Geum.ru

Ингушский «Мемориал» Шамиль Ахушков неизвестное наследие

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   2   3   4   5   6   7   8   9

Лошадь


Муса имел кобылу от матери чистокровной англичанки и кабардинца – отца. Эту кобылу я видел. Она была красива, как женщина, ещё красивее, может быть. Мусу, служившего прежде у русского помещика, раскулачили. Он оказал вооружённое сопротивление и ранил Османа, члена аулсовета. Кобылу отобрали, но она исчезла куда-то. А через несколько дней председатель аулсовета услышал, что кобылу прячет у себя Осман. Тогда председатель аулсовета Берд взял револьвер и пошёл к Осману.

Двор Османа находился в конце аула. Осман жил в сакле, разделённой надвое: одна половина служила конюшней, в другой жил Осман с матерью по имени Зигнат.

– В гости к тебе, Осман, – сказал председатель аулсовета после того, как на долгий стук его Осман с перевязанной правой рукой открыл дверь. Проходя через конюшню, Берд покосился. Накинутая на перекладину бурка закрывала глубину конюшни.

– Зигнат где? – спросил Берд, садясь на лавку.

– Гостить поехала – к сестре…

Они закурили, поговорили о сельхозналоге, и председатель аулсовета поднялся. При выходе Берд нарочно задел бурку, она упала, и тогда председатель аулсовета увидел золотошерстную кобылу и её испуганный глаз.

– Чтоб сегодня вечером привёл к аулсовету лошадь, – сказал Берд.

Они стояли во дворе, председатель аулсовета и Осман.

– Берд, – тихо сказал Осман, и голос его задрожал, – сколько ей лет, столько я про неё думал, Берд… Я заработал её, Берд… И он показал на перевязанную руку.

– Чтоб привёл сегодня лошадь, – повторил председатель аулсовета и пошёл со двора, не взглянув на Османа.

Вечернее шествие женщин с кувшинами и возвращающегося домой скота совершилось мимо аулсовета. Осман кобылы не привёл.

Тогда председатель аулсовета с милиционером остановился перед низкими воротами двора Османа. Туман вздувался под горами, раны заката рубцевались темнотой, и первая звезда проступала на горизонте.

– Ва, Осман! – крикнул Берд. Милиционер хотел открыть ворота и остановился.

В двери сакли стоял Осман. Он держал в руке винтовку.

– Кончай базар, Осман, давай кобылу, – по-русски сказал Берд.

– Не могу, – ответил Осман, вскинул винтовку левой рукой, выстрелил, завизжал и прыгнул в дверь.

Поиграв желваками скул, Берд вытащил из кобуры револьвер и направился к сакле. Милиционер последовал за ним. Они подходили уже к сакле, когда раздался приглушённый стенами выстрел. Председатель аулсовета переступил порог.

Осман сидел на глиняном полу, убитая кобыла лежала рядом. Осман пристрелил её через ухо. Пуля прошла тайным лабиринтом головы и выбила глаз, разбрызгавшийся на белой опалине лба.

– Вот… берите, – сказал Осман в весёлой ярости.


Лермонтов


Идрис садился на лошадь, звеня спрятанным под буркой коротким ломом. Лошадь косилась сверкающим злым глазом, перебирала ногами и играла литым задом. Соседский мальчик, открывший ворота, проводил Идриса взглядом, в котором клокотал восторг.

Идрис занимался конокрадством, его признавали самым богатым и удалым человеком в ауле. Он имел кирпичный дом под железной крышей, лакированный фаэтон на дутых шинах и русского кучера Ефима. Даже летом Идрис носил резиновые галоши. Новые галоши отливали голубым блеском нефти.

Комната Идриса для гостей была обставлена, как русские комнаты в городе. Самыми замечательными вещами там были: швейная машина, никелированный самовар и граммофон с апельсиновым рупором. Наедине Идрис заводил «Охоту на льва» и танцевал под неё лезгинку. Он танцевал сосредоточенно, строго, заводя граммофон несколько раз подряд.

Когда белые, покидая Владикавказ, раздавали желающим горцам эвакуированных институток, Идрис к двум своим ингушским женам взял русскую жену. Девушка привезла с собой Лермонтова. Книга имела коленкоровый переплёт, тиснённый золотом. На первой странице, порыжевшими от времени чернилами, было написано: «Дорогой Лелечке, так обожающей Кавказ, в день её Ангела от крепко любящей мамы». Знакомая с Кавказом, созданным искусным вымыслом поэта, русская девушка узнала жизнь третьей жены в ингушском ауле. Через год она получила чахотку и умерла весной.

В своих воровских поездках Идрис бывал ранен многократно и всегда спасался от погони, благодаря своей лошади. Идрис любил показывать её гостям. Тогда деревянный настил конюшни гремел под копытами лошади и появлялась сама она с кучером, висящим на поводу.

Приговорённый за конокрадство к пяти годам лишения свободы, Идрис отбыл наказанье, вернулся в коллективизирующийся аул, попался на новом уводе лошадей и был расстрелян.

Таков был Идрис, подаривший мне Лермонтова.


Бази


Пункт ликбеза организовали в ауле осенью. После дневной работы ликбезовцы собирались в сакле аулсовета. Позже других приходила Бази.

Завидев жену, собирающуюся в ликбез, маленький и юркий Хосу, муж Бази, пробирался к дверям и подстерегал её.

– Куда?... – приглушённо, чтобы не быть услышанным соседями, спрашивал он, когда жена выдвигалась из темноты.

Не отвечая, Бази шла.

– Куда? В ликбез? – шептал Хосу.

Не отвечая, Бази шла. Хосу забегал вперёд жены.

– Не пойдёшь в ликбез, – громче повторял Хосу. Он пробовал кулаками остановить жену и так как это не помогало – прыгал на неё.

Тогда Бази встряхивала чугунными плечами, и Хосу легко летел в сторону. Хосу вскакивал, бежал на жену. Бази принимала его в тугие объятия и несла домой, как мать несёт дитя.

– Не шуми, – убеждала Бази по дороге. – Не надо шуметь. Соседи услышат – смеяться будут. Не надо против ликбеза идти, против советской власти не надо идти…

Она опускала хрипящего и задыхающегося Хосу под навесом сакли и, поправляя платок, удалялась. Хосу косился на двор соседей и тихо проклинал жену. Бази выходила на улицу. Лавины туч неслись по небу, в недолгих их прорывах высекались звёзды. Ветер, дувший с гор, пахнул зимой и снегом.

В сакле аулсовета зажигали лампу. Колышащееся пламя вспугивало темноту, она разбивалась по стенам трусливыми тенями. Бази входила, занимая своим телом, грузным и высоким, всю дверь. На скамьях тесно сидели ликбезовцы. Комсомолец Эрисхан, руководитель ликбеза, открывал букварь и начинал занятия.


* * *


Москва, 21-го ноября, 1935 г.


Уважаемый Сергей Михайлович [1],


Ура! Рукопись Ивана Александровича [2] – у меня в столе. Впрочем, полное «ура» можно будет провозгласить тогда, когда рукопись пойдёт в набор. Будем думать, что это случится в ближайшее же время.

Тов. Гольцман [3] сообщила мне, что Шумяцкий [4] считает нужным изъять обвинение Синклера [5]. Это даже великодушно. Уж если и обвинять, то делить обвинение поровну.

Теперь вопрос – как «смонтировать» соответствующие абзацы, изъяв текст обращения комитета? Я в общем это уже сделал, но, всё ещё находясь под живым впечатлением Вашего монтажа заключительных абзацев рукописи, позволяю себе послать Вам соответствующие страницы с просьбой повторить Ваше искусство. Вы лучше кого-либо знаете, как это сделать тактично и в то же время наиболее близко к истине.

Посылаю также ещё две с половиной страницы, которые оказались с поправками. Поправки эти я перенёс карандашом в соответствующие места. Уточнения, точки над «и», сглаживание «острых углов» – закончены в своей плоскости. Я не знаю – чьи они? Хочется думать – пресловутого секретаря. Если это так, тогда не страшно.

Пожалуйста, дорогой Сергей Михайлович, сообщите, известно ли Вам, кто «водил рукой небрежной» по этим страницам, и нельзя ли, основываясь на словах Шумяцкого о том, что «всё будет оговорено», сохранить аксёновский текст.

Пишу и посылаю Вам всё это, так как Пэра [6] сказала мне, что Вы, возможно, останетесь ещё на две недели в Кисловодске. Если это так, – пожалуйста, перешлите мне посылаемые страницы. Я жду их, чтобы отдать рукопись в производство.

Получили ли гранки?

Если Вас не затруднит – черкните несколько слов Евгении Товиевне о Вашем желании скорой сдачи в производство рукописи и о её оформлении художником Лисицким [7] или Телингатером [8], как она это нам уже обещала.


Крепко жму Вашу руку.


Всегда Ваш Шамиль.


Москва, 22.XI.35.


Дорогой Сергей Михайлович!


О том, что аксёновская рукопись вернулась в издательство, Вы знаете из моего предыдущего письма. Предисловие будет дано позже. «У нас не то уж на примете» – автор [1] занят выпуском к темсовещанию своих двух опусов: «Кинематографии миллионов» и Сборника статей. Если дело пойдёт такими же темпами и дальше – в следующем году Кинофотоиздат сможет выпустить первые 5-6 томов собрания сочинений.

Сегодня начал предпринимать реальные шаги в деле привлечения художника. Вы же, со своей стороны, черкните об этом тов. Гольцман.

Если Вы уже выслали гранки, то они придут как раз вовремя.

Об «Аэрограде» [2]? Изложить своё впечатление в нескольких строках трудно. Это – кинематографическое здание, которое страстный архитектор воздвигнул, громоздя камни эпизодов и забывая о соподчинении частей и деталей. Между тем, в основе замысла лежит явная тенденция к сюжетной конструкции. А её и нет. И нет – а это уже очень существенно – конструкции, «сделанности» вещи. Есть глыбы эмоций, не подчинённых интеллекту, а я смею думать, что эта подчинённость обязательна для настоящего произведения искусства и что ею достигается, в конечном итоге, впечатляемость произведения не в отдельных частях, а от начала до конца.

Конечно, в фильме есть блестящие эпизоды с характерной довженковской «точкой зрения» на людей, события и вещи, с его особенными «драматургическими ракурсами», эпизоды, где Довженко остаётся Довженко. Наряду с этим в фильме есть необычная и страшная для Довженко вещь – надуманная патетика, не идущая из самого «нутра», из самой глубины художника. Патетика «апофеоза» фильма с кадрами, заполненными самолётами – впечатляет, но это, в конечном счёте, идёт не от искусства режиссёра, а от мощи советской авиации.

Явно неудачна попытка режиссёра заставить говорить своих персонажей белыми стихами. Получилось предельно ходульно. Вообще говорящий актёр – это ахиллесова пята Довженко. Секрет интонации остаётся для него секретом. Выспренность тона, «вещательность» реплик актёра – Курбасовская актёрская школа [3] – начинает тяготеть над Довженко, когда он имеет дело с говорящим актёром.

Вот, вкратце, мои мысли об «Аэрограде», мысли, вероятно, очень субъективные. Тогда Вы, посмотрев фильм, поругаете меня за них.

Жду с нетерпением предисловия, но главное – страницы из рукописи Ивана Александровича. А пока крепко жму Вашу руку.


Вас глубоко уважающий Шамиль.


Москва, 4 декабря, 1935 г.


Дорогой Сергей Михайлович,


Как не неприятно сообщать Вам это, но гранки, принесённые вчера тов. Зайцевым [1], запоздали. Причина та, что Кинофотоиздат решил порадовать темсовещание не только двумя томами сочинений нашего шефа, но и сборником творческого совещания. При всём желании я просто технически не могу ничего сделать, т.к. вёрстка уже в типографии. Все попытки уговорить начальство ни к чему не привели: книга должна выйти к 8-му.

Вопрос об оформлении «Бежина луга» [2] оттягиваю до Вашего приезда. Оттянуть же выход сценария до момента окончания фильма, разумеется, невозможно. По-видимому, нужно было, чтобы в своё время, при заключении договора, Ржешевский [3] оттянул срок представления нам сценария.

Об Аксёнове. Предисловия ещё нет. Оно будет дано при гранках. Ваш «монтаж», конечно, великолепен. Е.Т. [4] позавчера взяла рукопись на «окончательный просмотр», который, надеюсь, благополучно окончится сегодня.

Итак, как видите, моя информация о кинофотоиздатовских делах нерадостна. Единственным утешением мне служит то, что я в этом неповинен, хотя суть дела от этого не меняется.

Тов. Зайцев сообщил, что санаторные эскулапы прекращают Вас истязать и две недели Вы предадитесь настоящему отдыху. Это хорошо, хотя, вероятно, очень скучно. Вообще же, мне кажется, что эта вынужденная пауза в Вашей работе над фильмом очень полезна: она даёт возможность оглянуться на сделанное и лучше рассчитать то, что сделать предстоит.

На днях был у нас автор «Аэрограда». В кабинете у тов. Гольцман состоялось нечто вроде «встречи» его с редакцией. Автор жаловался на невозможность исчерпывающе выразить себя через кино, на некультурность кино в ряде других искусств. Всё это было высказано, как мне кажется, не без претензии на свежесть и новизну мысли и не без провинциального желания несколько «эпатировать» слушателей. В мыслях этих, в общем, конечно, не новых – много верного. У кинематографа по сравнению с другими искусствами есть много от «парвеню». Кино возникло паразитически на теле других искусств, живя их соками, и мне известно одно исключение, один образец «чистокровного» кинематографа – «Броненосец Потёмкин». Но в этих мыслях меня заинтересовало другое – их истоки.

Д[овженко] переживает огромный перелом. Это очень видно в «Аэрограде». Весь вопрос – приведёт ли этот перелом к новым «землям» нового качества.

Когда-то, очень давно, в период создания «Земли» [5], мне пришлось слышать рассказ Довженко о своих замыслах. Теперь в кабинете Е.Т. я тоже слушал его рассказ о том, «что он хочет сделать». Сравнение – не в пользу последнего рассказа. Вот один из замыслов – наиболее «свежий».

Рубка, сеча… Чтобы сотни людей налетали на сотни людей, сталкивались, сшибались, смешивались, чтобы крошились руки, ноги, головы, тела людей и лошадей… Это – как будто – расширенная тема Винчевской «Битвы при Ангиари» [6]. Следовательно – так же не совсем ново, как и вышеизложенные мысли на тему «искусство ли кино?».

Лично для меня выразительнее звучат такие слова автора «Конармии» [7]: «И за холмом наступило великое безмолвие сечи». (Кажется так – цитирую по памяти).

Очень интересен дальнейший путь Д[овженко].

Крепко жму Вашу руку и простите за письмо, которое помимо неприятных сведений содержит вещи, очень условно связанные с Кинофотоиздатом и никак – с Вашими деловыми отношениями с ним.


Вас искренне уважающий Шамиль.


Дорогой Сергей Михайлович!

Ваша статья, к сожалению, в мои руки не попала. Т.Гарвт [1] передал её редактору хрестоматии. Удалось добиться с большим трудом включения статьи в книгу: она уже свёрстана.

Сегодня узнал, что статья сокращена. Не в части, касающейся анализа композиции «Потёмкина». Подробнее смогу сообщить 13-го, когда получу Вашу рукопись.

Что касается «Искусства кино» [2] – нам пришлют не гранки, а вёрстку. Как только она будет, я прослежу, чтобы это было сделано своевременно.

Захватили ли с собой Аксёнова? Хотелось бы к концу февраля «смонтировать» монографию.

Со сборником о «Потёмкине» – трения. Он вне плана издательства. Все издания, идущие вне плана, требуют специального утверждения Дукельским [3]. Заявление с просьбой об утверждении ему послано. Если бы Вы могли лично связаться с ним и поговорить по этому поводу, – дело значительно ускорилось бы. Сборник надо максимум через месяц сдать в набор.

Черкните по этому поводу мне – рассчитывать ли на Вас или написать только на Абольникова [4].


Крепко жму Вашу руку.


Искренне Ваш Шамиль.


Москва, 2.VI.43.


Глубокоуважаемый, Сергей Михайлович!


Не писал Вам, т.к в издательских делах полный штиль, а кормчего издательства Грачёва [1] полностью устраивает такая погода. С огромными проволочками, уговорами, переходящими в скандалы, удалось оформить получение Вашего авторского гонорара, который, как я полагаю, получила уже давно Юлия Ивановна [2].

С печатанием Гриффита дело тянулось и осложнялось, теперь, по-видимому, он наконец-то пойдёт в печать. О перипетиях с ним, ежели интересуетесь, может рассказать Н.А.Коварский [3] – он в курсе дела.

Благодарю (более чем с полугодовым опозданием) за присылку цитаты из «American Procession». Только вот Вы забыли указать цит. страницу (или страницы). Цитата начинается с фразы: «7 октября… состоялась премьера…» и т.д. И заканчивается: «…в то время, как пожарный из ведра окачивает его водой, ограждая от снопов летящих искр».

И ещё, что остаётся невыясненным – это источник твеновской «Апологии составителя», то есть цитата ли это непосредственно из сборника «Marc Twain’s Library of Humour» или же цитату: «Выбор образцов из собственных моих произведений для этого сборника сделан не мною, а двумя моими составителями-ассистентами. Иначе их было бы больше! Марк Твен» – Вы приводите по книге «Америка Марка Твена», которую, если не ошибаюсь, Вам прислала Пера. В первом случае просьба указать год, место издания и страницу. Во втором – автора, название книги, год, место издания и страницу.

Могу похвастаться: у меня есть экземпляр Вашей книги. Достал его чрезвычайно сложным путём. Впрочем слово «спёр» было бы более точным. Молодец Джейн Ллойда [4] – хорошо сделал книгу. И как нелепо и обидно, что до сих пор нет Вашей книги на русском языке. Надеюсь, что отосланный вам Перой экземпляр – у Вас не единственный. Если же он у Вас – только один и ежели Вам очень нужен другой, то я, конечно, считаю себя обязанным предложить Вам мой экземпляр, ведь Вы – его, так сказать, духовный хозяин. Но это – только ежели Вам он очень нужен и если Вы обещаете, получив авторские, вернуть мне книгу с автографом, как награду за мой добродетельный поступок.


Крепко жму Вашу руку, дорогой Сергей Михайлович, и желаю всего доброго.

Искренне Ваш Шамиль


P.S. Если есть какие-либо поручения, если могу быть Вам чем-либо полезен, – пишите. Мой адрес ведь Вы знаете – ул. Горького 27, кв. 22.


Ш. –


ТЕЛЕГРАММА


Из Москвы

(Без даты)


Барвиха, санаторий, Эйзенштейну


Горячие поздравления. [С] нетерпением ожидал этого дня. Уверен, что продолжение проследует.


Шамиль Ахушков


* * *


ГОСКИНОИЗДАТ


Москва

«____» мая 1940 года.


Глубокоуважаемый Сергей Михайлович!


В дополнение к нашей личной договорённости с Вами, просим подтвердить Ваше согласие на редактирование сборников серии «Материалы к истории мирового кино» – «Гриффит и его школа» и «Американский графический фильм (Дисней)».

Кроме редактирования указанных книг, просим Вас написать к ним вступительные статьи.

Желательный размер статей – не менее 1 печатного листа каждая. Срок сдачи статей для книги «Гриффит и его школа» – 1-е июля с.г., для книги «Американский графический фильм» – 15 июня с.г.

Гонорар за статьи Вам будет уплачен тотчас же по представлении статей.


Редакторы-составители


П.Аташева

Ш.Ахушков


Директору Госкиноиздата

С.Я.Абольникову


Прочитав план монографических выпусков, посвящённых мастерам зарубежного кино, считаю, что такое издание вполне своевременно и потребность в нём большая.

Очень правильно, что в выпусках отведено широкое место записям фильмов, высказываниям самих мастеров о своей работе, частичным переводом непереведённых у нас книг и т.д. Такое построение выпусков придаёт им не только информационно-познавательную полезность, но и делает их ценными для творческо-производственной практики.

Важно начать издание с выпуска, посвящённого мастерам так называемого «реалистического» американского фильма (Форд, Флеминг, Конвей и др.). Особенную важность имеет тщательная и точная запись нужных кусков из фильмов, имеющихся у нас («Лётчик-испытатель», «Цитадель», «Информер» и др.). Госкиноиздату необходимо будет выделить особые средства для проведения этой работы (английские стенографисты, переводчицы).

Давно уже назрела необходимость выпуска монографии о таком всемирно-известном мастере мультипликации как Дисней. Это необходимо сделать именно сейчас, когда у нас есть почти все последние работы Диснея и работы Флейшера.

Этот выпуск должен быть богато иллюстрирован, желательны даже цветные иллюстрации – цветные фотографии с кадров.

Правильно, что в числе первых выпусков стоит книга о зачинателе американского кино Гриффите и его школе.

Необходимо подумать о выпуске, посвященного американским мастерам комического и комедийного фильма. План такого выпуска в части, относящейся к звуковому периоду, необходимо составлять, исходя из имеющихся у нас последних американских комедий и отдельных фильмов, которые мы видели ранее.

Предложение Издательства, переданное мне через тов. Ахушкова, о редактировании, руководстве работой над монографиями, посвящёнными американским киномастерам, и написании ряда статей охотно принимаю.


Засл. деят. искусств, проф. С.Эйзенштейн


28/IV-40 г.


Уважаемый товарищ Грачёв!


Получил из Москвы от 29-го декабря телеграмму с оборванным концом с предложением издать сборник избранных моих статей по искусству. Предложение Ваше принимаю с охотою и прилагаю план (в нём могут быть и небольшие изменения).

Редактором хотел бы видеть Н.А.Коварского. Ему же надо поручить и вступительную статью.

Ну, в составители, конечно, Аташева и Ахушков.

Из плана Вы увидите, что специально должна писаться только последняя статья, которая вберёт в себя фрагменты целой группы ранних статей, нуждающихся в комментариях.

Эта статья уже наполовину готова.

Литературный сценарии «Грозного» приведу в порядок в ближайшие дни – хочу дать наиболее полный вариант, включив и тот материал, который по условиям метража в фильм не уложится, исторический комментарий и пр. К изданию хотел бы приложить набор моих режиссёрских набросков к фильму, что сделает книгу ещё и иллюстрированной.

Может быть поспеют 2-3 фотографии.

Очень я нуждаюсь в деньгах, а потому прошу Вас придумать какие-нибудь формы получения денег поскорее. Нельзя ли, например, по сборнику получить сразу 60 %, поскольку весь почти материал уже фактически на- лицо.

По «Грозному» получится вероятно листов 6.

Шлите договора одновременно с авансами. Вычеты отнесите на оставшуюся часть выплаты, т.к. 6 тысяч для меня, как орденоносца, от налога вообще освобождены (справку фининспекции вышлю).

Очень Вас об этом прошу.

Материал никак не задержу.


Как Гриффит? Как Чаплин?


Привет. С.Эйзенштейн


Алма-Ата,

11 января 1943 г.