, т е. русских староверов, живших ранее в Польше и

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Сказанное о самодуровцах можно резюмировать так: это секта еще не установившаяся, воспринявшая некоторые положения духоборов, но не сумевшая разобраться в них и не отрешившаяся вполне от прежних старообрядческих взглядов, благодаря чему в догматах самодуровцев замечается часто полное несоответствие и логическая несообразность; в последователях этой секты, как обыкновенно у всех неофитов, заметен больший фанатизм и нетерпимость, нежели у остальных раскольников той же местности, вследствие чего отношения самодуровцев к «чужеверам» гораздо обостреннее и враждебнее, чем у других сект.

Поляки Бобровской волости, по сведениям г[осподина] Иванова, принадлежат к сектам австрийской, федосеевской и поморской и держатся обособленно от сибиряков даже в тех селениях, где они живут смешанно с последними. Здесь, по-видимому, прежние догматы сохранились в большей чистоте, и требования вероучения соблюдаются более строго, нежели в посещенных

V

Живя в отдалении от всяких крупных центров, как промышленных, так и умственных, в сравнительно благоприятных экономических условиях, вследствие чего им не было необходимости приспособляться к новым условиям или вести ожесточенную борьбу за существование, что заставило бы волей-неволей расширить и умственные, и нравственные запросы, — живя в такой обстановке, поляки естественно сосредоточили свои духовные потребности почти исключительно на религиозных вопросах, и это не могло не сказаться в нравах и обычаях, стоящих в тесной зависимости от религиозного миросозерцания, которого придерживается население данной местности.

Общие бедствия, претерпенные ранее поляками и сплотившие их в одну религиозную общину, создали между ними и общественную связь, гораздо более сильную, нежели та, какая существует между односельцами-сибиряками, и захватывающую все стороны их жизни. Поляк не ограничивается одними деловыми отношениями к соседям; он нуждается в их обществе и для того, чтобы поговорить о душе, посудить, поболтать о разных пустяках. Благодаря такой общительности поляков, уличная жизнь в польских селениях очень развита, что делает эти селения похожими на российские и резко выделяет их из массы сибирских. В последних, положим, с окончанием работ, народ тоже проводит время больше на улице, особенно молодежь, но здесь «уличное сиденье» носит иной характер: каждый сидит возле своего дома, около которого иногда собираются лишь несколько человек ближайших соседей, и только молодежь «гуляет» и «играет» большой толпой; у поляков же, наоборот, население все собирается большими группами: молодежь со всего села, парни, девушки, молодые замужние бабы и их мужья идут вместе «на полянку» — место, назначенное для игрищ, обыкновенно на лужайке у хлебного амбара; старики и пожилые мужики собираются отдельно и ведут разговоры о различных делах; к ним иногда присоединяются и некоторые старухи, большинство которых составляет особую группу, занятую главным образом надзором за малыми ребятами — подростки играют самостоятельно или присоединяются к молодежи. Эти сборища на улице по праздникам начинаются с утра, сейчас же по окончании богослужения и придают селу такой оживленный вид, какого мне не приходилось подмечать в других сибирских селениях.

Праздничные развлечения молодежи или «молодяжника», как говорят поляки, несколько разнообразятся, смотря по селению, но везде игры «на полянке» составляют необходимую принадлежность их. Единственное исключение в этом отношении, по слухам, составляет д. Бутакова, населенная, как я уже говорила, почти исключительно самодуровцами, которые запретили своим детям заводить игрища, считая их «греховными»: «Надо о душе думать, а играть да песни петь — только дьявола тешить». Верны ли эти слухи, судить не могу, так как самой мне не удалось быть в праздник в Бутаковой, в других же селениях самодуровцы не препятствуют своим парням и девушкам участвовать в игрищах даже с иноверными.

Больше всего праздничных развлечений устраивает молодежь в Александровской и Алейской волостях; в селениях же Владимирской и Риддерской вол[остей], кроме «полянки», существует только хождение друг к другу в гости.

Для примера опишу праздник в с. Шемонаевском, который я провела там. Часов с 9 утра на улице стали появляться группы разряженных девушек, гулявших отдельно от парней, которые также группами следовали за ними в некотором отдалении, так как гулять по улице девушкам вместе с парнями считается неприличным — это разрешается только «на полянке». В это время девушки закупают конфет и пряников, которыми потом «на полянке» будут угощать своих кавалеров, условливаются, кому с кем ходить, какие песни петь и пр. С улицы идут домой обедать, а после обеда устраивается катанье на лошадях с колокольчиками. Чаще всего катанья устраиваются кем-нибудь одним по случаю какого-нибудь семейного праздника — родин, возвращения сына из солдат и т. п. — или по случаю помочей, когда катают помочан. Если в семье есть девушки или молодые бабы, они приглашают к себе подруг, а парни — товарищей и катаются все вместе на нескольких телегах, запряженных каждая в одну лошадь и обязательно с колокольчиками. Такие празднества продолжаются иногда дня три-четыре. После катанья идут «на полянку», где водят хороводы, поют песни и пляшут; там же заводится и «жениханье»: парни выбирают себе девушек в невесты, получают от них подарки — пряники, конфеты, самотканые пояса, а им дарят в свою очередь серьги, ленты и т. п. Такие пары проводят все время вместе и впоследствии обыкновенно соединяются браком. Случаи расхождения и выбор себе другой пары очень редки, хотя это и не считается предосудительным, — обязательно только возвратить подарки потерпевшей стороне. Поздно ночью возвращается молодежь домой с полянки, но, несмотря на полную свободу и отсутствие надзора старших, несмотря на «жениханье», случаи потери целомудрия девушками относительно редки, и это наблюдается чаще среди беспоповцев и самодуровцев, признающих законный брак «блудом», а истинным браком «сожитие по любви»; единоверцы же и представители поповских сект к внебрачным связям относятся неодобрительно, и среди них эти связи почти не встречаются и вызывают общее осуждение, хотя и менее строгое, чем у православных.

Особенно оживленно проходят так называемые] «съезжие» праздники: каждое селение, хотя бы в нем и не было храма, имеет свой так сказать, храмовой праздник, на который съезжаются гости, родные и знакомые из других селений. К съезжему празднику в каждом хозяйстве варят пиво с медом, на что уходит иногда недели две, так как пиво истребляется в невероятном количестве. Большинство съезжих праздников приходится на осень, когда народ уберется с хлебом и запасет за лето меду. Комнаты к празднику украшают цветочными гирляндами и различными искусными плетениями из соломы. К этому же времени заготовляют и лучшие наряды. Вообще, съезжие праздники чествуются особенно торжественно.

Здесь же кстати скажу и о праздниках, устраиваемых помочанам. В противоположность сибирякам, поляки в самый день помочей не устраивают «угощенья»: помочан кормят только обедом, все остальное время они работают. Зато в первый же праздник после помочей для них делается «гулянка»: их поят пивом, угощают праздничным обедом, катают на лошадях и пр.

Зимние праздники мало чем отличаются от летних: то же катанье, только телеги заменяются санями; то же гулянье с песнями по улицам, а вместо сборищ «на полянке» — вечерки, на которых в праздники играют в различный игры, а в будни девушки прядут, ткут или вышивают с пением, парни же играют на гармонике и поют.

Что касается собственно игр молодежи, то они очень незатейливы: хороводы водят только весною, до Троицы; все остальное время проводится на полянке в хождении с пением вокруг амбара, да в заигрываньях парней с девушками; на вечерках играют в старинные игры — «зайчики», «золото хороню» и т. п., а больше также поют или беседуют попарно; пляшут мало и неизящно — нет того огня, той страсти, с какой пляшут в России «трепака».

Песни в огромном большинстве бытового, любовного или исторического содержания, старинные. Редкие из поляков знают эти песни до конца, большей частью поют только несколько начальных строк, а затем переходят к другим песням, которые также обрывают на половине. Любовные песни большей частью также или не имеют конца, или представляют попурри из различных старинных романсов, иногда искаженных до неузнаваемости; поются и малороссийские песни.

Исторические песни могут быть подразделены по содержанию на казачьи и разбойнические. Есть еще одна песня, в которой говорится об основании Москвы, но в чем именно состоит ее содержание, — сказать невозможно, так как опрошенные мною поляки помнили только следующие строки:

Был я на горочке,

Был я на крутой.

Построился тут

Город Москва

На серым камушке,

Белушким (белым) пером...

А затем прибавляли: «Дальше сказывается, как Москва зачиналась, да мы забыли слова-то». Казачьи песни больше сохранились в народной памяти, и многие из них поются целиком. Главным содержанием их служит поход казака, разлучающий его с милой; таковы: «Брала, брала девка воду», «Сел казак на коня»; в песне «Подымалися с гор туманы» описывается смерть какого-то казачьего полковника, вздумавшего «со горя помирать в середу поутру, в самую в обедню»; часто в песнях упоминается «Дунай-река». Но навряд ли певцы имеют ясное представление о содержании своих песен; по крайней мере, на мои вопросы обыкновенный ответ был: «Кто его знает! сказывают, есть река Дунай» или: «старики сказывали, был такой полковничек — от стариков песня ведется».

Разбойничьи песни, по-видимому, также старинного происхождения и принесены поляками на Алтай еще из России — по крайней мере, некоторые из них распространены и там; например, песня: «Из тех лесов дремучих разбойнички идут, в руках своих могучих носилочки несут» поется и в городах, и в селах центральных губерний Европейской России.

Вообще большинство песен, которые поются поляками, несомненно, старинного происхождения; оригинальных, сложенных самими поляками, мало, если не считать свадебных, которые отличаются, как по своему содержанию, так и по форме чисто местным колоритом. Обычные же песни большей частью или старинные общерусские, или представляют искажение также старинных романсов, иногда доходящее до полной бессмыслицы. Так, известный романс исключений. Может быть, в этой любви к природе надо видеть влияние общего у раскольников стремления к «пустыне», надежды в ней найти примирение с жизнью и совестью.

Общительность поляков, их стремление к единению сказываются и в более мягких семейных и общественных отношениях. Дети растут на полной воле, пользуясь любовью и ласками родителей; я ни разу даже не слыхала о том, что детей «надо учить», т.е. бить, как говорят сибиряки. Мальчики и девочки с ранних лет играют вместе и лет с 12 начинают уже «женихаться». Как я уже сказала, это жениханье обыкновенно приводить к браку; но и в случае расхождения родители не вмешиваются, предоставляя молодым людям самим решать свою судьбу. Отношения между парнями и девушками свободные, но собственно разврата между поляками я не наблюдала; парень, выбрав себе подругу, довольствуется уже ею одною и с другими не заигрывает; то же следует сказать и о девушках, хотя, разумеется, встречаются и исключения.

Вследствие такой свободы молодежи, браки обыкновенно заключаются по любви; молодежь сперва уговаривается между собой, а потом уже жених обращается к родителям, которые устраивают формально сватовство. Отказ родителей в согласии на брак очень редок и практикуется только в двух случаях, если богач хочет жениться на бедной девушке, или если последователь одной секты выбирает себе невесту из другой; но и эти случаи редки, чаще родители дают согласие даже на неравный брак. Иногда родители сами выбирают сыну подходящую, по их мнению, невесту, но всегда спрашивают его согласия и жениться «не неволят». Девушки чаще выходят замуж по воле родителей, но и это совершается без прямого принуждения, а просто потому, что дочь растет более под влиянием отца с матерью, чем сын, не пользуется такой самостоятельностью, как он, и потому легче поддается внушениям, да и в хозяйстве она является лишь второстепенной величиной, всегда более или менее зависимой от мужчины.

Этот характер брака, как дела свободного влечения и любви будущих супругов, столь редко наблюдаемый у наших крестьян, объясняется, мне кажется, двумя обстоятельствами: I) значительным экономическим благосостоянием поляков, позволяющим не придавать первостепенного значения материальной выгоде в деле заключения брака; 2) влиянием религиозных воззрений, так как не говоря уже о беспоповцах, даже последователи поповских сект вследствие невозможности всегда иметь под рукой своего священника, который мог бы освятить брак, вынуждены слишком часто ограничиваться свободным сожительством, по самой сущности своей являющимся результатом добровольного согласия заинтересованных сторон. Правда, около половины поляков принадлежат к единоверию, но оно не могло в них уничтожить прежних взглядов и привычек, выработанных веками.

Заключение брака по желанию самих брачу[ю]щихся, а не по принуждению родителей, отразилось и на свадебных обрядах, которые в общем одинаковы с общепринятыми у крестьян и отличаются именно тем, что в них выражается желание жениха и невесты вступить в брак, а также и на свадебных песнях и причитаниях, имеющих менее унылый характер. Передавать в подробностях весь порядок сватовства и свадьбы я не буду, так как мне уже приходилось не-

давно говорить об этом1, и ограничусь кратким изложением его, отметив лишь те особенности, какими свадебные обряды поляков отличаются от обрядов сибиряков.

Сговорившись заранее с невестой и обменявшись с нею подарками, жених обращается к отцу с просьбой сосватать ему невесту и называет свою избранницу. Отец сам с родственниками отправляется к родителям невесты «с добрым словом — со сватаньем»; те спрашивают дочь, согласна ли она выйти замуж за такого-то, и если она отвечает: «пойду», то сваты тут же уговариваются относительно размера «подъемных», т.е. денег, какие отец жениха должен отдать за невесту и которые, как и у соседей поляков — риддерских обывателей, целиком идут на свадебный пир и на покупку разных предметов для невесты. Затем отец жениха отправляется домой и возвращается к невесте уже с самим женихом и его матерью; с ними приходят также человек пять родственников. Если жених православный или единоверец, а невеста раскольница, или обратно — жених раскольник, а невеста «церковная», то сперва уговариваются, как делать свадьбу — «на венец или сводом», потом окончательно условливаются о величине подъемных и приданого, назначают срок, недели в две, когда должно быть «бранье» невесты, к которому как хозяева, так и приглашенные гости должны наварить пива, а затем производится «рукобитье».

После рукобитья невеста вместе с подругами шьет приданое; жених посещает ее каждый день, катает ее с подругами на лошадях и пр. Во время рукобитья девушки поют:

Не полати-то грянули, По рукам девку ударили; Что не печь повалилася, (Такая-то) заручилася Со милым дружком (таким-то). За шитьем приданого девушками поется песня:

Вились кудри, сповилися Удалого добра молодца Завивала красна девица-душа, Завивала, приговаривала: Прилегайте, мои кудерки, Ко моему белому лицу, Ко румяному!

Невеста в это время причитает, обращаясь последовательно к отцу, матери и пр. родным:

Родимый ты мой батюшка (родимая моя матушка и т. д.),

Спаси тебя, господи,

Что ты меня поил, кормил,

Обувал, одевал,

В цветное платьице наряжал.

Из приведенных образчиков видно, что в песнях гораздо более, нежели у тех же риддерцев, отводится место любви между невестой и женихом, и вообще эти песни менее унылы.

К этому же времени, т.е. к промежутку между рукобитьем и браньем, приурочивается и «вывод на зарю» невесты. Этот обычай, объяснить который я не могу, так как поляки сами не знают его значения, а исполняют только по традиции, состоит в следующем: подруги каждый день на утренней заре выводят невесту на двор или на улицу, и она там причитает — «голосит»:

Уж вы, милые-то мои подруженьки,

Выведите меня на белу зарю,

С новой горницы во новы сени,

С новых-то сеней на красно крыльцо,

Со красна-то крыльца на широкий двор,

Со широкого-то двора на широку улицу!

Раздуйте-ка, мои ветры буйные,

Раскачайте-ка вы, мои ветры буйные,

Гробову доску — лютую тоску!

«Наголосившись», невеста уходит обратно в дом и благодарит подруг: «Спаси-то вас, Господи, милые подруженьки, что сводили меня на белую зарю».

В условленное время назначается «бранье» — собственно самая свадьба, обряд, заменяющий у раскольников наше венчанье; последнее обходится дорого (10-15 р[уб.] за венец) и потому все более выводится из употребления даже у «церковников». Для бранья невесты к жениху собираются гости, родные и знакомые, и всей гурьбой, вместе с женихом отправляются в дом невесты. Их встречают хозяева со своими гостями и усаживают за стол. Тогда жениховы родители заявляют, что они явились за тем, что было прошено, и требуют, чтобы им отдали невесту, которая до той поры прячется в другой комнате. За нею отправляются свахи и подводят к жениху. Дьяк, начетник или свой священник, если таковой имеется, читает молитвы и псалмы, соответствующие случаю, положив псалтирь на наклоненные головы жениха и невесты, и затем благословляет их, после чего они подходят под благословенье родителей невесты. Те благословляют их и в сопровождении всех гостей и дьяка отводят их в дом жениха. Придя туда, все усаживаются за стол, кроме молодых, которые становятся в передний угол. Дьяк снова кладет псалтирь им на головы и читает молитвы, по окончании которых благословляет кичку, которую тут же надевают на голову невесты, после чего молодых благословляют родители жениха, а затем начинается «столованье», причем дьяк (или поп) садится рядом с женихом, а возле него отцы жениха и невесты; матери садятся рядом с невестой. В это время гостей угощают вином, и каждый угощаемый должен сделать какой-нибудь подарок молодым. Расходятся только к ночи. На другой день молодые и родители жениха отправляются за приданым к родителям новобрачной, где снова начинается угощенье, после чего выдают приданое, по получении которого новобрачные отправляются домой. Потом каждый из бывших на свадьбе гостей поочередно устраивает у себя пир, и гулянки пподолжаются иногда очень долго.

Во все время свадебных гулянок — рукобитья, девичника и бранья поются свадебные песни, частью общие с теми, что поют вообще сибиряки, частью оригинальные. Из последних я приведу одну, интересную тем, что в ней высказывается интерес невесты к личности жениха, чего я не встречала в других песнях, как сибирских, так и российских. Вот эта песня:

Река ли ты моя, реченька,

Речка быстрая, струистая!

Бегит речка, не колыхнется.

Отчего же мне колыбатися?

Нету ветру, ни вихору,

Ни большой погодушки.

Сидит-то у нас (имя невесты),

Сидит-то она умнешенько.

Отчего же мне смеятися?

У меня то все гости званые, почетные.

Одного-то гостя дома нет —

Нету братца родимого!

Спросил бы мне про сторонушку,

Про сторонку да про мила дружка:

Он не ходит ли вдоль улицы

Не заходит ли в царев кабак,

Не пьет ли зелено вино,

Не кушает ли сладкой водочки?

В остальных песнях содержание мало чем отличается от общерусских крестьянских песен: то же прощанье с «девьей красотой», «с родом-племенем» и пр.; только в них, повторяю, больше отводится места любви.

Выйдя замуж по собственному желанию и притом в огромном большинстве «сводом», что дает ей возможность уйти от мужа, раз она не пожелает продолжать жить с ним, женщина чувствует себя свободной и в замужестве, и муж редко осмеливается бить ее или подвергать истязаниям, что составляет обычное явление у сибиряков.

Насколько редки случаи дурного обращения мужа с женой, показывает уже то, что, просмотрев в четырех волостях книги решений волостных судов, в трех за 10 72 лет (с 1888 по июль [ 18]98 г.) и в одной за 2 года, я нашла всего две жалобы жен на мужей, обвинявших последних в побоях и вообще жестоком обращении с ними, да и из тех одна жалоба на суде не подтвердилась; оба дела возбуждены были крестьянами д. Бутаковой, и одно из них возникло вследствие религиозных поводов1. Остальные дела по семейным недоразумениям касаются исключительно возврата приданого или вознаграждения жены «за время проживания ее за стряпку» у мужа. Так как сводные браки раскольников считаются законными лишь в том случае, когда они записаны в установленную метрическую книгу при волостном правлении, то для развода супругов не требуется никаких формальностей: каждый из них может уйти, когда хочет, и соединиться браком с другим. Но из этого же вытекает и отсутствие каких-либо прав их друг на друга, и жена, уходя от мужа, может требовать от него по суду только возвращения приданого и вознаграждения ее, как работницы-»стряпки», за время, прожитое ею в доме, мужа. Надо сознаться, поляки иногда злоупотребляют этой свободой расхождения. Вступая в брак обыкновенно в раннем возрасте, особенно женщины, выходящие замуж часто лет 13-14, и потому делая этот шаг совершенно необдуманно, привыкнув относиться к браку, как к простому сожительству, поляки легко смотрят и на разрыв его и часто расходятся из-за совершеннейших пустяков. Помню, уезжая из Черемшанки, я вышла на крыльцо земской станции вместе с хозяйкой и хотела уже садиться в тележку, когда к крыльцу подскакала галопом молоденькая «полячка», на вид не старше 15-16 лет, хорошенькая, как картинка: грациозная, стройная фигурка, свежее, румяное личико с детски невинными голубыми глазками. Моя хозяйка, немолодая уже, степенная и симпатичная женщина, обратилась к ней с вопросом, уж не ушла ли она от мужа. Красавица-амазонка, нимало не смущаясь, ответила утвердительно и пояснила: «я что с ним делать буду? Он уехал на работу, а я ему одна дома сиди — как же, была нужда! Я долго не думала, оседлала лошадь да и была такова! Больше не вернусь — так ему и надо!»

Blog