А. А. Батнер государственный обвинитель

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 39 40 41 42 43 44 45 46 ... 63

Осинский. Совершенно правильно.

Вышинский. Это вам говорил Стуков?

(Обращается к Бухарину). Что вы скажете, обвиняемый Бухарин?

Бухарин. Я скажу, что все это неправда.

Вышинский. Насчет вашей прикосновенности к покушению на убийство Владимира Ильича Ленина вы слышали показания?

Бухарин. Да.

Вышинский. Что скажете?

Бухарин. Я категорически отрицаю какую бы то ни было связь.

Вышинский. Арест признаете?

Бухарин. Да.

Вышинский. План убийства Владимира Ильича был?

Бухарин. Отрицаю.

Вышинский. И конкретное отношение к преступлению Каплан отрицаете?

Бухарин. Абсолютно.

Вышинский. В этом вас уличает Карелин.

Карелин. Да, я это подтверждаю.

Вышинский. Осинский дал объяснения.

Бухарин. Осинский сказал, что обо мне он ничего не может сказать.

Вышинский (обращаясь к Карелину). Вы считаете, что покушение Каплан являлось мероприятием, подготовленным планом борьбы с Советским правительством и организации террористических актов “левых” и правых эсеров и “левых коммунистов”?

Карелин. Мне говорил Стуков.

Вышинский. Это было согласовано с установкой Бухарина на террор?

Карелин. Была установка, которая выходила из этого.

Вышинский (обращаясь к Бухарину). Кроме того, Яковлева показывает, что у вас в 1918 году была установка и план ареста и убийства товарищей Ленина, Сталина и Свердлова. Карелин показывает то же самое, Осинский показывает то же самое, Манцев показывает то же самое. Я вас спрашиваю,—кто вам дал задание подготовить это преступление, какая разведка дала?

Бухарин. Я отрицаю вообще этот факт.

Вышинский (обращаясь к Карелину). У меня больше вопросов нет. Садитесь.

Бухарин. У меня есть вопрос к Карелину.

Во-первых, я спрашиваю, скажите, гражданин Карелин, подтверждаете ли вы то, что говорили на очной ставке относительно того, что в первый период, до Брестского мира, инициатива блока принадлежала “левым” эсерам, а во вторую половину, то есть после Брестского мира, принадлежала “левым коммунистам”?

Карелин. Я подтверждаю, что в период до разрыва переговоров в Бресте 10 февраля, то есть когда еще не было ясно, чем же кончатся разговоры о мире и формула “ни мира, ни войны”,—в этот период,

собственно говоря, была инициатив одна и у той, и у другой группы. В период после разрыва и дальнейшая инициатива была у “левых” эсеров, которые предлагали поспешить с этим выступлением, а “левые коммунисты” в лице Бухарина считали, что “попытка не пытка”, что нужно выжидать результатов VII съезда партии большевиков, ибо в этот момент они рассчитывали, что им удастся получить большинство на VII съезде. После VII съезда партии и IV съезда советов, ратифицировавшего уже Брестский мир, инициатива была в руках “левых коммунистов”.

Бухарин. Вы на очной ставке показали, что при том разговоре, первом, в Смольном, о котором шла речь, разговоры относительно возможного ареста Ленина исходили от “левых” эсеров. Вот об этом первом разговоре я вас и спрашиваю.

Карелин. При первом разговоре в Смольном?

Бухарин. Тогда вы говорили вместе с Камковым, а с нашей стороны были я и Пятаков.

Карелин. Я этого не говорил.

Бухарин. На очной ставке вы говорили, что тогда предложение относительно ареста Ленина принадлежало “левым” эсерам, а потом, в следующий после Брестского мира период, речь шла относительно того, что “левые коммунисты” это говорили.

Карелин. После, до VII съезда предложение об ускорении выступления было в руках “левых” эсеров, проявлявших инициативу. Это я подтверждаю.

Бухарин. Второй вопрос, разрешите. Известно ли гражданину Карелину, что во время московского мятежа “левых” эсеров одним из главных оперативно-действующих лиц в боевом техническом смысле против “левых” эсеров был “левый коммунист” Бела Кун?

Карелин. Мне было известно относительно того, что персонально некоторые “левые коммунисты”,—а относительно Бела Куна я знаю, что он являлся в то время “левым коммунистом”, членом этой группы,— что они принимали участие в подавлении “лево”-эсеровского мятежа, в частности, Бела Кун руководил отрядом, который сражался около телеграфа, захваченного “лево”-эсеровским отрядом, но это было уже в тот период, когда определилась неудача восстания. В этот период мы это рассматривали, как эвакуацию с тонущего корабля.

Бухарин. Хорошо. Разрешите еще один вопрос? Вы здесь подтверждаете, что Прошьян и другие ваши коллеги в ЦК отчитывались на заседаниях ЦК о переговорах с “левыми коммунистами”?

Карелин. Да.

Бухарин. Я больше вопросов не имею.

Председательствующий (к Прокурору). У вас есть вопросы к свидетелю Карелину?

Вышинский. У меня вопрос в связи с вопросом Бухарина: что же, это регулярно происходило, и о всех заседаниях и решениях ставились доклады, отчитывались на ЦК “левых” эсеров или бывали такие вопросы, в которых не отчитывались?

Карелин. Иногда отдельные решения ЦК “левых” эсеров принимались в более узком кругу руководителей. Иногда это делалось путем

опроса, не созывая специального заседания. В конце концов ЦК—политическая группа; особенно в такой период, как тогда, вряд ли можно до каждому своему шагу и по каждому решению немедленно издать протокол с параграфами.

Вышинский. К Карелину вопросов нет. Бухарину вопрос: вы когда приехали из-за границы?

Бухарин. В каком смысле?

Вышинский. Как в каком смысле? Приехать можно только в одном смысле.

Бухарин. Я приехал из-за границы, я думаю, в апреле месяце 1917 года.

Вышинский. Когда вы начали сколачивать группы “левых коммунистов”?

Бухарин. “Левых коммунистов”? В 1918 году.

Вышинский. А в последние месяцы перед Октябрьской революцией вы где находились?

Бухарин. В Москве.

Вышинский. А во время Октябрьского переворота?

Бухарин. Тоже в Москве.

Вышинский. После Октябрьского переворота?

Бухарин. После Октябрьского переворота я поехал по поручению московских большевиков с докладом о ходе московского восстания, когда мы тут взяли власть. Делал я этот доклад...

Вышинский. Вы начали сколачивать группу “левых коммунистов” в Ленинграде или в Москве?

Бухарин. В Ленинграде.

Вышинский. Тогда же, сейчас же?

Бухарин. Нет, не сейчас же. Вначале вопрос о мире...

Вышинский. Я понимаю, это же вопрос о вашей тактике.

Бухарин. Нет, не о тактике.

Вышинский. А группа ваших сторонников была с вами?

Бухарин. Нет.

Вышинский. Вы один рассчитывали мирными средствами прийти

к власти или с группой?

Бухарин. Тогда еще вопрос не стоял об этом, а разногласия начались по вопросу о мире.

Вышинский. Я вас спрашиваю не о разногласиях, а спрашиваю, когда, к какому времени вы начали сколачивать группу “левых коммунистов”?

Бухарин. Я считаю, что к 1918 году.

Вышинский. С начала 1918 года?

Бухарин. Не помню, в каком месяце, гражданин Прокурор, двадцать с лишним лет прошло.

Вышинский. Во всяком случае, когда вы вступили в переговоры с “левыми” эсерами, у вас эта группа была?

Бухарин. Совершенно верно.

Вышинский. Следовательно, вы уже организационно оформили свою группу, а затем вступили в блок с “левыми” эсерами, или это переплеталось?

Бухарин. Нет, у нас уже тогда была, я не скажу уже сложившаяся группа. Вы, гражданин Прокурор, вы меня извините, очень персонально ставите вопрос. Это течение возникло...

Вышинский. Я не спрашиваю, когда это течение возникло, я спрашиваю, когда эта группа организовалась?

Бухарин. Я вам сказал, в начале 1918 года.

Вышинский. Я вас прошу сказать точнее: вы вступили в переговоры с группой “левых” эсеров после того, как ваша группа организовалась?

Бухарин. Это было, по-моему, тогда, когда она в основном уже сформировалась.

Вышинский. Скажите, у вас настроения были очень резкие тогда против Брестского мира и против руководства?

Бухарин. Настроения были довольно резкие.

Вышинский. Довольно резкие?

Бухарин. Да.

Вышинский. Так что в условиях таких настроений не случайно сложилась мысль об аресте?

Бухарин. Нет, я бы, видите ли, так не сказал.

Вышинский. То есть вполне понятно, что в обостренной, раскаленной атмосфере...

Бухарин. Но я хочу сказать, что до Брестского мира...

Вышинский. Я это не спрашиваю...

Бухарин. До Брестского мира такой идеи с положительным отношением к ней ни у меня, ни у других не было.

Вышинский. А после Брестского мира?

Бухарин. А после Брестского мира она всплыла.

Вышинский. Я и спрашиваю об этом. Очень озлобленное у вас настроение было?

Бухарин. Это не был вопрос личного озлобления против личностей и против вождей.

Вышинский. Я говорю — накалена атмосфера была достаточно?

Бухарин. Да, горячность по линии фракционной борьбы была очень большая.

Вышинский. Атмосфера была накалена горячо?

Бухарин. Достаточно.

Вышинский. И в этой атмосфере вопрос об аресте, а у некоторых, быть может, об убийстве, не исключался?

Бухарин. Насчет ареста я признаю, относительно убийства мне ничего ровно неизвестно.

Вышинский. А атмосфера была...

Бухарин. Атмосфера была атмосферой.

Вышинский. Атмосфера была достаточной для того, чтобы такие мысли и планы могли родиться в разгоряченных головах?

Бухарин. Может быть, у кого-нибудь рождались, но я лично никаких симптомов этого не замечал.

Вышинский. И вас никто на это не толкал?

Бухарин. Нет, никто не толкал.

Вышинский. Никто не указывал, что нужно устранить Ленина, Сталина и Свердлова?

Бухарин. Нет, гражданин Прокурор, нет, этого не было.

Вышинский. Никакие специальные органы?

Бухарин. Ни органы, ни лица.

Вышинский. Никакие специальные органы вам поручений не давали?

Бухарин. Нет, не давали.

Вышинский. А эти показания свидетелей вы целиком отвергаете?

Бухарин. Нет, я их отвергаю не целиком.

Вышинский. А в этой части?

Бухарин. А в этой части целиком.

Вышинский. А почему говорят об этом и “левые коммунисты” бывшие, и “левые” эсеры,—все?

Бухарин. Нет, это говорят не все: из двух “левых” эсеров только

один.

Вышинский. Говорят, что вы подготовляли, как изменник революции, арест Ленина, Сталина, Свердлова.

Бухарин. Это я признаю.

Вышинский. А к этому они добавили, что вы готовили и убийство.

Бухарин. А с этой добавкой я абсолютно не согласен, я это категорически отрицаю.

Председательствующий. Вопросов нет?

Вышинский. Нет.

Председательствующий. Полагаю, что свидетели могут уйти из

зала.

Вышинский. У меня есть еще заявление относительно экспертизы.

Председательствующий. Разрешите объявить перерыв на 10 минут.

Объявляю перерыв на 10 минут.

* * *

Комендант суда. Суд идет. Прошу встать.

Председательствующий. Садитесь, пожалуйста.

Заседание продолжается. Для установления ряда обстоятельств, связанных с умерщвлением Алексея Максимовича Горького, Валериана Владимировича Куйбышева, Вячеслава Рудольфовича Менжинского, Максима Алексеевича Пешкова, а равным образом для выяснения ряда обстоятельств, связанных с покушением на отравление Николая Ивановича Ежова, Военной Коллегией Верхсуда СССР по ходатайству Прокурора Союза вызвана экспертиза в составе: заслуженного деятеля науки профессора Николая Адольфовича Шерешевского, заслуженного деятеля науки, профессора Дмитрия Александровича Бурмина, профессора Владимира Никитича Виноградова, профессора Дмитрия Михайловича Российского и доктора медицинских наук Владимира Дмитриевича Зипалова.

Вызванные эксперты находятся в зале заседания. Профессор Шере-шевский Н.А., профессор Бурмин Д.А., профессор Виноградов В.Н., профессор Российский Д.М., доктор медицинских наук Зипалов В.Д.

(Вызванные эксперты занимают приготовленные места.)

Вышинский. Вопросы обвинения экспертизе заключаются в следующем. По первому разделу—по умерщвлению А. М. Горького, первый вопрос: допустимо ли, чтобы больному с резко выраженным пневмосклерозом, с наличием бронхоэктазов и каверн, эмфиземы легких и перерождения сердечно-сосудистой системы, страдающему тяжелыми периодическими кровохарканиями, назначался режим длительных прогулок после обеда, особенно в сочетании с утомительным трудом?

Второй вопрос. Мог ли подобный режим, проводимый в течение продолжительного времени, вызвать у больного ухудшение состояния здоровья и, в частности, сердечно-сосудистой системы?

Третий вопрос. Допустимо ли помещение подобного больного в квартиру, где заведомо имелись больные гриппом?

Четвертый вопрос. Правильно ли было ведение больного, правильно ли велась история болезни и лечения А. М. Горького во время его последнего заболевания с 31 мая по 18 июня 1936 года?

Пятый вопрос. Допустимо ли вообще длительное и одновременное применение больших доз сердечных средств внутривенно, подкожно и внутрь, именно дигиталиса, дигалена (препараты наперстянки), строфантина и строфанта, а в частности, у тяжелобольного А. М. Горького, 68 лет, страдавшего вышеуказанным поражением внутренних органов?

Шестой вопрос. Каковы могли быть последствия такого лечения у А. М. Горького при его последнем заболевании?

Седьмой вопрос. Возможно ли допустить, чтобы врачи достаточной квалификации могли применить такой неправильный метод лечения без злого умысла?

Восьмой вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения А. М. Горького был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для достижения этой преступной цели специальных познаний, которыми располагали обвиняемые Левин и Плетнев?

По второму разделу—по умерщвлению товарища Куйбышева.

Первый вопрос. Допустимо ли было назначение больному В. В. Куйбышеву, страдавшему приступами грудной жабы и распространенным артериосклерозом, длительных приемов больших доз дигиталиса (наперстянки)?

Второй вопрос. Могло ли применение больших доз препаратов наперстянки в продолжение длительного срока (нескольких месяцев) способствовать учащению припадков грудной жабы?

Третий вопрос. Допустимо ли в состоянии припадков грудной жабы разрешать больному двигаться и подыматься по лестницам, и можно ли оставить больного с припадком грудной жабы без оказания немедленной врачебной помощи?

Четвертый вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что метод лечения В. В. Куйбышева был заведомо вредительским, направленным к ускорению его смерти, с использованием для этого как специальных познаний, которыми располагали обвиняемые, так и метода умышленного оставления В. В. Куйбышева без медицинской помощи при очередном припадке грудной жабы?

По умерщвлению товарища Менжинского.

Первый вопрос. Допустимо ли было у больного В. Р. Менжинского, страдавшего артериосклерозом с тяжелыми припадками грудной жабы и имевшего инфаркт миокарда, длительное применение препаратов наперстянки, особенно в сочетании с лизатами, могущими усиливать действие препаратов наперстянки?

Второй вопрос. Могло ли применение такого метода лечения способствовать истощению сердечных мышц и тем самым способствовать наступлению смертельного исхода?

Третий вопрос. Можно ли на основании совокупности этих данных считать установленным, что обвиняемые Левин Л. Г. и Казаков И. Н. применяли заведомо вредительские методы лечения тов. Менжинского, поставив своей преступной целью скорейшее наступление его смерти, которая и явилась результатом их преступных действий?

По умерщвлению Максима Алексеевича Пешкова.

Первый вопрос. Правильно ли велось лечение М. А. Пешкова, болевшего крупозным воспалением легких, как оно изложено в показаниях обвиняемого Левина?

Второй вопрос. Мог ли подобный неправильный метод лечения, проводимый обвиняемым Левиным, способствовать смертельному исходу болезни?

Третий вопрос. Можно ли считать установленным, что обвиняемый Левин, поставив своей преступной целью ускорение смерти М. А. Пешкова, применял заведомо вредительское лечение для осуществления своей преступной цели?

Наконец, вопросы к экспертизе по покушению на отравление Николая Ивановича Ежова.

Первый вопрос. Можно ли на основании представленных экспертизе материалов заключить об организации отравления товарища Н. И. Ежова и прийти к заключению, что обвиняемые Ягода Г. Г. и Буланов П. П. применяли для достижения своей преступной цели крайне опасные и весьма действенные способы постепенного отравления товарища Н. И. Ежова?

Второй вопрос. Можно ли считать установленным, что в результате примененных обвиняемыми Ягодой Г.Г. и Булановым П.П. способов отравления товарища Н.И. Ежова, его здоровью был причинен значительный ущерб, и если бы это преступление не было своевременно вскрыто, то жизни товарища Н.И. Ежова угрожала бы непосредственная опасность?

Позвольте мне передать один экземпляр этих вопросов экспертизе.

Председательствующий. Пожалуйста.

(Прокурор передает экспертизе перечень вопросов.)

Председательствующий. У защиты дополнительные вопросы экспертной комиссии будут?

Коммодов. Защита в перерыве ознакомилась с вопросами, считает их исчерпывающими и никаких добавлений не имеет.

Председательствующий. Обвиняемые имеют дополнительно вопросы к экспертизе? (Голоса обвиняемых: “Нет”.)

Разъясняю, эксперты могут оставаться в зале заседания, они допущены к изучению всех материалов дела и в результате своей работы должны дать суду заключение, строго соответствующее обстоятельствам дела и вытекающее из тех специальных знаний, которыми обладают товарищи эксперты.

Вышинский. Позвольте мне обратиться к суду с ходатайством: я прошу разъяснить экспертам, что их заключение должно быть ими дано также на основании объяснений, которые в суде будут даны обвиняемыми по настоящему делу и свидетелем Белостоцким, вследствие чего в это время, я считаю, присутствие экспертов в зале заседания обязательно.

Председательствующий. Я это и имел в виду: если товарищи эксперты будут находиться в зале во время допроса Левина, Плетнева, Казакова, то тем самым они будут в курсе их показаний.

Заседание закрывается до 11 часов утра 8 марта.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬСТВУЮЩИЙ:

Армвоенюрист В. В. Улърих, Председатель Военной Коллегии Верховного Суда Союза ССР

СЕКРЕТАРЬ:

Военный юрист 1-го ранга А. А. Батнер

***

Утреннее заседание 8 марта 1938 года

Комендант суда. .Суд идет, прошу встать.

Председательствующий. Садитесь, пожалуйста. Заседание продолжается. Переходим к допросу подсудимого Левина.

Подсудимый Левин, показания, данные на предварительном следствии, вы подтверждаете?

Левин. Подтверждаю.

Председательствующий. Товарищ Прокурор, у вас есть вопросы?

Вышинский. У меня есть несколько вопросов.

Подсудимый Левин, расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы познакомились с Ягодой и каковы были результаты вашей близости к Ягоде?

Левин. С Ягодой знакомство началось у меня еще с начала 20-х годов. Я лечил покойного Дзержинского, Менжинского. Встречался от поры до времени с Ягодой и оказывал ему медицинскую помощь. Более частые встречи с ним стали устанавливаться у меня, примерно, с 1928 года, в связи с приездом в Москву А. М. Горького.

Всем известно, что А. М. Горький с молодых лет болел туберкулезом в очень тяжелой форме. Он жил ряд лет—и до революции, и после революции с 1921 года—в Италии. За эти годы А. М. Горький очень стосковался о Союзе, его тяготила чрезвычайная оторванность от Союза, невозможность получать часто сведения. Он стал все чаще поговаривать о необходимости вернуться. Вернуться совсем по состоянию здоровья нельзя было, и он решил приезжать в Союз периодически. С 1928 года он приезжал в Москву на летние месяцы, когда климатические условия под Москвой для легочных и сердечных больных были относительно благоприятными, когда, наоборот, в Италии становится слишком жарко. С этого года он стал приезжать к нам на летние месяцы, на зимние снова возвращался в Италию.

Был установлен порядок, что в Италии он должен оставаться под наблюдением кого-нибудь из советских врачей. Так как я считался его постоянным врачом, мне было поручено подобрать группу врачей и профессоров, которые разделили бы это полугодие на три двухмесячника, чтобы каждый по два месяца оставался в Италии с тем, чтобы не отрываться от постоянной здешней работы. В числе этой группы был я и несколько ленинградских и московских врачей. Я каждый раз уезжал с ним из Италии, приезжал с ним в Москву, уезжал из Москвы, как постоянный врач. Остальные—поочередно.

Во время приездов в Москву я, как постоянный врач А. М. Горького, бывал у него чрезвычайно часто. Он жил за городом, под Москвой. Я оставался у него на ночь, даже в тех случаях, когда не было ничего экстренного.

Одновременно в этом доме также часто бывал Ягода. Там мы часто встречались. Установились не отношения случайного врача и больного, а отношения знакомых людей.

В то же время участились и мои посещения Ягоды у него на дому или на даче, потому что, примерно, кажется, около 1930 года стала часто хворать его жена — Авербах, хроническая больная, болевшая очень часто с частыми обострениями по характеру ее заболевания. Во время этих обострении ее болезни мне приходилось иногда ежедневно бывать в доме или одному или с кем-нибудь из врачей санчасти ОГПУ, даже с покойным хирургом Розановым, который был в качестве врача близок к этому дому. Таким образом, устанавливалось все более близкое знакомство.

Нужно сказать, что Ягода относился ко мне очень хорошо, проявляя разные признаки внимания. Откровенно говоря, это не казалось мне чем-то необычным, потому что мы—врачи, довольно часто видим, как больные желают чем-то отблагодарить нас и показать свое внимание. Одним словом, в этом я не видел ничего предосудительного или непонятного для меня. Эти признаки внимания с его стороны мне льстили.

Blog

А. А. Батнер государственный обвинитель