Николай Довгай Записки Огурцова
| Вид материала | Документы |
- Николай Довгай Маменькин сыночек, 1601.05kb.
- Николай Довгай Утраченный свет, 1132.05kb.
- Николай Довгай Друзья до гроба, 2157.76kb.
- «Записки», 633.15kb.
- «Записки», 941.26kb.
- Цветовая палитра в произведении и. С. Тургенева «записки охотника» содержание, 1040.94kb.
- Основные требования к оформлению пояснительной записки Примерная структура пояснительной, 16.48kb.
- Данилевич записки, 9685.44kb.
- Взаимосвязь я-концепции и созависимых/независимых форм поведения юношей и девушек 15-17, 48.65kb.
- Курсовой проект состоит из пояснительной записки и графической части, 285.61kb.
5 Разрыв
Прошел год, как мы с Алимом шли “в одной связке”, и в течение всего этого периода моей жизни надо мной как будто тяготел злой рок. Я работал на износ – но результаты были плачевны. Мой «альпинист» не выполнил ни одного пункта наших договоренностей, за моей спиной постоянно варилась какая-то скверно пахнущая каша. Вся наша прибыль оседала в его широких азиатских карманах, на мою же долю оставались лишь расходы да головная боль. Каждая капля выпитого мною тогда в «Шапочке» коньяка отлилась месяцами тяжкого похмелья. В довершение всех бед, национальный банк «Украина», в котором я имел глупость открыть счет, с развалился, похоронив под своими обломками все мои скудные сбережения.
Множество раз пытался я обсудить сложившуюся ситуацию с Алимом,– но всякий раз «альпинист» лишь весело хихикал, закатывая свои наглые раскосые глаза и отделывался пустыми, ничего не значащими шуточками. И вот теперь, наконец, я твердо решил расставить все точки над і.
Надо признать, что время было выбрано крайне неудачно. Наш брак был разрушен. Я чувствовал себя одиноким и разбитым. Впрочем, все было уже и так предопределено.
Во вторник, я пришел в контору после тяжелой бессонной ночи, в самом сумрачном состоянии духа. Алим, как водится, запаздывал. Наконец объявился и, даже не поздоровавшись, беззаботно воскликнул:
– Ну, как дела на семейном фронте?
– Нормально,– хмуро проронил я, не представляя, каким образом он мог догадаться о моих неприятностях.
Мой партнер подошел к дивану и тщательно осмотрел его поверхность. Он смахнул тыльной стороной вялой, как блин, ладони несколько воображаемых пылинок с золотистой обивки и недовольно качнул головой. После этого начался утренний ритуал омовения рук.
Многое мне упорно не нравилось в Алим-беке. Не по душе была и эта его маниакальная чистоплотность.
В то утро он мыл руки с какой-то особенной тщательностью, словно хирург перед операцией, был как-то слишком уж самодоволен и жизнерадостен – я же был зол и раздражен на весь свет.
Вымыв руки, Алим, не спеша, вытер их полотенцем, взял со стола «Аргументы и факты», аккуратно развернул, поднял над головой и внимательно рассмотрел на свету с обеих сторон.
По-видимому, он остался, не вполне удовлетворен чистотою газеты, так как вздохнул с неудовольствием, но все-таки расстелил ее на диване и осторожно придавил своим тяжелым широким задом.
Повторяю: во мне все кипело. Алим раздражал ужасно. И я, без околичностей, высказал ему все, что накопилось у меня на душе.
В ответ, мой партнер лишь удивленно пялил на меня свои наглые оловянные глаза и добродушно хихикал, разыгрывая наивного простачка. Но, как ни вилял Алим, уклоняясь от прямых и ясных ответов, он все же оказался припертым к стене. Увидев, что дело зашло далеко, и факты его нечистой игры слишком очевидны, “Альпинист” изменил тактику и начал хамить. В мой адрес посыпались грязные оскорбления и совершенно дикие упреки. В итоге, мы рассорились, и Алим вышел из конторы, горделиво хлопнув за собой дверью.
Я вновь остался с носом. И поделом же мне! Так глупо попасться на всю эту пошлую карнеговщину, на все эти лживые речи о бескорыстной мужской дружбе!
Весь тот день я находился в подавленном состоянии, и ждал ночи, чтобы забыться во сне. Но пришла ночь – а я так и не сомкнул глаз. В голове бесконечной вереницей кружили тягучие черные мысли. Я ворочался с бока на бок, взбивая простыни. В четыре утра я уже был на ногах, в семь отправился на работу и прождал там Алима до 11 часов, а когда он явился, мы еще добрых три часа выясняли наши отношения. Лучше бы я этого не делал! Пустой и ненужный этот разговор лишь еще сильнее взвинтил меня, и я вышел из конторы, как побитая собака.
Я брел по улице, погруженный в свои невеселы думы.
Откуда выскочил этот автомобиль? Помню только, как скрипнули тормоза, и я почувствовал сильный удар в бок. Свет померк в моих глазах, а когда я очнулся, то увидел, что лежу на тротуаре. Надо мной склонилось несколько растерянных лиц. Я поднялся на колено и, пошатываясь, встал. В голове шумело, перед глазами плавали красные круги. Кто-то поддерживал меня под локоть, кажется, толковал что-то о скорой помощи, которая должна вот-вот подъехать, и о том, что в таком состоянии мне ходить нельзя. Я оттолкнул доброжелателя и пошел прочь.
Уж и не знаю, как я добрался до квартиры.
Я вошел в комнату и рухнул кушетку, как подкошенный сноп. Жить не хотелось. Казалось, какая-то могильная глыба придавила меня, и я перестал понимать, кто я и где нахожусь.
Я лежал в забытьи, не в силах шевельнуться, и вдруг отчетливо услышал легкие шаги. С неимоверным трудом мне удалось перевалиться набок и разлепить очи... В сиреневой полутьме мимо меня скользнула жена. Она была обнажена, и я ясно видел, как передо мной проплыло ее красивое загорелое тело. Ольга прошла в смежную комнату и затворила за собой дверь.
Я сел на кушетку и обалдело поглядел ей вслед. В ее комнате вспыхнул свет, и белая полоса пробилась в щель между дверью и полом. Раздался звонкий смех сына. Моя душа устремилась к ним, но дьявольская гордыня отверженного и непонятого самыми близкими людьми человека удержала меня на месте.
Я повернулся к двери спиной и... застыл.
Шторы на окнах были раздвинуты, и в комнату сочился мертвенно бледный ночной свет. В густом полумраке мягко таяли очертания серванта. На стене я увидел картину – женский портрет неизвестного мастера. В резких, ломаных изгибах лица светилась какая-то нездешняя мудрость. Яркие краски очаровывали, приковывая взгляд. Неожиданно женщина подмигнула мне, и ее лицо осыпалось, как мозаика в калейдоскопе. Из рамки выступила головка прелестной молодой дамы. Глаза красавицы горели умом и ласкою, и на нежных щечках алел румянец. Прекрасная незнакомка выглядывала из рамки, словно из окошка своего жилища. Она смотрела на меня с благосклонной улыбкой. Не было никаких сомнений в том, что это – живое существо.
Все это длилось не больше пяти секунд. Затем лицо дамы как бы подернулось рябью, потускнело и растаяло. На том месте, где только что висела картина, теперь ничего не было.
Я опустил голову.
Я стоял в полутемной комнате, отбрасывая на пол длинную косую тень.
Странная, странная была эта тень.
Контуры туловища на полу, у моих ног, были очерчены косыми линиями в виде трапеции. Приставленная же к ней голова, в форме искривленного ящика, была сдвинута на один бок.
Стояла глубокая тишина. Если бы сейчас раздался малейший звук за многие километры – я наверняка бы его услышал.
Не зная, что и думать, я вытянул перед собой светящиеся в полутьме руки и вышел на балкон.
Ни на секунду не усомнился я в реальности происходящего.