Е. Н., Репина Н. А., 1997 деньги фиаско экономических объяснений Второе издание
| Вид материала | Документы |
- Головин Е. Сентиментальное бешенство рок-н-ролла. (Второе издание, исправленное и дополненное), 1970.65kb.
- Открытое общество и его враги. Том I. Чары Платона, 8727.87kb.
- Всероссийский заочный финансово-экономический институт, 32.83kb.
- Всероссийский заочный финансово-экономический институт, 46.75kb.
- Вопросы для подготовки к экзамену (зачету) по дисциплине, 45.47kb.
- В. П. Грузинов, В. Д. Грибов экономика предприятия издание второе, дополненное, 2824.54kb.
- Oxford University Press Inc, Нью Йорк: в 1982 году первое издание, в 1989 году второе, 5204.22kb.
- Спрос на деньги, 427.17kb.
- С. Б. Борисов Человек. Текст Культура Социогуманитарные исследования Издание второе,, 7455.38kb.
- Кравцовa Г. И. Деньги, кредит, банки, 6679.79kb.
Необязательность, порождаемая государством
Если деньги, имеющие одинаковую нарицательную ценность, различаются качеством, то худшие деньги будут вытеснять из обращения лучшие.
Закон Грешама-Орезма-Коперника
Бартер позволяет нерентабельным предприятиям и государству делать вид, что они рассчитываются по своим долгам. Делается это так: нерентабельные предприятия (а это, как правило, бывшие советские крупные предприятия), ссылаясь на отсутствие денег, предлагают своим кредиторам, включая государство, принять оплату натурой, то есть своей продукцией. При этом, ссылаясь на высокую себестоимость, они предлагают продукцию по гораздо более высокой цене, чем та, по которой эту продукцию можно свободно продать. И ее берут, полагая, что с паршивой овцы хоть шерсти клок. Берут, с потерями, поставщики. Берет государство. Причем взимание натурой по повышенной цене улучшает картину собираемости налогов. Затем продукцией по повышенной цене государство рассчитывается со своими кредиторами. И кредиторы берут, надеясь, опять-таки, хоть на шерсти клок. А государству такой расчет натурой позволяет преуменьшить степень своей необязательности. Получается, что государство вместо того, чтобы бороться с необязательностью, провоцирует и маскирует ее. Если в 1992 и в 1993 годах невыполнение обещаний маскировалось инфляцией, то сегодня оно маскируется бартером.
Огосударствление денег и прочие государственные помехи обмену приводят к тому, что люди вынуждены возвращаться к его допотопным формам, к бартеру. Самое забавное, что экономическая теория считает государственные помехи обмену очень важным и нужным делом.
Ч А С Т Ь 3.
ДЕНЬГИ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Науки делятся на естественные и противоестественные.
Поговорка физиков
Мы выяснили, что современные деньги – это обещания. Но известнейшие экономисты высказываются так, как будто современные деньги – это условность, введенная государственными декретами.
"Деньги – это искусственная социальная условность. Если по той или иной причине какая-либо вещь начинает применяться в качестве денег, то все – и трезвенники, и вегетарианцы, и люди, не верящие в ее внутреннюю полезность, – начинают ценить ее. Пока за данную субстанцию можно покупать и продавать вещи, люди соглашаются продавать и покупать с ее помощью. Это парадокс: деньги признают, потому что они признаны!
Бумажные деньги получили широкое распространение потому, что они обладают многими удобствами как средство обмена. Деньги нетрудно носить и хранить. Приписав больше или меньше нулей к нарицательной ценности банкноты, можно в этом легком, удобном для передвижения средстве обмена воплотить большую или меньшую ценность... Тщательная гравировка делает ценность денег легко различимой и предохраняет их от подлога и подделки. То обстоятельство, что частные лица не могут по своему желанию создавать деньги в неограниченном количестве, сохраняет их редкость, то есть делает экономическим, а не свободным товаром.
Современные деньги при таком ограничении их предложения имеют ценность – на них можно покупать вещи независимо от какого бы то ни было золота, серебра или государственного покрытия" (Самуэльсон П. Экономика. С. 69).
"В отличие от других экономических благ деньги приобретают ценность в силу социальной условности; мы наделяем их косвенной ценностью не за их непосредственную полезность, а из-за того, что можем покупать на них товары" (Там же, с. 72).
"В настоящее время все американские деньги, по существу, представляют собой неразменные бумажные деньги. Они являются деньгами потому, что государство декретировало их как деньги, и потому, что мы все приняли их" (Там же, с. 311).
Подобное объяснение денег в экономических учебниках является общепринятым. Его иллюзорность обнаруживается не сразу. Авторам данной книги понадобилось лет пятнадцать (после окончания вуза), чтобы разобраться в основных изъянах традиционного экономического подхода к общественным процессам.
Один из авторов учился на физическом факультете Новосибирского государственного университета. Это была вторая половина 60-х годов. Физики были в большом почете. Конкурсы на физические факультеты вузов – огромными. Советская физическая школа – одной из лучших в мире.
Так случилось, что после двух курсов физического я оказался студентом второго курса экономического факультета того же университета. Я догадывался, что физики и экономисты это разные типы людей, но не ожидал, что настолько.
Первое изумление: преподаватель на экзамене по политической экономии потребовал от меня конспект "Капитала" – главного труда Маркса. Без этого конспекта он отказывался принимать у меня экзамен. Это было странно. Я честно прочитал весь первый том "Капитала" и выборочно – второй и третий. Я готов был обсудить прочитанное на экзамене, но преподавателю нужен был зачем-то конспект. Это было тем более странно, что на физическом факультете никогда не требовали делать конспекты трудов корифеев, тем более, корифеев прошлого. Считалось, что для понимания сути лучше слушать лекции и читать труды современников. Корифеи прошлого, конечно, уважаемые люди, но ведь наука не стоит на месте, и поэтому их взгляды требуют, по меньшей мере, корректировки. "Капитал" же, несмотря на свою древность, выдавался за непревзойденную вершину экономической мысли. Студентам предлагалось изучать его даже прежде современных учебников, так как учебники могут исказить, упростить, вульгаризировать недосягаемый идеал – объяснение мироустройства самим Марксом.
По отношению к Марксу советские экономисты вели себя не как ученые (ученые всегда оставляют своим корифеям право на ошибку), а как вечные ученики, как приверженцы религиозного учения. Ссылка на Учителя считалась у них лучшим доказательством своей правоты и неправоты оппонента. Ведь Учитель всегда прав, и богохульство, страшный грех, верх неприличия сомневаться в этом.
Однако религиозные черты в поведении советских марксистов, не были для меня достаточным основанием для того, чтобы усомнился в научной добросовестности самого Маркса.
Несколько лет ушло, на то, чтобы понять такого непростого и многотомного Маркса, да еще в компании с Энгельсом.
Второй раз я был экономически изумлен, когда понял марксову трудовую теорию ценности (трудовую теорию стоимости, как перевели ее название русские марксисты), теорию, на которой построена вся марксистская политическая экономия. Маркс без доказательства, как самоочевидный факт, как аксиому, провозглашает: ценность товара определяется количеством труда, идущего на изготовление этого товара, труда, кристаллизованного, овеществленного в этом товаре. Но такое утверждение, мягко говоря, неочевидно. Теория, базирующаяся на таком постулате, описывает фантастический мир, в котором ценность товара зависит от количества "впрыснутого", "закаченного" в него труда. Это забавный мир, но он далек от реальности, в которой люди ценят товары, не считаясь с количеством затраченного на них труда.
В фантазиях Маркса бесплодный (по определению) Капитал эксплуатирует творящий ценности Труд. Маркс возмущается неблаговидной деятельностью паразита Капитала. Он с пафосом призывает к его низвержению и к установлению господства Труда. Причем, Маркс не видит границы между фантазией и реальностью. Его антикапиталистический пафос выплескивается в реальный мир. Это тем более забавно, что в третьем томе "Капитала" Маркс берется объяснять, почему его утверждение о трудовой природе ценности при реальном капитализме несколько не "работает". И это то самое утверждение, из-за которого Капитал выглядит таким бессовестным эксплуататором, присваивающим то, что создано исключительно Трудом! И это то самое утверждение, из-за которого Труд подстрекался к тому, чтобы стать могильщиком Капитала! И это то самое утверждение, из-за которого был взбаламучен весь мир!
Ну, да ладно, думал я. Марксизм – это не вся экономическая наука. Западная экономика наверняка свободна от столь грубых просчетов. Но вот рухнула советская власть. Перестали действовать многие информационные фильтры. Появилась множество изданий, в которых излагались взгляды западных экономистов. И тут случился третий шок. Оказалось, что и на Западе основная масса ученых экономистов увлечена проблемами эффективного выбора там, где неуместно выбирать, и проблемами рационального хозяйствования там, где неуместно хозяйничать.
Г л а в а 1.
НЕУМЕСТНОСТЬ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ТЕОРИЙ
Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте. Напротив того: упражнение лучшего танцмейстера в химии неуместны; советы опытного астронома в танцах глупы.
Козьма Прутков
Начнем с определений предмета науки экономики. Причем, с определений, данных ее современными корифеями. Вот высказывание нобелевского лауреата по экономике Пола Самуэльсона:
"Экономическая теория есть наука о том, какие из редких производительных ресурсов люди и общество с течением времени, с помощью денег или без их участия, избирают для производства различных товаров и распределения их в целях потребления в настоящем и будущем между различными людьми и группами общества" (П. Самуэльсон. Экономика. С. 25).
Мало изящное, скажем так, определение. Но поскольку корифей выделил курсивом слова "редкий" и "избирают", то можно догадываться, что речь идет о проблеме выбора в условиях ограниченности, дефицитности, редкости ресурсов или возможностей. Выбор, по всей видимости, может быть хорошим, эффективным, рациональным, а может быть и не очень. Экономика, по всей вероятности, призвана помочь сделать эффективный выбор. Мысль об эффективности подхватывает другой нобелевский лауреат по экономике Морис Алле:
"Основная цель экономической деятельности – удовлетворение практически безграничных потребностей людей с помощью имеющихся у них ограниченных ресурсов – труда, природных богатств, технического оснащения, учитывая при этом и ограниченность их технических знаний. Тем самым экономическая наука предстает как наука об эффективности ..." (М. Алле. Экономика как наука. С. 27).
Забавный переход от цели экономической деятельности к предмету экономической науки, но привыкайте: неряшливая многословность – характерная черта большинства высказываний на экономические темы.
Вот цитата из учебника, изданного 200 тысячным тиражом:
"... мы можем определить экономику как общественную науку, которая описывает и анализирует выбор общества при ограниченных ресурсах для удовлетворения потребностей" (Прикладная экономика. С. 10).
А вот цитата из словаря, изданного 50-ти тысячным тиражом. Экономическая теория, согласно словарю, это
"наука, изучающая то, как люди осуществляют выбор среди ограниченных ресурсов, которые могут ими альтернативно использоваться для производства различных товаров и услуг и распределяться затем для потребления в настоящем и будущем" (Экономикс: Англо-русский словарь-справочник. С.12).
Дальнейшее цитирование современных экономистов на тему о том, что собой представляет экономика, мало что добавит. Современные экономисты единодушны в том, что их профессиональная задача – эффективный выбор в условиях нехватки ресурсов, эффективное использование дефицитных ресурсов, эффективное хозяйствование. Благородная задача. И название науки совпадает с этой задачей. Ведь экономика в переводе с греческого означает домоводство, домострой или, другими словами, искусство ведения дома, хозяйства. А любой хозяин или нанятый хозяином управляющий испытывает ограниченность, нехватку средств, и ему бы очень могли пригодиться наработанные экономистами правила эффективного использования ограниченных ресурсов, правила выбора оптимального варианта хозяйствования.
Однако, удивительная вещь. Очень авторитетные ученые, называющие себя экономистами, прямо заявляют, что советы по рациональному ведению домашнего хозяйства или по максимизации прибыли коммерческого предприятия – это не их дело.
"Экономическая теория не является экономикой домоводства. Чтобы обучиться искусству выпечки тортов и ведению домашнего счетоводства, нужно обратиться в другое место.
Экономическая наука не является наукой об управлении предприятиями. Она не раскроет вам секретов успеха – как заработать миллион долларов, подготовить годовой финансовый отчет, разработать наилучшую рекламную стратегию или предвосхитить курс акций на бирже" (П. Самуэльсон. Там же. С.26).
Сторонясь помогать конкретным хозяевам в эффективном использовании их ограниченных средств, экономисты готовы решать эти проблемы для страны, региона, отрасли. И это странно. Ведь ни страна, ни территория, ни отрасль не являются хозяйством. Их ресурсы, если там не тоталитарное государство, принадлежат разным людям. И эти люди могут не согласиться с оптимальным выбором ученого экономиста по использованию их ресурсов.
Прежде чем оптимально выбирать и эффективно использовать дефицитные ресурсы, уместно было бы поинтересоваться, чьи ресурсы выбираются и оптимально используются. Однако вопрос "ЧЬЕ?" не является для экономистов существенным. Существенными для них, судя по современным экономическим учебникам, начиная с Самуэльсона, являются вопросы: ЧТО? КАК? КТО? ДЛЯ КОГО? То есть: ЧТО производить? КАК производить? КТО это будет производить? и ДЛЯ КОГО?
Таким образом, проблемы собственности, проблемы согласования человеческих интересов, проблемы человеческого общения не являются для современных экономистов главными. Более того, институт собственности, необходимость учета интересов хозяина ресурсов может мешать им в поиске оптимальных вариантов. Поэтому экономические рецепты – это часто рецепты принудительного исправления имущественных границ, рецепты вмешательства в частную жизнь, рецепты ограничения добровольных взаимодействий между людьми, рецепты насилия. Прерогатива государства на эмиссию банкнот, то есть запрет на частную эмиссию ликвидных публичных обещаний – одно из таких ограничений.
Наиболее проницательные и добросовестные экономисты, понимая неуместность распределения чужих ресурсов, переносят центр своего внимания с проблем эффективного хозяйствования на проблемы эффективного взаимодействия, на проблемы общения различных хозяев, на проблемы их безопасной координации. Согласитесь, что проблема эффективного, хозяйского использования дефицитных возможностей и проблема взаимодействия хозяев по поводу прав на эти возможностей – это разные проблемы.
Как только экономисты от проблем хозяйствования переходят к проблемам взаимодействия хозяев, они перестают, строго говоря, быть экономистами. Можно, конечно, подходить и не строго, можно расширить предмет экономической науки, включив в него проблемы прав на дефицитные возможности, проблемы имущественных границ, проблемы собственности. Однако слово "экономика" (домоводство) постоянно сбивало и будет сбивать даже самых проницательных исследователей на решение хозяйственных задач вместо того, чтобы решать задачи уточнения и защиты имущественных границ.
Мы уже неоднократно предлагали и еще раз повторяем предложение: назвать науку об изучении имущественных границ терминомикой или чуроведением (terminus по-латыни – межа, граница, так же называли древние римляне своего бога границ; Чур – славянское божество межей и границ). Новое название станет еще одним уровнем защиты мирных людей от инициатив по принудительному использованию принадлежащих им ресурсов.
Неуместность экономических рецептов, более того, их вред для частной жизни и свободы добровольных взаимоотношений между людьми хорошо замаскирована. Но нельзя сказать, что государственные чиновники вредят, а ученые экономисты маскируют этот вред, участвуя в некоем заговоре против всех остальных людей. Нет, чиновники и экономисты лишь подражают действиям и словам других, авторитетных для них людей. За эти действия и слова они получают вознаграждение. На эти действия и слова они тратят большую часть своей жизни. Как и все люди, они нуждаются в оправдании своей жизни. Экономическая теория дает оправдание в творимом ими вмешательстве в частную жизнь других людей. Поэтому подавляющее большинство участников и апологетов такого вмешательства с уважением относится к экономической теории, не вникая в ее тонкости, упорно не замечая всей ее нелогичности. Ведь сомнение в уместности, например, "регулирования рынка" или "придания реформам социальной направленности" может вызвать у совестливых регулировщиков чувство депрессии от бессмысленности и даже вредности для регулируемых и социально защищаемых той деятельности, которую они всегда считали высоко полезной.
Мы сочувствуем таким регулировщикам, но ведь нужно посочувствовать и регулируемым, которые не желают, чтобы их регулировали. Поэтому, как ни горька правда, мы вынуждены констатировать, что современная экономическая теория это источник хорошо замаскированных, а потому – массовых и опасных, заблуждений.
Современная экономическая наука создала два способа защиты от критики.
Первый способ – это употребление особого языка. Он мало пригоден для объяснения, доказательства. Но на нем хорошо создавать видимость объяснения. На нем хорошо имитировать доказательство. Экономисты настолько преуспели в этой имитации, что сами свято поверили в осмысленность своих высказываний.
Второй способ – это постоянные намеки на существование исполинских персонажей типа Народа или Общества. Их интересами экономисты оправдывают свои рецепты по распоряжению чужим имуществом.
Сначала прислушаемся к маскировочному языку.
Г л а в а 2. СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ФЕНЯ
"Сколько тонн клевера от каждой курицы-несушки будет засыпано в инкубаторы после обмолота зяби?"
Попугай Кеша из мультфильма "Возвращение блудного попугая"
"Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спины и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, из коих и возникает синекдоха отвечания..."
А. и Б. Стругацкие. "Сказка о тройке"
Многие знания мы получаем в виде высказываний других людей. Но эти высказывания могут быть ложными по причине наивности или лукавства высказывающихся. А ложные знания хуже незнания, как говорил Будда. К счастью, есть несложные лингвистические признаки, которые ставят под сомнение ум или искренность высказывающегося. Вот эти признаки:
1. Употребление плеоназмов.
2. Недержание основания при классификации.
3. Недержание смысла слова.
4. Буквальное понимание тропов.
5. Одушевление коллективов.
Рассмотрим их по порядку.
Употребление плеоназмов
Бабуля в поликлинике:
– Где здесь говно на анализ кала принимают?
Анекдот
Плеоназмы – это словесные излишества, повторы. Иногда они уместны. Например, в поэзии. Хороши они в анекдотах. Но в науке их нужно всячески избегать. Самые распространенные плеоназмы – тавтологии.
Примеры тавтологий: "самый оптимальный" (оптимальный – это уже самый), "своя автобиография" (автобиография – это описание своей жизни), "прейскурант цен" (прейскурант – это перечень цен), "кредит доверия" (кредит – это доверие), "реальная действительность" (как будто может существовать нереальная действительность или реальная недействительность), "целостная система" (система – это и есть целое), коммерческая торговля (коммерция – это и есть торговля).
Тавтология может быть признаком плохого понимания предмета или поспешности в суждении.
Один давний и хороший знакомый, в прошлом физик, а ныне коммерсант, как-то оговорился "радиационное излучение", а потом долго плевался и причитал о своей дисквалификации, так как радиация (от латинского radio – излучаю) это и есть излучение.
Тавтология может быть попыткой умничать, говорить длинно и "учено". "Утоплый труп мертвого человека" в устах унтера Пришибеева тому пример.
Тавтология может быть признаком робости высказывающегося, не смеющего спорить и повторяющего тавтологии за авторитетом.
Общественные науки, в рамках которых объясняется феномен денег, нашпигованы тавтологиями. И ничего. Никто не плюется. Наоборот, авторитеты с удовольствием плодят тавтологии, а эпигоны без тени юмора их повторяют.
Тавтологией является выражение "частная собственность", когда им обозначают порядок, который коммунисты мечтают ликвидировать. Ведь оба слова в этом выражении указывают на обособление, отделение, размежевание, разграничение.
Социологи могут запросто говорить о социальной структуре общества, хотя социальный – это и есть общественный.
Политологи – о государственной политике, хотя политика – это и есть государственные дела.
Экономисты – об экономике домоводства, хотя экономика переводится с греческого как домоводство, домострой.
Тавтологии встречаются даже в законах – документах, нормирующих поведение человека, объясняющих, что ему можно, а что – нельзя.
В Конституции РФ (ст. 1) записано, что Россия есть демократическое государство с республиканской формой правления. А ведь "демос" в "демократии" и "публика" в "республике" означают одно и то же – народ. Только первое слово взято из греческого языка, а второе – из латыни.
В Гражданский кодекс РФ (ст. 141) вкрались валютные ценности, хотя валюта – это и есть ценность.
А вот как звучит Федеральный закон РФ: "О порядке установления долговой стоимости целевого долгового обязательства Российской Федерации". Долговое обязательство – тавтология. Ведь долг – это всегда обязательство так же, как и обязательство – это всегда долг.
Прейскурант цен – явная тавтология. Но она уже заняла свое место в российском законотворчестве. Смотри Федеральный закон РФ "О драгоценных металлах и драгоценных камнях" (ст. 10).
Бухгалтеров в официальных документах приучают говорить о дебиторской задолженности. Но ведь дебитор – это должник и, говоря о должниковой задолженности, остаешься в недоумении: кто кому должен? Оказывается, что этим словосочетанием хотят сказать: мне (нам) должны. Не проще ли так и сказать?
Это коротенькие и очень распространенные тавтологии. Но бывают длинные, авторские. Одну из них, принадлежащую лауреату Нобелевской премии по экономике Василию Леонтьеву, позвольте привести:
"Под понятием "программирование национальной экономики" я имею в виду весь комплекс политических, законодательных и административных мер, нацеленных на точное формулирование и практическую реализацию всеобъемлющей национальной программы экономического развития" (Леонтьев В. Экономические эссе. С.394).
Оказывается, что программирование национальной экономики – это воплощение национальных экономических программ.
Таким образом, язык общественных наук поражен неоправданными плеоназмами. Последние проникли даже в тексты важнейших государственных документов, которые составляются с особой тщательностью. Что уж тут говорить о прочих текстах, связанных с деньгами и расчетами. Речь идет о депозитном вкладе (депозит – это и есть вклад), расчетном счете (лучше было бы сказать о вкладе для расчетов, расчетном вкладе или текущем счете), о выплате заработной платы, о заверенной доверенности.
Тавтологии могут создавать иллюзии существования того, что существовать не может. Поясняем.
Если есть выплаченная заработная плата, то возникает ощущение, что может быть и невыплаченная плата. Миллионы людей работают за иллюзорную невыплаченную заработную плату. До них долго не доходит, что плата – она или есть, или ее нет, что невыплаченной платы не бывает.
Если есть долговое обязательство, то возникает ощущение, что может быть и недолговое обязательство, то есть обязательство, по которому никто никому ничего не должен. Или, наоборот, – должен, но не обязан.
Если есть частная собственность (порядок, который не нравился Марксу и который они с Энгельсом собирались уничтожить), то возникает иллюзия, что может существовать нечастная собственность, которая придет на смену частной. Но если собственность – это институт границ, отделяющих мое от чужого, то собственность либо есть, либо ее нет. Институт общественной, необособленной собственности – фантом, ради которого было пролито столько крови.
Забавно, что там, где говорят о народной демократии или народной республике – мало республики и демократии. А народно-демократические республики представляют собой тоталитарные режимы. Там, где говорят о коммерческой торговле – нет свободы торговли. Там, где говорят о выплаченной заработной плате – трудно получить заработанное. Там, где говорят о долговых обязательствах – часто не возвращают долги и не выполняют свои обязательства. Там, где говорят о частной собственности – нет должного уважения к имущественным границам и частной жизни.