Е. Н., Репина Н. А., 1997 деньги фиаско экономических объяснений Второе издание

Вид материала

Документы

Содержание Чести дворянин не кинет, хоть головушка погинет. Вторая сила: подражание поверившим Третья сила: принуждение обещающего Живучесть бартера Государственные помехи обмену на деньги

Подобный материал:

• Головин Е. Сентиментальное бешенство рок-н-ролла. (Второе издание, исправленное и дополненное), 1970.65kb.
• Открытое общество и его враги. Том I. Чары Платона, 8727.87kb.
• Всероссийский заочный финансово-экономический институт, 32.83kb.
• Всероссийский заочный финансово-экономический институт, 46.75kb.
• Вопросы для подготовки к экзамену (зачету) по дисциплине, 45.47kb.
• В. П. Грузинов, В. Д. Грибов экономика предприятия издание второе, дополненное, 2824.54kb.
• Oxford University Press Inc, Нью Йорк: в 1982 году первое издание, в 1989 году второе, 5204.22kb.
• Спрос на деньги, 427.17kb.
• С. Б. Борисов Человек. Текст Культура Социогуманитарные исследования Издание второе,, 7455.38kb.
• Кравцовa Г. И. Деньги, кредит, банки, 6679.79kb.

Первая сила: добропорядочность обещающего


Чести дворянин не кинет, хоть головушка погинет.


Русская пословица


Предложения стороны, с которой находишься в хороших, добрых, проверенных отношениях, не нуждаются в особой проверке. Ты уверен, что тебя не подставят, что тебе не "двинут фуфло", что тебя не "кинут". Нечеткий договор с добропорядочной стороной может быть лучше четкого – с жуликоватой. Последняя всегда стремится оставить партнера в дураках, даже формально выполнив все условия договора.


Если у граждан хорошее, доброе отношение к государству, если оно их никогда не подводило, то они будут охотно принимать и держать его бумажные деньги, не утруждая себя ознакомлением с деталями данного обещания. Ведь у них всегда был благоприятный опыт общения с государством. Граждане уверены, что государство сделает все, даже в ущерб себе, чтобы они не остались в обиде. Например, при снижении ценности своих публичных обещаний государство компенсирует снижение ценности всем потерпевшим. Компенсирует золотом, серебром или прочим государственным имуществом. Но такая уверенность в добропорядочности государства делает в принципе невозможным снижение ценности государственных наличных денег.


Очевидно, что современные государства не могут похвастать столь высоким авторитетом. Их публичные обещания хронически обесцениваются. К их обесцениванию, которое стали называть инфляцией, все привыкли. Обесценивание на несколько процентов в год никого не пугает. Оно воспринимается как норма. Но бывают и обвалы ценности. В России последний такой обвал произошел в 1992-1994 годах, когда рубль обесценился в тысячи раз. И это "цветочки". Вот нарисованные Ремарком в "Черном обелиске" (цитируется по изданию Кемеровского книжного издательства, 1982. – 416 с.) художественные картинки германской инфляции, которая в свой пик, в 1923 году, породила банкноты в 50 миллиардов марок:


"– Сколько же стоит доллар сейчас?


– Сегодня в полдень он стоил тридцать шесть тысяч марок! А утром всего тридцать тысяч!


Георг Кроль рассматривает свою сигару.


– Уже тридцать шесть тысяч! Дело идет быстрее кошачьего романа! Чем все это кончится?


– Всеобщим банкротством, господин фельдмаршал, – отвечаю я. – А пока надо жить. Ты денег принес?


– Только маленький чемоданчик с запасом на сегодня и завтра. Тысячные и стотысячные билеты и даже несколько пачек с милыми старыми сотенными. Около двух с половиной кило бумажных денег. Инфляция растет такими темпами, что государственный банк не успевает печатать денежные знаки. Новые банкноты в сто тысяч выпущены всего две недели назад, а теперь скоро выпустят бумажки в миллион. Когда мы будем считать на миллиарды?


– Если так пойдет дальше, то всего через несколько месяцев.


– Боже мой! – вздыхает Георг. – Где прекрасные спокойные дни 1922 года? Доллар поднялся в тот год с двухсот пятидесяти марок всего до десяти тысяч. Уже не говоря о 1921-м – тогда это были какие-то несчастные триста процентов" (с. 10).


"Купишь книжечку с десятью талонами – и каждый обед обходится немного дешевле. Эдуард ввел когда-то эти книжечки, чтобы поднять популярность своего ресторана. Но за последние недели инфляция перечеркнула все его расчеты; и если стоимость первого обеда по такой книжечке еще в какой-то мере соответствовала ценам, установленным на данный момент, то когда наступало время десятого, курс успевал уже резко упасть. Поэтому Эдуарду пришлось отказаться от системы абонементов: он слишком много при этом терял. Но тут мы поступили весьма предусмотрительно. Прослышав заблаговременно о его планах, мы полтора месяца тому назад всадили все деньги, полученные за один из памятников павшим воинам, в покупку этих обеденных книжечек "Валгаллы" оптом. А чтобы наш маневр не слишком бросился в глаза Эдуарду, использовали для покупки самых разных людей – гробовщика Вильке, кладбищенского сторожа Либермана, нашего скульптора Курта Баха, Вилли, несколько наших фронтовых товарищей, знакомых, связанных с нашей фирмой, и даже Лизу. Все они приобрели для нас в кассе "Валгаллы" обеденные книжечки. Когда Эдуард затем отменил абонементы, он рассчитывал, что все они будут использованы в течение десяти дней, ибо в каждой было по десяти талонов, а он полагал, что ни один здравомыслящий человек не будет покупать одновременно несколько абонементов. Однако у каждого из нас оказалось свыше тридцати абонементных книжечек. Когда прошло две недели после отмены абонементов и Эдуард увидел, что мы все еще расплачиваемся талонами, он забеспокоился; через месяц у него был небольшой приступ паники. В это время мы уже обедали за полцены; через полтора месяца – за стоимость десятка папирос. Изо дня в день появлялись мы в "Валгалле" и предъявляли наши талоны. Наконец, Эдуард спросил, сколько же у нас еще осталось. Мы ответили уклончиво. Он попытался наложить запрет на абонементы, но мы привели с собой юриста, пригласив его на венский шницель. За десертом юрист прочел Эдуарду целую лекцию о том, что такое контракты и обязательства, и заплатил нашими талонами" (с. 22-23).


"Инвалиды – самые тяжелые жертвы инфляции. Их пенсии настолько обесценены, что на них уже почти ничего нельзя купить. Время от времени правительство повышает пенсии – но с таким опозданием, что в тот день, когда их увеличивают, они оказываются снова почти обесцененными; доллар стал неистовствовать, он подскакивает ежедневно уже не на тысячи и десятки тысяч, а на сотни тысяч марок. Позавчера он стоил миллион двести тысяч, вчера – миллион четыреста. Ожидают, что завтра он дойдет до двух миллионов, а в конце месяца – до десяти. Рабочие получают теперь заработную плату два раза в день – утром и под вечер, – и каждый раз им дают получасовой перерыв, чтобы они успели сбегать в магазины и поскорее сделать покупки – ведь если они подождут до вечера, то потеряют столько, что их дети останутся полуголодными" (с. 254).


"Мы сидим в "Красной мельнице". Перед нами – бутылка шампанского. Она стоит два миллиона марок – столько, сколько получает за два месяца на себя и на семью безногий инвалид войны" (с. 255).


"– Хочешь увидеть одну штуку, которая волнует почти как картина Рембрандта? – спрашивает Георг.


– Ну что ж, валяй.


Он вынимает из своего носового платка какой-то предмет, и тот падает со звоном на стол. Я не сразу различаю, что это. Растроганные, смотрим мы на него. Это золотая монета в двадцать марок. В последний раз я видел такую монету еще до войны.


– Вот было времечко! – говорю я. – Царил мир, торжествовала безопасность, за оскорбление его величества еще сажали в кутузку, "Стального шлема" не существовало, наши матери носили корсеты и блузки с высоким воротом на китовом усе, проценты выплачивались аккуратно, марка была неприкосновенна, как сам господь бог, и четыре раза в год люди спокойненько стригли себе купоны государственных займов и им выдавали стоимость в золотой валюте. Дай же облобызать тебя, о блистающий символ дней минувших!


Я взвешиваю на ладони золотую монету. На ней изображен Вильгельм Второй, теперь он живет в Голландии, пилит дрова и отращивает себе эспаньолку. На монете у него еще торчат лихо подкрученные усы, которые тогда назывались "Цель достигнута". И цель действительно была достигнута.


– Откуда это у тебя? – спрашиваю я.


– От некоей вдовы, получившей в наследство целый ящик таких монет.


– Боже милостивый! Сколько же такая монета сейчас стоит?


– Четыре миллиарда бумажных марок. Можно купить себе домик. Или десяток роскошных женщин. Целую неделю кутить в "Красной мельнице". Восьмимесячная пенсия инвалида войны" (с. 303-304).


"Эдуарда чуть удар не хватил, когда он нас увидел. Доллар вскарабкался почти до биллиона, а у нас все еще имеется запас талонов, и он как будто неисчерпаем" (с. 371).


Почему люди соглашаются принимать смутные обещания не очень (скажем так) добропорядочной стороны? Неужели нельзя рассчитаться другим имуществом: драгоценными металлами или обещаниями, но более добропорядочного эмитента? Что этому препятствует? Что это за мотивы, которые побуждают людей принимать невыгодные предложения?


Вторая сила: подражание поверившим


Когда люди вольны поступать как угодно, они обычно подражают друг другу.


Э. Хоффер


Иванов может поступать данным образом лишь потому, что так поступают Петров и Сидоров, а Петров и Сидоров потому, что так поступает Иванов. Наивное, некритичное подражание может вызвать эффект цепной реакции, когда масса людей, подзаводя друг друга, бросается в авантюру. Думается, что кризисы перепроизводства в значительной мере порождаются эффектом некритичного подражания. Люди взаимовоодушевляют друг друга сомнительными предложениями, массово вкладывают средства в неэффективные проекты и, в конце концов, становятся жертвами завышенных ожиданий. Ожиданий, порожденных силой подражания.


Ценность неразменных бумажных денег также может удерживаться силой подражания: люди будут брать их в уплату по высокой цене, потому что все берут их в уплату по такой цене.


Случай, который лучше всего показывает силу подражания в сотворении высоких ценностей, когда люди, глядя друг на друга, массово вкладывают средства в сомнительные вещи, произошел в Голландии в XVII веке. В 30-х годах голландцы резко заинтересовались тюльпановыми луковицами. Сначала цены на них росли из-за того, что тюльпаны становились модным цветком. Стало хорошим тоном украшать свой сад или клумбу тюльпанами. Но многие голландцы стали покупать эти луковицы не столько потому, что они очень полюбили тюльпаны, сколько для того, чтобы с выгодой вложить деньги (инвестировать, как сейчас говорят). Скупка луковиц привела к тому, что цены на них становились все выше. А это сделало их еще привлекательнее для инвестиций. Чем активнее их покупали, тем быстрее они росли в цене. Возник эффект так называемой положительной обратной связи.


"Если ранее голландские садоводы обменивались или продавали дюжины невзрачных луковиц по приемлемой цене, то с 1634 года в ход событий вмешалась спекуляция. Чтобы придать ей профессиональный характер, луковицы стали продавать с помощью аптекарских весов на крупных аукционах, используя особые меры веса, так называемые "ассы". К тому времени биржа существовала уже полтора века, а акции – около трех десятилетий, так что приемы и трюки биржевой спекуляции были быстро освоены ловкими дельцами и в торговле тюльпанами.


Почти все население Голландии ринулось в водоворот спекуляции. Деревенские постоялые дворы мгновенно превратились в набитые тюльпанами биржи. Финансовые операции с тюльпанами по сравнению с абстрактными акциями или облигациями оказались для всех более доходчивы и понятны. Ведь каждый первый встречный мог купить луковицу и посадить в своем саду. Неудивительно, что интерес к торговле тюльпанами охватил самые широкие слои населения. В книжице под говорящим само за себя названием "Взлет и падение флоры", вышедшей в 1643 году, рассказывается, что тюльпаноманией были поражены ремесленники и моряки, крестьяне и разносчики торфа, слуги и служанки, мелочные торговки и трубочисты и, конечно, купцы и дворяне. Неудивительно, что курс тюльпанов быстро шел на повышение...


... Вскоре до тюльпанов добрались юристы, создавшие наспех правила и законы торговли цветами. Появились пронырливые адвокаты, толковавшие эти правила и законы. Целая армия таких специалистов и писцов занималась оформлением многочисленных сделок. При завершении крупных торговых контрактов устраивались пышные приемы с обилием яств. Продавец, как правило, мог радоваться по поводу значительного выигрыша, а покупатель надеялся на дальнейшее повышение цен и соответственно на хороший доход от инвестиций. Как это случается при всех крупных спекулятивных операциях, в Голландию наехали авантюристы из соседних стран, привлеченные слухами о сказочных доходах.


Между тем события продолжали стремительно развиваться. Появилось нечто вроде цветочного биржевого бюллетеня. Такие сорта тюльпанов, как "Адмирал ван Эйк", "Адмирал Лифкен" и "Семпер Аугустус" были признаны лучшими объектами для капиталовложений, правда, доступными лишь для богачей. В то же время простые люди довольствовались менее известными сортами, выменянными, скажем, на постоялом дворе. Вообще же как в благородных кварталах Амстердама, так и на заурядном постоялом дворе шла охота за прибылью, ибо цены на тюльпаны непрерывно поднимались. В конце концов при достаточной ловкости за одну луковицу можно было получить огромную сумму – 2500 гульденов. За эту цену по тем временам можно было купить два воза пшеницы, четыре воза сена, четырех откормленных быков, столько же откормленных свиней, дюжину взрослых овец, четыре бочки пива, две бочки сливочного масла, 500 килограммов сыра, кровать, костюм и серебряный кубок, что документально подтверждено в ходе тогдашней биржевой операции. Один голландский город в ту спекулятивную пору пустил в оборот тюльпаны общей стоимостью в 10 миллионов гульденов – в такую же сумму оценивалась на бирже вся движимость и недвижимость Ост-Индской компании – самой мощной колониальной монополии своего времени.


Голландия, казалось, сорвалась с цепи. Анекдот того времени повествует об одном боцмане, который в разгар тюльпанового бума был за какую-то услугу приглашен на обед к богатому купцу. Моряк, вернувшийся из дальних стран и не ведавший о спекуляциях тюльпановыми луковицами, вместе с селедкой и жбаном пива нечаянно откушал один особо дорогой экземпляр, незадолго до этого приобретенный хозяином на аукционе. Нам неизвестно, как купец реагировал на горькую потерю, но надо думать, что самым нелицеприятным образом. Благороднее всех поступили горожане Алькмара. Отцы города устроили в пользу сиротского дома распродажу на аукционе 120 луковиц, за которые слетевшиеся со всех сторон спекулянты заплатили ни много ни мало 90 тысяч гульденов.


Финансовая игра на тюльпанах все больше подчиняла остальные дела страны. Купцы за бесценок сбывали свои товары, чтобы на вырученные деньги купить луковицы тюльпанов. Там, где богатство кажется почти осязаемым, рождается возможность больших кредитов, чтобы пустить полученные деньги в спекулятивный оборот. Даже беднейшие из бедных объединялись в клубы для участия своими скромными средствами в покупке луковиц. Как и всегда в спекулятивную пору, оптимизм не знал границ. Каждый держался за свои тюльпаны с железной стойкостью в надежде вскоре получить за них немалое состояние. С другой стороны, никто не задавался вопросом, что он станет делать с луковицей, если не сможет получить за нее заветные две-три тысячи гульденов.


И вдруг так же неожиданно, как пришла спекулятивная лихорадка, последовал ее крах. Он вроде бы начался с того, что некоторые недоверчивые купцы стали делать попытки превратить свои тюльпаны в золото. Один из продавцов получил на аукционе "только" 1000 вместо 1250 гульденов, на которые рассчитывал. С быстротой верхового огня при лесных пожарах эта новость облетела страну. Многие владельцы тюльпанов ринулись их продавать, но тут же выяснилось, что сделки не проходят так гладко, как раньше. Предложение резко превысило спрос. Беспокойство быстро проникло в гостиные дворы, преобразованные в тюльпановые биржи. Тем, кто спекулировал в кредит, пришлось особенно скверно. В то время как цены на их луковицы постоянно падали, они должны были платить и долг, и проценты.


Неудивительно, что среди загнанных в угол спекулянтов немедленно разразилась паника. Вскоре оказалось, что никто не желает покупать те тюльпаны, за которые покупатели еще вчера были готовы расстаться с домом и двором. Можно представить себе шум и гвалт в постоялых дворах, где по-прежнему восседали тюльпановые нотариусы и писцы с их аптекарскими весами, на которых грамм в грамм определялся вес луковиц. Появилась возможность купить целый воз их, не тратя на это особо крупной суммы. Профессиональные торговцы организовывали большие рекламные собрания, на которых пункт за пунктом доказывали, какой высокой ценностью обладают тюльпаны. Слушатели вроде бы заинтересованно внимали увещеваниям, но это не помогало больше оправиться ценам. Тюльпаны вновь стали тем, чем они были, – обычными садовыми цветами." (Мартин П. Н. "Борьба за "быстрые" деньги"// Наука и жизнь. 1990. № 4. С. 80-82.).


Сила подражания в раздувании и удержании высокой ценности способна творить чудеса. Но ее эффект недолговечен. Этой силой нельзя объяснить долговременное существование неразменных на золото бумажных денег.


Третья сила: принуждение обещающего


Сталин в беседе с Рузвельтом и Черчиллем об искусстве управления людьми сказал, что у него даже кошка будет есть горчицу. Рузвельт и Черчилль засомневались. Сталин берет кошку, задирает ей хвост и обильно мажет под хвостом горчицей. Кошка истошно орет и начинает вылизывать у себя под хвостом. Сталин комментирует: "Обратите внимание: добровольно и с песней".


Анекдот


Только хорошо организованным принуждением можно объяснить длительное существование современных неразменных бумажных денег. Причем государство не прямо принуждает брать граждан свои бумажные неразменные деньги. Оно просто ставит их в такие условия, когда граждане сами хватают эти деньги.


Мы уже говорили об одной из форм государственного принуждения: о государственной монополии на эмиссию банкнот, то есть о запрете на эмиссию частных публичных обещаний, обладающих высокой ликвидностью. А что будет, если кто-нибудь попытается эмитировать свои обещания и эти обещания будут хорошо приниматься в уплату, то есть станут деньгами? В принципе за подобную деятельность в современной России могут привлечь к уголовной ответственности по статье 172 Уголовного кодекса "Незаконная банковская деятельность". По этой статье "за нанесение ущерба государству" можно получить до семи лет лишения свободы с конфискацией имущества.


Государственная монополия на эмиссию ликвидных публичных обещаний – не единственная форма государственного принуждения, повышающего ценность государственных неразменных денег.


Государство может ограничить своим гражданам обмен с участием других видов ликвидного имущества: иностранной валюты, драгоценных металлов, чтобы у людей не было искушения расплачиваться этим имуществом, а не государственными деньгами. В СССР за нарушение этого ограничения могли расстрелять (и расстреливали). В современной России (статья 191 Уголовного кодекса "Незаконный оборот драгоценных металлов, природных драгоценных камней и жемчуга") могут лишить свободы на срок до десяти лет.


Государство может увеличить налоги и ответственность за их неуплату. Налоги, взимаемые государственными деньгами. В России за уклонение от уплаты налогов можно лишиться свободы на срок до пяти лет (статьи 198 и 199 Уголовного кодекса). Принуждение граждан платить государству его же обещаниями, пусть даже смутными, увеличивает ценность последних, то есть увеличивает ценность государственных неразменных денег.


Государство может обязать частные банки, чтобы они обещали своим клиентам (открывая им счета) только государственные деньги. Это также поднимет спрос на государственные деньги и их ценность.


Итак, у государства есть две возможности для удержания высокой и стабильной ценности своих публичных обещаний: быть добропорядочным или организовать принуждение. Современные государства явно нажимают на вторую возможность.

Живучесть бартера


Японский предприниматель в приемной советского руководителя. Из кабинета доносится очень громкий крик.

– Кто там кричит? – беспокоится японец.

– Да это директор с Москвой разговаривает, – объясняет секретарша.

– А почему не по телефону? – удивляется японец.


Анекдот


Деньги сделали обмены настолько удобнее, что, казалось бы, все они должны заключаться в форме купли-продажи. Обмен же без участия денег, бартер, наоборот, должен стать экзотикой.


Но бартер не умер. Более того, в современной России он стал обычным делом. Им рассчитываются между собой предприятия, им платят налоги, им государство расплачивается со своими кредиторами. И это несмотря на весь анахронизм и неудобство бартера. В чем дело?


Мы видим две причины живучести бартера.


Первая причина – в столь мешающем государственном контроле за ликвидными товарами, деньгами, что люди предпочитают торговать по старинке, без денег, как Камерон в Африке.


Вторая причина – в необязательности, которую плодит государство и которую оно пытается замаскировать. На этот раз – бартером.


Рассмотрим эти причины поподробнее.


Государственные помехи обмену на деньги


... "да" и "нет" не говорить,

черное с белым не носить.

Вы поедете на бал?


Считалочка из детской игры


Нельзя рассчитываться традиционными деньгами: золотом или серебром. За такой расчет как продавец, так и покупатель, согласно статье 191 Уголовного кодекса Российской Федерации, могут лишиться свободы на срок до десяти лет с конфискацией имущества.1


Нельзя расплачиваться обещаниями других государств или, как у нас принято говорить, иностранной валютой: долларами, фунтами, марками, франками... Ибо, согласно Закону о Центральном банке Российской Федерации (Банке России), только рубли являются законным средством платежа на территории России.


Уголовно наказуем, как мы уже знаем, выпуск и расчет частными банкнотами.


Государство всячески препятствует хождению таких денег, как драгоценные металлы, частные обещания и обещания иностранных государств для того, чтобы поднять цену своих обещаний. В российском случае – рублей. Но даже на обращение рублей наложены некоторые запреты. Более того, рубли – это самое незащищенное от государственного произвола имущество.


Государственное нормирование обращения и хранения рублей. Например, нельзя платить или принимать к оплате сумму свыше двух миллионов рублей наличными (бумажными) деньгами. К нарушителю, согласно Указу Президента от 23 мая 1994 года за № 1006, применяется штраф в 2-кратном размере суммы произведенного платежа. Правда, штрафу подлежат лишь так называемые юридические лица. На граждан санкции не распространяются.


Нельзя, согласно этому же Указу, держать в кассе предприятия слишком большую сумму наличных рублей. Сумму сверх установленного лимита.


Оперативность изъятия денег государством. Российское государство оперативно, без сложных судебных процедур может отобрать деньги у предприятия, нарушившего налоговое законодательство. А поскольку это законодательство очень сложное, запутанное и противоречивое, то почти любого можно объявить нарушителем и предъявить ему счет невыплаченных налогов и счет штрафов за уклонение от налогов. Если гражданин не соглашается платить по этим счетам, то его можно заставить платить только через суд. Что касается предприятия, то согласия его руководителей никто не спрашивает. Налоговая инспекция просто отбирает деньги предприятия, если они у него есть. Можно жаловаться в вышестоящие налоговые службы, можно обращаться в суд и можно даже вернуть свои деньги. Но на все это уйдут месяцы и даже годы.


Обмен на деньги преобладает, когда возникает традиция делать запасы ликвидных средств, традиция, которая приносит успех тем, кто ей следует. Бесцеремонно покушаясь на ликвидные средства, государство разрушает эту традицию. Вот почему удобная, но ставшая опасной купля-продажа частично заменяется неудобным, но менее опасным бартером.


Есть легенда, объясняющая любовь украинцев к салу. Говорят, что в стародавние времена они подвергались набегам мусульман, которые грабили древних украинцев, уводя их скот. Но свиней мусульмане не брали. Не положено мусульманам есть свинину. Похоже, что российские предприниматели полюбили бартер, потому что государственные люди в современной России предпочитают отбирать деньги. У них еще нет опыта в отбирании других видов имущества.


Бесцеремонность государства по отношению к ликвидным средствам – к деньгам – лишь одна из причин популярности бартера. Вторая причина – необязательность государства.