вровень с Обществом над прочими людьми, действующими хаотично, спонтанно, автоматически. С мифом, в котором только твои действия признаются сознательными и который наделяет тебя правом корректировать прочих людей, действующих в отличие от тебя стихийно, а потому не всегда в интересах Общества.


Однако приятная для экономистов вера в Общество настолько нелепа, что они сами себе боятся признаться в этой вере. Отсюда – их обычай косноязычных и уклончивых высказываний. Поэтому нам приходиться договаривать то, о чем умалчивают экономисты и выискивать то, что они прячут в неряшливом словоизвержении.


Раньше Общество было безмозглым, не осознающим себя организмом. Оно развивалось инстинктивно, бессознательно, опираясь на слепые механизмы саморазвития. Например, на рыночный механизм. Но в последние столетия благодаря экономистам у Общества стал разрастаться мозг (государство) и прорезаться сознание. Бессознательное развитие было лишь предысторией развития Общества (Человечества). Его настоящая сознательная история только начинается. Общество с помощью экономистов начинает оценивать слепой рыночный механизм и находить в нем изъяны. Один из таких изъянов – деньги из драгоценных металлов в качестве средства обращения. И экономисты посоветовали Обществу заменить дорогие деньги на дешевые: знаковые, информационные.


Однако замена дорогих денег дешевыми породила некоторые проблемы. Теперь Общество должно следить за количеством дешевых знаковых денег в обращении. Их должно быть ровно столько, сколько нужно Экономической Системе. Если выпустить их больше, то они, как говорят экономисты, переполнят каналы обращения и вызовут инфляцию. Если выпустить их меньше, чем нужно, то Экономическая Система будет испытывать денежный голод. Это приведет к угнетению ее развития, к снижению темпов экономического роста, к увеличению безработицы.


Экономисты любят говорить о здоровье Общества или Экономики. Они измеряют параметры его или ее здоровья: темпы роста производства, количество денег в обращении, уровень инфляции и безработицы, как врач измеряет пульс и давление у человека. Они выписывают рецепты его оздоровления.


Экономисты говорят о денежном обращении как о кровообращении Общества. Если в доисторическую, в досознательную эпоху Общество не заботилось о денежном обращении, то современное Общество с его знаковыми деньгами не может пустить денежную систему, как, впрочем, и остальные рыночные механизмы на самотек. Современное Общество нуждается в Центральном банке, которому поручено регулировать объем денежной массы с помощью разнообразных инструментов. Вот почему современные экономисты так много усилий отводят подсчету количества денег в обращении, определению оптимального размера денежной массы и способам ее регулирования. Они принадлежат разным школам, которые спорят между собой за право давать советы Обществу по поводу организации его денежного обращения.


Наибольшую известность имеют две школы: кейнсианская и монетаристская. Написаны тома, насыщенные графиками и формулами, в пользу каждой из школ.


Кейнсианцы полагают: Обществу гораздо важнее обратить внимание на налоги и на государственные расходы, чем на денежную массу. На экономической фене это звучит так: кейнсианцы отдают приоритет фискальной, а не монетарной политике.


Монетаристы же считают, что денежная масса оказывает огромное влияние на Экономику: на темпы роста производства, на уровень инфляции и безработицы.


Спор этот имеет все атрибуты научного спора. Но на самом деле он не имеет научного смысла. Ведь он порожден верой в Общество. Но Общества нет. Есть только общество: множество общающихся людей. Для тех, кто это видит, спор о регулировании денежного обращения со стороны государства – всего лишь этап борьбы за власть между политиками.


Представление об Обществе способствовало установлению монополии государства на эмиссию банкнот. Но именно эта монополия породила проблемы, о способах решения которых спорят кейсианцы и монетаристы. Введи монополию на что угодно, например, на продовольствие, то есть запрети продавать продукты питания кому-либо кроме государства, и тут же с едой возникнут те же проблемы, что и с современными деньгами. И тотчас же экономисты начнут спорить об оптимальной массе продовольствия, о влиянии этой массы на валовой национальный продукт, на уровень безработицы и цен, о методах регулирования продовольственной массы.


Они разделятся на школы.


Представители одной школы, скажем, продовольственники, будут настаивать на первоочередном регулировании массы продовольствия в Экономике. Ведь если продовольствия мало, то это приведет к недоеданию экономически активного населения и спаду производства. Кроме того, из-за нехватки продовольствия резко возрастет его цена, что вызовет дестабилизацию Экономики.


Если продовольствия много, то это не лучше. Упадет его цена и государство не получит запланированных от продажи продовольствия средств, что вызовет дефицит государственного бюджета. Кроме того, часть продовольствия пропадет, а это расточительное использование ресурсов Общества.


Другие экономисты, скажем, фискальщики, будут стабилизировать Экономику в первую очередь налогами и государственными расходами. При росте цен на продовольствие можно повысить налоги, взимаемые с населения, и тогда у него будет меньше денег, что стабилизирует цены на еду. Одновременно с этим можно уменьшить налоги для производителей продовольствия, что будет стимулировать рост его производства.


При снижении цен на продовольствие, можно наоборот, снизить налоги для населения и увеличить их для производителей продовольствия. Кроме того, можно направить часть государственного бюджета на консервирование продовольствия, на его накопление. За счет накопления часть продовольствия будет изъята из текущего потребления, что также будет способствовать стабилизации потребления продовольствия и цен на него.


Наши рассуждения о регулировании Экономики в условиях продовольственной монополии государства – лишь бледное подобие того, как это могло бы получиться у настоящих экономистов. Об этом можно судить по их рассуждениям о деньгах в условиях денежной монополии государства.


Однако государство обратило свой пристальный взор на ликвидные, а не на продовольственные товары. И мы знаем почему: деньги удобнее отбирать. Деньги вообще самый удобный для отбирания товар. Вот почему продовольственная составляющая современной экономической теории разработана несравненно меньше, чем денежная.


Итак, сквозь многотомие неряшливых экономических текстов нам все же удалось разглядеть их главный изъян. Экономисты рассуждают так, как будто они служат какому-то сверхсуществу, одно из имен которого – Общество. Интересы этого существа более важны, чем интересы любого отдельного человека. Телесная часть этого сверхсущества называется Экономикой, Экономической Системой, Общественным Производством или Народным Хозяйством, а деньги – это нечто типа кровеносной системы в теле Общества.

Ч А С Т Ь 4.

ЧУРОВЕДЧЕСКИЙ ПОДХОД К ПРОБЛЕМАМ ЭКОНОМИКИ


Общество, которое мы образуем, а не то, в котором состоим.


Михаил Жванецкий


Современные экономические представления нередко далеки от научных канонов. В них проявляется поэтический стиль мышления. Так, слишком далеко заходит аналогия общества, страны с одушевленным существом. То есть с существом, имеющим цели, интересы, потребности. С существом, испытывающим нехватку (дефицит) ресурсов. С существом, ведущим свое хозяйство – народное хозяйство, которое еще называют национальной экономикой или просто экономикой. Такая аналогия зачастую приводит на практике к неожиданным и не всегда приятным последствиям. Освободиться от опасной аналогии отчасти мешает название науки – слово "экономика". Многие искренне полагают, что экономика (наука) призвана давать рецепты управления экономикой (народным хозяйством).


Предлагается проблемы взаимодействия людей по поводу дефицитных отчуждаемых возможностей изучать в рамках науки с иным, нежели экономика, названием. Авторы называют ее чуроведением или терминомикой. В ней есть основные понятия и аксиомы. А первая аксиома этой науки (аксиома о персонализме) запрещает рассматривать коллективы в качестве реальных конкурентов за обладание дефицитными отчуждаемыми возможностями.


Хорошая теория – это особый, высокоорганизованный тип знаний. Она создает мысленный образ объекта. Этот образ позволяет увидеть связи между свойствами объекта и предсказать его поведение.


Современные экономические высказывания не всегда создают образ. А если и создают, то неадекватный, то есть такой, с которым просто опасно работать. Поэтому те, кто всерьез относятся к экономическим теориям, могут оказаться в глупом положении.


"Со временем все более справедливым становится парадоксальный вывод: способность экономиста предложить что-либо полезное с точки зрения политика или практика зависит от его готовности забыть или не замечать большую часть освоенных в ходе обучения формальных теорий и опираться в своей работе на комбинацию интеллекта, жизненного опыта и здравого смысла. Впрочем, без работы не остаются и те, кто не готов освободиться от избыточного теоретического балласта... В результате экономическая наука сталкивается со все более углубляющимся противоречием. Те, кто стремится применять свои знания и умения для решения реальных проблем современного мира, покидают университеты, мир же профессуры престижных кафедр становится все более замкнутым..." (Аккерман Ф., Ананьин О., Вайскопф Т., Гудвин Н. Экономика в контексте (вопросы преподавания экономической теории) // Вопросы экономики. – 1997. – № 2. – С. 135).


Современные экономические представления нечеловечны в том смысле, что их главным персонажем является не человек, а коллективные существа по имени Общество, Народ, Регион, Город... Об этих существах говорят так, как будто они имеют цели, интересы, желания, потребности. Причем цели более важные, чем цели каждого отдельного человека. Об этих существах говорят так, как будто они общаются: дружат, воюют, торгуют. Как будто они оценивают и выбирают. Из таких высказываний складывается ощущение одушевленности коллективов. Ощущение того, что люди лишь члены Общества, клеточки организма некоего сверхсущества.


Многим нравится мысль об одушевленности коллективов. Но ее редко проводят последовательно и до конца: слишком она нелепа, слишком противоречит очевидному. Поэтому ее высказывают уклончиво, недоговаривая. Ее маскируют. Однако при некотором навыке обнаружить эту мысль не представляет большого труда.


Почему мысль об одушевленности коллективов может нравиться? Потому что одним она позволяет легко повелевать, выдавая свои интересы за интересы Народа, Родины, России. Другим она дает утешение в необходимости подчиняться: ведь они служат не отдельным людям, а более высокому существу – Обществу.


Мысль об одушевленности коллективов прячется в рассуждениях о "фиаско рынка".


Марксисты говорят, что рынок (товарное производство и его высшая стадия – капиталистическое производство) слепой, бессознательный механизм человеческой координации, что он чреват расточительным использованием ресурсов, нищетой одних и сверхбогатством других, что поэтому его следует заменить плановой, сознательной координацией людей в масштабах Общества и в интересах Общества.


Для подавляющего большинства современных экономистов рынок не столь плох, как для марксистов. Современные экономические учебники описывают рынок как некий механизм, который может работать на благо Общества, но лишь при определенных условиях. Например, в условиях совершенной конкуренции. Чтобы конкуренция была совершенной, не должно быть крупных, способных повлиять на рыночные цены, продавцов и покупателей. Совершенные условия должно создать государство, в том числе за счет принудительного дробления крупных предприятий. Без таких условий, предоставленный самому себе, рынок, как и любой тонкий механизм, будет давать сбои.


Учебники описывают ситуации, где рынок не работает (терпит "фиаско") и делают отсюда вывод, что ту работу, которую не выполняет рынок, должно выполнять государство. Например, строить маяки и справедливо перераспределять доходы, обязывая людей платить налоги.


Люди могут координировать свои действия на основе взаимного согласия (добровольно) и вопреки такому согласию (принудительно). Государственное совершенствование добровольных коммуникаций, в том числе обменных (рыночных) коммуникаций, всегда ведет к росту принуждения. Ведь все государственные учреждения, даже если они не исполняют напрямую функций принуждения, существуют на принудительно изымаемые средства – налоги.


Экономисты впрямую не наделяют коллективы душой, сознанием. Но они рассуждают о несознательности людей, участвующих в обменах, о необходимости подправить добровольные коммуникации государственным принуждением. Ради чего? Если в интересах одних людей за счет других людей, то это понятно, но некрасиво. Если в общих интересах, в целях оптимального распределения ресурсов в масштабах общества, то это звучит привлекательно, хотя не очень понятно. Рассуждения о целях экономической системы, о народнохозяйственных интересах для оправдания принуждения даже по отношению к добровольным взаимодействиям людей и особенно рыночным взаимодействиям, все эти рассуждения о единстве целей людей неявно внушают мысль об одушевленности коллективов.


Мысль об одушевленности коллективов внушается также через несоответствии между предметом и названием современной экономической науки. У изобретателя этого слова Ксенофонта такого несоответствия не было. Его "экономика" и по названию, и по предмету была искусством управления домом, хозяйством. Современные экономисты не рассматривают экономическую науку, как науку управления реальным хозяйством, реальным домом. Их интересует совокупность этих хозяйств, которую они называют народным хозяйством или экономической системой. И все бы ничего, но очень многих "заносит", и они, находясь под гипнозом названия науки "экономика", начинают относиться к народному хозяйству как к реальному хозяйству, хозяином которого является, естественно, Народ. Они ставят перед Народом, Обществом и его "хозяйством" такие вопросы, которые уместно ставить только перед реальным хозяйством: Что производить? Кто это будет производить? Как? и Для кого?


Низкий уровень экономических знаний вообще, знаний, не дотягивающих до уровня хороших, практичных теорий, делает даже марксизм заметным достижением экономической мысли. Поэтому когда люди, овладевшие современной "экономикс", стали проводить по его рецептам российские реформы, они получили гораздо более скромный результат, чем ожидали. Осуществление идей так называемой "смешанной экономики" привело к такой массе негативных последствий, что появилась реальная опасность реставрации коммунизма и его идеологии – марксизма.


Для удержания государственного принуждения в безопасных рамках нужна традиция и нужна теория, оправдывающая эту традицию. На Западе есть укоренившаяся традиция частной жизни, поэтому слабость теории, защищающей эти традиции, там не столь опасна как в бывших коммунистических странах. Например, в России, где эти традиции были уничтожены десятилетиями коммунистического тоталитаризма. Поэтому в нашей стране недостаток традиций должен восполняться более строгим отбором преподаваемых социальных теорий.


Преподавание в духе "смешанной экономики" не создает достаточной защиты частной жизни, включая торговлю, от экспансии государства. Более того, теории "смешанной экономики" создают ощущение благотворности помех в общении, даже построенном на ясно выраженном согласии мирных людей. И государство беспрепятственно воздвигает преграды между этими людьми, например, в виде таможенных или антимонопольных мер. В виде необходимости тратиться на всевозможные лицензии. Причем люди, выдающие лицензии, часто хуже разбираются в лицензируемом деле, чем те, кто получает эти лицензии. Лицензии создают иллюзию защиты от мошенников. Поэтому многие забывают о бдительности и терпят убытки от лицензированных мошенников или неумех. Эти теории обосновывают полезность принудительной взаимопомощи. И государство обязывает богатых помогать бедным, молодых – старым, здоровых – больным, работающих – безработным. Но ведь еще Адам Смит понимал и показал, что в рамках добровольных отношений, люди, преследуя свои личные, часто корыстные цели, принесут гораздо больше пользы окружающим, чем, если они непосредственно, даже бескорыстно, будут заботиться об окружающих, невзирая на желание последних.


Мы считаем, что в изучении и преподавании феноменов человеческого общения необходимо сделать упор на ином направления экономической мысли, нежели "смешанная экономика". Это направление можно обозначить тремя выдающимися учеными: Адамом Смитом, Людвигом фон Мизесом и Фридрихом Августом фон Хайеком. Это направление принято называть либерализмом. Мы, как и Ф. А. фон Хайек, считаем такое название не слишком удачным и вслед за Николаем Бердяевым предпочитаем называть его персонализмом. Персонализм – это система взглядов, где общество – не более чем общающиеся люди, рынок – не более чем обменивающиеся (торгующие) люди, а народное хозяйство – не более чем метафора для обозначения суммы человеческих хозяйств.


Учебники, написанные в духе "смешанной экономики", рассматривают народное хозяйство как реальное, а не метафорическое хозяйство. Они побуждают решать проблемы мифического хозяина – Народа, Общества, не слишком церемонясь с интересами реальных хозяев – людей. Эти учебники слишком буквально относятся к названию своей дисциплины, к слову "экономика", хотя предмет этой науки уже давно перерос искусство ведения дома или хозяйства. Экономисты уже давно занимаются не столько проблемами рационального хозяйствования, сколько проблемами взаимодействия (координации) хозяев, проблемами их прав на дефицитные ресурсы, проблемами собственности. По отношению к метафорическому народному хозяйству только последние проблемы имеют смысл. Однако учебники, находясь под гипнозом буквального смысла слова "экономика", вместо того, чтобы отвечать на вопрос "чье?", неуместно вопрошают: "что?", "кто?", "как?" и "для кого?" по отношению к объектам, которые не являются хозяйством.


Для того чтобы избежать путаницы, проблемы так называемого "народного хозяйства": проблемы собственности, проблемы имущественных границ – целесообразно изучать в рамках отдельной дисциплины. Мы называем ее чуроведением (по имени славянского бога межей и границ Чура) или терминомикой (от латинского terminus – межа, граница)5.


Эту дисциплину мы строим на аксиоматическом принципе. Аксиомы связывают между собой четыре основных понятия терминомики: желание, возможность, общение, ценность. Через основные раскрываются все остальные понятия чуроведения.


Итак, сначала об основных понятиях, а по ходу изложения – и о некоторых производных.


Желание, оно же хотение, потребность, стремление, страсть, цель. Желание всегда порождено неудовлетворенностью (озабоченностью, печалью), крайним проявлением которой является горе, беда, несчастье, страдание. Например, в виде голода, холода, одиночества, боли...


Возможность, она же средство, ресурс, благо, с помощью которого, удовлетворяют желание, уходят от страдания, чувствуют радость, испытывают счастье.


Возможности делятся на отчуждаемые – те, которые можно отобрать, обменять, подарить (например, деньги), и неотчуждаемые (например, возможность хорошо петь или возможность быть молодым).


Возможности делятся на дефицитные – те, которых не хватает (например, деньги) и недефицитные (например, возможность смотреть на деньги или слушать звон монет).


Дефицитные отчуждаемые возможности порождают острую конкуренцию. Для смягчения ее накала, люди создают институт собственности, институт межей и границ, а дефицитные отчуждаемые возможности превращаются в чье-то имущество.


Общение, оно же взаимодействие, коммуникация, отношение, трансакция, связь. Установление, уточнение и изменение имущественных границ – один из способов общения.


Общение бывает добровольным, то есть с согласия всех участвующих в общении сторон, а бывает принудительным, когда оно осуществляется против воли хотя бы одной из сторон.


Добровольное изменение имущественных границ может быть корыстным, рыночным, то есть с условием оплаты, получения чего-то в обмен, а может быть бескорыстным, дарственным, бесплатным.


Возможности, предназначенные для обмена суть товары, для бесплатной передачи – суть дары, пожертвования, наследство.


Принудительное изменение имущественных границ может быть осуждаемым и одобряемым. Осуждаемое – это воровство, грабеж, мошенничество, невыполнение договоров, порча чужого. Одобряемое – это противодействие осуждаемому принуждению и принуждение по отношению к малым, неразумным и любимым людям.


Ценность, она же значимость, важность, полезность. Людям удается сравнивать различные вещи или их наборы и предпочитать одни из них другим. Более ценными считаются те, которым больше радуются в случае приобретения. А потери более ценных вещей больше печалят.


Ценность возможностей называют богатством. Низкую ценность возможностей – бедностью. Затраты – стоимостью.


Теперь – об аксиомах.


Аксиома о персонализме: желания, возможности, общение, ценности всегда персональны в том смысле, что желать, искать средства для утоления этих желаний, общаться и оценивать могут только индивиды, но не коллектив, не группа, не общество.


Аксиома о жадности (дефиците): сколько бы ни было возможностей, всегда остаются неутоленные желания.


Аксиома об эгоизме: утоление своих желаний, желаний родных и близких всегда заботит больше, чем утоление аналогичных желаний далеких незнакомых людей.


Аксиома о жалости (зависти): чем беднее человек, тем выше готовность помочь ему (чем богаче человек, тем меньше печалишься о его потерях).


Аксиома о разнице: люди неодинаковы в своих желаниях, возможностях, общении и оценках.


Что позволяет новое название науки и ее аксиомы?


В теории:


1. Уйти от слова "экономика", которое сегодня чаще запутывает, чем проясняет.


Во-первых, этим словом называют не только науку. Этим словом называют также всю плотную, материальную (часто еще говорят: производственную) человеческую деятельность, а также все, что связано с торговлей, деньгами, налогами.


Во-вторых, когда этим словом называют науку, то оказывается, что предмет этой науки совсем не соответствует ее названию, то есть оказывается, что труды по современной экономике не посвящены искусству ведения хозяйства.


Но самое скверное, что несоответствие между названием и предметом современной экономической науки очевидно только узкому кругу профессионалов. Подавляющее большинство граждан, включая политиков, питают иллюзию, что страной, областью, городом, нужно управлять как хозяйством. Только большим хозяйством. Народным хозяйством. И что рецепты такого управления нужно искать в экономической науке, которая для того и придумана, чтобы наработать рецепты управления экономикой (хозяйством) страны, области, города.


Тем, кто хочет ясности, понимания, искренности мы настоятельно советуем, как можно реже употреблять слова "экономика" и "экономический", заменяя их более точными или опуская их вовсе. Если же ясность, понятность не является вашей целью, если нужно навести тень на плетень, "повесить лапшу на уши", то эти слова – важное подспорье. Они сделают текст более длинным и солидным. Они в силу своей многозначности всегда оставляют пути к отступлению. Вы всегда можете возразить недружественному оппоненту, что имели в виду совсем иное, чем он подумал.


2. Очеловечить науку, которую сегодня принято называть экономической.


Изгнать из нее коллективных монстров. По настоящему превратить ее в гуманитарную, гуманную науку. В науку, предметом исследования которой являются люди. Общающиеся люди. А не Общество, не Социум.


Общество – это не более чем общающиеся люди, а социальные, общественные проблемы – это не более чем проблемы общения. Однако сегодня слова "общество", "общественный", "социальный" принято употреблять с намеком на одушевленность коллективов. Поэтому, если хотите ясности, избегайте слов "общество", "общественный", "социальный", наряду со словами "экономика", "экономический".


Народное хозяйство, общественные потребности, международные отношения, общественная оценка – это не более чем поэтические вольности, метафоры, сокращения речи. При этом народным хозяйством нельзя управлять как реальным хозяйством, а интересами общества нельзя оправдывать нарушение интересов конкретных людей.


В практике:


1. Принять как данность такие неотъемлемые человеческие качества, как жадность, эгоизм, зависть и учитывать эти качества в общении. Осознать бесперспективность борьбы с ними, ибо это борьба против всех. Борьба с огромными человеческими жертвами, как показал опыт построения коммунизма в разных странах.


Необходимо снять с себя "розовые очки". Чужие люди не станут заботиться о вас так, как они заботятся о себе. Но они, как правило, не будут действовать против вашей воли, так как принуждение может обернуться против самого принуждающего. Они постараются добиться вашего согласия, договориться, если вы их заинтересовали. И, несмотря на свою жадность и эгоизм, могут действительно принести вам выгоду.


Когда присущая людям жадность, эгоизм и зависть выливается в принуждение по отношению к другим людям, возникают конфликты. Гашение этих конфликтов, отпор принуждению, уточнение имущественных границ – вот задачи государства. Но граждане ставят перед государством, то есть перед людьми, которым дано законное право применять принуждение, гораздо более широкие и размытые задачи по устройству своей жизни. Задачи типа "сделайте нам красиво". Но ставить такие задачи перед государственными людьми – значит ставить перед ними нечеловеческие, непосильные задачи. Государственные люди, как и все прочие люди не ангелы. Они эгоистичны и ненасытны. При мягком режиме широта государственных задач (их социальная направленность как принято сегодня говорить) ограничивается казнокрадством со стороны государственных людей, то есть имущественными потерями со стороны подданных. При жестком режиме, государство, озабоченное всеобщим счастьем, лишает своих граждан не только имущества. Миллионы лишаются свободы, и даже жизни.


2. Лучше противодействовать принуждению.


Люди могут общаться только на добровольной или принудительной основе. Третьего не дано.


Никто не оспаривает необходимости принуждения, направленного против принуждения. Спор может идти лишь о мере такого принуждения. О мере, закрепленной в законе.


Гораздо больше неясности в отношении действий, в которых отсутствует принуждение. В каких случаях закон может оставить в покое людей, которые не замечены в принуждении? Здесь разброс, судя по законам различных стран и времен, гораздо шире. В одних странах можно легально покупать и продавать наркотики, в других – за те же действия могут осудить на смерть. То же касается купли-продажи иностранной валюты: в СССР за это даже расстреливали. В современной России это легальная процедура. В современной России закон не наказывает смертью за безнасильственные действия. Но это не значит, что современные российские законодатели оставили в покое всех, кто не уличен в принуждении. Отнюдь. Они скопировали западную систему принуждения. Массового принуждения добропорядочных (не уличенных в принуждении) людей. Принуждения в виде так называемого регулирования или социального ориентирования рынка.


Экономическая наука оправдывает такое принуждение необходимостью оптимального распределения ресурсов для решения экономических и социальных задач Общества, то есть для решения производственных и перераспределительных проблем, стоящих перед Обществом. Ведь поступки людей, даже если они добропорядочны, не всегда рациональны и справедливы с точки зрения Общества. Поэтому Обществу нужно подправлять, подталкивать людей к более рациональным и справедливым поступкам. Даже вопреки воле этих людей. У Томаса Мора таким подталкиванием занимались сифогранты, которые следили за тем, чтобы утопийцы не сидели праздно без работы. У Карла Маркса – некий дирижер, который согласует индивидуальные работы в движение всего производственного организма. У Ленина – единая воля руководителей трудового процесса, призванная осуществлять строжайший и повсеместный учет и контроль производства и распределения продуктов в масштабах страны. У современных сторонников "смешанной экономики" – социальное государство.


В рамках чуроведения нет Общества, интересами которого можно было бы хоть что-то оправдывать и возводить в закон. В том числе принуждение по отношению к добропорядочным людям. Но такое принуждение широко и легально применяется. Можно ли такое принуждение обосновать иначе, нежели социально-экономическое? То есть можно ли его обосновать, не прибегая к интересам коллективных персонажей? Да, такое принуждение можно оправдать, но лишь при выполнении одного очень важного условия: те, кто принуждает должны быть одновременно умнее, добрее и сострадательнее тех, кого они принуждают.


Принуждение мирных, добропорядочных (то есть не уличенных в принуждении) людей можно оправдать лишь неразумностью, недоразвитостью последних и почти родительской любовью, которую испытывают к ним принуждающие. Но где доказательства, что государственные люди дальновиднее своих подданных и что они любят их почти как своих детей? И пока такого доказательства нет, любое принуждение людей, которые решают свои проблемы на основе добровольных контактов с другими людьми, например, на основе торговых, рыночных отношений, приобретает черты осуждаемого принуждения. Такого как воровство, грабеж, мошенничество.


Отсюда следует одно из двух. Либо доказать, что государственные люди – это особо прозорливые, нестяжательные и сострадательные люди, и тем самым доказать их право на принуждение менее разумных, более жадных и эгоистичных подданных, либо вовсе отказаться от принуждения добропорядочных людей. Ведь при отсутствии доказательств более высоких интеллектуальных и нравственных качеств государственных людей организуемое ими принуждение добропорядочных граждан в свете чуроведения выглядит заурядным обманом, воровством, грабежом или мошенничеством.


Подведем итоги. Дисциплины, изучающие законы человеческого общения, в том числе экономика, в своих основах еще не дотягивают до уровня хорошей теории. Они оперируют ненаблюдаемыми сущностями – одушевленными коллективами. Это болезнь роста. Пожалуй, все научные дисциплины проходили через это. Вспомним такие выдумки, как философский камень, флогистон, физический эфир. Мы предложили альтернативу экономическим представлениям – науку чуроведение и продемонстрировали лишь некоторые ее возможности. Они огромны. Некоторые выводы этой науки в корне противоречат общепринятым, в том числе экономическим, представлениям и имеют далеко идущие практические последствия.


Чуроведение позволяет строить мир, в котором будет меньше принуждения.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ