К вопросу о разработке национальной доктрины образования Российской Федерации 3

Вид материалаДокументы

Содержание


Проблемы реформирования
Грачев В.А.
Совет и взаимодействие (проблемы национальной школы в современной России на примере Удмуртской Республики) 29
Селезнева Н.А.
К вопросу о разработке национальной доктрины образования российской федерации
Поиски “национальной идеи” и российская национальная доктрина образования
Совет и взаимодействие
Обучение на удмуртском языке с 1 по 10 класс
Школы с изучением языков
552 удмуртские школы
Реальная политика в области образования и содержание предстоящих преобразований
Объективно-историческая обусловленность необходимости коренных преобразований.
Мировые глобальные процессы и Россия
Второй подход
Главная задача, провозглашаемая доктриной, и сроки ее реализации
Первый этап
Второй этап
Третий этап
Кризис образовательной системы России, смысл и содержание предстоящих преобразований
Цели и стратегия государства в сфере образования
...
Полное содержание
Подобный материал:
  1   2   3   4   5   6



СОВЕТ ФЕДЕРАЦИИ

ФЕДЕРАЛЬНОГО СОБРАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ


КОМИТЕТ ПО НАУКЕ, КУЛЬТУРЕ, ОБРАЗОВАНИЮ, ЗДРАВООХРАНЕНИЮ И ЭКОЛОГИИ


ИНФОРМАЦИОННО-АНАЛИТИЧЕСКОЕ УПРАВЛЕНИЕ АППАРАТА СОВЕТА ФЕДЕРАЦИИ





АНАЛИТИЧЕСКИЙ ВЕСТНИК


серия: Основные проблемы социального развития России раздел: Интеллектуальный и духовный потенциал нации


РОССИЙСКОЕ ОБРАЗОВАНИЕ:

ПРОБЛЕМЫ РЕФОРМИРОВАНИЯ


Выпуск II


12 (79)


июнь


МОСКВА

1998


С О Д Е Р Ж А Н И Е
  1. Сударенков В.В., председатель Комитета Совета Федерации по науке, культуре, образованию, здравоохранению и экологии, Грачев В.А., руководитель аппарата Комитета, чл.-корр. РАН, Буслов Е.В., советник аппарата Комитета. К вопросу о разработке национальной доктрины образования Российской Федерации 3


  2. Смолин О.Н., заместитель председателя Комитета Государственной Думы по образованию и науке. Поиски «национальной идеи» и российская национальная доктрина образования 12


  3. Вершинин П.Н., Председатель Правительства Удмуртской Республики, член Совета Федерации. Совет и взаимодействие (проблемы национальной школы в современной России на примере Удмуртской Республики) 29


  4. Соколов В.С., академик РАО. Реальная политика в области образования и содержание предстоящих преобразований 40


  5. Шукшунов В.Е., президент Международной академии высшего профессионального образования. Цели и стратегия государства в сфере образования 58


  6. Громыко Ю.В., директор центра региональной политики развития образования РАО. О различных точках зрения на процессы развития образования 64


  7. Субетто А.И., вице-президент Петровской академии, Селезнева Н.А., директор Исследовательского центра проблем качества подготовки специалистов, Майборода Л.А., заместитель директора Исследовательского центра Кудрявцев Ю.А., президент Петровской академии. Долгосрочная образовательная политика как ядро внутренней политики российского государства 75
    Приложения



Постановление Совета Федерации N 167-СФ от 22 апреля 1998 года “О выплате заработной платы работникам образовательных учреждений и об оплате их ежегодных отпусков” 89

Обращение Совета Федерации N 168-СФ от 22 апреля 1998 года к Президенту Российской Федерации Б.Н.Ельцину в связи с обострением ситуации в системе высшего профессионального образования 91

О состоянии и перспективах развития системы высшего профессионального образования (выдержки из стенограммы 33-го заседания Совета Федерации от 20.05.98) 93

Постановление Совета Федерации N 214-СФ от 20 мая 1998 года “О состоянии и перспективах развития системы высшего профессионального образования” 104


К ВОПРОСУ О РАЗРАБОТКЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ ДОКТРИНЫ ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ


Сударенков В.В., Грачев В.А., Буслов Е.В.1


В последние годы в педагогической общественности все чаще в порядке постановочной проблемы обсуждается вопрос о Национальной доктрине образования Российской Федерации (далее - доктрина). Россия не имела опыта создания подобного государственного документа в области образования. Однако складывающаяся ситуация свидетельствовала о назревшей необходимости коллегиального обсуждения проблемы разработки доктрины. К этому нас подталкивал и накопившейся опыт законотворческой работы в области образовательного права. Сама логика формирования образовательного законодательства говорила о необходимости первичной разработки и законодательного установления доктрины - стратегического государственного документа, в котором концентрировано были бы зафиксированы роль и место образования в обществе, основные цели, задачи и принципы функционирования образования, ее стратегические ориентиры. На базе указанной доктрины, утвержденной на уровне федерального закона, и должно было развиваться все образовательное законодательство. Однако по целому ряду объективных причин, первый закон России в области образования - Закон Российской Федерации “Об образовании” разрабатывался в отсутствие указанного документа.

Сегодня важно ответить на вопросы: нужна ли для России рассматриваемая доктрина? Будет ли ее появление способствовать развитию образования? Как это отразится на интересах граждан и общества в целом? Не ждет ли ее печальная судьба Концепции очередного этапа реформирования системы образования? Что из себя должна представлять Национальная доктрина развития образования Российской Федерации?

Вопросы не простые, они требуют взвешенного обсуждения, участия в нем широкой общественности, ибо этот документ затрагивает интересы как минимум 80 - 90 миллионов граждан России.

Какие побудительные мотивы вызывают такой живой интерес к обсуждаемому документу? На наш взгляд сегодня достаточно определенно можно говорить о трех:

1) о возрастании роли образования в судьбе личности и общества в целом, в решении экономических проблем, развитии научно-технического прогресса, практической реализации научных достижений;

2) о негативном развитии ситуации в системе образования России в последнее десятилетие, хроническом неисполнении действующих законов в области образования;

3) о стремлении Правительства Российской Федерации осуществить реформирование образования вне рамок действующих законодательных норм и, по своей сущности, вне рамок интересов граждан, государства и национальных традиций в области образования.

Очевидно, указанные мотивы можно рассматривать и с диагностической точки зрения при рассмотрении проблемы формирования Национальной доктрины развития образования Российской Федерации, поэтому целесообразно хотя бы контурно обозначить их основные положения.

Первое. Сегодня к нашему обществу, как в целом к мировому сообществу, приходит осознание, что в XXI веке положение личности в обществе, его материальное и моральное благополучие, возможность реализовать свои материальные и нравственные потребности, даже сохранение собственного здоровья во многом будут зависеть от его образованности. Интеллектуальный потенциал становится определяющим фактором возможности прогрессивного развития общества. Опыт конца текущего века на примере Японии, Южной Кореи, да и США, наглядно показал возможности быстрого и эффективного развития государства на базе подъема образовательного уровня граждан.

Американские ученые демонстрируют преимущества образования экономическими показателями, вводя понятие информационной теории стоимости. Они исследовали, сколько производят валового внутреннего продукта работники трех образовательных групп: имеющие суммарное образование 10,5 лет, 12,5 лет и 14,5 лет. Оказалось, что третья группа лиц производит более 50 % ВНП. Подобные исследования проводились и в России в 1989 г. и позволили сделать вывод, что работники с образованием в 14,5 лет, которые составляют 24 % от общего числа трудоспособного населения, производят 56 % прибавочной стоимости.

Очевидно, что именно такие экономические показатели дали основание Президенту США сделать заявление: «у нас много университетов не потому, что мы богаты, а потому мы и богаты, что у нас много университетов». В настоящей статье нет необходимости приводить общеизвестные примеры о количестве студентов в США или об объемах бюджетного финансирования образовательных учреждений этой сверхдержавы. Но оценить стратегию руководства США и других развитых стран в отношении образования нам необходимо, ибо в России в последнее десятилетие образование зачастую рассматривается как вожделенный объект сокращения бюджетного финансирования. Сегодня у нас не учитывается даже то, что на всех этапах экономического развития и особенно в период спада производства, роста безработицы, которая прежде всего затрагивает молодежь, государству и в экономическом, и в социальном плане выгоднее увеличивать количество занятой молодежи путем создания новых ученических и студенческих мест.

Второе. Несмотря на некоторые прогрессивные изменения, происшедшие в образовании за период реформ (демократизация отношений, формирование правовой базы образования, развитие негосударственного сектора образования) ситуация в целом в образовании ухудшается с каждым годом. Это время для отечественного образования характеризовалось борьбой государственных и муниципальных образовательных учреждений за выживание в условиях обвального сокращения бюджетного финансирования. Объемы финансирования образования только из федерального бюджета сократились почти в двое (с 1,27 % от ВВП в 1992 году до 0,61 в 1998 году). Отсутствие нормального бюджетного финансирования системы образования во многом определили и результаты работы образования. За время реформ была значительно сокращена сеть дошкольных образовательных учреждений, уменьшился прием обучающихся в учреждения начального профессионального образования, ухудшились социальная защищенность обучающихся и условия для реализации учебного процесса. Происходит ползучий процесс фактической утраты гражданами права на равный доступ к образованию, когда условия обучения и воспитания нередко зависят от материальных возможностей родителей или обучающегося оплатить образование. Разрушается материально-техническая база образования. Фактическая невозможность для образовательных учреждений оплачивать коммунальные услуги создала реальную угрозу отключения их от источников тепло- и энергоснабжения. Резко возросло количество подростков, покинувших образовательные учреждения, что создает питательную среду для криминализации российского общества. Обострилась социальная напряженность в образовательных учреждениях, которая в немалой степени вызвана не только очень низким уровнем заработной платы работников и постоянными задержками с ее выплатой, но и “неудачными” действиями Правительства Российской Федерации по разработке концепции очередного этапа реформирования образования, в основе идеологии которой было заложено сокращение объемов финансирования системы образования. Безусловно, такое неблагополучное положение системы образования заставляет общество искать решения.

В основе сложившегося положения лежит неисполнение действующего образовательного законодательства, в первую очередь неудовлетворительное бюджетное финансирование системы образования (в последние годы фактически финансируются только заработная плата и стипендии). Кроме того, не исполняется законодательство в части приоритетности образования, уровня заработной платы работников образования, осуществления независимой аттестации образовательных учреждений и т.д.

Третье. Комиссией по подготовке проекта Концепции очередного этапа реформирования системы образования, созданной Правительством Российской Федерацией, был разработан и представлен проект Концепции очередного этапа реформирования системы образования. Этот документ буквально “вздыбил” все общество, причем не только работников системы образования. Серьезные основания для недовольства предлагаемыми действиями были налицо. Например, документ содержал целый ряд концептуальных позиций, реализация которых могла бы нанести серьезный вред отечественному образованию (отнесение на региональный уровень ответственности за обеспечение конституционного права граждан на образование, смешанное финансирование и смешанное учредительство образовательных учреждений, интеграция преобладающей части учреждений начального и среднего профессионального образования в единую систему базового профессионального образования и т.д.).

Более того, по замыслу разработчиков, дальнейшее развитие образования, то есть его реформирование, во многом должно было определяться предложенной Концепцией. На наш взгляд это принципиально ошибочный подход.

Концепция явилась лакмусовой бумажкой, определившей отношение граждан к образованию, и стала, в определенной мере, решающим фактором постановки вопроса о разработке доктрины.

Несмотря на фактическое отторжение нашим обществом предложенной идеологии реформирования образования ее авторы не отказались от своих намерений. Примером может служить то факт, что в апреле текущего года Правительство внесло в Государственную Думу проект федерального закона “О государственной программе приватизации государственного имущества и об основах приватизации муниципального имущества в Российской Федерации”, которым предусмотрена возможность приватизации вузов. Казалось бы абсурдная для всего цивилизованного мира идея - приватизация образовательных учреждений, у нас получила покровителя даже в лице Правительства Российской Федерации. Все это продолжает обострять социальную напряженность в обществе. которое требует принятия мер по предупреждению развала отечественного образования. Вот выдержка из телеграммы в Совет Федерации, направленной 21 мая 1998 года представителями профсоюзных организаций двух тульских вузов: “Законодательная инициатива Правительства по приватизации вузов граничит с безумием и ставит под сомнение всю стратегию реформ. Остановите исполнительную власть.” Одной из таких мер, на наш взгляд, и должно стать принятие национальной доктрины развития образования.

Названные причины являются не единственными. Для России основополагающей причиной является переустройство общества в целом. Безусловно мы не имеем право забывать о наступающей на человечество проблеме его выживания, о необходимости в ближайшей перспективе реконструировать отношения всего мирового сообщества с окружающей средой, об интеллектуализации деятельности человека и т.д.

Какими видятся процедура разработки доктрины, ее содержание и порядок введения в действие?

Разработка доктрины должна осуществляться комиссией, состоящей, в большинстве своем, из независимых представителей педагогического сообщества, научной общественности, практических работников образовательных учреждений всех уровней, законодателей, представителей органов управления образования. Работа комиссии должна быть “прозрачной”, а разработанные проекты освещаться в средствах массовой информации.

По своему содержанию, как уже говорилось выше, доктрина должна быть достаточно лаконичным, но емким документом, определяющим роль и место образования в обществе, основные цели, задачи и принципы функционирования образования, стратегию ее развития, взаимоотношения с обществом. При этом она должна учитывать отечественную теорию и практику образования, национальные традиции и обычаи, лучший зарубежный опыт. Важно, в современной ситуации, избежать искушения превратить доктрину в очередную программу “развития” образования.

В тоже время положения доктрины должны быть достаточно определенными и поддающимися проверке исполнения.

Полагаем, что доктрина должна зафиксировать такие основные положения, как:

- роль образования в социальном и экономическом развитии общества;

- приоритетность развития образования, его государственность, непрерывность и доступность;

- сохранение единства образовательного пространства Российской Федерации;

- расширение государственных гарантий на реализацию права граждан на образование;

- поэтапный рост объемов бюджетного финансирования образования;

- развитие мер, направленных на социальную поддержку обучающихся, сохранение и укрепление их здоровья;

- приведение материального положения, социального статуса и престижа педагогического работника в соответствие задачам, возложенным на эту категорию работников;

- создание эффективной системы независимой государственной аттестационной службы, национальной системы оценки качества образования;

- завершение формирования оптимальной законодательной базы образования.

Представляется целесообразным организацию разработки осуществлять под эгидой Федерального Собрания Российской Федерации, а конкретнее - под организующим началом Комитета Совета Федерации по науке, культуре, образованию, здравоохранению и экологии и Комитета Государственной Думы по образованию и науке. Работа должна быть осуществлена в достаточно сжатые сроки - в 1998 - 1999 годах.

Учитывая роль образования в современном обществе, а также прямую заинтересованность в результатах работы системы образования большинства населения России, полагаем. что все принимаемые кардинальные решения в области образования, тем более доктрина, должны в максимальной степени, уже на стадии разработки, осуществляться гласно, с участием всех ветвей власти и, в первую очередь, законодательной, как представляющей интересы своих избирателей. Более того, такие решения должны приниматься на уровне акта общественного согласия, каковым сегодня по своей сущности является федеральный закон. Поэтому можно утверждать, что в случае разработки национальной доктрины развития образования Российской Федерации ее утверждение должно быть осуществлено федеральным законом. Не случайно, еще в сентябре 1997 года Комитет на своем заседании 23 сентября 1997 года принял решение в котором, признал целесообразным до принятия концепции реформирования системы образования Российской Федерации рассмотреть вопрос о разработке национальной доктрины развития образования Российской Федерации.

Хочется верить, что принятие Национальной доктрины развития образования и ее реализация позволит осуществить серьезный прогрессивный прорыв не только в российской системе образования, но и в целом в развитии нашего Отечества.


ПОИСКИ “НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕИ” И РОССИЙСКАЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ДОКТРИНА ОБРАЗОВАНИЯ


Смолин О.Н.2


В данной статье под Российской Национальной доктриной образования мы будем понимать утвержденный одним из актов государственной власти - федеральным законом, указом Президента или постановлением Правительства - официальный документ, устанавливающий статус образования как социального института современного общества, цели, ценности и основные направления его развития. Среди других позиций в этом документе обязательно должны найти отражение следующие:

- образование как один из приоритетов современного общества;

- приоритетные направления развития самого образования;

- цели обучения и воспитания (желаемая модель человека, гражданина, работника, которую общество стремится получить «на выходе», то есть в результате организованного образовательного процесса в соответствующих учреждениях);

- стратификационные, социально-групповые ориентации системы образования (узкий круг экономической и политической элиты, либо самые широкие слои народа);

- характер управления системой образования (государственный, государственно-общественный, общественно-государственный и т. п.).

В исторической ситуации стабильного развития или управляемых реформ логика формирования нормативно-правовой базы российского образования должна была бы выглядеть следующим образом: Национальная доктрина образования - Федеральная программа развития образования - Федеральный закон «Об образовании» - серия конкретизирующих его законодательных актов. Однако в условиях «шоковой терапии» и малых гражданских войн эта логика оказалась искаженной, а направление законодательства - иным, едва ли не противоположным логике. В 1992 году принята первая редакция Закона РФ «Об образовании»; в 1994 г. Правительство РФ утвердило Федеральную программу развития образования, которая хронически не выполнялась и, в конце концов, в начале 1998 года была отозвана из Государственной Думы; Национальная доктрина образования в настоящее время не только не принята, но и не подготовлена в виде законопроекта.

Последнее не случайно, ибо в условиях коренной ломки прежней системы решение даже таких проблем, общенациональный характер которых очевиден, становится предметом острого столкновения социально-групповых интересов и, соответственно, политических конфликтов. Между тем, необходимость разработки российской национальной доктрины образования обусловлена, по крайней мере, тремя группами факторов, среди которых есть общезначимые и национально специфические.

Во-первых, если человечеству удастся избегнуть сценария развития, описанного так называемым парадоксом Ферми (т. е. тенденции технических цивилизаций к самоуничтожению), оно, вероятно, перейдет от индустриализма к постиндустриализму («информационному обществу», «обществу знаний»). Практически все футурологи этого направления (Д. Белл, 3. Бжезинский, Г. Кан, О. Тоффлер и др.) утверждали и утверждают, что одним из главных отличий постиндустриальной цивилизации от индустриальной будет преобладание в составе населения ученых и дипломированных специалистов. Справедливости ради следует заметить (хотя сейчас об этом стараются не вспоминать), что многие организационно-технологические характеристики постиндустриализма, в том числе и указанные выше, под другим названием были еще раньше предсказаны марксистами. Очевидно, что перспектива перехода, говоря словами российского законодательства, к общедоступному высшему и послевузовскому образованию потребует от каждой страны, не желающей отстать навсегда, разработки соответствующей национальной доктрины и национальной стратегии.

Во-вторых, категорически расходясь с постиндустриалистами в оценке возможностей дальнейшей экономико-технологической экспансии человечества, экологически ориентированные глобалисты, начиная с теоретиков Римского клуба, соглашаются, однако, со своими оппонентами в представлении об исключительной важности образования. Только эта исключительная важность видится им прежде всего не в вооружении человеческого интеллекта новыми операциональными возможностями, а в перестройке сознания. Цель инновационного обучения, по мнению теоретиков этого направления, состоит в том, чтобы, пока еще не поздно, воспитать человека, способного в условиях очередной бифуркации (перекрестка цивилизационных дорог) осуществить правильный выбор и следовать ему. Этот выбор различные авторы именуют по-разному: «стратегия выживания» (М. Месарович, Э. Пестель), «устойчивое развитие» (Г. X. Брунтландт и официальные документы ООН), «развитие вместо роста» (Дж. Шелл), «стратегия человечества» (Н. Моисеев) и т. п. Однако при любом наименовании и существенном расхождении моделей стратегии предполагается, что на смену нынешнему, «экономическому человеку» должен прийти «человек экологический». А это требует уже не просто усилий заинтересованных государств, но и их (усилий) координации на основе определенной доктрины.

В-третьих, помимо общецивилизационной бифуркации, в последнее десятилетие Россия переживает и свою собственную, причем избранное ее руководством направление развития едва ли не противоположно общемировому. В результате крушение советско-российской цивилизации сопровождается катастрофой, не имеющей себе равных в мирное время в истории XX века (точнее, пятью катастрофами: экономической, социальной, демографической, моральной, геополитической). Страна стоит перед выбором: либо ускоренная модернизация (что не тождественно вестернизации), либо переход в разряд стран третьего мира с шансами остаться среди них навсегда. В числе крайне ограниченных ресурсов, которыми располагает Россия после глубочайшего всеобщего кризиса - все еще не разрушенный окончательно научно-образовательный потенциал. Национальная доктрина образования призвана сделать его одним из краеугольных камней модернизации.

Среди специалистов, поддерживающих идею национальной доктрины образования, существует широкий спектр мнений на счет того, кем и как она должна утверждаться, начиная от самых простых предложений утвердить доктрину постановлением Правительства или указом Президента и заканчивая самыми экзотическими - сделать это на съезде духовных лидеров России. Мне представляется, что доктрина должна приниматься федеральным законом, проект которого должен быть обсужден на съездах работников образования, а затем, скажем, между первым и вторым чтениями, «образовательным парламентом», собранием депутатов всех уровней, занимающихся вопросами образования, а также руководителей федеральных и региональных органов управления образованием и представителей местного самоуправления.

Столь сложная и громоздкая процедура предлагается не случайно, ибо речь идет не только о политике в области образования и даже не только об образовательной политике, которая охватывает политику в области образования и образовательную компоненту других направлений политики государства, но о национальных приоритетах, которые во многом должны определять все составляющие политики государства, включая политику экономическую, социальную, культурную (в том числе, в особенности, информационную) и т. д. Последний тезис - не выражение ведомственной экспансии. В его пользу можно привести целую систему аргументов, среди которых ограничимся лишь следующими.

Во-первых, в силу отмеченной выше инверсии законотворческого процесса, точнее нарушения его логики, уже первые документы в области образования, принятые законодательной и исполнительной властями (Указ президента ¹ 1 и Закон РФ «Об образовании» в редакции 1992 года) содержали в себе целый ряд доктринальных идей - начиная от уровня финансирования и оплаты труда и заканчивая содержанием образования и характером управления системой. Однако опыт - «сын ошибок трудных» - за прошедшие годы как нельзя более убедительно показал, что именно «доктринальные» нормы, содержащиеся в актах Парламента и Президента реализуются хуже всего. Нет абсолютно никаких гарантий, что эти нормы, умножившись числом и содержанием, и перейдя в закон о национальной доктрине образования, будут осуществляться хоть немного лучше.

Во вторых, как известно, главными причинами хронического неисполнения российских законов в 90-х годах являются, с одной стороны, рекордный по продолжительности и глубине экономический кризис, а с другой - диспропорциональная система разделения властей, превратившая с декабря 1993 года российский парламент, скорее, в законосовещательный, нежели в реальный законодательный орган. Поскольку главные причины кризиса российского образования лежат вне системы образования, проблемы этой системы невозможно решить опираясь, главным образом, на ее собственные силы. Для этого требуется существенное изменение экономического курса и психологического климата в стране и властных элитах. Отсюда становятся понятными претензии и на особую государственно-общественную процедуру принятия федерального закона «О национальной доктрине образования» и на его особое содержание, которое призвано непосредственно или через сопровождающие законы повлиять на другие направления политики государства. Однако содержание доктрины представляет собой особый предмет исследований, отчасти, уже выполненных, но еще более предстоящих. Предмет же настоящей статьи, обозначенной в ее заголовке, гораздо уже, хотя, едва ли проще. Не претендуя на решение проблемы, попытаемся, тем не менее, ее сформулировать.

Национальная доктрина образования, в особенности в ее ценностных аспектах, с необходимостью должна быть увязана с так называемой национальной идеей.

В отношении наиболее распространенных идеологических ориентаций, борющихся в настоящее время в России, можно сформулировать следующий парадокс: каждая из них содержит некое рациональное зерно (большую или меньшую долю истины), однако ни одна не может приниматься в «чистом виде» в качестве национальной идеи и не способна сама по себе создать продуктивного мифа, привлекательного для большинства.

Проиллюстрируем этот парадокс несколькими примерами, выделив несколько типов мировоззренческих ориентаций и политических мифов, имеющих значительное число сторонников в современной России.

1. Либерально-западническая ориентация (точнее, либерально-американистская, поскольку в рамках западной цивилизации различие между американской и европейской культурами весьма существенны). Достоинства этой ориентации состоят в том, что именно в рамках либерализма первоначально разработаны такие ценности, ставшие в настоящее время общецивилизационными, как политическая свобода, плюрализм, права человека и т. п. Однако в русле отечественного варианта той же идеологии был создан и активно распространялся контрпродуктивный миф об ущербности России и русского народа. И хотя в разные времена этот миф имел совершенно различный исторический смысл и был представлен идеологами с совершенно различными гражданскими позициями (от П. Чаадаева до Ю. Афанасьева), тем не менее содержание мифа вряд ли позволяет породившей его либеральной идеологии претендовать на роль «национальной идеи». Если, к тому же, принять во внимание, что попытка реализации либеральной экономической модели в российских условиях 90-х гг. привела страну к крупнейшей в мирное время экономической катастрофе, подобные претензии становятся и вовсе проблематичными.

2. Консервативно-почвенническая ориентация, в хорошем варианте государственническая, в плохом - националистическая. Довольно часто, но не всегда, эта ориентация бывает связана с православием. Реже, но отнюдь не редко, - с мифом об избранности русского народа, о «народе-богоносце».

Достоинства этой идейной ориентации столь же очевидны, как и ее слабые стороны. К первым безусловно стоит отнести стремление сохранить отечественную культурную традицию (тогда как либеральные западники вольно или невольно с ней порывают) и защитить государственные интересы России (без чего невозможно восстановление экономики). В ранг вторых стоит зачислить нередко проявляющиеся у сторонников данной ориентации претензии на исключительность, на монопольное право представлять государственную идеологию, в том числе в форме государственной религии, а иногда - антимодернизационные тенденции и названный выше национализм. К этому стоит прибавить, что вопреки распространенному (точнее распространяемому) мнению не только абсолютное, но и относительное большинство граждан России не может быть отнесено к православным. Согласно социологическим данным преобладающей религиозной ориентацией скорее является синкретизм, включающий в себя причудливую смесь из верований и суеверий (НЛО, инопланетяне, переселения душ, экстрасенсы и т. п.).

3. Мистически-восточная ориентация: различные варианты эзотеризма, оккультизма, разного рода синкретические верования. Несмотря на то, что именно в контексте восточных культур (особенно индийской) накоплен чрезвычайно богатый опыт психофизиологической саморегуляции человека, - опыт, элементы которого наверняка принесли бы пользу современному человеку вне зависимости от его культурной принадлежности; несмотря на то, что эта ориентация имеет определенные предпосылки для российской культурной традиции в отечественной культурной традиции (Е.П. Блаватская, Н.К. и Е.И. Рерихи); несмотря на то, что сторонниками этой ориентации выдвинут миф о предназначении России быть Родиной нового или синтетического философски-религиозного мировоззрения; несмотря даже на то, что восточные верования в причудливом сочетании с другими весьма широко распространились в массовом сознании современной кризисной России; - несмотря на все это, шансы данной идеологической ориентации стать основой российской «национальной идеи» на порядок ниже шансов предыдущих, если просто не близки к нулю. Почти невозможно представить себе, что большинство граждан России даже в условиях глубочайшего системного кризиса и аномии примут решения изменить веками складывавшуюся культурную идентичность. И уж совсем невозможно вообразить, чтобы такое решение было одобрено российской политической и идеологической элитой.

4. Коммунистическая ориентация, в рамках которой в свое время был разработан политический миф о предназначении России стать провозвестницей новой общественной формации - моделью будущего для всего человечества. Заведомо вызывая критику слева и справа, рискну тем не менее выдвинуть следующий тезис.

Претензию марксизма на создание строго научной теории общественного развития удалось реализовать лишь частично - в аспекте исторического и социологического познания (с учетом того, что истина в социогуманитарных науках вообще может быть лишь относительной). Что касается глобального социально-политического прогноза, то, хотя Маркс и стремился избавить социальную науку от всякой мифологии и утопизма, это оказалось невозможно. Не только 150 лет назад, но и в настоящее время социальные науки не достигли такого уровня развития, когда бы они были в состоянии с абсолютной достоверностью предсказывать будущее. Максимум того, что до сих пор удавалось социологам, - разработка основных сценариев развития социальной системы и более или менее точное определение их вероятностей. В действительности под именем научного социализма последователи Маркса пропагандировали великую продуктивную относительную утопию. Этот тезис ввиду его явной дискуссионности нуждается хотя бы в коротком комментарии.

Резкие возражения “слева” наверняка вызовет утверждение о том, что марксистская футурология в ее советской интерпретации представляла собою утопию. Однако, главным возражением против этих возражений может служить сама социальная реальность, которая, во-первых, в советскую эпоху принципиально разошлась а, во-вторых, в эпоху новейшую, «антисоветскую», вторично показала проблематичность реализации марксистского социального идеала в данных исторических условиях. Каковы бы не были причины, попытки перестройки социализма в большинстве случаев обернулись «катастройкой».

Еще более резкие возражения, но уже “справа”, скорее всего спровоцирует характеристика коммунистической утопии как относительной и продуктивной. Однако негодующим по поводу такой характеристики можно указать, как минимум, на следующие обстоятельства в ее пользу:

- сокращение в цивилизационном плане разрыва между наиболее развитыми странами и государствами «реального социализма» по сравнению с предреволюционным временем, как правило, более высокие темпы экономического развития «социалистических эпох» по отношению к досоциалистической и постсоциалистической;

- серьезное позитивное влияние социалистического движения на более передовые в индустриальном отношении страны с точки зрения развития в них экономического регулирования, социальных гарантий, ограничения социального неравенства, повышения общеобразовательного и общекультурного уровня населения и т. п.;

- все более распространяющееся, в том числе и в международных организациях, представление, согласно которому модель «потребительского общества» не реализуема для человечества в целом, существенное совпадение футурологических прогнозов сторонников как постиндустриализма, так и концепции «альтернативной цивилизации», по многим параметрам с марксистскими прогнозами. Что же касается гражданских войн, массовых репрессий и других проявлений насилия, то не предвзятые сопоставления показывают, что они были вызваны к жизни не столько специфической формой революционной идеологии в России - идеологии большевизма, сколько отражали институционные закономерности революции как таковой. Не случайно, заклеймив опыт революционеров предшествующих (большевиков), новейшие российские революционеры (либеральные) во многих существенных чертах оказались на них похожи.

Несмотря на все сказанное в пользу относительности и продуктивности коммунистической утопии, несмотря на то, что число людей голосующих за коммунистов растет и, более того, в целом ряде регионов коммунисты вместе с союзниками добились законодательной либо исполнительной власти, коммунистическая идеология в «чистом виде» вряд ли способна стать национальной российской идеей. Главная причина тому - опять-таки закономерность революции как исторической ситуации и, в частности, контрреволюционное отречение, стремление отречься от старого мира, разрушить его до основания, которое, несмотря на маятникообразное колебания общественных настроений, в конце концов не позволяет вернуться к прежней системе или идеологии как таковой.

Итак очередной российский парадокс «смутного времени» состоит в том, что, с одной стороны, политические элиты и широкие слои народа все острее ощущают необходимость объединяющей «национальной идеи», а с другой - существующие религиозные и политические ориентации скорее разъединяют, чем объединяют нацию. И хотя очевидно, что в условиях постреволюционных руин и конфликтов зона гражданского согласия может быть лишь весьма узкой, тем не менее не лишен смысла поиск такой идеологии, такой культурной ориентации, которая, не устраняя различий и противоречий по другим вопросам, могла бы быть принята хотя бы относительным большинством идеологически активного меньшинства и следующими за этим относительным большинством общественными группами.

Представляется, что как минимум заслуживает обсуждения наравне с другими следующая гипотеза: в современных российских условиях роль относительной продуктивной утопии (без которой не достигала успеха не одна крупная революция) мог бы сыграть миф о российской духовности или о духовных ориентирах российской цивилизации.

Под духовностью в данном случае понимается не определенный тип религиозного мировосприятия (духовность может быть как религиозной, так и безрелигиозной, атеистической) и не абстрактное представление о «духе народа», характерное, например, для гегелевской философии. Напротив, духовность интерпретируется как исторически сформировавшийся тип культурной ориентации, при котором неутилитарные («постматериальные», человеческие) ценности занимают высокое место в ценностной иерархии общества и человека. Именно такой тип ориентации был характерен для российской культуры, причем как в досоветский, так и в советский периоды, для деятелей культуры разных политических направлений и религиозных верований.

Российская духовность характеризуется здесь как миф в указанном выше неаксиологическом смысле слова, ибо она представляет собой не только выражение особой национальной ментальности, но, еще в большей степени, не разрушенное еще окончательно наследие традиционного общества. Как у любого другого народа, эта духовность может быть уничтожена либо в результате гипертрофированного развития технологической цивилизации, либо вследствие крайнего обнищания населения и варваризации условий его жизни. Основные аргументы в пользу того, что представление о духовно ориентированной российской цивилизации могло бы стать новой национальной идеей (или по крайней мере, ее составной частью), продуктивной относительной утопией, сводятся к следующему.

Во-первых, плюралистический характер идеи, ее приемлемость для широкого спектра организаций и общественных групп. С идеей российской духовности могут согласится представители всех основных конфессий, религиозно индифферентные группы населения и атеисты. Программы и выступления лидеров большей половины политически значимых общественных объединений убеждают в том, что она в соответствующей интерпретации вполне может стать неким, хотя и весьма ограниченным, полем относительного согласия между ними. И наконец, крушение мифа быстрого создания «любительского общества», пересыщение информационных каналов пропагандой примитивного потребительства, голого прагматизма, не говоря уж о грубом насилии или эротике, создают благоприятные условия для того, чтобы «маятник» качнулся в противоположную сторону - к духовным, человеческим ценностям.

Во-вторых, соответствие идеи духовно ориентированной цивилизации не только традиции отечественной культуры, но и перспективам развития человечества в целом. Еще в середине XX века появились явные признаки того, что современная модель цивилизации себя исчерпала или близка к исчерпанию. Не случайно уже первые доклады Римскому клубу произвели впечатления разорвавшейся бомбы на фоне разных прогнозов приверженцев технологического оптимизма. Вывод о необходимости смены парадигмы цивилизационного развития подтвердила конференция «По окружающей среде и развитию» в Рио-де-Жанейро в 1992 г. Иначе говоря, современная цивилизация поставлена или в обозримой перспективе будет поставлена перед альтернативой: либо изменение вектора развития в пользу непотребительских (человеческих, духовных и т. п.) ценностей, либо глобальная катастрофа с мрачными последствиями, вплоть до возможного уничтожения. В таких условиях идея духовно ориентированной цивилизации выглядит не просто уже как продуктивная относительная утопия, но через несколько десятилетий может стать категорическим императивом.

Будучи продуктивной, относительной утопией, миф о российской духовности как и любой другой политический миф, содержит в себе на ряду с мобилизационным потенциалом и немалые опасности для общества. Обратной стороной этой «медали» может оказаться, например, представление политического руководства страны о том, что модернизация не является для России насущной необходимостью. Эта идея может использоваться правящими общественными группами и в целях идеологического подавления естественного стремления большинства населения к более или менее нормальному уровню жизни. Поэтому продуктивность данной утопии в качестве «национальной идеи» не абсолютна, но относительна, и может быть реализована лишь при условии ее координации с национальной доктриной образования и серьезной корректировкой других направлений государственной политики.

Координация национальной доктрины образования и «национальной идеи» должна быть двухсторонней: не только доктрина под «идею», но и «идея» под доктрину. Если, например, в качестве государственной стратегии принимается идея либерального капитализма (хотя либерального капитализма давным-давно нет в развитых странах - там он превратился в социальный), национальная доктрина образования должна быть ориентирована исключительно на обслуживание рынка труда и на подготовку экономической и политической элиты из представителей истеблишмента. Если же в качестве национальной стратегии избирается переход в перспективе к постиндустриальной цивилизации, «альтернативной» цивилизации или духовно ориентированной цивилизации, образование должно рассматриваться в качестве самостоятельной ценности и инвестиции в него - в качестве наиболее выгодного помещения капитала, рассчитанного на долгосрочную перспективу. При этом социальная эффективность таких инвестиций должна получить приоритет по сравнению с экономической.

Что касается корректировки различных направлений государственной политики под национальную доктрину образования, то уже сейчас можно назвать некоторые основные направления:

- поддержка отечественного товарного производства и прежде всего высокотехнологичных его отраслей, что обеспечит востребованность высокообразованных, высококвалифицированных работников и модернизацию страны;

- стимулирование развития таких форм собственности, которые обеспечивают участие работника в распределении полученного дохода и управлении производством (одна из возможных моделей предложена С. Федоровым в известном законе о народных предприятиях, который в Государственной Думе получил поддержку не только левой оппозиции, но и многих депутатов проправительственной ориентации) - это также потребует от работника повышения уровня образования, причем не только профессионального, но и гражданского;

- система налогообложения, направленная одновременно на стимулирование производства и ограничение социального неравенства, которое превзошло критические для национальной безопасности страны показатели. При этом доходы, скажем на «ноу-хау», должны облагаться иначе, чем доходы от спекуляции на вывозе сырья, доходы оперного театра - иначе, чем доходы от шоу-бизнеса, а доходы, использованные гражданами на получение образования, в отличие от затрат на престижное потребление - не облагаться вообще. Все это имеет не только экономическое значение (фактически дополнительные инвестиции в новейшие виды производства и развитие «человеческого капитала»), но и моральное (государство демонстрирует, каким именно видом труда оно отдает приоритетное значение);

- регулирование оплаты труда, при котором ее уровень в сферах обеспечивающих воспроизводство и развитие человека (образование, медицина, наука, культура и т. п.) был бы по крайней мере не ниже, чем в сфере материального производства, - это не только остановит отток квалифицированных кадров из бюджетной сферы, но в перспективе окупится с экономической точки зрения за счет создания новых технологий, квалификации работников и качества товаров;

- реализация принципа: коммерческому искусству - коммерческие цены, высокие налоги, контроль общественности; народному и классическому искусству - низкие налоги, государственная поддержка и общественное меценатство. Прямое законодательное предписание государственным средствам массовой информации выделять часть эфирного времени образовательным программам, сделать их приоритетными по сравнению с развлекательными, - предписание подкрепленное налоговыми льготами для всех средств массовой информации в части реализации ими образовательных программ. В этом случае «четвертая власть» активно способствовала бы не деградации и дегуманизации личности, но ее просвещению и развитию, повышению престижа образования;

- ревизия государственных образовательных стандартов и учебных программ, начиная от детского сада и заканчивая организациями образования взрослых, на предмет увеличения в меру возможности предметных областей долей материалов человековедческого, патриотического, экологического и духовно-нравственного содержания, ориентация на воспитание любви к культуре ради самой культуры и т. п.

Совершенно очевидно, что данный перечень не исчерпывает даже основных направлений корректировки государственной политики необходимой для того, чтобы приоритетное развитие сферы образования, провозглашенное законом, из декларации стало реальностью, как не включает он и тех норм, которые уже вошли в действующее законодательство, их надо не обсуждать, а выполнять.

Не столь очевидно, но более важно другое: только принципиальная корректировка всей государственной политики сделает осмысленной разработку и позволит принять, а главное реализовать российскую национальную доктрину образования. Одновременно такая корректировка является необходимым условием превращения постиндустриальной духовно ориентированной российской цивилизации в качестве возможной российской «национальной идеи» в отдаленной перспективе в интернациональную реальность.