Валерий Елманов

Вид материалаДокументы
Глава 25 Танго со смертью
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   30

Глава 25

Танго со смертью



Все это я узнал только потом, а пока в душе все сильнее подавало голос тягостное предчувствие, что я безнадежно опаздываю.

Оно уже не просто шевелилось, а ворочалось во мне, как потревоженный медведь в берлоге, а значит, дебаты с несговорчивыми караульными надо срочно заканчивать, и если не выходит мирно, то пусть будет… как будет.

Я еще раз все прикинул.

Получалось не ахти.

Яузские ворота были построены хитро, и проход в них вел не по прямой, а зигзагом.

Но и деваться было некуда — казак с каждым моим ответом смотрел на меня все более недоверчиво.

Если так пойдет дальше, то еще чуть-чуть, и мне придется спешиваться, а это уж ни в какие ворота, даже… извилистые Яузские.

Эх, была не была…

— Говоришь, не в те, — протянул я. — Оно верно. Только словцо-то тайное, а потому… Ну-ка, подь сюда. — И поманил казака поближе.

Едва он подошел, как я тут же со всей силы звезданул его носком сапога, метя под подбородок, навскидку метнул нож во второго, ухватившегося за пищаль, и… выручай, Чалый.

Замешательство было недолгим. Вскоре раздались первые выстрелы.

Били на удивление метко — одна пуля вообще прошла в каких-то миллиметрах от моего виска, обдавая жаром, и вроде как легонечко куснула.

Проведя рукой по виску, я увидел на ладони кровь, но немного, а считать царапины, когда на кону жизнь, не стоит, и я ожег Чалого плетью, пытаясь ускорить его ход до предела.

Вообще-то московские улочки, даже относительно широкие, вроде Солянки, по которой я скакал во весь опор, не приспособлены для таких скачек. Приходилось все время орать случайным прохожим: «Пади! Пади!»

Впрочем, орал я недолго, вспомнив, что впереди меня ждут еще одни ворота — на сей раз в Китай-городе. Пришлось даже чуть сбавить ход, выехав на Варварку.

Окинув злым взглядом бывшие хоромы Федора Романова и столь же сурово высящийся по соседству с ним каменный дом на Английском подворье — хоть бы что-нибудь предприняли, заступившись за сына своего усопшего благодетеля Годунова! — я неспешно подъехал к последним на моем пути, если не считать кремлевских, воротам.

Однако тут все прошло на удивление гладко — по всей видимости, из-за отсутствия казаков, — и я практически не по терял ни секунды, а сразу после ворот вновь погнал бедного Чалого вскачь.

Судя по тому, как оборачивался на меня народ, маскировка пошла прахом. Ну и к черту ее — будем плясать от обратного, как я сам советовал Зомме.

В конце концов, если тот же Сутупов и иже с ним выбрали тихое утреннее время для убийства, значит, они опасаются реакции горожан, которая может оказаться и неблагоприятной.

«А мы тогда хрен ему, а не тишину и тайну», — рассудил я и, отъехав от стен Китай-города на полсотни метров, завопил на всю Варварку, только на сей раз уже не «Пади!», но гораздо более тревожное:

— Царя убивают!

— Какого?! — вытаращил глаза мужик, застывший возле забора.

Ну да, с учетом того что вроде как один государь низложен, а второй — в Серпухове, получалось несколько загадочно. Но я не ответил, заорав пуще прежнего:

— Ратуйте, люди добрые! Спасайте государя!

Кстати, подействовало. Спустя минуту, оглянувшись через плечо, я увидел, как за мной во всю прыть несутся не меньше десятка горожан. Трудно сказать, с какой именно целью, но ведь бегут.

Да и не звери они, а значит, скорее всего, бегут защитить.

Ну что ж, хоть какая-то подмога.

И пускай они не полезут вместе со мной в палаты, но погорланят возле них что-нибудь неодобрительное — все польза.

А там как знать: вдруг эти гневные вопли окажутся для убийц царевича той последней каплей, которая заставит их… нет, не отказаться от затеянного — всего-навсего отложить.

Но мне и того довольно.

Я несся и в то же время понимал, что Чалого пуля тоже не миновала — уж больно он жалобно всхрапывал. К тому же конь все чаще припадал на левую заднюю ногу. Оглянувшись, я не заметил на ней крови, но это ничего не значило — просто я ее не увидел.

И я, мысленно попросив у лошади прощения, принялся… нахлестывать ее, стремясь выжать те остатки, которые она в состоянии мне отдать.

Пролетая во весь опор по Варварке, я не замечал никого на своем пути. До сих пор не знаю, сбил ли я какого-то из зазевавшихся горожан или все они в последний момент сумели изловчиться и вынырнуть из-под копыт Чалого.

Мне было не до того.

Перед глазами стояло умоляющее лицо Бориса Федоровича, которому я обещал то, что сейчас стремился выполнить любой ценой.

Тут же, почти рядом с ним, в некоем тумане виднелась… решетка с прильнувшим к ней любопытным черным зрачком, который неотрывно смотрел на меня, словно хотел о чем-то попросить.

Я догадывался о чем, вот только успею ли?!

А рядом с решеткой возникла и заколыхалась все в том же призрачном тумане коренастая фигура царевича.

Опершись левой рукой о стену и полуприсев, он, приняв какую-то нелепую позу, почему-то демонстрировал па то ли из вольты, то ли из бранля.

Только через секунду меня осенило, почему я увидел его именно так.

Дуглас!

Юный шотландец сегодня вместе с убийцами своего ученика.

«Хорош гусь! — зло подумал я. — Или ему любовь окончательно застила мозги?!»

А вот любопытно, как он будет смотреть своей жене в глаза после участия в убийстве ее матери и брата? И о какой чести он сможет потом говорить?!

И интересно, как она воспримет шотландца после случившегося? Неужто потом ей ничего не будет вспоминаться?

Впрочем, князь Владимир тоже вначале убил отца и братьев строптивой невесты, а потом преспокойно поимел ее прямо на пепелище взятого и сожженного им Полоцка, и ничего — жили.

Правда, закончилось плохо — развелся он с нею, но до этого она успела изрядно нарожать ему. Одних сыновей несколько штук142. Так что у Дугласа есть неплохой шанс на счастливую семейную жизнь…

Кстати, возможно, уже сейчас он показывает царевичу прощальное па нового танца.

Красивого танца под названием «Танго смерти»…


Мать-царицу Марию Григорьевну первой повели наверх по лестнице, ведущей из трапезной на женскую половину палат. Сопровождали ее двое стрельцов. Следом за ними поднималась бледная как полотно Ксения, а рядом, но на шаг позади, шел князь Рубец-Мосальский.

— Я не понимаю… — озадаченно начал было задержавшийся внизу Квентин, встревоженно оглядываясь на людей, остающихся подле царевича.

— Чего непонятно-то?! — возмутился Голицын. — Сказано, государь жалует тебя царевной, так что поспешай следом за ними, а тут тебе делать неча!

Квентин перевел взгляд на Федора, умоляюще смотревшего на него, и в памяти всплыли вчерашние слова Дубца, который, как назло, куда-то запропал: «Худое умышляют…»

Правда, когда он в первый раз увидел Ксению, то все сразу вылетело у него из головы, но сейчас сызнова вернулось.

Впрочем, боярин ясно сказал, что они пока зачитают царевичу грамотку от Дмитрия Иоанновича, в коей дают повеление Федору Борисовичу отдать в жены свою сестру ему, Квентину, и… может быть, так положено, чтобы его, Дугласа, хотя он и жених, рядом не было?

«Странные обычаи, кои мне неведомы, вот и чудится невесть что, — мелькнула в голове спасительная мысль. — Да тут еще эта досадная неприятность с обезумевшим священником. Вон и мать ее тоже пошла наверх. Наверное, я должен вначале испросить ее благословения, она же старшая теперь, — осенило его, — а уж потом спуститься к царевичу. Они же мне не пояснили, потому что забыли или не подозревали о том, что я не знаю установленного порядка».

И он, согласно кивнув Голицыну, поспешил догнать уже поднявшихся к тому времени на свою половину женщин.

Боярин удовлетворенно крякнул и покосился на Молчанова, выразительно указав ему глазами на дверь в противоположной стороне трапезной, ведущую на мужскую половину.

Тот склонил голову в знак того, что все понял, и неспешно сместился к ней, перекрывая Федору возможный путь к бегству.

Сам боярин по-прежнему предусмотрительно оставался близ входной двери, ведущей в темные сени.

— Мы-ста пришли, царевич, дабы огласить тебе грамотку с повелением истинного государя нашего Дмитрия Иоанновича, — выспренно произнес он и замер в ожидании гневной реакции Федора, но белый как мел царевич продолжал молчать.

Пришлось распроститься с первым вариантом плана — возмущенно кинуться на него, как бы карая за худые слова о новом государе, не получалось.

Голицын перевел взгляд на Сутупова.

Тот выступил вперед и неспешно принялся разворачивать свиток, а оставшаяся четверка стрельцов стала медленно приближаться к царевичу, беря Федора в кольцо…

Меж тем замешкавшийся внизу Квентин, поднявшись наверх, шагнул в услужливо распахнутую князем Мосальским дверь, за которой, как он знал, ждала его долгожданная мечта.

И вновь, едва увидев красоту царевны, Квентин остановился как вкопанный в дверном проеме, во все глаза глядя на потупившуюся Ксению.

«Боже, как она прекрасна!» — снова восхитился он, не в силах сдвинуться с места.

Из ступора его вывел жалобный женский крик-стон, раздавшийся где-то совсем рядом.

— Матушка! — отчаянно закричала царевна, указывая рукой куда-то за спину Дугласа.

Квентин непонимающе захлопал глазами, но, повинуясь руке, самой-самой из всех, послушно шагнул назад и оглядел небольшую галерейку, после чего вновь обомлел, но на этот раз от ужаса.

Двое стрельцов, которые сопровождали царицу-мать, не иначе как обезумев, подобно тому старому священнику, душили бедную женщину.

Очнувшись от оцепенения, шотландец, выхватив саблю, ринулся выручать Марию Григорьевну.

Не ожидавшие в пустых покоях каких-либо помех стрельцы даже не успели ничего понять, как были убиты. Лишь второй успел удивленно оглянуться, да так и умер с этим изумлением на лице, а Квентин склонился над царицей, пытаясь приподнять грузное тело.

— Сына… сына мово… Федюшу… — хрипло выдохнула та умоляющим голосом. — Скорей… — И лишилась чувств.

Переставший вообще что-либо соображать, ибо объяснений всем этим странностям у него не находилось, Квентин тем не менее, подобрав саблю, послушно поспешил обратно.

— Ты куда?! — рявкнул вышедший Мосальский и попытался ухватить Дугласа за полу кафтана, но проворный шотландец лихо увернулся, хотя у самой лестницы все же обернулся к боярину, торопясь предупредить его об опасности.

— Там царевич… худо… царицу… стрельцы… совсем худо! — выпалил он и опрометью, через две ступеньки на третью, бросился вниз, где снова замер в оцепенении, тараща глаза на творящийся ужас.

Оказывается, безумие напало не только на стрельцов, сопровождавших царицу, но и на тех, кто остался с царевичем, потому что они навалились со всех сторон на Федора, а в руках одного из них была веревка.

Сам царевич отчаянно сопротивлялся, но силы были явно не равны.

Веревку почти удалось накинуть, но тут дверь, охраняемая Молчановым, слегка приоткрылась и из-за нее в сторону боровшихся кошкой метнулся худенький, щуплый светловолосый подросток, который с яростным визгом в отчаянном прыжке впился зубами в руку дюжего стрельца с веревкой.

Разумеется, управиться со здоровенным детиной мальчишка не сумел и через секунду, отброшенный могучей рукой, отлетел прочь, впечатавшись головой в стену и сползая по ней вниз, но зато веревку убийца уронил на пол.

Этот яростный вопль мальчугана и вывел Квентина из ступора. Удивляться тому, что князь Голицын, дьяк Сутупов и Михайла Молчанов безучастно взирают на эту чудовищную картину, Дуглас уже не стал, да и не до того ему было.

Сабля в его руке описала сверкающий полукруг и обрушилась на ближе всех стоящего к нему огромного стрельца. Остальные сразу шарахнулись кто куда.

— Вы что?! — заорал Квентин, закрыв спиной своего бывшего ученика.

Голицын в сердцах сплюнул и сердито изрек:

— Уйди от греха, князь, а то мы тебя тут с другой невестой обвенчаем, покостлявее.

— Вы что? — уже гораздо тише, почти шепотом повторил Дуглас. Возникшая в его голове догадка, такая простая и все объясняющая, сдавила его горло так, что громко, как ему хотелось, закричать он попросту не мог и потому вынужден был кричать шепотом. — Вы… за этим … сюда… идтить? — И в его памяти вновь всплыло предостережение стременного Дубца, которое оказалось мрачным пророчеством: «Худое они умыслили, княже. Чую я…»

Еще раз остро пожалев, что паренька нет рядом, а как бы он пригодился, шотландец оглянулся на Федора, прижавшегося к стене и затравленно смотревшего на своих палачей.

— Уйди, сказываю! — возвысил голос Голицын и обрушился на спускающегося по лестнице Мосальского. — А ты куда глядел?!

— Не уследил, — развел руками тот.

— «Не уследил», — передразнил его Голицын. — А мне таперича расхлебывай тут за тебя! — И рявкнул на стрельцов: — Чего встали?! Он один, а вас ажно трое. И ты давай, Михайла! Неча там в сторонке отсиживаться! — прикрикнул он на Молчанова, по-прежнему стоящего у двери на мужскую половину.

— Сам сказывал, боярин, чтоб задавить без крови, — нерешительно произнес один из стрельцов, — а у него сабля.

— Это Федьку задавить, а ентого как хошь валите. Или сам уйдешь, иноземец? — в последний раз спросил он у Квентина, с тоской понимая, что теперь весь пол будет в крови и что именно обо всем произошедшем здесь завтра станет говорить вся Москва — бог весть, но ничего хорошего — это точно.

— На што он тебе сдался-то, дурачина? — попытался напоследок урезонить ополоумевшего учителишку Голицын, но тот в ответ — дурак и есть дурак — лишь непреклонно помотал головой, после чего, отступив на шаг и наглухо закрыв собой царевича, изготовился к бою.

«Ну и пущай, — отмахнулся боярин. — Нынче главное по веление ентого… путивльского царька выполнить, а там… видать будет».

И он поторопил медливших стрельцов:

— Быстрее с им, а плату удвою.

— Вот с ентого и надобно было начинать, — удовлетворенно откликнулся самый здоровенный и, хищно оскалившись, пошел в атаку.

Боярин меж тем опытным глазом старого бойца окинул противостоящих иноземцу стрельцов, к которым нехотя подошел Молчанов, и повернулся к Сутупову:

— Живо слетай в сенцы, да ишшо троих сюды. Чую, маловато будет.

Квентин, как и всякий английский дворянин, искусством фехтования владел относительно прилично. Имелось только три, но весьма существенных «но».

Шпага — не сабля, английские дворяне ничем не походили на четырех громил звероватого вида, к которым вот-вот должны были присоединиться еще трое, а виртуозная игра в тренировочном зале мало напоминала смертельный бой.

Нет, он не струсил. В самые последние секунды перед началом схватки он еще успел весело заметить Федору:

— Смотри, царевич, это новое па, которое я тебе сейчас покажу.

Победить ему было не суждено — он это видел, понимая, что в его силах сейчас только достойно умереть, не посрамив чести Дугласов, что Квентин и сделал.

Но вначале шотландец выкупил еще несколько драгоценных минут, которых мне не хватало. Оплата была щедрой — Квентин не стал скупиться, поставив на кон свою собственную жизнь.


А Снегирь старательно вытирал кровь, продолжающую понемногу выступать на рассеченном виске священника.

— Ништо, батюшка, — пообещал он, с сочувствием глядя на отца Антония. — Рана неглубока, не оглянешься, яко заживет. Ты еще мово Васюка обвенчаешь, егда он в полное здравие придет.

— Болеет? — шевельнулись губы священника.

— По царскому повелению в темнице сиживал, да на дыбе там повисеть довелось. Вот с тех пор руками не больно-то володеет, — скупо пояснил Снегирь.

— То не вина Федора Борисовича, — выдохнул отец Антоний. — Не верю я, что по его повелению…

— И Васюк таковское мне поведал, — кивнул Снегирь. — Мол, второй воевода полка, где он ныне служит, тож туда угодил и не раз ему сказывал, будто не ведает о том царь. А я инако мыслю: нешто могут без его ведома эдаких людишек в темницу саживать? Ладно, сына моего, он из простецов, но коль второго воеводу, кой князь к тому же, — да быть такого не могёт! Вот и не поверил Васюку. Опять же и сердцем разъярился, глядючи на руки его. Тока вот ныне ушла моя злоба куда-то и уж сам толком ничего не пойму. Оно, конечно, таковскому царю на престоле быть не след — бояре живо всю державу на куски раздерут, но и убивать-то его на кой?

— А ты второго воеводу сам о том спроси, — посоветовал священник. — Он и мудер, и добр. Ему во всем верь. Я сам ему верю, и ты тоже…

— Поспрошал бы, коль встретил, — вздохнул стрелец. — Я ить его и в лицо знаю — довелось ранее раза три-четыре зрить, егда на стороже у царских палат стоял. С виду-то хошь и князь иноземный, ан не чинится, да и ходит прямо, нос не дерет. Опять же и Васюк про него изрядно славного мне поведал. Да где ж его сыщешь-то? — усмехнулся Снегирь.

— А ты… — Но договорить отец Антоний не успел. Лицо его исказилось от боли, и он, тяжело застонав, закрыл глаза.

— Эй, отче! — встревоженно окликнул его ратник. — Ты чего?! — Но потом, приложив ухо к груди священника, несколько успокоился. — Дышит, — прошептал Снегирь.

«Ему бы лекаря», — подумалось стрельцу, и он, продолжая бережно держать на руках седую голову священника, принялся оглядываться по сторонам. В первый раз на его зов никто не откликнулся, но теперь людей вроде как поприбавилось, может, и сыщется.

Однако крикнуть ратник не успел — толпа как-то раздалась в стороны, и в образовавшемся проходе Снегирь увидел того, о котором только что сетовал, что сыскать не удастся.

Выглядел тот чудно и совсем не по-княжески. Платье изрядно помятое и кое-где в пятнах грязи, сам растрепанный и без коня. Да что без коня, когда у него на голове шапки и той не имелось.

«Вот тебе и на!» — обомлел стрелец, но от удивления таким загадочным видом даже не сумел ничего вымолвить, а загадочный бегун так и проследовал бы мимо, но бросил взгляд на лежащего священника и резко сбавил ход.

Остановившись подле Снегиря, он коротко спросил:

— Жив? — И, даже не дождавшись утвердительного кивка, поинтересовался: — Они там?

Стрелец снова молча кивнул, и второй воевода его сына опрометью поспешил наверх.

Стоящие снизу, у самого подножия лестницы, оторопело пропустили его, удивленно таращась вслед, а вот у тех, кто находился на самом крыльце, времени было побольше, чтобы сообразить, и они решительно загородили бердышами путь к входной двери.

Снегирь не слышал, о чем там говорила с иноземцем выставленная Молчановым стража, но видел, что произошла заминка и что этого князя — Мак… как же его там, а ведь называл Васюк несколько раз — дальше не пускают.

Если бы сын не рассказывал о нем столь много хорошего, десятник бы еще подумал, но этот иноземец не просто сидел с его родным дитятком в одном узилище, но и, не брезгуя, кормил его с ложки, а потому…

— Придержи-ка, — велел он своему знакомцу Зароку и, бережно передав седую голову священника из рук в руки, потянулся за бердышом.

— Эй, Митяй! — крикнул он, вставая. — Пропусти князя! Добром прошу! — В его голосе чувствовалась такая нешуточная угроза, что стоящие наверху стрельцы только молча шагнули в стороны, давая воеводе свободно пройти.

Снегирь удовлетворенно кивнул и решил, что уж теперь-то он непременно улучит часец и подойдет опосля к князю, чтоб поделиться раздумьями, спросить обо всем непонятном, ну и… поклониться за Васюка…