Николай Довгай Записки Огурцова
| Вид материала | Документы |
- Николай Довгай Маменькин сыночек, 1601.05kb.
- Николай Довгай Утраченный свет, 1132.05kb.
- Николай Довгай Друзья до гроба, 2157.76kb.
- «Записки», 633.15kb.
- «Записки», 941.26kb.
- Цветовая палитра в произведении и. С. Тургенева «записки охотника» содержание, 1040.94kb.
- Основные требования к оформлению пояснительной записки Примерная структура пояснительной, 16.48kb.
- Данилевич записки, 9685.44kb.
- Взаимосвязь я-концепции и созависимых/независимых форм поведения юношей и девушек 15-17, 48.65kb.
- Курсовой проект состоит из пояснительной записки и графической части, 285.61kb.
Звезда
1
Субботним вечером супруги Свечкины ссорились.
Вениамин Свечкин – мужчина с мягким, дынеобразным животиком, непьющий, некурящий, одаренный несомненными музыкальными способностями, и даже мечтавший некогда стать знаменитым виолончелистом, метался по комнате, пугая своим свирепым видом трехлетнего сына и злобно кричал жене, что она – змея, мегера, что это из-за нее он так ничего и не достиг в жизни, и что если бы не она, он был бы счастливейшим из людей.
Екатерина Свечкина с презрительной усмешкой отвечала мужу, что он прекрасно видел, на ком женился. И что, если она ему не пара – пусть он пойдет, поищет себе партию получше. Да только вряд ли, не без сарказма замечала жена, на всем белом свете сыщется еще одна такая же страдалица, способная безропотно терпеть ничтожество, подобное ему.
Взбешенный этими дерзкими словами, Вениамин подлетел к жене, оглашая родные пенаты протяжным рыком, и с ненавистью потряс кулаками возле ее лица. Сиреною завыл ребенок. Нимало не смутившись, «страдалица» окатила мужа холодным презрительным взглядом. Точно наткнувшись на невидимую стену, несчастный супруг кинулся прочь от жены, в горячке схватил стул и хватил им об пол с такой силой, что тот разломался на части. Вопль, который издал Свечкин, круша мебель, был поистине ужасен. Не довольствуясь битьем стульев, молодой человек подлетел к стене и с яростью забарабанил по ней кулаками. Жена, ради которой и разыгрывался весь этот спектакль, посоветовала ему постучать по ней головой. Тогда Вениамин, с леденящим душу воплем, разбежался и врезался лбом в шифоньер, после чего в отчаянии вырвал из своей рыжей шевелюры небольшой клочок волос.
– За что, боже, за что? – зарыдал Вениамин, царапая ногтями грудь.
С перекошенным, трясущимся от злобы лицом, он вновь повернулся к шифоньеру, и попытался открыть дверцу, но, словно назло, заело замок. Остервенело рыкая, Вениамин уперся коленом в кривую, как лыжа, дверцу, и стал лихорадочно крутить туда-сюда ключ в разболтанном замке. Нет, ничего не выходило!
Вениамин повернулся к шифоньеру спиной и раздраженно поднял ногу, намереваясь лягнуть строптивую дверцу. И тут она сама, словно по мановению волшебной палочки, скрипнула и отворилась.
Свечкин выполнил безукоризненный разворот кругом.
Он выдрал из шкафа вешалку с гроздью рубах и, едва не кусая их от злости, швырнул на кровать. Полуприсев, резко спустил до колен спортивные брюки, демонстрируя своему семейству трусы в белый горошек и… заскакал, завертелся злым бесом на одной ноге, остервенело дрыгая другой, в тщетной попытке стянуть с нее невесть как закрутившуюся штанину.
Каким образом удалось Вениамину удержаться в вертикальном положении и не свалиться на пол, запутавшись в собственных штанах – это остается для нас неразрешимой загадкой.
Кружась волчком в неистовом гопаке, он все-таки сорвал с себя брюки, скомкал их и запустил ими в дальний угол комнаты. Рванул на груди свою домашнюю рубаху – да так, что пуговки посыпались на пол. От плеча, вверх, метнул ее к потолку, широким взмахом митингующего оратора…
Проиграть эту сценку еще раз с таким же накалом страстей, с той же экспрессией он, конечно, уже бы не сумел – даже и за очень большие деньги.
И вот Вениамин Свечкин уже стоит (еще пока без брюк) в своей выходной малиновой рубахе, пытаясь застегнуть пуговки непослушными пальцами. Подбородок – гордо выпячен, волосы вздыблены, в мрачно сощуренных глазах пляшут злобные огоньки.
Его жена подобна изваянию. На ней – аляповатый вымятый халат (а для кого, скажите, наряжаться?) Зубы стиснуты, как у боксера на ринге. Ни один мускул не дрогнет на ее жестком эмансипированном лице.
И совершенно неважно уже для родителей, что рядом горько плачет малыш в мокрых колготках. Обе стороны слишком увлечены своей ссорой. Оба противника слеплены из теста одной закваски; глупо надеяться, что кто-то из них одержит победу, и вместе с тем совершенно ясно, что молодые супруги будут вести битву до конца.
Но вот пуговки на рубахе многострадального мужа уже застегнуты. Вот он уже напяливает на себя брюки!
Ни минуты! Нет, ни минуты более не намерен он оставаться в ЭТОМ доме! Уж лучше камень на шею – и… в реку!
Просунув голову в узкий ворот толстого шерстяного свитера, Вениамин выскакивает в чуланчик.
На вешалке, вперемежку с разнообразной одеждой, висят какие-то дурацкие пакеты, сумки, авоськи и даже, невесть как попавшие сюда, носки. На полу – россыпь обуви всевозможных калибров, так что, споткнувшись о какой-нибудь идиотский женский сапог, мирно соседствующий с кокетливыми босоножками (а ведь уже конец ноября!) немудрено и шею свернуть.
Пробившись сквозь толщу тряпья к своему демисезонному пальто, Вениамин срывает его с крючка с такой поспешностью, словно в доме полыхает пожар. Он набрасывает на шею белое шелковое кашне и нахлобучивает на лоб фетровую шляпу, предоставляя жене возможность оставаться в другой комнате, со вздернутым кверху носом, сколько ей будет угодно, и в тоже время, надеясь, в глубине своего сердца, что она все-таки кинется вслед за ним (как это и подобало бы любой добропорядочной супруге) и станет удерживать его у порога. Этого, однако, не происходит. Что ж, отлично! Этим она только лишний раз доказала, что ни капельки не любит его!
Задыхаясь от гнева под толстым ворохом теплых одежд, Вениамин, точно Зевс громовержец, расшвыривает всякие там женские сапожки и прочую дребедень, желчно браня жену за то, что его теплых, на толстой платформе, ботинок, как водится, на стеллаже нет.
Но вот ботинки нашлись!
Вот они уже на ногах несчастного супруга!
С пылающими от гнева щеками, обиженный на весь белый свет, Вениамин выскакивает из дома. Прощальным аккордом хлопает дверь.