, т е. русских староверов, живших ранее в Польше и

Вид материала

Подобный материал:

1 2 3 4 5 6 7

Польские селения описываемого района принадлежат к Алейской, Александровской, Владимирской, Риддерской и Бобровской волостям Змеиногорского округа; кроме того, до 50 дворов поляков живут в «сибиряцком» селе Саушке Курьинской волости того же округа, но это село 3 года назад принадлежало также к Алейской вол[ости], и живущие в нем поляки — выходцы из других селений той же волости и ничем не отличаются от своих бывших односельцев.

Две первые из названных волостей расположены в северо-западной, степной части «поляцкого» района; Риддерская занимает его юго-восточный, гористый угол, а Владимирская и Бобровская представляют переход от степи к горам.

Живут также поляки и в некоторых волостях Бийского округа — в Чарышской, Ануйской и Алтайской1, куда они переселились уже из мест своего первоначального поселения на Алтае; есть они и в Забайкалье, где их называют «семейскими», и куда они были сосланы также при Екатерине II из Польши; по словам алтайских поляков, «много наших и на Уймоне, и на Бухтарме». Но обо всех этих местностях у меня, к сожалению, нет сведений, кроме отрывочных рассказов, так как районом моих наблюдений были только названные волости Змеиногорского округа, да и из числа этих последних Бобровскую мне не удалось посетить лично, и сведения о ней получены мною частью путем опросов встреченных мною бобровцев, частью же, как уже сказано, от г[осподина] Иванова.

В настоящее время в пяти волостях Змеиногорского округа имеется польских селений 21, а именно: в Алейской — 3 селения: ее. Староалейское, Шипуновское и д. Каменка; в Александровской — 2: с. Шемонаевское и д.

Екатерининская; в[о] Владимирской — 7: ее. Верх-Убинское, или Лосиха, Секисовское, дд. Быструха, Малая Убинка, Волчиха, Зимовская и Александровская; в Риддерской — 6: дд. Черемшанка, Бутакова, Поперечная, Стрежная, Пихтовка и с. Орловка; наконец, в Бобровской волости — 3 селения: ее. Бобровское, Тарханское и д. Чистополька.

Из этих селений только 6 относятся к первоначальным пунктам поселения поляков — Староалейское, Лосиха, Секисовское, Шемонаевское, Екатерининская и Бобровское; об образовании Шипунихи и Каменки нет точных сведений; все же остальные — выселки названных шести селений, большей частью с. Секисовского, про которое его жители говорят: «Наша Секисовка плодущая матка была — никак десять роев отсадила». Действительно, выходцами из Секисовки основаны все шесть польских селений Риддерской волости и четыре Владимирской — Быструха, М[алая] Убинка, Волчиха и Зимовская. Из других селений д. Александровская выселилась из Быструхи, Тарханка — из Бобровки, Чистополька — из Тарханки.

Год образования коренных селений уже указан в предыдущей главе, насколько его можно установить по имеющимся данным. Здесь же я приведу только данные Владимирского и Риддерского волостных правлений относительно времени основания выселков, так как о других волостях я не могла получить этих сведений.

Владимирская волость__________________Риддерская волость

Малая Уби[н]ка основана в 1787 г. Черемшанка основана в 1799 г.

Быструха —//— 1797 г. Бутакова —//— 1805 г.

Волчиха —//— 1856 г. Поперечная —//— 1832 г.

Зимовская —II— 1867 г. Стрежная —//— 1850 г.

Александровская —//— 1880 Орловка —//— 1858 г.

Пихтовка —//— 1867 г.

Таким образом, из 11 -ти выселков, о которых имеются сведения, 8 основано до 1861 г., т.е. до времени освобождения от обязательного труда, и только 3 — после этого. Если же принять во внимание, что за год основания волость считает год официального, так сказать, признания данного селения за самостоятельную единицу, то придется отнести и д. Зимовскую к селениям, образовавшимся ранее [18]61 г. По крайней мере, в горном архиве Риддерского рудника я нашла за 50-е годы переписку бывшего Горного правления с Риддерской горной конторой о неимении препятствий к образованию этой деревни. Из рассказов же самих зимовцев — еще задолго до этого несколько секисовских дворов выселилось из Секисова на то место, где теперь стоит деревня, с целью образовать здесь ямскую станцию. Ранее «станок», т.е. расстояние между станциями — Секисовкой и Черемшанкой — равнялся 41 версте, и при убийственной дороге по горам, особенно в зимнее время, когда крестьяне обязаны были возить руду, трудно было делать без перепряжки такой длинный переезд — и люди, и лошади выбивались из сил даже в благоприятную погоду, а в бураны лошади «и совсем пропадали», случалось, замерзали и люди. Поэтому секисовцы, чтобы облегчить себе возку руды для Риддерского рудника, надумали часть своих дворов выселить на половину расстояния до Черемшанки, туда, где стояла уже избушка — «зимовье» одного из секисовских крестьян, и где рудовозы могли бы покормить лошадей, и обогреться сами до возвращения назад, сдав руду поселившимся на зимовье для доставления в Черемшанку.

Как иногда бывает, велик промежуток времени между фактическим образованием селения и его официальным признанием, можно видеть на примере д. Поперечной. По волостным данным, она основана в 1832 г., а между тем уже в 1825 г. был составлен план на землю, отведенную крестьянам Серову и Дерябину «с товарищи» в количестве 3 400 десятин, считая и неудобную, на 61 д[ушу] муж. пола, «в вершинах Убы и при устье речки Поперечной, а от Риддерского рудника в 25-верстном расстоянии»1, т.е. в том самом месте, где и сейчас стоит д. Поперечная, первыми садчиками которой были названные крестьяне, поселившиеся там задолго до составления плана. Таким образом, вышеприведенные даты указывают только время, когда данные селения были официально признаны самостоятельными единицами, время же фактического их основания неизвестно.

Все польские селения четырех волостей, посещенных мною лично, — Алейской, Александровской, Владимирской и Риддерской — имеют однородный состав населения: жители их, почти исключительно потомки поляков, с примесью породнившихся с ними ссыльных, а отчасти и казаков; «россий-цев» и «сибиряков» здесь очень мало, каких-нибудь 3-4 семьи разночинцев, т.е. торгующих, писарей и т. п., да в некоторых селениях единичные семьи переселенцев, проживающих здесь временно. Только в селениях Алейской волости переселенцы причислены и входят в состав постоянного населения.

По волостным данным за 1897 г., польские селения четырех названных волостей имеют следующий числовой состав населения, из которого в селениях Алейской волости переселенцы выделены в особую группу, чтобы сделать очевиднее, как незначительна примесь постороннего элемента даже в этих селениях.

Всего, следовательно, по четырем волостям польских селений — 18, с общим населением в 13 579 м[уж.] — 13 831 ж[ен.] — 27 410 душ об[оего] пола. Исключая отсюда 82 м[уж.] — 90 ж[ен.] — 172 души об[оего] пола переселенцев, получаем 13 497 м[уж.] — 13 741 ж[ен.] — 27 238 душ об[оего] пола одних поляков, если не считать те единичные семьи «разночинцев», которые, как сказано выше, найдутся во всех этих селениях. Не имея официальных данных о числе «разночинцев», я не могу определенно сказать, как велика примесь постороннего элемента в селениях Александровской, Владимирской и Рид-дерской волостей, но во всяком случае она еще незначительнее, чем в Алейской. Так, по сведениям, собранным мною при личных опросах населения, в д. Черемшанке живет 3 семьи сибиряков и 2 татар; в Бутаковой — I семья горнозаводских обывателей из с. Риддерского; в Зимовской — I семья пере-селенцев-тоболяков (непричисленных); в Лосихе мне объясняли: «Мы российских не любим и в общество не принимаем; а так (т.е. без причисления) живут которые недолго, покуда не найдут себе места; еще торгующие у нас есть приезжие, а больше все наш брат—поляки»; в Секисове поляки уверяли меня, что в их селе «совсем нет» посторонних и т. д. Таким образом, процент постороннего элемента должен быть выше всего именно в Алейской вол[ости], к 172 переселенцам которой нужно еще прибавить несколько семей разночинцев, что в общем даст не более 200 душ об[оего] пола всех посторонних, или около 3,5 % всего населения в польских селениях этой волости.

Относительно Бобровской волости у меня нет числовых данных ни о ее населении, ни о поляках в частности; мне известно только, что с. Бобровское имеет смешанное население — сибиряков и поляков, не считая казаков, которые, как и в Лосихе, составляют отдельный поселок; с. Тарханское населено почти исключительно поляками;-что же касается Чистопольки, то о ней я знаю только, что жители ее — выходцы из с. Тарханского.

Таким образом, по естественно-географическим своим условиям местность, где живут поляки, может быть разделена на две почти равные по пространству части: северную, степную почти безлесную с плодородной почвой, где главными занятиями жителей являются хлебопашество и скотоводство, и южную — гористую, в которой, благодаря высоте положения и недостатку удобных земель, хлебопашество уже развито гораздо менее, а первое место наряду с[о] скотоводством занимает пчеловодство. Между этими частями нельзя провести резкой границы, и холмистая степь постепенно переходит все в более возвышенные горные долины, окруженные высокими горами и имеющие своей юго-восточной границей Ивановский и Проходной белки.

Селения поляков сосредоточены более в южной, гористой части района: в степной их только шесть — Шипунова, Каменка, Староалейское, Шемонаиха, Екатерининка и Лосиха. Зато в степной части расположены наиболее многолюдные села — Староалейское, Шемонаиха, Лосиха имеют каждое по 2-3 тысячи душ с лишком, а самое меньшее — Каменка — более полуторы тысяч. Селения же, лежащие в горах, уже значительно меньше по своим размерам: из них только четыре имеют более тысячи душ — Секисово, Быструха, М[алая] Убинка и Черемшанка, но и те относятся собственно не к гористой, а скорее к переходной полосе, где горы еще невысоки и часто прерываются широкими долинами, сливающимися на западе с[о] степью.

Во всех этих селениях коренные жители — потомки «польских выведенцов» и «колодников» из различных губерний Азиатской и Европейской России; примесь постороннего элемента так незначительна, что ее можно не принимать во внимание, тем более, что в большинстве селений этот элемент составляют «разночинцы» — писаря, торговцы и т. п., — не принимающие непосредственного участия в деревенской жизни. Исключение составляет с. Бобровское, где поляки живут смешанно с сибиряками; казаков, живущих в отдельном поселке, только рядом с с. Бобровским, как и в Лосихе, я выделяю из числа жителей самого села, так как они имеют свое собственное, отдельное от крестьянского устройство, землевладение и пр.

III

Обособленность поляков должна была способствовать сохранению среди них тех характеристических черт, которые отличали их от сибиряков в первое время их поселения здесь.

Действительно, уже при въезде в селение поляков, вы замечаете что-то необычное для Сибири, напоминающее старинную русскую деревню: улицы широки, чисты и покрыты зеленой травой; перед многими домами у окон деревья; из-за домов виднеются маленькие садики; самые дома большей частью старинной русской архитектуры — высокие крылечки с точеными столбиками, часто раскрашенными в разные цвета; под ними дверь в «клеть», т.е. кладовую; затейливая резьба на окнах и крыше; деревянные петухи над окнами или на воротах. Все это, взятое вместе, так резко отличается от преобладающего типа сибирских деревень, с их обязательною грязью и навозом на улицах, отсутствием садов и однообразными, казарменного вида постройками, напоминающими скорее огромные ящики, чем дома, — что бросается в глаза всякому с первого взгляда.

Еще более обращает на себя внимание внутреннее убранство домов. С крыльца дверь, часто украшенная различными рисунками — произведением доморощенных художников, — ведет в сени, которые делят дом на две половины — чистую или «светлицу» и черную или «избу». На потолке в сенях подвешены птицы, сделанные из соломы, с бумажным хвостом и головою. Каждая половина дома состоит, смотря по богатству хозяина, из одной или двух и даже трех комнат. В «избе» находится кухня и домашние комнаты для хозяев, а также и кладовая, где хранится разный скарб — одежда, посуда и т. п. «Светлица» назначается для приема гостей, в ней же помещается и спальня молодых, если у хозяев есть женатый сын или замужняя дочь, муж которой «принят в дом», т.е. живет с родителями жены, а не уводит ее к себе. Обязательные украшения всех комнат, как черной, так и чистой половины — зеркала, на которых повешены полотенца с вышитыми концами, и вокруг потолка гирлянды желтых махровых цветов, очень долго сохраняющих свой цвет и вид. В переднем углу первой от входа комнаты — божница с несколькими иконами старинного письма; в числе их обязательно имеется распятие — раскольнический осьмиконечный крест с изображением Св. Духа над ним, сделанный из металла и прибитый к раскрашенной и разрисованной цветами и звездами деревянной доске; из других икон чаще всего встречаются изображение Божией Матери и «града Иерусалима». Вокруг божницы развешаны разные картины религиозного содержания, портреты царской фамилии и т. п. На небольших окнах, с кусками разноцветных стекол в нижней части рамы, цветы — бальзамин, фуксия, герань и др. Стены большей частью бревенчатые, гладко выструганные, реже выбеленные или покрытые обоями. Постель «молодых» отделена пестрым ситцевым занавесом от комнаты и всегда содержится в порядке. Печи выбелены, а низ их обшит досками, на которых доморощенные художники масляными красками изображают разные фантастические цветы с не менее фантастическими птицами на них. Иногда вместо цветов изображаются целые сцены из деревенской жизни: на темно-красном или зеленом фоне хоровод, из которого выходит девушка навстречу казаку или солдату, подъезжающему к хороводу на санях, а затем девушка уже оказывается в санях, рядом с казаком. Любопытно, что в этих картинах в качестве экипажа всегда фигурируют сани, хотя изображается обыкновенно лето, судя по цветам. Косяки в окнах и двери, а иногда и потолки, также украшаются этими рисунками, большей частью цветами и птицами, а также красными, синими и зелеными кругами, представляющими солнце. Вместо рисунков красками, на дверях, особенно на входных, часто встречается резьба, изображающая те же лучистые круги или цветы с птицами. Мебель — шкафы, стулья, столы, лавки и кровати обыкновенно также раскрашены.

Чистота везде образцовая, особенно в «светлице», которая в двухэтажных домах устраивается в верхнем этаже, и вообще весь дом производит впечатление мирного и уютного убежища. Сидя в чистой комнате у окна, выходящего на галерейку, которая окружает верхний этаж, и любуясь дивной панорамой зеленых гор, увенчанных «шкилями», т.е. обнаженными каменными громадами причудливой формы, которые кажутся какими-то фантастическими замками, построенными для защиты раскинувшейся у подножия их мирной долины, с чистеньким селением и неумолчно лепечущими горными речками, по берегам которых бродит тучный скот, а дальше виднеются роскошные нивы и пасеки, выглядывающие из цветущих рощ, — любуясь этим пейзажем, залитым солнечным сиянием, и вдыхая чистый горный воздух, вы начинаете понимать тяготение раскольников к «пустыне», так как здесь, вдали от ожесточенной борьбы за существование, в этой плодородной местности, щедро вознаграждающей труд человека, можно жить спокойною, тихою жизнью, не гоняясь за «новшествами», не меняя вековых, традиционных воззрений, — вообще, сохраняя в неприкосновенности все, полученное путем наследственности от предков, до этнографического типа включительно.

Действительно, по своему типу алтайские поляки с первого же взгляда напоминают типы Европейской России и резко отличаются от соседей-сибиряков, в наружности которых гораздо более сказывается примесь инородческой крови. Это объясняется принадлежностью поляков к староверию, воспрещающему сближение с иноверцами под опасением «погубления души», вследствие чего поляки жили особняком от прочих элементов алтайского населения, и скрещивание между ними было, если не совсем невозможно, то, во всяком случае, крайне ничтожно.

Прежде всего, поляки отличаются замечательно красивой, стройной фигурой, доходящей у женщин до поразительного изящества, что их сразу выделяет из массы остального населения, большей частью обладающего далеко не красивой, а, пожалуй, и неуклюжей фигурой. Черты лица — мягкие, часто волнистые или вьющиеся волосы, невысокий, но широкий и прямой лоб, большие глаза, прямой нос и правильный овал — напоминают описания древних славян, и этот тип преобладает среди поляков.

При этом нужно заметить, что поляки, населяющие степные волости описываемого района — Александровскую, Алейскую и часть Владимирской, имеют более великорусский тип: русые волосы, мягкие, несколько расплывчатые черты лица, коренастая, крупная фигура и чистый великорусский говор, напоминают крестьян центральных губерний России; южная часть Владимирской волости, начиная от с. Секисовки, и Риддерская волость, наоборот, населены, по-видимому, потомками южноруссов: смуглые лица с тонкими и резкими чертами, темные волосы, глаза «с поволокой» и тонкие, стройные фигуры, а также малорусское произношение буквы г и употребление выражений вроде треба, хиба, подивиться (вм[есто] посмотреть) заставляют вас подчас забывать, что вы находитесь в Сибири, а не в Малороссии, и вы невольно ищете глазами белой «хатки» и «вишневого садочку».

Это различие в типе и говоре между поляками южных и северных волостей, надо думать, имеет свою причину в первоначальном происхождении тех и других. Как уже сказано, часть поляков родом из северной России, судя по их рассказам; благодаря обособленности раскольников от окружающего населения, они сохранили неприкосновенными свои типические особенности за время пребывания в Польше, не утратили их и на Алтае, где из назначенных под их поселение местностей выбрали менее гористые, степные волости теперешнего Змеиногорского округа, как более приближающиеся по своим условиям к их прежней родине. Другая часть, также по их собственным словам, пришла из По дол ии, где их предки «всегда жили», и поселилась на Алтае в горах, к которым привыкла еще на родине. Здесь, в долинах, окруженных со всех сторон горами, вдали от всяких трактов постороннее влияние, можно сказать, совсем отсутствовало, а это не могло не способствовать сохранению в большей чистоте первоначального типа населения, почему малорусское происхождение последнего и сейчас сказывается явственно и в наружности его, и в говоре, несмотря на то, что в последние годы и в этот заповедный уголок начинает все сильнее проникать посторонний элемент в лице переселенцев, разночинцев и пр.

О населении Бобровской волости, со стороны физического типа, я не могу судить, так как лично видела лишь нескольких человек бобровцев, что, конечно, не дает права делать какие-либо заключения; письменные же данные, имеющиеся у меня, совершенно не касаются их наружности. Указания на то, что игры и увеселения деревенской молодежи напоминают рассказы Гоголя из малороссийской жизни, и распространенность песен, в которых встречается много малорусских выражений и упоминается о казаках, Дунае и т. п., позволяет только высказать предположение, что, вероятно, и среди бобровцев есть южноруссы.

Все поляки носят особый костюм, представляющий из себя смесь древнерусского с польским. Мужчины стригут волосы по раскольничьи, с «челкой» на лбу; мальчикам выстригают коротко макушку, оставляя длинные волосы по бокам. Головной убор — летом войлочная шляпа «гречневиком», тулья которой перевивается в несколько рядов цветной тесьмой или позументом; молодежь носит больше круглые шляпы, украшенные разноцветными перьями. Зимою шляпа заменяется шапкой из какой-нибудь материи с высоким барашковым околышем; дно шапки большею частью делается четырехугольное, на манер конфедераток. Старинная шапка — «малахай» — уже вышла из употребления, и мне ее показывали, как редкость, только два старика — у остальных ее совсем нет; по форме она почти не отличается от киргизского малахая.

Верхняя одежда летом состоит из «балахона» — кафтан в талию, сделанный из цветной бязи, синей крашенины и т. п. и расшитый в проймах, на плечах и узеньком, стоячем воротнике разноцветными шнурами, и шляпы, которая, впрочем, надевается только в дальнюю дорогу или в праздники, в будни же обыкновенно ходят с открытой головой — разве дождь заставит надеть шляпу. Вместо балахона в дождливую погоду надевают «курточку» в талию, из домашнего сукна, достигающую до пояса и также расшитую шнурами. Поверх балахона или курточки надевают еще «халат» — длинное, широкое пальто, напоминающее азям1; летний халат делается также из домашнего сукна, а зимний — стеганый на вате. Воротника у халата нет; ворот же обшивается широкой полосой плиса или бархата, вышитой разноцветными шерстями. Шубы на меху поляки не носят, по крайней мере, в своей деревне, и я не видала ни одной, хотя, возможно, что в случае зимней поездки куда-нибудь далеко они и надевают шубы или дохи.

Домашний костюм мужчины — рубаха-косоворотка и шаровары, заправленные в высокие сапоги; босиком ходят только дети, да и из тех немногие. Рабочая одежда шьется из пестряди или белого холста; в последнем случае рубашка большей частью бывает вышита, но и пестрядинная, и холщевая обязательно имеют цветные ластовицы, чаще из красного кумача, которым также обшивается и ворот. Праздничная одежда делается из пестрого ситца, как рубаха, так и шаровары. Ситец обыкновенно красный с зелеными желтыми разводами. В последнее время стали входить в употребление шерстяные материи на рубашки и плис — на шаровары. Ситцевые и шерстяные рубашки вместо вышивки обшиваются позументом, разноцветными шнурами, а по подолу покупными кружевами. Косоворотка иногда заменяется блузой.

Все это — ситец, плис, кружева, блуза — нововведение последнего времени. Старинная же, национальная, так сказать, одежда поляков — это холщевая, вышитая рубашка-косоворотка, отличающаяся от общерусской тем, что имеет сборки на клиньях, а также вышивкой: вышивается грудь и спина до пояса, подол и низ рукавов, да и самый шов смесь русского, малороссийского и киргизского. К вышитой рубашке полагались холщевые и также вышитые шаровары. В настоящее время вышитых шаровар давно уже не носят, а вышитая рубашка считается будничным костюмом. Впрочем, и до сих пор сохранился обычай, чтобы невеста дарила жениху холщевую вышитую рубаху своего рукоделья, хотя и в этом случае она все более вытесняется покупной, из фабричных материй, причем невестино «рукоделье» ограничивается шитьем ее и нашивкой позумента, кружев и т. п. Значение одежды собственного изделия, как освященной временем, сказывается также в том, что старухи шьют себе и мужьям «смертное», т.е. погребальный костюм обязательно из холста, сотканного ими самими, и вышивают также сами. Но этого костюма, по рассказам, имеющего старинную форму, мне видеть не удалось, так как показывать «смертное» постороннему, тем более «мирскому» считается большим грехом.

Blog